CC BY
50
«Русский транзит»
начала ХХ века: к истории измененного маршрута
Кирьянов И. К.
Игорь Константинович Кирьянов — кандидат исторических, наук, декан историко-политологического факультета Пермского государственного университета
Многие исследователи анализируют современный политический процесс в России, применяя теорию демократического транзита. С не меньшим основанием подобный подход может быть обращен и к объяснению событий начала XX в.
Под демократическим транзитом понимается совокупность социальных и институциональных изменений, связанных с переходом от авторитарных или тоталитарных режимов к демократическому. Сценарий завершенной трансформации предполагает фазы либерализации и демократизации, при этом последняя фаза, в свою очередь, включает две стадии:
- либерализация недемократического режима. Нарастающая неэффективность режима на определенном этапе приводит к расколу правящей элиты в отношении путей преодоления кризиса. В ее составе появляется лидер-реформатор, выступающий за смягчение проводимой политики с целью расширения социальной базы поддержки режима без изменения его структуры;
- установление демократического правления. В результате пакта недемократического режима с оппозицией (ситуация контролируемого распада) или же силовой ликвидации этого режима оппозицией (ситуация неконтролируемого распада) проводятся преобра-
м к
О 5 ^ I О < м ес
о
м £т
^СС
2
17
1/2006
м к
О S ^ I
о <
м ес
s- о
м £т < < 2
18
1/2006
зования, в результате которых вводятся демократические институты и процедуры;
- консолидация демократического режима, предполагающая укоренение демократических институтов и процедур, а также демократическую ресоциализацию.
По мнению американского политолога А. Степана, либерализация относится к взаимоотношениям государства и гражданского общества, а демократизация — к взаимоотношениям между государством и политическим обществом1.
Следует учитывать, что демократический транзит может привести не к демократии, а к переходу от одного типа недемократии — к другому. Именно такой пример продемонстрировала в начале ХХ в. Россия, в которой начавшийся переход от авторитаризма к демократии завершился установлением тоталитарного режима. Если говорить в целом о первом опыте демократического транзита в России, то событиями его обрамляющими являются назначение 26 августа 1904 г. министром внутренних дел Д. П. Святопол-ка-Мирского, с одной стороны, и разгон большевиками Учредительного собрания 6 января 1918 г., с другой. Можно предложить следующую периодизацию демократического транзита в России начала XX в.: фаза либерализации — август 1904 г. — сентябрь
1905 г.; фаза прерванной демократизации — октябрь 1905 г. — январь 1918 г.
Анализируя реалии начала XX в. в категориях демократического транзита, следует помнить, что сегодняшние нормативные представления о демократии и демократические практики того времени не вполне идентичны. Как справедливо заметил А. М. Салмин, демократия, превратившаяся к началу ХХ века в политическую реальность, только к концу века стала «универсальной... парадигмой политического устроения, вольно или невольно подразумеваемой точкой отсчета политических систем»2.
Исследования конкретных случаев демократического транзита порождают дискуссии относительно причин, приведших к началу либерализации — политики, направленной на расширение социальной базы режима без изменения его структуры. А. Пшеворский по этому поводу отмечает, что «даже в тех случаях, когда раскол авторитарного режима становился очевидным еще до всякого массового движения, остается неясным, почему режим дал трещину именно в данный момент... И, наоборот, в тех случаях, когда массовое движение предшествовало расколу режима, остается неясным, почему режим решил не подавлять его силовыми методами»3.
Причины, которые привели, в конечном счете, к началу либерализации режима в 1904 г., могут быть ранжированы следующим образом. Во-первых, усложнение России как объекта управ-
Democratizing Brasil: Problems of Transition and Consolidation / Ed. by A. Stepan. — New York-Oxford, 1989. P. IX.
Салмин А. Современная демократия: очерки становления. — М., 1997. С. 10.
Пшеворский А. Демократия и рынок: Политические и экономические реформы в Восточной Европе и Латинской Америке. — М., 1999. С. 96.
ления (чему в немалой степени способствовала политика «насаждения промышленности», проводившаяся со второй половины 1890-х гг.) требовало реформирования самой системы управления. Начиная с М. М. Сперанского, идея привлечения в той или иной форме выборных представителей от населения к законотворческой деятельности неоднократно обсуждалась в среде высшей бюрократии на протяжении XIX в. Довольно подробно об осознании этого «высшим правительством» рассуждал на допросах Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства и в своих «Воспоминаниях» бывший государственный секретарь С. Е. Крыжановский, одна из ключевых фигур российской политики начала XX в. По его мнению, идея разделить «бремя ответственности за за-ведывание делами государственными с представителями населения... носилась в воздухе издревле, с 60-х годов не угасала» и к началу XX в. стала «расхожей» среди столичной бюрократии4.
Во-вторых, неудачный ход русско-японской войны усилил пессимизм не только общественности, но и самой бюрократии в отношении возможности режима отвечать на вызовы времени, именно тогда «надломилась вера в старое петербургское “как прикажете”»5. Хозяйка влиятельного светского салона А. В. Богданович в своем дневнике 11 мая 1905 г. записала: «Интересное настроение теперь господствует в
бюрократии. [Н. Н.] Жеденев, чиновник переселенческого отдела, пришел к [А. Д.] Арбузову, который исправляет должность директора Департамента общих дел, просить другого назначения. Арбузов спросил его, какое у него направление? Жеденев отвечал, что находит, что необходима крепкая власть для водворения порядка. Арбузов на это сказал: “23 года проявлялась эта крепкая власть, и вот что из нее вышло — беспорядок, который теперь мы переживаем. Нет, таких, как вы, нам не надо”6. Тогдашний директор Департамента полиции А. А. Лопухин впоследствии отметил, что “признание негодности данного политического строя проникло в бюрократическую среду и быстро претворилось там в сознание близости его конца, чем последний и был ускорен”»7.
В-третьих, подъем и возросшая организованность оппозиционного движения, как либерального, так и революционного. Для определенной части высшей бюрократии, разочаровавшейся в традиционной силовой политике и пришедшей к пониманию необходимости перемен в управлении страной, возросшая организованность именно либерального движения указала на те общественные круги, с которыми можно было «сговориться» на почве проведения умеренных преобразований и тем самым расширить социальную базу поддержки режима. О возможности в тот период формулы «сначала сговор с ли-
См.: Падение царского режима. — М.-Л., 1926. Т. 5. С. 378, 380.
Тхоржевский И. И. Указ. соч. С. 118.
Богданович А. В. Указ. соч. С. 347.
Лопухин А. А. Отрывки из воспоминаний (по поводу «Воспоминаний» гр. С. Ю. Витте). — М.-Пг., 1923. С. 45.
м к
О 5 ^ I О < м ес
о
м £т 2
19
1/2006
4
5
6
7
м к
О S ^ I
о <
м ес
s- о
м £т < < 2
20
1/2006
беральной оппозицией, а потом соответствующие этому сговору реформы» писал в своих воспоминаниях В. И. Гурко8. Земцы уже не вызывали в среде высшей бюрократии тотального отторжения. В числе прочего и потому, что все больше сановников сами имели за плечами опыт работы в губернских и уездных органах местного самоуправления. В этой связи можно указать на Д. П. Святополка-Мирского, состоявшего на момент своего назначения министром внутренних дел земским гласным и честно заявившего императору, что он «земский человек». Вряд ли выглядит случайным то, что общение с земскими деятелями накануне их ноябрьского съезда 1904 г. побудило Мирского подготовить всеподданнейший доклад о необходимости проведения реформ в России и то, что основные идеи резолюции умеренного меньшинства на земском съезде и доклада совпали. Подъем революционного движения, в свою очередь, усиливал стремление сговориться с «благоразумной» частью общества, а участившиеся террористические акты эсеров порождали едва ли не животный страх. Тот же Мирский за завтраком, после получения в январе 1905 г отставки, «пил за то, что благополучно, живым уходит из министров»9. По мнению А. А. Лопухина, 18 февраля 1905 г. Николай II согласился на создание законосовещательного народного представительства не из-за страха перед революцией, а в связи с убийством великого князя Сергея Александровича.
Событием, приведшим в действие выделенный комплекс причин и побудившим пойти на изменение проводившейся до того политики, стало убийство 15 июля 1904 г. эсером Е. С. Сазоновым министра внутренних дел В. К. Плеве. Смерть настигла высшего сановника, с которым Николай II связывал надежды «не только на твердость, а и крутость» во внутреннем курсе, которого при дворе называли «последним нашим козырем» и «нашей палочкой-выручалочкой». Трагическая кончина Плеве символизировала завершение эпохи «бескомпромиссного консерватизма», что вселяло оптимизм в определенные круги петербургской бюро-кратии10.
26 августа 1904 г. состоялось знаковое назначение министром внутренних дел Д. П. Святополка-Мирского. За Мирским тянулся шлейф «либерала», что было связано с его совсем еще недавним уходом из товарищей министра этого ведомства «по не согласию с политикой Сипягина». Сразу после этого назначения были уволены ближайшие сотрудники Плеве — А. С. Сти-шинский и Н. А. Зиновьев, а также командир корпуса жандармов генерал Валь и директор департамента общих дел Б. В. Штюрмер. Эти увольнения произвели впечатление на общество, обещая перемены. Во вступительной речи перед чиновниками министерства внутренних дел Мирский сформулировал центральную идею нового курса, заявив о необходимости «доверчивого
8 Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. — М., 2000. С. 370.
9 Богданович А. В. Указ. соч. С. 339-340.
10 См.: Ascher A. The Revolution of 1905: Russia in Disarray. — Stanford, 1988. P. 54-55.
отношения» к общественным и сословным организациям, в целом, к населению России11.
«Правительственная весна» началась с частичной амнистии, сокращения применения административных репрессий и ослабления давления на прессу. По свидетельству В. И. Гурко, «множеству лиц, сосланных либо высланных из определенных местностей, было предоставлено право свободного избрания места жительства». Так, с известного земского деятеля И. И. Пет-рункевича был снят запрет на посещение им столицы, другой видный земец — князь П. Д. Долгоруков — смог вернуться к активной общественной деятельности. На «трудности службы» в период «министерской весны» указывал в своих воспоминаниях А. Спиридо-вич, занимавший в то время должность начальника киевского охранного отделения. По его словам, «прокурорское око смотрело зорко, и мы очень считались с ним. Арест каждого лица, даже по охране, должен был быть обоснован серьезно. И если арест какого-либо рабочего не обращал внимания прокурора, то арест интеллигентного человека и, в частности, студента всегда влек за собою справку прокуратуры по телефону: за что и почему». Согласно же закону, аресты «по охране» могли проводиться без всякого дознания12. Что касается отношения министерства внутренних
дел к прессе, то сам Николай II упрекал Мирского, что тот «распустил печать»13. В газетах либерального направления отменялись титулы: вместо «Его Величество», «Его Высокопревосходительство» вводились упрощенные термины «государь», «министр», а информация в газетах все более приобретала политический характер.
Либерально настроенная общественность быстро отреагировала на смягчение политики, в ее среде все чаще стали поговаривать о конституции. В светских салонах модными стали слова, начинавшиеся с «кон»: коньяк, контора, консул и т. п., при произнесении этих слов было принято чуть приостанавливаться на первом слоге14.
4 ноября Мирский поручил С. Е. Кры-жановскому, тогда помощнику начальника Главного управления по делам местного хозяйства, составить верно-подданнейшую записку о преобразованиях, назревших в общем строе государственного управления. Министр в самом общем виде сформулировал основную идею будущего документа — «невозможность двигаться дальше по старому пути и необходимость привлечь общество к участию в делах законодательства». По воспоминаниям Крыжановского, указания Мирского были «весьма неопределенны: ни в чем не затрагивать основ самодержавного строя, не намечать никаких новых
11 См.: «Повеяло весной»: Речи г. министра внутренних дел князя П. Д. Святополка-Мирского и толки о них в прессе. — М., 1905. С. 27.
12 СпиридовичА. Записки жандарма. — М., 1991. С. 164, 165.
13 Святополк-МирскаяЕ.А. Дневник княгини Е. А. Святополк-Мирской за 1904-1905 гг. // Историч. зап. Т. 77. — М.: Изд-во «Наука», 1965. С. 258.
14 См.: Львов Л. (Клячко) За кулисами старого режима (воспоминания журналиста). — Л., 1926. Т. 1. С. 66.
м к
О S
о <
м ес
s- о
м £т
Óc
2
21
1/2006
м к
О 5 ^ I О < м ес
о
м £т 2
22
1/2006
учреждений, не касаться земских начальников, а с тем вместе облегчить общественную самодеятельность и наметить ряд льгот, могущих быть благоприятно принятыми общественным мнением и не угрожающих прочности ни государственного строя, ни порядка управления»15.
Почувствовав себя «едва ли не вторым Сперанским», С. Е. Крыжанов-ский с воодушевлением принялся за исполнение поручения, сыгравшего важную роль и в его личной судьбе. Работа над подготовкой «Всеподданнейшего доклада о необходимости реформ государственных и земских учреждений и законодательства» была завершена к 24 ноября. В докладе особо подчеркивалось, что «общественное развитие страны переросло административные формы и приемы, доселе применявшиеся, и общество не подчиняется более в достаточной мере их воздействию», и «правительству надлежит, отказавшись от мысли переломить общественное движение мерами полицейскими, твердо взять его в свои руки»16. Сформулированная в первоначальном варианте идея о «постепенно назревавшем в обществе тяготении к перестройке государственности по западным нормам» не вызвала одобрения Мирского и в окончательный вариант не вошла.
По итогам обсуждения этого доклада с министрами 12 декабря Николай II подписал указ «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка», в котором в качестве первоочередной меры указывалась не-
обходимость привести «законы о крестьянах к объединению с общим законодательством Империи, облегчив задачу прочного обеспечения пользования лицами этого сословия признанным за ними Царем-Освободителем положением “полноправных свободных сельских обывателей”». В числе «дальнейших народных потребностей» признавалось неотложным: «принять действенные меры к охранению полной силы закона»; «предоставить земским и городским учреждениям возможно широкое участие в заведывании различными сторонами местного благоустройства, даровав им для сего необходимую в законных пределах, самостоятельность»; «ввести должное единство в устройство судебной в Империи части и обеспечить судебным установлением всех степеней необходимую самостоятельность»; «озаботиться введением государственного страхования» рабочих; «пересмотреть изданные во времена беспримерного проявления преступной деятельности врагов общественного порядка исключительные законоположения... озаботиться при этом... возможным ограничением пределов местностей, на которые они распространяются»; «подвергнуть пересмотру узаконения о правах раскольников, а равно лиц, принадлежащих к инославным и иноверным исповеданиям, и независимо от сего принять ныне же в административном порядке соответствующие меры к устранению в религиозном быте их всякого, прямо в законе не установленного, стеснения»; «произвести пересмотр действующих постановлений, ограничиваю-
15 Крыжановский С. Е. Указ. соч. С. 119.
16 ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. д. 872. Л. 7-8.
щих право инородцев и уроженцев отдельных местностей Империи»; «устранить из ныне действующих о печати постановлений излишние стеснения и поставить печатное слово в точно определенные законом пределы»17. В текст указа вследствие противодействия великого князя Сергея Александровича и С. Ю. Витте так и не вошел пункт о «призыве выборных от губернских земств и крупных городов в состав Государственного Совета».
В реализации положений указа, которая пришлась уже на начальный период революции, с точки зрения либерализации и проявлений новизны в технологии принятия решений обращают на себя внимание следующие обстоятельства.
Во-первых, С. Ю. Витте, стремясь перехватить инициативу и обеспечить для себя руководящую роль в предполагавшихся преобразованиях, сумел включить в текст документа указание на особое место в этом процессе возглавлявшегося им Комитета министров, получив право на всеподданнейшие доклады императору, ранее не принадлежавшее председателю Комитета. Характер работы Комитета министров в период, последовавший за указом, а также существо рассматривавшихся на его заседаниях вопросов, представляли собой попытку Витте превратить данный орган в подобие объединенного правительства.
Во-вторых, по инициативе Витте Комитет министров свою деятельность по проведению в жизнь положений указа начал с обсуждения самых выигрышных в общественном мнении сюжетов — о законности, страховании
рабочих, печати и преобразовании земских и городских учреждений.
В-третьих, создавалась целая серия Особых совещаний, в компетенцию каждого из которых входило рассмотрение комплекса мероприятий, вытекавших из отдельных пунктов указа (о законности, печати, новом земском положении, новом городовом положении, веротерпимости). Во главе ряда совещаний были поставлены члены Государственного Совета, известные своим «либерализмом». Особенность деятельности ряда совещаний заключалась в том, что подготовленные проекты они могли вносить сразу же на рассмотрение Государственного Совета, минуя длительную процедуру согласований с различными ведомствами.
В-четвертых, в состав некоторых совещаний наряду с чиновниками включались и представители общественности. Практически все Особые совещания получили право приглашать на свои заседания «сведущих лиц, от которых можно ожидать полезных сведений и объяснений». Примечательно, что двумя годами спустя право комиссий Государственной Думы на подобную процедуру будет оспариваться правительством.
В-пятых, не дожидаясь результатов работы Особых совещаний, Николай II по представлению Комитета министров отменил в течение первой половины 1905 г. некоторые нормы, ограничивавшие те или иные права различных групп населения. В частности, была проведена амнистия части осужденных за религиозные преступления. 17 апреля, накануне православной Пасхи, импе-
См.: Законодательные акты переходного времени (1904-1908). — СПб., 1909. С. 3-6.
м к
О 5 ^ I О < м ес
о
м £т 2
23
1/2006
ратор подписал указ «Об укреплении начал веротерпимости», направленный на либерализацию отношения государства к представителям различных вероисповеданий. Прежде всего этот акт затрагивал проблему правового статуса старообрядцев.
Шагом в направлении гласности и публичности в принятии политических решений явилось решение о публикации журналов Комитета министров в открытой печати.
Наиболее важной составляющей фазы либерализации стал первый этап реформы государственного строя Российской империи (18 февраля18 -6 августа 1905 г.19). Стремление найти компромисс с умеренной оппозицией подчеркивалось официально провозглашавшимися мотивами преобразований: совместная работа «правительства и зрелых сил общественных, для осуществления предначертаний Наших, ко благу народа направляемых» (18 февраля) и согласование «выборных общественных учреждений с правительственными властями и искоренение разлада между ними, столь пагубно отражающегося на правильном течении государственной жизни» (6 августа).
Объективно, возможности либерализации в России были весьма огра-“ “ ничены: с одной стороны, не появилось ^ I лидера-реформатора среди правящей
элиты (время С. Ю. Витте и П. А. Столыпина придет несколько позже), с другой — не сложились сколько-нибудь развитые структуры гражданского общества. Отсутствие того и другого заменила собой революция, которая одновременно и диктовала стихийный сценарий либерализации, и демонстрировала недостаточность либерализации как таковой для нормализации политической жизни в стране. Вусло-виях подъема революционного движения любые реформы оценивались оппозицией уже не как проявление силы режима, способного к обновлению, а как отражение его слабости, уступчивости, что порождало стремление усилить давление и добиться более существенных изменений. На это обратил внимание во всеподданнейшей записке 9 октября 1905 г. С. Ю. Витте: «За время с 18 февраля события, с одной стороны, и вихрь революционной мысли, с другой, унесли общественные идеалы гораздо дальше. Закрывать глаза на это нельзя...»20.
Если самодержавию и удалось укротить революционную стихию, то благодаря не только и не столько грубой силе, сколько тому, что революции снизу была противопоставлена революция сверху как совокупность кардинальных социальных и политических реформ. Именно на таком образе дей-
м ес
С I о
< 25
иэ ^ 18 Подписание Николаем II рескрипта на имя министра внутренних дел А. Г. Булыгина, в котором
говорилось о желании императора привлечь «достойнейших, доверием народа облеченных. С о избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законода-
тельных предположении».
2 19 Законодательное оформление идеи народного представительства в Манифесте «Об учреждении
Государственной Думы», «Учреждении Государственной Думы», «Положении о выборах в Госу-
дарственную Думу».
РГИА. Ф. 1276. Оп. 1. 1905 г. Д. 36. Л. 26 (об).
24
1/2006
ствий власти настаивал Витте в своей записке: «Правительство, которое не направляет события, а само событиями направляется, ведет государство к гибели. Также не стоит на высоте положения то правительство, которое, не имея широко поставленной цели, пассивно идет за господствующим общественным течением, ему подчиняясь и делая одну уступку за другой. Руководство требует прежде всего ясно поставленной цели. Цели идейной, высшей, всеми признаваемой...». Витте призвал императора «смело и открыто встать во главе освободительного движения», подобно тому, как это сделал в конце 50-х гг. XIX в. Александр II. Исходными положениями новой политики, по его мнению, были «исключительная опасность минуты, невозможность сохранения переживших себя традиций и отсутствие иного способа спасти бытие государства».
В кризисной ситуации Витте выступил едва ли не в роли идеолога демократизации. 13 октября он представил императору всеподданнейший доклад, в котором идея демократизации была выражена достаточно четко: «Россия переросла форму существующего строя. Она стремится к строю правовому на основе гражданской свободы»21. Витте настоял на том, чтобы текст доклада был опубликован одновременно с обнародованием Манифеста 17 октября. Проект манифеста вызвал критику не только со стороны традиционалистски настроенной части высшего сановничества. Среди весьма
близких к Николаю II лиц оказались и те, кто признавал его положения явно недостаточными. Так, главноуправляющий Канцелярией по принятию прошений на высочайшее имя барон А. А. Будберг убеждал 14 октября императора сделать такой шаг, который мог «удивить и тем самым удовлетворить как можно больше людей». На следующий день барон зачитал Николаю II собственный проект манифеста, предполагавший введение в России парламентской мо-нархии22.
К наиболее значимым шагам начавшейся демократизации можно отнести второй этап реформы государственного строя — от Манифеста 17 октября 1905 г. «Об усовершенствовании государственного порядка» до утверждения императором 23 апреля 1906 г. Основных государственных законов Российской империи, в рамках которого были проведены принципиальные институциональные изменения и заложены правовые основы новой модели политической системы; проведение первой в России широкой политической амнистии, объявленной 21 октября; попытки Витте образовать коалиционный состав Совета министров, куда наряду с бюрократами должны были войти и представители умеренной оппозиции (переговоры велись с 19 по 27 октября и включали встречи Витте даже с лидерами кадетской партии, а также аудиенции Д. Н. Шипова и А. И. Гучкова у императора); предоставление Манифестом 22 октября всеобщего избирательного права населению Великого
Законодательные акты переходного времени (1904-1908 гг.). — СПб., 1909. С. 152.
См.: Островский А. В., Сафонов М. М. 15-17 октября 1905 г. в царской резиденции (из записок А. А. Будберга) // Английская набережная, 4: Ежегодник. — СПб., 1997. С. 395, 408.
м к
О X ^ X О < м ес
о
м £т 2
25
1/2006
м к
О х ^ X
о <
м ес
о
м £т 2
26
1/2006
княжества Финляндского при выборах депутатов финского сейма (впервые в Европе женщины участвовали в выборах наравне с мужчинами в марте 1907 г. на территории, входившей в состав Российской империи); практический отказ властей от использования административного ресурса в ходе первых выборов в Государственную Думу; переговоры Д. Ф. Трепова и А. П. Извольского в мае-июне 1906 г. с общественными деятелями о возможности создания коалиционного с кадетами правительства во главе с С. А. Муромцевым; приглашение П. А. Столыпина войти в состав правительства лидерам октябристов (1220 июля 1906 г.).
Особое место в ряду перечисленного занимает новая редакция Основных государственных законов. С формально-правовой точки зрения Основные государственные законы 1906 г. относились к типу жестких писаных конституций. Они выделялись в корпусе российских законов особой юридической силой, служа базой для текущего законодательства. Для их пересмотра устанавливался особый законодательный путь (почин в этой области принадлежал исключительно императору), в текст Основных законов нельзя было вносить изменений посредством указов императора, изданных в порядке верховного управления. Основные законы закрепляли государственное устройство Российской империи (ст. 1-2); государственный язык (ст. 3); существо верховной власти (ст. 4-25); порядок законодательства (ст. 84-97); принципы организации и деятельности высших и центральных государственных учреж-
дений (ст. 98-124); права и обязанности подданных российского императора (ст. 69-83) и пр.
Конституционализм (пусть и непоследовательный) Основных законов проявился в ограничении законодательных прерогатив монарха и наделении последними представительных учреждений: «Никакой закон не может последовать без одобрения Государственного Совета и Государственной Думы и восприять силу без утверждения Государя Императора». При этом отказ от неограниченности монаршей власти представлялся актом добровольного самоограничения именно неограниченного в своем праве самодержца.
Октроированность Основных законов нашла выражение как в способе их принятия (за несколько дней до открытия заседаний Государственной Думы первого созыва и реформированного Государственного Совета по воле пока еще неограниченного монарха, являвшего собой в данных условиях конститутивную или учредительную власть), так и в самом их тексте (например, указание на то, что почин по пересмотру Основных законов принадлежит исключительно императору). Аналогом и, надо полагать, источником появления подобной правовой нормы в России была статья 73 японской конституции 1889 г. Кстати, Ито Хиробуми, главное действующее лицо в процессе разработки данного документа, рассматривал конституцию не как уступку микадо, а как подарок последнего своему народу23.
Интерпретация совокупности законодательных актов, принятых импе-
См.: Норман Г. Становление капиталистической Японии. — М., 1952. С. 210.
ратором в 1905 г, самих Основных законов именно как дара всемогущего монарха стимулировала у российских правых, подобно французским роялистам времен Людовик XVIII, развитие идеи о праве императора на обратное действие. Обоснованием этому служили представления о том, что самодержавный царь остался, несмотря ни на что, единственным источником власти24. Правые оставались и наиболее последовательными противниками трактовки Основных законов как конституционного акта. Они полагали, что в результате принятия последних изменился не характер российской государственности, не форма правления, а лишь в некоторой степени способ связи государя и подданных через представительное учреждение, т. е. иначе стал осуществляться принцип самодержавия25.
Возможность риторических упражнений типа «Основные государственные законы — не конституция» обеспечивалась и отсутствием в законодательных актах 1905-1906 гг даже формального употребления термина конституция. Николай II остался верен традиции, заложенной еще во времена возникновения конституционного вопроса в России при Александре I, избегать официального употребления этого термина в русской транскрипции («La charte constitutionelle de l’Empire de Russie» после «перевода» оказалось «Государственной уставной грамотой Российской империи»). Симптоматично, что табуи-
рованность термина конституция утратила силу для той части высшей бюрократии, которая приложила руку к «обновлению государственного строя», — начиная с С. Ю. Витте, едва ли не первым заявившим о необходимости даровать России конституцию26.
Октроированность Основных законов с неизбежностью придавала им характер консервативной конституции. Показательно, что на подобном определении сошлись такие политические противоположности, как С. Ю. Витте и В. И. Ленин. Содержательно консервативность Основных законов 1906 г. была обусловлена, с одной стороны, ориентацией на зарубежные образцы, из которых были заимствованы «полезные консервативные начала» (С. Ю. Витте), с другой — отечественной правовой традицией, базировавшейся на монархическом принципе. При этом нормы зарубежного конституционного права выполняли роль своеобразного черновика, смысл редактирования которого сводился к адаптации «иноземной» теории к российской действительности.
Вопрос о соотношении полномочий императора и народного представительства был центральным не только для разработчиков Основных законов, таковым он является и при определении типа политической системы, возникшей в результате проведенной реформы государственного строя. На страницах газеты «Россия», в значительной степени отражавшей официальную точку зрения,
24 Многочисленные телеграммы от провинциальных организаций правых об этом см.: Требования Думы и голос русских людей. — СПб., 1906.
25 Подробнее см.: Лукьянов М. Н. Российский консерватизм и реформа, 1907-1914. — Пермь, 2001. С. 33-35.
26 РГИА. Ф. 1276. Оп. 1. 1905 г. Д. 36. Л. 30.
м к
О S ^ X О < м ес
О м £т
2
27
1/2006
м к
О х ^ X
о <
м ес
р- о
м £т < < 2
28
1/2006
сочетание самодержавия и народного представительства противопоставлялось западноевропейскому парламентаризму как русское слово в теории государственного права27. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в Основных законах положения о Государственной Думе и Государственном Совете были сформулированы таким образом, чтобы ничто не давало оснований рассматривать их составными частями одного представительного учреждения. В тексте документа удалось избежать употребления крайне неприятного для самодержавия заграничного слова парламент. Показательно в этом отношении заявление министра финансов В. Н. Коковцова на думском заседании 24 апреля 1908 г. о том, что «у нас парламента, слава Богу, еще нет»28. Деятельность Государственной Думы и Государственного Совета превращала подобные умолчания или заявления не более чем в уловку. И депутаты Думы, и члены Совета довольно часто употребляли выражения верхняя палата, нижняя палата, парламент, а в стенограмме выступления 4 мая 1906 г. члена Государственного Совета И. О. Корвин-Милевского слова парламент и палаты были отпечатаны государственной типографией с заглавных букв: «обе Палаты Парламента»29.
Вместе с тем Государственная Дума и Государственный Совет не являлись самостоятельными органами законодательной власти. Нои император, сохранив за собой полноту исполнитель-
ной власти, утратил неограниченность в законодательстве и автономность в распоряжении бюджетом. Только в совокупности Император, Дума и Совет превращались в «трехглавый» институт законодательной власти, олицетворяемый тремя петербургскими дворцами: Зимним, Таврическим и Мариинским.
В результате проведенной реформы в стране был установлен режим дуалистической монархии, который подразумевает сочетание элементов неограниченной и конституционной монархии в условиях незавершенного разделения властей и просуществовавший в России до падения самой монархии в 1917 г. Вместе с тем в отечественной историографии система, сложившаяся после революции 1905-1907 гг., получила наименование третьеиюньской монархии. Однако правовые и институциональные основы этой системы были заложены Основными государственными законами, принятыми 23 апреля
1906 г. Корректнее в этой связи ее называть «двадцатьтретьеапрельской». «Переименование» затрагивает не столько внешнюю сторону процесса, сколько его содержание. Одно дело назвать политическую систему по дате государственного переворота, подразумевая ее реакционное содержание, другое — по дате принятия конституционного акта. Во втором случае внимание акцентируется на таких характеристиках системы как принцип разделения властей, законодательное народное представительство, новый
27 См., например: Россия. 1907. 10 октября; 1907. 31 октября; 1907. 18 ноября; 1907. 4 декабря.
28 Государственная Дума: Стенографические отчеты. Созыв третий. Сессия I. — СПб., 1908. Ч. 2. Стб. 1992.
29 Государственный Совет: Стенографические отчеты. Сессия I. — СПб., 1908. Стб. 23.
тип принятия государственных решений и становление публичной политики, партии, превращающиеся в институты системы, рождение человека политического и формы диалога власти с политическим обществом.
Основной проблемой русского транзита начала ХХв., оставшейся неразрешенной, был так и не состоявшийся пакт между реформаторами из среды высшей бюрократии и либеральной оппозицией. Первые еще могли быть более или менее последовательными либерализаторами, но по природе своей не могли быть последовательными демократизаторами, явно предпочитая предсказуемость результатов политического процесса их неопределенности, ориентируясь в лучшем случае на демократию с гарантиями, но никак не на демократию без гарантий.
Институциональными гарантиями, позволившими бюрократии контролировать политический процесс, были точное «разграничение власти верховного управления от власти законодательной», реформированный Государственный Совет, получивший равные с Думой полномочия, безответственность министров перед законодательными палатами. Затем к этому списку добавился избирательный закон 3 июня 1907 г., при помощи которого П. А. Столыпин покончил с состоянием неопределенности, характерным для периода деятельности первых двух созывов Государственной Думы, но сохранил сам институт законодательного народного представительства.
Изменение избирательного закона в обход Государственной Думы и Госу-
дарственного Совета явилось первым серьезным кризисом процесса демократизации. Однако ответственность за этот кризис лежит не только на плечах бюрократии. Можно и должно обсуждать то, насколько искренними были Витте и Столыпин в своем стремлении привлечь представителей оппозиции в правительство, но последовавший отказ от сотрудничества во многом предопределил и этот кризис, и последующие. Впоследствии многие деятели кадетов говорили об ошибочности в тех условиях занятой их партийным руководством позиции. Так, В. А. Маклаков отмечал, что победа кадетов на выборах в первую Думу «затемнила им зрение и внушила иллюзию собственной силы. Победив на выборах конституционно мирным путем, с помощью избирательных бюллетеней, они вообразили, что и историческую власть победят так же легко, как на выборах. Они отвергли соглашение с властью, которое им предлагалось, требовали ее полной капитуляции»30.
Несравненно более серьезные последствия для судеб демократизации имел парламентский кризис 1214 марта 1911 г., связанный с принятием указа о введении земств в шести губерниях Западного края. П. А. Столыпин в ультимативной форме настоял на согласии Николая II на три дня приостановить заседания Думы (одобрившей законопроект) и Государственного Совета (отклонившего законопроект). Во время этого искусственного перерыва указанный акт был проведен в порядке чрезвычайного законодательства. Более того, Столыпин настоял на исключении из состава присут-
Маклаков В. А. Из воспоминаний. — Нью-Йорк, 1954. С. 360.
м к
О X ^ X О < м ес
о
м £т 2
29
1/2006
30
м к
О х ^ X
о <
м ес
р- о
м £т 2
30
1/2006
ствовавших в Совете двух лидеров группы правых, организовавших провал законопроекта в верхней палате. Именно этот кризис с наибольшей полнотой продемонстрировал предельность демократического потенциала даже такого «конституционного министра», каким себя, не без основания, считал Столыпин. Именно этот кризис разрушил политическое сотрудничество правительства и октябристского большинства в Государственной Думе третьего созыва, благодаря которому оказалось возможным проведение достаточно широкого круга социальных реформ, возродил противостояние власти и общественности.
Весьма точно охарактеризовал то, как протекал процесс демократизации А. В. Кривошеин, «фактический премьер» в правительстве И. Л. Горемыкина, стремившийся восстановить разрушенные между властью и обществом связи. Ему принадлежит идея привлечения общественных элементов к деятельности Особого совещания по обороне, им было инициировано создание Прогрессивного блока и продумывалась комбинация, в результате которой во главе Совета министров могло оказаться «какое-либо широко известное общественное лицо». После ухода в октябре 1915 г. в отставку с поста министра земледелия он с горечью подытожил: «Наша либеральная пьеса из рук вон плохо игралась. Плохо и нами, министрами, и еще хуже! — Думой. Всею русской жизнью!.. Бестолково, нестройно, зря, несуразно»31.
«Высвобождение из-под авторитарного режима» (по А. Пшеворскому) в Рос-
сии начала ХХ в. приобрело вяло текущую форму. Реформаторам из правящей элиты не удалось нейтрализовать сторонников твердой линии, особенно учитывая, что среди них был и сам император, а умеренной оппозиции — поставить под контроль радикалов. Политическую систему дуалистической монархии следует рассматривать как компромисс, временное решение в условиях относительного равновесия сил противоборствовавших сторон, кстати, хорошо отраженного в формуле В. И. Ленина: «Царизм уже не в силах, — революция еще не в силах победить», содержавшейся в его статье «Равновесие сил» от 17 октября 1905 г. После окончания революции 1905-
1907 гг. данная система уже мало кого устраивала из основных акторов политического действия: социалисты выступали за республику, кадеты — за конституционную монархию, правые — за реставрацию. Тонким основанием системы дуалистической монархии в политическом обществе были октябристы, организационный кризис этой партии в немалой степени вынудил П. А. Столыпина искать опоры среди более консервативных сил.
Начавшаяся в феврале 1917 г. вторая российская революция привела к неконтролируемому распаду системы, к ситуации неопределенности. Успешнее других этой ситуацией удалось воспользоваться радикальным силам, которые, прикрываясь псевдодемократическими лозунгами, установили в России тоталитарный режим.
Цит. по: ТхоржевскийИ. И. Последний Петербург: Воспоминания камергера. — СПб., 1999. С. 104.
