Русское национальное самосознание и Украина Текст научной статьи по специальности «История и археология»

ЗЛОБА ДНЯ

Дмитрий Павлов

ВОПРОСЫ НАЦИОНАЛИЗМА 2015 № 1 (21]

РусскоЕ национальное самосознание и Украина

Главным ньюсмейкером 2014 года в русскоязычном информационном пространстве стала, бесспорно, Украина. Противостояние на Майдане, присоединение Крыма к РФ и, главное, война на Донбассе вызвали мощнейший резонанс не только в постсоветских, но и в мировых СМИ. Однако лавинообразный поток информации, в том числе и аналитической, далеко не всегда сопровождался качественным многосторонним разбором глубинных причин происходящего, тем более в широком историческом контексте.

Начиная с момента эскалации конфликта между демонстрантами и силами правопорядка в центре Киева в январе 2014 г. в экспертном сообществе доминировали различные подходы к оценке природы развивавшихся процессов, варьировавшиеся от инспирированного Западом и местными олигархами-компрадорами бунта с целью вовлечения бывшей советской республики в зону влияния ЕС вопреки интересам России до «фашистско-бандеровского» мятежа. При всей ситуативной правильности таких мнений с сожалением приходится отмечать, что во всем огромном информационно-аналитическом массиве практически не наблюдалось осмысленных попыток дать оценку кризиса с точки зрения перспектив русского нациостроительства. Иначе говоря, практически никто не дал внятного ответа на вопрос о том, почему и «благодаря» кому «братский украинский народ», стереотип о чрезвычайной близости которого русским

являлся аксиомой в общественно-политическом дискурсе на протяжении почти всего советского и постсоветского периодов, вдруг стал злейшим противником «русского мира» и вообще всякого единства с Россией. И, главное, что с этим делать дальше?

Отсутствие такого ответа обусловлено вполне естественными причинами. Еще в начале XX в. выдающийся публицист Михаил Меньшиков жаловался на «паралич национальности», свойственный великороссам. В результате целенаправленных усилий коммунистического режима этот недуг приобрел форму настоящей «национальной амнезии», выразившейся в том, что в сознании огромного числа русских ко времени заката социализма советская квазиидентичность доминировала над русской. Проживавшие в РСФСР, да и других союзных республиках этнически русские люди не только были неспособны к постулированию своего национального «я», но и оказывались не в состоянии адекватно распознавать и реагировать на проявления национализма у других народов. Не удивительно, что идеология и действия украинских политиков, майданных активистов и бойцов идейно мотивированных боевых подразделений ВС Украины в российском общественно-политическом дискурсе воспринимались как формы «нацизма», «фашизма», «антиправославия» и «радикального западничества».

Между тем для всякого неангажи-рованного исследователя этнополи-тических процессов, протекавших в

3

бывшей Малороссии и соседних с ней землях на протяжении XX и начала XXI в., очевидно, что сегодня на наших глазах происходит окончательное торжество украинского национализма, причем этому триумфу предшествовала запущенная после переворота 1917 г. цепная реакция из значимых для нациостроительства взаимосвязанных событий и факторов.

Бесспорно, первые позывы в сторону образования особой украинской нации появились еще в XIX в. Громче всех заявили о себе проживавшие в австро-венгерской Галиции русины, среди которых выделилась группа «украино-филов», в 1890 г. задекларировавшая свою принципиальную инаковость по отношению к великороссам. Но и там поборникам украинства пришлось выдержать острую конкуренцию с русофильским лагерем, который проиграл не столько в ходе идеологического противостояния, сколько после, по сути, этнической чистки, устроенной венскими властями по отношению к «русофилам» в годы Первой мировой войны. Что же касается малорусских земель, входивших в состав Российской империи, то вплоть до 1917 г. позиции политического украинства там были довольно слабыми: по большому счету, речь шла о провинциально-интеллигентской квазинациональной субкультуре.

Ситуация кардинально поменялась после большевистского переворота 1917 г., когда победившие в Гражданской войне коммунисты принялись «возвращать» национальную идентичность якобы пострадавшей от «царистского гнета» Украине. Как отмечает исследователь А. Марчуков, «основой идеологии "национал-коммунизма" являлось убеждение, что Украина представляет собой "своеобразный, в значительной мере самостоятель-4 ный народнохозяйственный организм со специфической структурой хозяй-

ственной жизни". Другим базисным положением было отношение к ней как к особому национальному организму, подвергавшемуся "вековому давлению русифицирующей помещичье-буржуазной государственной машины". Это давление, хотя и оказалось не в состоянии ликвидировать "Украину", сильно её изменило, зажав "лишь в социальных низах, в украинской деревне, в недрах украинского пролетариата и полупролетариата", превратив города в "культурно-изолированные острова и источники насаждения чужой, искусственно прививаемой, а потому паразитирующей культуры" (под "паразитирующей" имелась в виду русская культура)... Поэтому к идее общерусского единства вообще относились как к главному препятствию на пути утверждения своего политического проекта. Почему и заимствовали украинскую точку зрения — автоматически став зависимыми от адептов украинства».

В рамках советского проекта как инструмента «позитивной дискриминации» великорусского большинства украинский национальный проект получил возможность выхода на совершенно новые горизонты. Историк Климентий Федевич в статье «УССР как украинское государство» (симптоматично, что она была опубликована на украинском языке на львовском интернет-ресурсе ZAXID.NET) прямо и без обиняков провел линию преемственности между Украинской Народной Республикой (УНР), УССР и независимой Украиной, критикуя украинских историков, рассматривающих советскую Украину с сугубо оунов-ских, «бандеровских» позиций: «Отрицание УССР как украинского государства исходит из максималистских представлений, что государство может быть признано таковым только тогда, когда оно полностью независимо и суверенно. В то же время государство как институт может быть самых разнообразных типов: от полно-

стью самостоятельного и суверенного образования до субъекта, находящегося в федеральном или конфедеративном союзе, а также государства с ограниченным суверенитетом, в статусе полуколонии или даже марионетки. Поэтому Советскую Украину по своему характеру и официальному статусу в принципе можно считать одной из форм украинской государственности между украинским независимым государством 1918-1920 гг. и современной Украиной. Эта национальное государство (sic! — Д.П.) в пределах федерального союза имело свои границы, гимн, государственный национальный язык, флаг, интегрированные в союзные структуры собственные культурные, экономические, финансовые, социальные институты, свою властную вертикаль, в основном состоявшие из национальных или местных кадров...

В 1920-е гг. Центральная советская власть сама стала одной из движущих сил украинского государственного строительства. Она взяла на свое вооружение энергию украинского национального движения, которому была предоставлена возможность развивать и укреплять свою государственность в пределах федеративного союза. Такой подход в управленческом и историческом плане был очень эффективен и неоднократно опробован. Достаточно вспомнить успешный союз Габсбургов с венграми и поляками в Австро-Венгрии, которые, получив доступ к управлению "своими" территориями в пределах империи, стали ее прочной военной опорой».

Несмотря на то что в 1930-е гг. темпы украинизации несколько снизились, все фундаментальные основы протогосударственности и протона-ции остались в неприкосновенности. Они только укрепились с присоедине-ним Галичины в 1939 г. к УССР. Благодаря этому украинский проект получил мощнейший пассионарный импульс. Именно там в результате мощнейшего антисоветского вооружен-

ного сопротивления 1940 — начала 1950-х гг. (т.н. «бандеровщины») возник национальный миф, альтернативный официальному советскому украинскому патриотизму. Само существование в составе республики пяти областей, большинство жителей которых априори считались «нелояльными» коммунистическому режиму, бросало семена сомнения в головы многих других жителей УССР, прежде всего национальной интеллигенции, относительно реальности братских уз между русскими и украинцами.

Следует учитывать и то обстоятельство, что даже в 1960-1980-е гг., воспринимающиеся «свидомой» интеллигенцией как «апофеоз русификации», все основные элементы украинского нациостроительства продолжали существовать, а элитные группировки УССР, сосредоточенные в номенклатуре, достигли могущества во всесоюзном масштабе: достаточно, например, вспомнить о днепропетровском клане. Из школьной программы никуда не исчезала украиноцентрич-ная парадигма, постулирующая тезис об украинцах как о народе с отдельными, хотя и близкими русским историей, культурой, языком и пантеоном героев-символов. На украинском языке ежедневно транслировались телевизионные и радиопрограммы, многомиллионными тиражами издавались книги, газеты и журналы. Наконец, самое главное, украинский проект обрел свою устойчивую национальную интеллигенцию. Эти процессы были прикрыты плотной информационной завесой для большинства русских обывателей, которые сами находились вне конструкций собственного национального проекта, поэтому всплеск «самостийных» настроений в годы Перестройки стал для русского общества весьма неожиданным поворотом событий.

Фактически в УССР шел активный процесс формирования параллельного культурного пространства: наряду с русской культурой, включая ее класси-

ческий, дореволюционный пласт в советской «упаковке», обществом массово усваивалась и украинская идентичность. Причем пропорционально обе эти идентичности усваивались различно: если в западной части УССР украинская компонента являлась единственно востребованной, то в городах (но не селах) Центральной Украины русско-советская компонента выполняла функцию атрибута универсальной высокой культурной нормы.

Иначе обстояло дело в областях Юго-Востока: великоросское население там было в значительной мере автохтонным, поскольку в XVIII-XIX вв. вместе с малороссами участвовало в колонизации пустынных степей Северного Причерноморья — Но-вороссии. В период же индустриализации 1930-х гг., равно как и послевоенного восстановления народного хозяйства УССР, на почти тысячекилометровую полосу земли от Измаила до Луганска переселилось несколько миллионов великороссов — в основном из разоренных большевиками районов «Нечерноземья». Данное обстоятельство предопределило особое положение Юго-Востока в составе уже независимой Украины, поскольку там доминирование русской (точнее, русско-советской) культуры являлось вплоть до самого последнего времени бесспорным.

Если кратко охарактеризовать культурно-идентитарную ситуацию на Украине на момент распада СССР, то она представляла собой крайне пеструю чересполосицу, где каждый регион отличался собственной спецификой в плане количественного и качественного соотношения компонентов национальной украинской и русской идентичности. На этом фоне несколько выделялись лишь два полюса, где доминирование одного из начал выглядело безраздельным. С одной стороны — это Крым и города Донбас-6 са, с другой — три области Галичи-ны. Несомненно, что в годы независи-

мости доля украинской компоненты в результате целенаправленной политики правительства, взявшего курс на построение национального государства, возросла и общий уровень значимости русской идентичности на Украине снизился.

Однако, на наш взгляд, у Украины как государства в исторической перспективе были все шансы состояться как относительно цельное, стабильное, даже успешное образование, гармонично сочетающее в себе разные культурно-региональные пласты. Почему же мы наблюдаем теперешние абсолютно бесспорные центробежные тенденции на фоне экономического коллапса — причем не просто на уровне элитарных группировок, а и в самой что ни на есть живой ткани социума?

Стабильность всякого государства обусловлена политическими и экономическими факторами. С точки зрения политики я бы не преувеличивал размеров изначально заданных трещин в социальном ландшафте страны. Я бы сравнил его с холмистой равниной, с двух краев которой расположены небольшие вулканы. На западе покрупнее и поактивнее — я имею в виду три области Галичины (15% населения), на востоке — менее выделяющиеся и поспокойнее — Севастополь, Крым и несколько городов Донбасса (тоже около 15%). Эти «вулканы» в целом погоды не делали и при общем спокойствии достаточно органично, хотя и не без скрипа, интегрировались в общую среду. При нормальном раскладе в плане равномерности регионально-политического ландшафта Украина сейчас кардинально не отличалась бы от Беларуси.

Для относительно нормального развития («нормального», разумеется, с поправкой на специфические постсоветские реалии) у страны было два возможных пути. Первый — формат условного Лукашенко, который

бы проводил сравнительно авторитарный курс в политике и умеренно-либеральный в экономике (жесткое табу накладывалось бы только на приватизацию стратегических предприятий и формирование влиятельных олигархических групп). В области внутренней и внешней политики — несколько прозападная (конкретно — про-ЕСовская, но не про-НАТОвская) линия, с поправкой на «фактор Львова», однако в целом без выхода из орбиты постсоветских структур типа СНГ.

Второй вариант был бы более проблематичен, но тоже реализуем на практике. Это формат раннего Путина (начала-середины 2000-х), когда интересы крупных конкурирующих олигархических групп балансировались такими сильными и консолидированными «внеэкономическими» субъектами политического процесса, как силовые ведомства. Они ограничивали бы влияние олигархического капитала на законодательную и исполнительную ветви власти, не аннигилируя его, однако, до белорусского уровня.

В 1994 г. все шансы стать украинским Лукашенко имел Леонид Кучма. Он, кстати, и избирался почти одновременно с «батькой» — оба, между прочим, обрели популярность благодаря пророссийской риторике на выборах. Однако Кучма не сумел ни консолидировать вокруг себя олигархические группировки (как Путин), ни попросту их ликвидировать (как Лукашенко, хотя тот, скорее, попросту не дал им появиться). По двум объективным причинам: а) контуры для мощных региональных финансово-промышленных групп наметились еще в СССР; б) на Украине отсутствовали силовики, чьи ресурсы были бы сопоставимы с их коллегами в РФ.

В результате началась мощнейшая конкуренция между различными конгломератами элит, которые в условиях коллапса на всех фронтах за неимением других средств включили самое

эффективное, но вместе с тем и самое опасное орудие: эксплуатацию иден-титарных различий между областями. Электорат стали «раскачивать», сталкивать на предмет разницы в восприятии истории, языка, отношения к России и пр. Конечно, эти проблемы возникли отнюдь не сразу, они десятилетиями подспудно существовали еще в УССР. Но в результате каждые последующие выборы вместо борьбы экономических программ становились первичным фактором конкуренции партий и блоков, что приводило к серьезным противоречиям на межличностном уровне вплоть до распада семей (реальные и даже известные автору лично случаи).

К радикальной эскалации ситуации привели события в Крыму и особенно война на Донбассе. Именно эти два фактора, на наш взгляд, послужили мощнейшим катализатором завершающей фазы украинского нациостро-ительства. Миллионы жителей Украины, которые принадлежали к украинской нации лишь на уровне поверхностной политической идентификации и которые при восстановлении привлекательного русского национального проекта в РФ сравнительно легко бы настроились на русскую «волну»,сно-ва став полноценной частью Русского мира (подлинного Русского мира, а не той советско-патриотической эклектики в узкой конфессиональной упаковке, которая столь активно сегодня пропагандируется в России), теперь даже при очень благоприятном развитии русского нациостроительства уже туда, скорее всего, не вернутся. Пролитая кровь стала для украинской политической нации, ранее ограниченной тремя-пятью областями Галичины и Волыни и частично Киевом с сопредельными регионами, настоящей «живой водой», обильно напитавшей иссушенную почву «украинства» в центральной и левобережной частях страны. Об этом, кстати, в личных разговорах свидетельствовали даже неко-

7

торые ополченцы Новороссии: если весной их родители благословляли их сражаться против «киевской хунты», то теперь благословения нередко оборачивались проклятиями в адрес собственных чад.

Война на Донбассе стала манной небесной для украинских националистов, значительно приблизившихся к своей мечте об «украинской Украине вид Сяну до Дону». Однако означали ли эти события только негатив для русской нации в стратегической — подчеркну, долгосрочной перспективе?

Осмелюсь утверждать, что позитив тут тоже, возможно, присутствует. Донбасская эпопея имеет большое значение не только с точки зрения делимитации и демаркации внешних границ с другой нацией, но и для развития русского национального самосознания. Некоторый идеологический реванш просоветских настроений в ДНР, да и в РФ, конечно, не радовать не может. Однако мне представляется, что успех этот — тактический. В стратегическом отношении «советчина» может потерпеть сокрушительное поражение.

Речь здесь идет вовсе не о «пересмотре советских границ, раз и навсегда установленных проклятыми большевиками». Тут как раз ничего особенно антисоветского нет. Сами большевики не раз и не два меняли границы внутри Советского Союза — причем отнюдь не всегда в пользу РСФСР (вспомним ликвидацию Карело-Финской ССР, присоединение Восточной Пруссии и некоторых приграничных районов Эстонии и Латвии). Дело в другом. Как известно, в головах советско-русских людей посредством перманентного террора и демагогии была намертво забетонирована парадигма «многонациональной дружбы народов». Ее каноны провозглашали императивной добродетелью безвозмездное участие русских в судьбе других «братских» народов СССР.

По степени изуродованности национального сознания равных русским во всем СССР, наверное, не было.

Украинцы в этой многонациональной иерархии занимали особое место. Официально они были самым близким русским народом, дружба с которым имела еще досоветское происхождение. Поскольку отношения между основной массой граждан «титульных» национальностей РСФСР и УССР действительно были в силу естественных причин весьма теплыми и по причине многочисленности обеих групп достаточно интенсивными, то в глазах русских украинцы становились как бы переходным звеном, «прокладкой» между ними самими и остальными «братскими» народами. Да, где-то там в Карпатах жили некие «злые бан-деровцы» (которые, между тем, под-коверно вели кропотливую работу по национализации УССР), но сильно на общий имидж Украины это не влияло. Не удивительно, что именно украинцы заняли нижний этаж советской многонациональной, или, по выражению философа Д. Галковского, «новиопской» иерархии как «мелкое начальство над русскими».

Какой же отсюда следует вывод? Самим своим существованием в рамках советского и постсоветского пространства украинцы вплоть до последнего времени делали в глазах русских крайне размытой границу собственной этнонациональной общности. «Вроде и отдельный народ, а вроде и такие же, как мы, поди разбери. А уж где заканчивается их общность и начинаются другие "братские народы" — тем более неведомо». Теперь, после случившейся войны, уже не так. Каковы бы ни были ее причины, табуретка из-под ленинско-сталинского химерического колосса многонацио-нальности выбита. Дистанция между русскими и украинцами стала качественно другой, а на самой Украине размеры неопределившейся «буферной зоны» видимо подсократились —

8

если не сказать, что сжались, как шагреневая кожа.

Конечно, можно об этом бесконечно долго сожалеть. Но, увы, случившийся конфликт стал во многом закономерным следствием той мины, которая была заложена под русский национальный проект русофобами-большевиками сто лет назад в виде УССР с ее политической элитой и прочими атрибутами протогосударствен-ности. Поэтому придется платить по счетам той катастрофы — в том чис-

ле землями и людьми. Утешать может разве только то, что мы здесь не одиноки. Многим грекам страшно больно и сейчас оттого, что Константинополь не стал и скорее всего уже никогда не станет их столицей, а немцы расплываются в иронически-безнадежной улыбке при слове «Калининград». Но осознание возможных потерь не останавливало ни тех, ни других на пути к главной цели — национальному государству.

Сайт журнала «ВОПРОСЫ НАЦИОНАЛИЗМА»: http://vnatio.org/

На сайте:

• Выпуски предыдущих номеров журнала, избранные статьи

• Анонсы новых материалов

• Интервью с авторами, статьи и рецензии

• Ориентировка для читателя: где приобрести новые выпуски журнала Кроме того:

• Новостная лента, ориентированная на читателя, интересующегося национальным вопросом в России и русским движением

• Библиотечка «ВН»: книги наших авторов

• Сообщество читателей журнала

• Путеводитель по Сети: коллекция ссылок на ресурсы русского движе- — ния и мировые националистические ресурсы 9