CC BY
152
А.И. МИЛЛЕР
ПРОШЛОЕ И ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ КАК ФАКТОРЫ ФОРМИРОВАНИЯ ДУАЛИЗМА ИДЕНТИЧНОСТЕЙ В СОВРЕМЕНОЙ УКРАИНЕ
При анализе политического процесса на Украине бросаются в глаза жесткая региональная привязка основных политических сил и резкие региональные различия в электоральном поведении населения. Исследователи выделяют до восьми регионов с разными электоральными моделями, но в самом общем виде страна делится на Восток и Юг, с одной стороны, Запад - с другой и Центр как поле борьбы - с третьей. Существует много факторов, которые влияют на такое региональное деление, - разные структуры экономики и уровни урбанизации, интересы региональных финансово-промышленных кланов, различие языковых предпочтений населения и т.д.
В этой статье мы сосредоточимся на анализе основных моделей идентификации населения Украины как на одном из наиболее важных факторов ее региональной поляризации, а также на роли прошлого и интерпретаций истории в формировании этих моделей и стратегий идентификации. В любых версиях объяснения причин и природы тех региональных различий, которые столь очевидны в современной Украине, активно используются ссылки на историю. Впрочем, как правило, апелляции к истории служат не столько для объяснения, сколько для легитимации одного из вариантов украинской идентичности и дискредитации другого. В этой статье мы проанализируем некоторые весьма распространенные сознательные манипуляции или невольные заблуждения в использовании исторического материала при борьбе вокруг стратегий идентификации в современной Украине и предложим свою версию того, как история повлияла на формирование различных вариантов украинской идентичности.
Главный наш тезис сводится примерно к следующему. Начиная с XIX в., когда, собственно, и были запущены процессы формирования национальных идентичностей на пространстве современной Украины1, мы имеем здесь дело с ярко выраженным дуализмом стратегий идентификации. В то же время природа и причины этого дуализма в XIX и начале XX в., когда украинская идентичность противостояла «общерусской» ориентации, принципиально отличались от причин возникновения и природы тех двух различных вариантов собственно украинской идентичности, которые сложились главным образом под воздействием событий первой половины ХХ в. Эти два различных типа украинской идентичности имели и имеют до сих пор ярко выраженную региональную привязку, поэтому мы будем условно называть их «западноукраинским» и «восточноукраинским». Следует сразу оговориться, что те типы идентичности, о которых пойдет речь, следует понимать в веберовском смысле. В реальной жизни они внутренне неоднородны, заведомо не исчерпывают всего богатства вариантов идентификации в обществе и не являются стопроцентно локализованными.
Между украинскостью и общерусскостью
В XVIII и начале XIX в. память о гетманщине и региональный патриотизм в среде малорусского дворянства постепенно слабели. Зенон Когут, наиболее основательный исследователь истории гетманщины XVIII в., писал: «Оппозиционные тенденции замедлили, но не остановили интеграцию и постепенную ассимиляцию украинского дворянства в русское имперское дворянство. Несмотря на живучесть некоторых местных традиций, в конечном счете факторы,
1Я сознательно пользуюсь этой довольно неуклюжей формулировкой с тем, чтобы избежать проекции современности в прошлое, т.е. употребления понятий «Украина» и «украинцы» в их современном значении применительно к XIX в. Подробно о том, какие проблемы для понимания прошлого порождает ретроспективное употребление вошедшего в оборот во второй половине XIX в. термина «украинцы» как названия нации см.: МиллерА.И. «Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIX в.). - СПб.: Алетейя, 2000. - С. 31-50.
способствовавшие интеграции, оказались сильнее»1. В этом замечании все верно, кроме описания дворянства как украинского, - эти часто совсем недавно нобилитированные представители казачьей старшины заведомо не думали о себе как об украинцах в современном смысле, т.е. как об отдельной нации.
Национализм в Восточной Европе был разбужен Наполеоновскими войнами. Польское восстание 1830-1831 гг. весьма убедительно показало, что загнать джинна национализма обратно в бутылку с помощью принципа легитимизма не удастся. Именно как реакция на это восстание под покровительством министра просвещения С.С. Уварова формулируется (наиболее четко в работах историка Н.Г. Устрялова) концепция триединой русской нации, объединяющей великорусов, малорусов и белорусов .
Концепция общерусской нации охватывала всех восточных славян. Различия между великорусами, белорусами и малорусами трактовались как заведомо менее значимые по сравнению с чертами их родства. Возникновение этих различий объясняли по преимуществу вредным польским влиянием и оторванностью попавших под власть Речи Посполитой белорусов и малорусов от их братьев по вере и теперь воображенной новой общности, нации. Некоторые элементы малорусской (или, как еще писали, южнорусской) специфики могли вызывать неподдельный интерес и даже восхищение, но именно как особенности одной из версий русской жизни. Малорусская идентичность в рамках такой системы координат была идентичностью региональной и в качестве таковой могла мирно сосуществовать с общерусской идентичностью.
Проект украинской идентичности как особой национальной идентичности, отрицающий общерусскую концепцию, впервые был ясно сформулирован членами Кирилло-Мефодиевского братства в 1840-е годы. Они видели Украину как самостоятельное по-
1 Zenon E.K. The Ukrainian elite in the eighteenth century and its integration into the Russian nobility // Banac I., Bushkovich P. Nobility in Russia and Eastern Europe. - New Haven: Slavica publishers, 1983. - Р. 78-83.
2 У этого проекта строительства триединой русской нации, как и у альтернативных ему проектов, в том числе возникшего несколько позднее украинского проекта, были, разумеется, более древние интеллектуальные корни. Однако о национализме как идеологии и политической стратегии применительно к Российской империи можно говорить только начиная с первой половины XIX в. См.: Миллер А. Империя Романовых и национализм. - М.: НЛО, 2006.
литическое образование, возможно, в широкой славянской федерации. Важнейший пункт новой стратегии идентификации состоял в определении русского языка как «чужого» и в стремлении к эмансипации украинского как универсального медиума «возрождающейся нации». Николай I прямо связывал возникновение общества с влиянием польской послеповстанческой эмиграции: «Явная работа той же общей пропаганды из Парижа; долго этой работе на Ук-райне мы не верили; теперь ей сомневаться нельзя»1.
Влияние польского национализма на возникновение украинского безусловно имело место, но отнюдь не только в виде эмигрантской пропаганды. Украинские активисты заимствовали у поляков националистические идеи, что называется, «не спрашивая». Проект отдельной украинской нации был отрицанием не только общерусскости, но и концепции политической польской нации, формула которой говорила теперь о Речи Посполитой не двух, но трех народов - Польши, Литвы, Руси.
Арест в 1847 г. и последующая ссылка членов Кирилло-Мефодиевского братства обозначили одну из линий фронта в борьбе по вопросу об идентичности, которая сохранится вплоть до краха империи Романовых, - между империей и украинскими националистами, которых тогда называли украинофилами2. В условиях, когда империя в целом до 1905 г. была лишена свободы собраний и организации, фокусом борьбы стал языковой вопрос. Цензурные инструкции 1863 г. и особенно 1876 г. жестко ограничили сферу дозволенного применения украинского языка, который официально считался народным наречием3. По мнению властей, языком образования и культуры общерусской нации должен был оставаться только литературный русский язык.
В контексте нашей темы важно отметить, что в 1850-1860-е годы, когда возвращенные из ссылки члены Кирилло-Мефодиевского
1 Зайончковский П.А. Кирилло-Мефодиевское общество (1846-1847). - М., 1959. - С. 118.
2 Об эволюции понятия см.: Миллер А. Украинофильство // Славяноведение. - М., 1998. - № 5.
3 Украинский язык в XIX в. как раз совершал эволюцию от наречия к стандартизированному литературному языку, так что и те, кто настаивал на его статусе наречия, и те, кто настаивал на его статусе языка, были каждый по-своему тенденциозны. Тексты Валуевского циркуляра 1863 г. и Эмского указа 1876 г., а также подробный анализ обстоятельств их принятия см. в: МиллерА.И. «Украинский вопрос»...
братства уже могли публично заявить о своих взглядах, обозначилась и линия противостояния внутри местного общества. Именно с этого времени мы можем говорить о борьбе малорусской (или общерусской) и украинской версий идентичности на Украине. В октябре 1858 г. П. Кулиш писал С. Аксакову следующее: «Мы имеем против себя не одно Правительство, но и ваше общественное мнение. Мы имеем против себя даже собственных земляков-недоумков. Нас горсточка, хранящих веру в свою будущность, которая, по нашему глубокому убеждению, не может быть одинакова с будущностию Великорусского народа»1.
Разумеется, в обеих ориентациях была масса оттенков. Лишь немногие горячие головы среди сторонников украинской ориентации выступали в XIX в. за немедленное отделение Украины. Некоторые вообще были искренними и последовательными федералистами, как М. Драгоманов.
Среди сторонников малороссийской ориентации были люди, выбиравшие ее прежде всего как меньшее зло по сравнению с польской угрозой2. Но постепенно в этом лагере стали все больше преобладать убежденные сторонники «общерусской» идентичности и решительной борьбы с «украинством». Кто-то из этих людей считал
1 ГАРФ. ф.109, Секретный архив, оп.1, ед. хр. 1762, л.1-2.
2 Вот что писал малоросс С.С. Гогоцкий, профессор педагогики Киевского университета, священнику В.В. Гречулевичу, автору одного из многих появившихся в то время украинских букварей, в Петербург в декабре 1859 г.: «Мне кажется, вы не приняли во внимание обстоятельств всей Малороссии, когда а) намекаете народу о какой-то самостойкости. (Самостойкость нас убила бы в один год.) б) Хотя не прямо, но косвенно, молчанием проводите разделение между нами и Великоруссами, тогда как именно нужно внушить нашему народу крепко, что наше благо только и только в единстве всех Русских племен. Поверьте, что это единственный компетентный молот против этой пропаганды, которую я отлично вижу и понимаю, как она прячется. Я заметил, что Восточные Малороссы совсем забыли о нас... Поддерживать впредь мысль о единстве трех племен Русских; без этого единства мы погибнем и очень скоро. в) Литературный русский язык должен быть всем общий в букварях. Вера и язык должны быть связующими элементами. Но не мешает привести что-нибудь и на простом языке нашем. г) отнюдь не внушать разлада между Великороссиею и нами. Можно выражать желания перемен другим способом. Не забывайте, что враги наши: Ляхи и Рим!». - ГАРФ. ф.109, Секретный архив, оп.1, ед. хр. 1763, лл.3-4об. Выписка из письма Гогоцко-го С. из Киева от 19 дек. 1859 г., к отцу Василию Вас. Гречулевичу, в СПб. Сохранена пунктуация оригинала.
необходимым полное слияние малороссов и великороссов и презирал всякие проявления малорусской специфики, кто-то, напротив, умилялся малорусской опереттой и другими региональными особенностями, но и те и другие отвергали сторонников украинского национализма, которых враждебно называли «мазепинцами»1. Местные, киевские противники украинофильства неизменно играли важную, порой ключевую роль в инициировании и разработке всех репрессивных мер, предпринимавшихся имперским центром в борьбе с украинским движением.
В Галиции под властью Габсбургов в среде русинского населения также происходит ожесточенная борьба между разными стратегиями идентификации. Уже в 1850-е годы постепенно сходит на нет прежде привлекательная для части русинской элиты русинско-польская версия идентичности, которая отражена в формуле «gente ruteni, natione poloni», т.е. «родом из русин, но член польской нации». Борьба продолжалась в основном между «русофилами», т.е. сторонниками общерусской концепции, и «народовцами», т.е. сторонниками украинской идентичности. Таким образом, в Галиции в других социальных и политических условиях воспроизводился тот же конфликт, что и в Российской империи. Народовцы постепенно берут верх в последние десятилетия XIX в., хотя русофилы сохраняют заметное влияние и в начале ХХ. Расклад сил отчасти объяснялся тем, что в Галиции имперская власть играла на стороне наро-довцев, а русофилы подвергались, особенно начиная с 1880-х годов, довольно жестким преследованиям. Кроме того, русофильские силы редели за счет оттока представителей этого лагеря в Российскую империю, а украинская ориентация усиливалась за счет притока людей и средств из украинофильской среды в России2. Наиболее ярким
1 Тот же Гогоцкий в середине 1870-х годов полемизирует с украинофилами уже иначе: «Кто в самом деле уполномочивал украинолюбцев отнимать у нас древнее название Русских и все принадлежности этого названия, в том числе и наш общий, культурный русский язык, выработавшийся таким долговременным и многотрудным процессом нашей истории, и все это заменять чем-то украинским, т.е. возникшим гораздо позднее, чисто частным и обозначающим только крайнюю местность». - Русский вестник. - М., 1875. - № 7. - С. 414-415. Курсив Гогоцкого.
2 Himka J.-P. The construction of nationality in Galician Rus': Ikarian flights in almost all directions // Intellectuals and the articulation of the nation / Ed. by Kennedy M., Suny R.G. - Ann Arbor: The univ. of Michigan press, 1999. - Р. 109-164.
примером может служить М. Грушевский, сыгравший весьма важную роль в развитии украинского движения в Галиции.
Кофликты между галичанами-народовцами и надднепрянскими украинофилами случались постоянно. Культурные, в том числе и языковые, различия ощущались современниками порой весьма остро. М. Грушевский, обращаясь к активистам украинского движения, в 1906 г. недаром ссылался на пример сербов и хорватов, предупреждая об угрозе формирования двух разных народов на едином этническом фундаменте1. Тот же Грушевский чуть позднее жаловался на то, что в Киеве некоторые эмоциональные украинцы бросали на пол в магазине галицийские издания, выражая таким образом отношение к галиций-ской версии украинского языка2. О том же говорил чуть позже и Е. Чикаленко, один из лидеров и главных спонсоров украинского движения в Киеве: «Антипатия до галичан и всего галицкого, которая заметна у левобережных... действительно существует, и я боюсь, как бы она не развилась еще больше»3.
Будем, однако, помнить, что вплоть до Первой мировой войны разговор о национальной идентичности имел смысл лишь применительно к элитным группам и части городского населения. Основную же массу составляют крестьяне, в чью среду грамотность и национальные идеи начинают проникать в заметных масштабах лишь в начале ХХ в. Поэтому конфликты между галичанами и «левобережными», помимо вопроса о том, какой диалект должен быть принят за основу для выработки украинской литературной нормы и об источниках заимствований (из русского или польского), нередко касались обычных в такой среде вопросов о лидерстве в движении, распределении средств и других частных вещей. Не дуализм запад-ноукраинской и восточноукраинской идентичности являлся на тот момент главным, хотя различий было много и они потенциально были чреваты расколом. Главная линия раздела и в Галиции, и в российской Украине в начале ХХ в. по-прежнему проходит между общерусской и украинской стратегиями идентификации.
1 Грушевсьский М. Украша i Галичина // Лггературно-науковий вгсник. -Льв1в, 1906. - № 36.
2 См.: Чикаленко Е. Щоденник. - Кшв: Видавництво «Темпора», 2004. -Т. 1: 1907-1917. - С. 133.
3 Там же. - С.134.
После революции 1905 г., которая принесла заметное расширение политических возможностей, противостояние этих лагерей в Российской империи обостряется и приобретает новые, более явные организационные формы. Теперь существует, пусть и довольно чахлая, украинская пресса, включая ежедневную газету «Рада». Наряду со старыми подпольными «Громадами» украинцы создают, тоже подпольное, «Товарищество украинских прогрессистов». Противники украинства также имели свои газеты («Киев», «Киевлянин») и организацию - киевский «Клуб русских националистов» во главе с местными уроженцами Д. Пихно и А. Савенко. Если Кулиш в свое время жаловался на «земляков-недоумков», то Чика-ленко в своем «Дневнике», который является великолепным источником для понимания атмосферы и обстоятельств украинского движения того времени, пишет уже о своих оппонентах: «вражьи землячки», «наши перевертни, которые зовут себя русскими националистами», «черносотенные малороссы»1. Иллюзий по поводу просвещения «недоумков» он уже не питает.
Разумеется, основная масса образованной публики не принадлежит ни к одному из этих полюсов. Чикаленко в своих дневниках дает описания таких людей, которых он старался обратить в правильную веру и привлечь к движению. «Родом он черниговец, но из-за того, что всю жизнь прожил за пределами Украины, он воспитался, как и большинство украинских интеллигентов, на об-щеросса»2. «Он, без сомнения, испытывает стихийную любовь к украинству, но в возрождение нашей нации, очевидно, не верит, да и не думал никогда об этом. Он с отвращением относится к украинскому литературному языку, считает его калеченьем милой его сердцу народной мовы, хотел бы, чтобы газета писалась мовой Шевченко, Котляревского, а в тех случаях, когда слов не хватает, следует брать, по его мнению, всем уже известные русские слова»3. А вот как Чикаленко в целом оценивал ситуацию в 1909 г.: «Города наши так омосковлены, что очень, очень малый процент населения вообще проявляет какой-либо интерес к украинству... Обычный городской обыватель, который кое-как умеет говорить крестьян-
1 См.: Чикаленко Е. Щоденник. - Кшв: Видавництво «Темпора», 2004. -Т. 1: 1907-1917. - С. 93, 188, 256.
2 О И.М. Полторацком. - Там же. - С. 319.
3 О И. Д. Яновском. - Там же. - С. 68
ской украинской мовой, не выпишет нашей газеты, потому что он лучше понимает газету российскую, да она и даст ему больше новостей, и эти новости будут свежее»1.
Войны и революции 1914—1921 гг. - идентичность в эпоху слома
Неверно понимать развитие национальной идентичности по аналогии с постепенным и неуклонным созреванием плода, и не только потому, что плод может и не созреть. В определенных обстоятельствах процессы формирования национальной идентичности развиваются взрывообразно, охватывая заметно более широкие, чем вчера, слои населения, превращая национальную идентичность из проблемы, достаточно периферийной в условиях спокойной жизни, в ключевой элемент стратегии выживания не только социальных групп, но и индивидов. Именно так развивались события после начала Первой мировой войны.
С началом войны природа всех этнических проблем радикально изменилась. В ходе мировой войны великие державы стали жестко подавлять потенциальных союзников врага у себя в тылу и использовать поддержку национального сепаратизма в лагере соперника без ограничений, характерных для предшествующего периода, когда они больше были озабочены сохранением определенной солидарности между империями в борьбе с национальными движениями. Если российская оккупация Галиции в 1914-1915 гг. сопровождалась гонениями на украинских активистов, то австрийские власти создали даже специальные концентрационные лагеря для русофильски настроенных русинов. «Неправильная» этнич-ность или идентичность сама по себе могла теперь стать достаточным основанием для ареста, депортации, экспроприации имущества, «правильная» - источником неожиданных преимуществ. Немецкие власти, а за ними и австрийцы создавали особые привилегированные лагеря для военнопленных-украинцев, которых часто приходилось убеждать в том, что они именно украинцы. Там с ними сначала работали пропагандисты из Галиции. Вскоре, когда обнаружилось отчуждение выходцев с «русской» Украины от галичан, пропагандистов рекрутировали уже среди выходцев из над-днепрянских областей.
1 О И. Д. Яновском. - Там же.- С. 47-48.
На оккупированных в 1915 г. территориях немецкие власти разрешили местные языки и запретили использование русского в образовании, печати и администрации. «Иерархия» языков, установленная в Российской империи, была перевернута. Это, разумеется, не меняло тотчас языковую ситуацию с точки зрения распространения языков, но имело далеко идущие символические последствия -впервые возникла ситуация, в которой владение местными языками окраин давало индивидам существенные преимущества1. Успехи немцев и поражения русской армии привели к тому, что идея отдельного от России существования Украины под покровительством Германии с 1916 г. уже перестала казаться фантастической.
Как следствие, уже в 1915 г. Николай II впервые употребляет в публичном высказывании понятие «украинцы» в положительном контексте и благодарит их за лояльность2. В Петербурге к тому времени поняли, что теперь России следует бороться за симпатии украинцев в новых условиях, когда армия терпит поражения, а к прежним участникам игры - полякам, Вене, Ватикану - присоединялась Германия. Власти воюющих империй теперь направляли на поддержку национальных движений невиданные прежде ресурсы.
После Февральской революции 1917 г. по приказу Верховного главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова начинается украинизация и белорусизация армейских частей. Корнилов надеялся таким образом предохранить эти части от большевистского влияния и в то же время мог рассматривать эту меру как ответ на активность Германии в украинском и белорусском вопросе. Вот как вспоминал в 1919 г. об этих событиях бывший гетман Украины, а в 1917 г. лояльный генерал империи П. Скоропадский, которому Корнилов поручил украинизацию вверенного ему корпуса: «Корнилову я ответил, что только что был в Киеве, где наблюдал украинских деятелей, и на меня они произвели впечатление скорее неблагоприятное, что корпус впоследствии может стать серьезной данной для развития украинства в нежелательном для России
1 Французы, оккупировавшие Новороссию в 1919 г., проводили такую же политику.
2 Миллер А. Империя Романовых и национализм... - С. 183.
смысле и т. д. Легкомысленное отношение Корнилова к этому вопросу показало мне его неосведомленность и непонимание»1.
Большевистский переворот фактически уничтожил тот легитимный центр в Петербурге, с которым окраинные движения собирались торговаться по поводу широты их федеративных или автономных прав, и заставил задуматься о независимости многих из тех, кто прежде не рассматривал ее как серьезную перспективу. В украинском национализме многие, в том числе даже русские деятели, видели теперь силу, способную остановить продвижение большевиков на юг.
Пересказать перипетии событий на Украине в 1917-1920 гг. в рамках этой статьи невозможно. Достаточно отметить, что власть в Киеве за это время 14 раз переходила из рук в руки. Режим Центральной Рады сменился гетманством Скоропадского, затем Директорией Петлюры. На востоке, с центром в Харькове, в это время существует Советская республика, а в Галиции - отдельная Западно-Украинская Народная Республика.
Петлюра, потерпев поражение, перешел на сторону поляков, а галицкие украинские части, проиграв в марте 1919 г. полякам битву за Львов, присоединились к Деникину2. Красная армия добивала Врангеля в союзе с армией Махно, в основном состоявшей из украинских крестьян. Так в 1919-1920 гг. разные военные формирования украинцев оказались на стороне Польши, белых, большевиков, что прекрасно иллюстрирует, насколько причудливыми были расколы и союзы, возникавшие на почве переплетения различных национальных и социальных ориентаций.
За неполные семь лет с начала Первой мировой до конца советско-польской войны миллионы людей на Украине стали объектом украинской, немецкой, австрийской, польской, французской,
1 Скоропадський П. Спогади. Юнец 1917 - грудень 1918. - Кшв: Фшадельф1я, 1995. - С. 64. О своем детстве и семье Скоропадский вспоминал так: «Украина понималась как славное родное прошлое, но отнюдь не связывалась с настоящим, другими словами, никаких политических соображений, связанных с восстановлением Украины, не было. Моя вся семья была глубоко предана российским царям, но во всем подчеркивалось как-то, что мы не великороссы, а малороссияне, как тогда говорилось, знатного происхождения». (Скоропадський П. Мое детство на Украине // Скоропадський П. Спогади... - С. 387.)
2 Подробнее см.: Шанковський Л. Украшська Галицька Армш. - Львш: Замок, 1999.
российской, большевистской пропаганды, обращавшейся к ним как к украинцам. Им обещали землю в независимой Украине, порядок и защиту от большевизма в независимой Украине, светлое коммунистическое будущее в Советской Украине и т.д. Эти люди служили в разнообразных украинских частях, сидели в украинских лагерях для военнопленных. Когда историки говорят о том, что XIX в. кончился в 1914 г., они имеют в виду и взрывное распространение в эти годы идей национализма и националистических механизмов идентификации.
Две украинские идентичности
Современная оппозиция «западноукраинской» и «восточно-украинской» идентичности сформировалась главным образом в XX в., прежде всего под влиянием опыта межвоенного периода. Описание этой оппозиции как отражающей разницу между Западной Украиной - наследницей более толерантной, демократической и либеральной традиции Австро-Венгрии и надднепрянской Украиной - жертвой авторитарной традиции и русификаторской политикой империи Романовых представляет собой ошибку или сознательную манипуляцию. Во-первых, то, что сегодня называется Западной Украиной на современных электоральных картах, состоит не только из бывших австрийских владений. Сюда входит и Волынь, которая никогда под властью Габсбургов не была. Во-вторых, не все бывшие австрийские владения голосуют и вообще ведут себя по модели Галичины. Закарпатье с Ужгородом, Буковина с центром в Черновцах были частью Австро-Венгрии, но в своем политическом поведении они отличаются от Галиции: на советском мартовском референдуме 1991 г. против сохранения Союза в «ядре» Западной Украины, т.е. во Львовской, Тернопольской и Ива-нофранковской областях, голосовало 76-80%, в Волынской и Ро-венской областях - 43, в Закарпатской и Черновицкой - 36, в Киеве - 53, в Хмельницкой, Житомирской и Винницкой областях -18-21%. Между тем Восточная Галиция и Волынь вместе входили в состав межвоенной Польши, а Закарпатье и Буковина - нет. Таким образом, именно сочетание наследия габсбургской эпохи с опытом межвоенной Польши дает тот «идеалтипический» феномен западноукраинского национализма, который мы видим в Львовской, Тернопольской и Иванофранковской областях.
Опыт пребывания во II Речи Посполитой был принципиально важен для формирования этого типа национализма. Польско-украинские отношения в межвоенный период были довольно напряженными. Остро стоял вопрос о «национальной собственности» на Восточную Галицию с центром во Львове. В связи с активной польской колонизацией все более обострялась борьба за землю на Волыни. Сторонники компромисса были как с польской, так и с украинской стороны. Однако с украинской стороны это предполагало серьезные уступки, в частности, признание не только Западной, но и Восточной Галиции неотъемлемой частью Польши. (Поляки настаивали на официальном названии этих земель «Восточная Малополь-ша».) Непримиримые националисты нередко прибегали к террору, причем не только против поляков, но и против своих «отступников». В конце 1920-х годов возникла Организация украинских националистов (ОУН), которая считала насилие легитимным способом политической борьбы и еще до войны осуществила сотни актов саботажа и диверсий, а также по крайней мере шесть десятков политических убийств. Членами организации (максимальная численность - около 20 тыс. человек) были в основном молодые люди, гимназисты и студенты. ОУН во многом сформировала этос молодого поколения межвоенного периода, в котором отчаянная готовность к самопожертвованию во имя нации сочеталась с такой же жестокостью к тем, кто мешал ее воплощению действием или самим своим присутствием на «украинской национальной территории».
В то же время даже в 30-е годы, когда авторитарные тенденции в польской политической жизни усилились, у украинцев оставалось много легальных возможностей для деятельности национальных организаций. Важные навыки национальной мобилизации в легальной сфере были накоплены украинскими активистами еще в Австро-Венгрии. В России думского периода украинские активисты старались наверстать отставание в этом плане. Именно в межвоенный период пути Востока и Запада в этом аспекте разошлись кардинально. Советская социальность никак не была похожа на ту школу именно национальной самоорганизации, в том числе в легальной сфере, которую западноукраинцы получили в межвоенной Польше.
Межвоенный период стал в Восточной Европе временем перехода к всеобщему школьному образованию. Школа - мощнейший механизм массовой индоктринации, причем опыт первого грамотного поколения оказывается особенно важен, потому что с
грамотностью общество приобретает новые каналы межпоколенче-ской трансляции мифов и идентификационных установок. В Польше работали украинские школы. Важной составляющей идеологической индоктринации в этих школах были антисоветские и антирусские настроения, что вполне соответствовало идеологической ориентации польской государственной власти. Здесь в общественной жизни были активны ветераны петлюровских войск, совсем недавно сражавшиеся и с белыми, и с красными русскими.
Широко распространен в западноукраинской среде был антисемитизм, который отчасти был связан с антисоветизмом (образ «жидокоммуны»), отчасти питался общим для значительной части и поляков, и украинцев того времени взглядом на евреев как на капиталистических эксплуататоров.
В этих условиях и формируется часто радикальный в методах борьбы этнический украинский национализм, для которого и поляки, и евреи, и русские были не просто «иные», но «чужие», часто -враги. Распространенное здесь в габсбургский период русофильство сильно пострадало уже в ходе Первой мировой войны, а теперь еще больше маргинализуется.
В начале Второй мировой войны украинские националисты в Галичине были готовы к союзу с гитлеровской Германией. Но очень скоро они поняли, что в отличие от времен Первой мировой войны немцы теперь не готовы обсуждать перспективу создания, пусть даже зависимого от Рейха, украинского государства. Фактически в ходе войны националисты Западной Украины воюют против всех - против Советов, против поляков, против евреев и даже против немцев. Понимание того, что победа невозможна и союзника-патрона, на которого следовало бы оглядываться, нет, подталкивает к самым радикальным действиям. Во время большой войны имперских армий идет еще местная война, в которой землю, которую западноукраинцы считают своей, «чистят» от поляков1. Отсюда печально знаменитая волынская резня 1943 г., когда беспримерная жестокость, с которой убивали десятки тысяч поляков, должна была подтолкнуть остальных к бегству. Поляки, в свою очередь, будут чистить землю от украинцев
1 Превосходный общий обзор событий, которые автор назвал «гражданскими войнами» в Советском Союзе в ходе Второй мировой войны, см. в: Rieber A.J. Civil Wars in the Soviet Union // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian history. - Bloomington, 2003. - Vol. 4, N 1. - P. 129-162.
там, где у них будет такая возможность в 1944-1946 гг., а потом и во время акции «Висла» 1948 г. Силы Украинской повстанческой армии (УПА) участвовали и в Холокосте.
Борьба украинского подполья продолжалась до конца 1950-х годов, теперь уже против советской власти, нередко представленной тоже этническими украинцами с востока, и против тех местных, кто шел с ней на сотрудничество. Ситуация вооруженного националистического подполья, воюющего против всех и даже против украинцев, если те проявляют склонность к компромиссам с кем-либо, вела к дальнейшей радикализации движения. Именно в эту эпоху и эти реалии уходят корни современного западноукраин-ского национализма, с его жесткой этнической привязкой, с мощными мобилизационными механизмами, с отношением к более «мягко» настроенным соотечественникам как к «коллаборантам» и отступникам. Тогда же загнанная в подполье униатская церковь окончательно закрепляется в роли оплота украинства, которую она во многом обрела в межвоенной Польше1.
В определенном аспекте ситуация в Украинской ССР была схожа с ситуацией на украинских землях под властью Польши. В ходе политики украинизации, ставшей специфической частью общей для всего СССР политики коренизации2, общерусская и/или малорусская версии идентичности оказались вне закона, в том числе и в буквальном смысле. Утверждается именно украинская идентичность. Ликвидация безграмотности проходит на украинском языке. В 1920-е годы Москва рассматривает УССР и БССР еще и как «выставочные павильоны» национальной политики, стремясь таким образом проецировать свое влияние на восточнославянское население в Польше3.
1 Следует помнить, что в XIX в. настолько значительная часть униатских священников была в лагере русофилов, что Вена и Ватикан в начале 1880-х годов вынуждены были организовать тотальную чистку униатского духовенства и провести реформу местных семинарий.
2 Специфика заключалась в том, что в Украине и Белоруссии коренизация в большей степени, чем в других республиках СССР, была связана с демонтажем достижений проекта строительства общерусской нации, с дерусификацией.
3 Эта проблематика до сих пор плохо освещена в литературе стран региона. В связи с этим особенно важно как можно скорее перевести на русский блестящее исследование американского историка Т. Мартина о политике коренизации в
«Общерусскость» и малороссийство могут теперь открыто декларироваться лишь в эмиграции. Так, в 1925 г. созданное в Праге «общество студентов малороссов и белоруссов "Единство русской культуры" выступает с декларацией, включившей в себя все ключевые идеологемы общерусского проекта. «Мы, малороссы и белорус-сы, не отказываемся от наших народных особенностей, знакомых и любимых нами с детства... Но мы не забываем, что все мы - украинцы, кубанцы, галичане, белоруссы, все - без различия политических убеждений, в то же время и русские наравне с великороссами, как баварцы и саксонцы - немцы, наравне с пруссаками, провансальцы и гасконцы - французы, наравне с бретонцами, тосканцы и сицилийцы - итальянцы наравне с ломбардцами. Для нас ясно, что великая Россия не равнозначна Великороссии. Над созданием общего отечества русских малороссы и белорусы трудились не менее великороссов... Непонятно поэтому стремление части малороссов и белорусов ... отвернуться от плодов общих с великороссами культурных усилий предшествовавших поколений, чтобы под новыми именами, следуя новому вероучению, строить здание новой культуры почти с основания. Искусственно возбуждаемое между русскими племенами взаимное отчуждение, направленное на разрушение всего, чем спаян был русский народ в целом... грозит поставить в неминуемую опасность чужеземного засилия не только Россию, но прежде всего свои Украину, Кубань, Белоруссию, Галичину... В полном убеждении, что отрицание русского единства объясняется лишь заблуждением у многих малороссов и белорусов (sic!), которое должно смениться сознанием неизбежности тесного и добровольного сотрудничества всех ветвей русского народа, мы призываем всех украинцев, кубанцев, галичан и белорусов, не заглушивших в своей душе чувства кровной и культурной русской связи, к дружной работе, способствующей на будущее время живому, свободному и цельному в своей многогранности единству русской культуры»1. Но это уже голоса издалека.
СССР: Martin T. The affirmative action Empire. - Cambridge, Mass.: Harvard univ. press, 2001.
1 ГА РФ. Ф. 5974. Оп. 3. Д. 5. Л. 6. Фактически в эмиграции оппозиция об-щерусскости и украинства оставалась актуальной весь межвоенный период. Подробнее см.: Миллер А. Империя Романовых и национализм... - С. 195-203.
Однако идеологическое наполнение восточноукраинской идентичности существенно отличалось от западноукраинского варианта. Антирусскости в школе, разумеется, не учили. Русские и Россия описывались уже как иные, но «свои». В школе говорили об «интернационализме и дружбе народов». Сколько-нибудь существенного националистического подполья не было. В этих условиях формируется украинская идентичность, которая не имеет столь жесткой этнической доминанты, как в ее западном варианте. Образ военного прошлого, многократно отшлифованный советской пропагандой, стал тоже совсем иной - восточноукраинцы сражались на правой стороне и вместе с русскими.
Граница между русскостью и украинскостью оказывалась пористой, легко пересекаемой не только в межэтнических браках, но и в отдельной биографии. Л.И. Брежнев, например, пока он делал карьеру на местном уровне, в Днепропетровске, по документам - украинец. Но как только его карьера выходит на союзный уровень - он по документам уже русский.
Отношение друг к другу представителей двух разных украинских идентичностей во многом походит на те, которые были между украинцами и малороссами до Первой мировой войны. Украинцы смотрели на малороссов как на объект просвещения и социальной инженерии, как на заблудших и исковерканных чужим влиянием. Так же сегодня смотрят западноукраинцы на восточно-украинцев. Если малоросс упрямо настаивал на своей идентичности, а тем более на ее праве быть доминирующей в стране, то он в глазах украинца становился «вражьим землячком», прихвостнем москалей. Так же смотрит западноукраинец на агрессивно отстаивающего свою правоту восточноукраинца. В свою очередь, малороссы считали украинофилов подпавшими под вредное влияние (поляков, Австрии, Германии) и обвиняли их в агрессивном национализме. Так же восточноукраинцы смотрят на западноукраинцев, обзывая их нациками и считая, что они служат интересам поляков (это константа!) и американцев. Каждая из сторон сегодня претендует на то, что воплощает ценности демократии и модернизации лучше соперника. Западноукраинцы описывают восточноукраин-цев как совков, а те отвечают насмешками в адрес «рогалей», деревенщины. Обе стороны «в своем глазу бревна не видят», обе смотрели и смотрят друг на друга как на «чужих», как на источник угрозы. Это, в общем, не лишено оснований, если исходить из
представления, что ситуация такого дуализма идентичностей ненормальна, временна и должна быть разрешена победой какой-то одной из этих идентичностей в масштабе всей Украины.
Избирательная риторика всех крупных политических сил, в особенности «оранжевого» лагеря, активно эксплуатирует именно эту идею. Тактика использования истории фокусируется не на совместном «забывании», маргинализации тех фигур и событий, трактовка которых на востоке и западе страны резко различается, но на их возвеличивании и стремлении поставить их в фокус идентификационного проекта. Таким образом идентификационный раскол страны в очень большой степени связан с разными образами прошлого и вытекающими из этого разными представлениями о «своих» и «чужих».
В условиях частых выборов (избирательные кампании прошли в 2004, 2006 и 2007 гг., новые президентские выборы будут в 2009 г.) и примерного равенства электоральных ресурсов ведущие политические силы боятся отказаться от проверенных инструментов идеологической мобилизации (с одной стороны, это образы «советизированного, готового обменять украинскость на чечевичную похлебку Востока» и идея угрозы украинскому языку, с другой - это образ «фанатичного в своем национализме Запада» и идея угрозы русскому языку). Избирательная кампания 2007 г. лишний раз это подтвердила: как только Партия регионов, начавшая кампанию с упором на экономические лозунги, почувствовала, что теряет темп, она тут же вернулась к испытанному оружию - темам русского языка, членства страны в НАТО и противостояния с западом Украины. «Оранжевые» же партии эксплуатировали тему российской угрозы с самого начала. Тем самым идентификационный раскол с каждой новой избирательной кампанией углубляется. Политические лидеры боятся отступить от привычных позиций, потому что отказ от использования оппозиции «Восток - Запад» не сулит немедленных дивидендов с точки зрения увеличения электоральной поддержки в «чужих» регионах и грозит потерей части «своих» голосов.
Выход из этого порочного круга возможен лишь в том случае, если одна из ведущих «оранжевых» сил (ждать этого можно скорее от В. Ющенко, чем от Ю. Тимошенко) пойдет на стратегическую, устойчивую коалицию с Партией регионов. Если этого не произойдет, то для преодоления тенденции к углублению конфликта двух украинских идентичностей потребуется смена поколения политических лидеров.
