CC BY
254
1. КОНСТИТУЦИОННОЕ ПРАВО, МУНИЦИПАЛЬНОЕ ПРАВО
1.1. КОНСТИТУЦИОННАЯ РЕФОРМА НАЧАЛА XX ВЕКА И ПРАВОСОЗНАНИЕ ЭЛИТЫ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА
Туманова А. С., д.ю.н., профессор Тамбовский государственный университет
Перейти на Главное МЕНЮ Вернуться к СОДЕРЖАНИЮ
В настоящей статье речь будет идти о правовом сознании элиты российского общества, включающей в себя представителей правящей бюрократии, политической оппозиции, известных ученых-юристов. Политических, общественных и научных деятелей, о правосознании которых будет идти речь, объединяло несколько черт. Подавляющее их большинство имело юридическое образование, участвовало в правотворческом процессе, значительная часть была настроена в конституционном духе. Правосознание образованной, юридически грамотной элиты общества включало в себя как критические оценки действующего права, так и выражение пожеланий к правовой сфере, определявших, какие действия публичной власти следует считать правомерными, а какие - нет.
Поскольку речь пойдет о восприятии конституционных идей и институтов, мы будем говорить об особом виде правосознания, получившем в современной литературе название «конституционное правосознание». Оно подразумевает совокупность представлений людей о Конституции и отдельных ее элементах (правах человека, демократическом правлении и др.), воззрений на роль конституционных институтов в правовом регулировании.
Содержание воззрений элиты российского общества на проводимую правительством правовую реформу, выражавшееся в правосознании, является показателем культурно-правовой зрелости тогдашнего общества, а также степени его интеллектуально-духовной подготовленности к практическому воплощению своих взглядов в виде объективированных форм действующего права, институтов государственной власти, поведенческих моделей.
Развитие правового сознания образованного общества являлось предпосылкой структурной конституционной реформы, проводимой в стране в начале XX в. В то же время правосознание обусловливалось данной реформой. Реформа была нацелена на модернизацию формы Российского государства, переход от самодержавной монархии к конституционной. Она активно проводилась в годы Первой русской революции, которые были рубежным этапом в развитии политической и правовой культуры российского общества, временем утверждения в политико-правовой жизни идей правовой государственности, прав и свобод человека и гражданина. Как показала история последнего десятилетия императорской России, это была последняя для правящей власти возможность продолжить и завершить политико-правовую модернизацию, начатую в период реформ 60-70-х гг. XIX в.
Предначертанием к либерализации внутриполитического курса явилось для правящей элиты событие, случившееся 15 июля 1904 г., а именно убийство эсером-
террористом Г. П. Сазоновым министра внутренних дел
В. К. Плеве. Трагическая гибель этого политического деятеля стала для представителей власти и оппозиции свидетельством поражения репрессивно-полицейского внутриполитического курса, символом и проводником которого он являлся.
Как вспоминал либеральный политический деятель и практикующий адвокат В. А. Маклаков, в правильности реакционной политики Плеве, нацеленной на борьбу со всяким проявлением общественной инициативы, будь-то коллективное действие или даже коллективное изъявление мысли, сомневались многие лица из ближайшего окружения царя1. В необходимости выработки нового стиля управления страной, предполагавшего уважение к обществу и использование его здорового потенциала, Николая II убеждали его мать - императрица Мария Федоровна, а также министры С. Ю. Витте, А. С. Ермолов и др. По свидетельству редактора-издателя популярной петербургской газеты «Новое время» А. С. Суворина, об «отчаянном» положении России и невозможности для власти и в дальнейшем «управлять без общества» на второй или третий день после убийства В. К. Плеве царю говорил министр юстиции Н. В. Муравьев2. Признаком логического конца «отжившего самодержавия», «упорно отрезавшего стране все пути к легальному и постепенному политическому развитию и, наконец, ставшего лицом к лицу с ужасающей действительностью неизбежных, одно за другим следующих политических убийств», призывал считать гибель В. К. Плеве лидер либеральной оппозиции П. Б. Струве3.
Образованное общество ожидало от Святополка-Мирского установления основ конституционного строя, именовало время его нахождения во главе ключевого внутриполитического министерства «эрой доверия», доверия к земским и городским учреждениям, а также ко всему населению вообще. «С легкой руки кн. Святопол-ка-Мирского «доверие» сделалось в настоящее время модным словом... О доверии пишут в газетах, о нем говорят на земских собраниях; городские думы «кланяются и благодарят», «в этом робком шепоте отчетливо слышится одно слово: «Конституция», - комментировал общественное настроение печатный орган либералов «Ос-вобождение»4. «Всеобщее романтическое стремление к политической свободе, к конституции понималось по-разному, но обаяние самого слова - Конституция - захватывало всех», - такую трактовку давала правосознанию российской интеллигенции либерально настроенная
А. В. Тыркова-Вильямс5.
Существенное влияние на формирование нового политического климата в стране оказал проходивший в Петербурге 6-9 ноября 1904 г. земский съезд. Участники съезда встали на путь публичного заявления конституционных требований, высказались за предоставление гра-
1 Маклаков В. А. Власть и общественность на закате старой России: Воспоминания современника. Париж, 1928. Ч. 2. С. 320.
2 Дневник Алексея Сергеевича Суворина. М., 2000. С. 466.
3 Струве П. Б. Конец фон Плеве // Освобождение. 1904. № 52. С. 33.
4 Кое-что о доверии // Освобождение. 1904. № 61. С. 189; Заговорили. // Освобождение. 1904. № 57. С. 122.
5 Тыркова-Вильямс А. Воспоминания. То, чего больше не будет. М., 1998. С. 239.
жданам России демократических свобод - неприкосновенности личности и жилища, совести и вероисповедания, слова и печати, собраний и союзов, введения полного гражданского и политического равноправия, созыва народного представительства, наделенного законодательными правами6.
Съезд положил начало широкому обсуждению вопросов конституционного устройства в общественных кругах. Иностранная печать писала о съезде: «С единодушием, поразительным для представителей дворянства и крупной земельной собственности, члены съезда наметили программу, в которой фигурируют все необходимые права: свобода печати, собраний, союзов, требование национальных прав, одним словом конституции, что бы теперь ни сделали царь и князь Святополк-Мирский с этими реформами или с их мужественными инициаторами, один колоссальный шаг сделан: великая русская нация в ожидании своей «Декларации прав» и своего «Bill of Rights» имеет уже свою «Петицию о правах»7.
В числе первых на общественный порыв откликнулись юристы. Так, зимой 1905-1906 г. при участии
С. А. Муромцева, Ф. Ф. Кокошкина и Н. Н. Щепкина был составлен доклад, где в доходчивой форме давалась трактовка основ конституционного строя, рассматривались системы выборов народных представителей, выявлялись преимущества двух- и однопалатных парламентов. По словам составителей, это было пособие для усвоения элементов конституционного права. В нем были высказаны идеи двухпалатного народного представительства, основанного на всеобщем избирательном праве - выборов всеобщих, прямых, равных при тайной подаче голосов. Указанный доклад обсуждался на частных совещаниях гласных, был призван способствовать повышению уровня их политической и правовой культуры8.
Идея всеобщего избирательного права была воспринята в образованном обществе по-разному. Были у нее сторонники, были противники, были и колеблющиеся.
Важно отметить, что конституционная идея пронизала тогда все слои общества. Конституционная тема широко эксплуатировалась в периодике. Газеты и толстые журналы накануне Первой русской революции размещали большое число публикаций о конституционном государстве, необходимости реформирования «приказного и бюрократического строя» (читай, ограничения самодержавия), правах и свободах личности. О необходимости обновления государственного строя в демократическом духе писали в то время даже отнюдь не либерально настроенное «Новое время» и откровенно правый «Киев-лянин»9. Сторонником смягчения самодержавия и приближения его к обществу выступал даже консервативно настроенный «Гражданин» В. П. Мещерского.
6 Положения по вопросу об общих условиях, препятствующих правильному течению и развитию нашей общественной жизни, постановленные частным совещанием земских деятелей, назначенным на 6 и 7 ноября 1904 г. в Петербурге // Государственный архив Российской Федерации (далее -ГАРФ). Ф.102.00. 1904. Д. 1250. Т. 2. Л. 35-36; Шипов Д. Н. Воспоминания и думы о пережитом. М., 1918. С. 240.
7 Перепечатка из французской газеты «Le Temps» в журнале «Освобождение» (Из иностранной печати о русских делах) // Освобождение. 1904. № 61. С. 194.
8 Н. И. Астров. Указ. соч. С. 294-295.
9 Новое время. 1904. 24 сентября; Киевлянин. 1904. 8 сентяб-
ря; Наши внутренние дела // Освобождение. 1904. № 61. С. 189.
Общественными деятелями выносились смелые политические резолюции, суть которых состояла в том, что без конституционных преобразований дальнейшая деятельность в тех или иных сферах - народном хозяйстве, медицине, образовании и т. п. - невозможна. Историк и активный участник общественного движения А. А. Кизе-веттер, характеризуя охватившую общественность в ноябре-декабре 1904 г. «эпидемию резолюций», не без иронии вспоминал, что остряки тогда поговаривали, что и союз акушерок вынес резолюцию о невозможности принимать у рожениц детей при отсутствии конституции10.
Особую позицию в данном вопросе занимал член кадетской партии, находившийся по своим воззрениям в ее «правом» сегменте, В. А. Маклаков. Маклаков - выпускник историко-филологического и юридического факультетов Московского университета, адвокат, имевший практику по уголовным делам. В московскую адвокатуру Маклаков вступил в 1897 г., он являлся помощником у А. Р. Ледницкого, общался с именитым Ф. Н. Плевако, вместе с Н. В. Тесленко и П. Н. Малянтовичем образовал кружок молодых московских адвокатов - политических защитников, принимал участие как защитник в острых политических процессах. В своих оценках правовых реалий того времени Маклаков на первое место ставил идею права, а его публичные речи являли собой апологию законности.
Значимость позиции В. А. Маклакова заключалась в том, что в оценку существа государственно-правовых реформ он вводил новый критерий - состояние правового сознания и правовой культуры общества. Обостренное внимание Маклакова к этой проблеме возникло не из кабинетных размышлений, оно вызывалось реалиями самой российской жизни, хорошо знакомой адвокату, специалисту по уголовным делам, по роду своих занятий постоянно сталкивавшемуся с представителями самых разных ее слоев.
По мнению В. А. Маклакова, Учредительное собрание и «четырехвостка» являли собой конечный этап в демократическом развитии страны, однако этому этапу должен был соответствовать предельно высокий уровень политической и правовой культуры населения; в противном случае попытка их создания в стране не принесла бы пользы для нее. Человек некультурный, как считал Маклаков, склонен был заботиться только о своекорыстных или групповых интересах, которые он принимает за общие; способность ограничить себя ради другого сама по себе была уже проявлением культуры11.
В своей более поздней работе, написанной уже в эмиграции, Маклаков писал: «Наука права признает соответствие государственных форм культурному уровню населения; признает «относительность» конституций и учреждений». Он утверждал, что партия, которая может сделаться завтра государственной властью и быть ответственной за существование государства, должна защищать не только «права человека», но и права «самого государства», формулировал принцип ответственности оппозиции, устанавливавший допустимый предел оппозиционности12.
10 Кизеветтер А. А. На рубеже двух столетий: Воспоминания. 1881-1914. М., 1996. С. 260.
11 Цит. по: Детков Н. И. Консервативный либерализм Василия Маклакова. М., 2005. С. 158.
12 Маклаков В. А. Власть и общественность... Т.2. Париж, 1936. С. 388. См. также: Детков Н. И. Указ. соч. С. 157-158.
Логика либерального политика была близкой воззрениям части представителей российской бюрократии, разработчиков нового права. В частности, один из создателей российской избирательной системы С. Е. Кры-жановский утверждал, что «переход от одного строя к другому есть дело и технически и психологически очень сложное, особенно болезненное для носителя Верховной Власти., и что единственный возможный в этом деле путь есть путь компромиссов и полумер и половинчатых буферных решений»13.
Ответом на развернувшуюся в общественных кругах кампанию в поддержку государственных реформ явились сами преобразования. Их концепция оформилась в основных чертах во второй половине 1905 - начале 1906 гг. Правовые акты от 6 августа 1905 г. (Манифест «Об учреждении Государственной Думы» и ее статут - «Учреждение Государственной Думы») провозглашали созыв Государственной думы с правом законосовещательного голоса, а именно - «предварительной разработки и обсуждения законодательных предположений»14. В октябре 1905 г., под давлением всеобщей политической стачки, за Думой было закреплено право законодательной инициативы. Статус верхней палаты парламента с правом законодательной инициативы приобрел в феврале 1906 г. Государственный совет. Половина его членов теперь избиралась; имели свою квоту представители духовенства, земских собраний, дворянских обществ, академической и вузовской науки, торгово-промышленных кругов.
Издание Николаем II 17 октября 1905 г. Манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка»15 формально означало конец существования в России неограниченной монархии. Манифест провозглашал политические свободы, не существовавшие ранее (неприкосновенность личности, свободы совести, слова, собраний, союзов), создавал правовую основу для институционализации широкого спектра политических партий, разграничивал законодательную и исполнительную ветви власти, провозглашал принцип ответственности исполнительной ветви власти; предоставил народным представителям право надзора за закономерностью действий правительства. В Манифесте 17 октября впервые в истории России был сформулирован основной принцип конституционного государства: ни один закон не может быть издан иначе, как с согласия народного представительства.
Первой реакцией на Манифест в образованном обществе была эйфория. Н. И. Астров, находившийся в момент издания Манифеста в помещении Городской думы, вспоминал, что в канцелярии зазвонил телефон, прерывистый голос спрашивал, известно ли Думе про Высочайший манифест, объявляющий конституцию. После этого по коридору бежали люди, кто-то кричал: «Слышали? Слышали? Конституция! Конституция!» Гласные Думы обнимались: «Наконец-то дождались, Ура!» Везде ликование, радость, восторг. «Это чувство было больше, чем радость, - писал мемуарист, - Оно было другого порядка, нежели восторг. Это было сознание исчезнувшей великой опасности, висевшей все время над Московской Думой, над Москвой, над Россией. У стариков
13 Крыжановский С. Е. Воспоминания: Из бумаг С. Е. Кры-жановского, последнего государственного секретаря Российской империи. Берлин, б.г. С. 48.
14 Учреждение Государственной думы 6 августа 1905 г. // ПСЗ. 3-е издание (ПСЗ-3). Т. 25. № 26661.
15 ПСЗ-3. Т. 25. № 26803.
были на глазах слезы. Часто слышалось: «Ныне отпу-щаеши раба Твоего, Владыко!» Конституция! Цель стремлений! Новая жизнь с этой самой минуты». За этим последовало собрание в купеческом клубе, поздравления. Астров говорил: «Не ликовать надо, а закреплять, удержать. Ведь только начинается новая жизнь. Кто ее поведет?» Ему отвечали: «Ну, вы известный пессимист! Завтра будем закреплять, а сейчас выпьем!»16.
Начальник С.-Петербургского охранного отделения А.
В. Герасимов вспоминал, что в день издания Манифеста 17 октября 1905 г. он ездил с докладом к товарищу министра внутренних дел, заведующему полицией Д. Ф. Трепову. При этом реакция бюрократов, которых Герасимов встретил у Трепова, была схожей с той, что наблюдал Н. И. Астров в Московской городской думе. Как вспоминал Герасимов, Трепов вышел к нему и сказал: «Простите, что заставил вас ждать. Только что звонил Сергей Юльевич (С. Ю. Витте - председатель Совета министров - А. Т.). Слава Богу, манифест подписан. Даны свободы. Вводится народное представительство. Начинается новая жизнь». Заведующий политической частью Департамента полиции П. И. Рачковский, находившийся в приемной у Трепова, также, по словам Герасимова, «встретил это известие восторженно, вторя Трепову: Слава Богу, слава Богу. Завтра на улицах Петербурга будут христосоваться»17.
Во взглядах на правовую природу Манифеста можно выделить два основных направления, к которым так или иначе примыкали все авторы книг, статей и брошюр об этом «эпохальном» для России акте. Согласно первой точке зрения, Манифест являлся не конституцией, а декларацией намерений власти; он не столько устанавливал позитивное право, сколько провозглашал правовые принципы, которые предстояло облечь в законодательные нормы. Публичная власть намечала в нем перспективу преобразований.
Как отмечал правовед Н. А. Захаров, «Манифест 17 октября не вводил тотчас непосредственно новый законодательный порядок, он устанавливал его в будущем с момента собрания Государственной Думы»18. В том же ключе, что и Захаров, высказывался профессор Н. И. Палиенко: «Содержание манифеста 17 октября. указывало на намерение Верховной Власти преобразовать строй России на началах правового государства»19. Известный государствовед Н. И. Лазаревский вскоре после издания Манифеста 17 октября 1905 г. оценил его политико-правовые результаты в журнале «Вестник права» следующим образом: «Манифест 17 октября 1905 г. не удовлетворил никого и никого не успокоил, он ничего реального не дал, только обещал.. , им возлагается на все органы государства обязанность действовать в новом духе, готовить и проводить реформы.»20. Манифест оценивался Лазаревским как акт, предрешивший переход к конституционной монархии; сам же переход датировал-
16 Н. И. Астров. Указ. соч. С. 326.
17 А. В. Герасимов. На лезвии с террористами // «Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Т. 2. М., 2004. С. 177.
18 Захаров Н. А. Система русской государственной власти. Новочеркасск, 1912. С. 120-121.
19 Палиенко Н. И. Основные законы и форма правления в России. Харьков, 1910. С. 36.
20 Лазаревский Н. И. Манифест 17-го Октября и погромы // Вестник права. 1905. Кн. 8.
ся им 27 апреля 1906 г., временем открытия заседаний I Государственной Думы. В том же ключе высказывался и Б. А. Кистяковский, трактовавший Манифест 17 октября как документ, провозглашавший основные принципы, на которых должен основываться новый политический порядок, как правовой источник конституционного строя21.
Надо признать, что большинство русского образованного общества в 1905 г. полагало, что Манифест и есть Конституция. Выражением этого мнения явилось высказывание либерального политического деятеля П. Б. Струве, полагавшего, что акт 17 октября - это «новый основной закон империи», благодаря которому «родилась русская свобода, создан русский гражданин»22. Законом и октроированной конституцией считал Манифест
B. М. Гессен23. В. В. Ивановский, анализируя его содержание, указывал: «Манифест 17 октября 1905 года имеет громадное юридическое значение; это акт монархической власти, знаменующий ее отречение от начал неограниченности и, следовательно, введение в России конституционной монархии»24. Призывал считать Манифест нормативно-правовым актом, создававшим новую форму правления - ограниченную (конституционную) монархию и профессор государственного права Л. А. Шаланд25.
Процесс реформирования государственного строя получил завершение в новой редакции Основных государственных законов Российской империи от 23 апреля 1906 г. Проект Основных государственных законов составлялся в государственной канцелярии под руководством государственного секретаря Ю. А. Икскуля фон Гильден-бандта и его помощника П. А. Харитонова. По поручению
C. Ю. Витте его корректировал молодой чиновник И. И. Тхоржевский, «как человек, готовившийся к кафедре государственного права и имевший в своей домашней библиотеке французские тексты всех конституций мира». От себя премьер-министр советовал: «Путь он возьмет побольше из японской конституции, так права микадо наиболее широкие. И у нас должно быть так же»26. В предварительных совещаниях по разработке Основных законов участвовали профессора права В. М. Сергеевич и И. М. Ивановский.
Вопрос об определении прерогатив императорской власти явился одним из наиболее дискуссионных во время обсуждения проекта на совещаниях в Царском Селе, проходивших 7, 9, 11 и 12 апреля. Вопрос о царском титуле был поднят самим Николаем II, заявившим, что его «мучает чувство», имеет ли он перед своими предками право отказаться от самодержавия. Царь желал объявить свою власть неограниченной, однако никто из участников обсуждения на это не согласился: слишком страшно было «бросить перчатку», как выразился министр юстиции М. Г. Акимов. «Я не сочувствую Манифесту 17 октября, но он существует», - сказал Пален.
21 Кистяковский Б. А. Государственное право: общее и русское. М., 1908. С. 258-259.
22 Струве П. Б. Ра№ойса: Политика, культура, религия, социализм. М., 1997. С. 15.
23 Гессен В. М. Самодержавие и Манифест 17 октября // На рубеже: Сборник статей. СПб., 1906. С. 205.
24 Ивановский В. В. Учебник государственного права. Казань, 1908. С. 312.
25 Шаланд Л. А. Русское государственное право. Юрьев, 1908. С. 19.
26 Цит. по: Христофоров И. А. От самодержавия к думской
монархии // Первая революция в России: взгляд через столе-
тие. М., 2005. С. 407.
«Следует только слово исключить, а власть сохранить», - советовали ему министры. В конечном итоге Николай согласился на исключение слова «неограниченный»27.
Согласно новой государственно-правовой форме, установленной Сводом Основных государственных законов 23 апреля 1906 г.28, император сохранил всю полноту власти по управлению страной через ответственное только перед ним правительство. Он руководил внешней политикой, армией, флотом, имел право издавать законы в виде «чрезвычайных указов» в перерывах между сессиями Думы (ст. 87 Основных законов) в чрезвычайных обстоятельствах, «в видах предотвращения грозящей государственному порядку опасности». Эта мера послужила источником для формирования чрезвычайноуказного права в России. Однако действие чрезвычайного указа прекращалось, если соответствующий законопроект не вносился в Государственную Думу в течение первых двух месяцев после возобновления ее занятий.
В целом произошло некоторое ограничение власти царя в законодательной сфере; вся полнота исполнительной власти за ним сохранялась. Она осуществлялась через Совет министров, министерства и губернаторов на местах. Законодательную власть император делил с Государственным советом и Государственной думой, утверждая законопроекты, принятые этими органами. Судебная власть осуществлялась от имени императора, хотя была достаточно самостоятельной.
По сравнению с предшествующим изданием, содержание Основных законов 1906 г. было дополнено новыми разделами, в которых определялись прерогативы монарха (власть императора перестала быть неограниченной и именовалась теперь «верховной», законодательную власть он делил отныне с Государственным советом и Думой, окончательно утверждая законопроекты, принятые этими органами); регламентировались права, свободы и обязанности российских подданных; закреплялось правовое положение органов народного представительства (Государственной думы и Государственного совета).
Природа формы Российского государства после издания Основных законов 1906 г. активно обсуждалась современниками. Либералы, лидером которых выступал П. Н. Милюков, приветствовали исчезновение из российского законодательства термина «неограниченный» в определении прерогатив монарха. Тем не менее, они отмечали, что новые законы оказались далеки от идеала полного народоправства, от мечты о суверенном Учредительном собрании, о полной демократизации управления. Они представляли собой отступление и от положений Манифеста 17 октября, как выразился Милюков, «государственный переворот», свидетельствовавший о победе сил старого порядка29.
Ограниченность Основных законов отмечалась также
С. А. Котляревским, который в специально посвященной данному акту монографии писал, что «русские Основные Законы 23 апреля 1906 г. исходят как бы из предположения, что форма правления в России осталась прежняя; они лишь закрепляют совершившиеся перемены, произведенные единоличной властью Монарха». По мнению
27 Цит. по: Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. Сергей Юльевич Витте и его время. СПб., 1999. С. 307.
28 Свод Основных государственных законов (в новой редакции от 23 апреля 1906 г.) // Свод законов Российской империи. СПб., 1906. Т. 1.
29 Милюков П. Н. Воспоминания. М., 1990. Т. 2. С. 3.
Котляревского, новыми должны быть признаны только «пути, по которым будет проявляться самодержавная власть Всероссийских Монархов в делах законодатель-ства»30. Либеральные политики и правоведы, таким образом, в большинстве своем оценивали Основные законы как монархическую и октроированную конституцию консервативного характера.
Очевидно, что правовая формула Основных законов с заключенным в них внутренним противоречием, порожденным сочетанием Государственной думы с переставшей быть неограниченной, но сохранившей большую часть своих прерогатив самодержавной властью, а в более широком смысле - наблюдавшееся в данном акте причудливое сочетание конституционных и атавистических доконституционных норм времени неограниченного самодержавия объективно порождало сложность отнесения переходной реформирующейся формы российской государственности к какому-либо определенному типу31. Это обстоятельство давало основание консервативно настроенным правоведам характеризовать политический строй, установившийся после 23 апреля 1906 г., как обновленный старый строй, главные основы которого: верховенство (неограниченность) Монарха и самодержавие Царской Власти остались неприкосновенными. Противоречивое содержание целого ряда норм Основных законов убеждало правых юристов, что основы русского государственного права не были сколько-нибудь существенным образом видоизменены32. Правовед П. Е. Казанский писал на этот счет: «... государственный строй России остался прежним. Он лишь обновлен, или реформирован. Ведь и в прошлом русское самодержавие вовсе не выливалось всегда в одну и ту же форму»33.
Особую позицию в вопросе природы формы правления после издания Основных законов 1906 г. занимал В. А. Маклаков. Признавая конституционный характер Основных законов, он характеризовал установленную ими форму правления как дуалистическую монархию: народное представительство и монарх с подчиненным ему правительством составляли два «центра власти», находящихся в подвижном и неустойчивом равновесии34.
При этом Маклаков замечал, что Россия по-прежнему управлялась в основном методами, характерными для абсолютной монархии, а население империи не ощущало в обыденной жизни наличия конституции и парламента. Конституционные принципы зачастую слабо воздействовали на практику государственного управления, центральная исполнительная власть и местная администрация нередко действовали вне контекста новой правовой реальности, произвольно трактуя и явно игнорируя ее.
«Юридически, или в праве, русская конституция, несомненно, существует, потому что она вписана в Манифест 17 октября и в Основные законы. Но, с другой стороны, в правосознании фактически властвующих, правящих сил в России конституции еще не существует. Таков слож-
30 Котляревский С. А. Юридические предпосылки русских Основных законов. М., 1912. С. 195.
31 На это указывает А. В. Ильин. См.: Ильин А. В. Форма правления в России в 1905-1917 гг. // Историко-правовой вестник. Вып.1: Сб. науч. ст. / Отв. ред. А. С. Туманова. Тамбов, 2005. С. 212-214.
32 Казанский П. Е. Власть Всероссийского Императора. М., 2007. С. 570.
33 Казанский П. Е. Указ. соч. С. 553.
34 Цит. по: Дедков Н. И. Указ. соч. С. 155-157.
ный рисунок нашей политической действительности: конституция существует в праве (законе) и отсутствует в правосознании правящих; конституция отсутствует в жизни, в том политическом воздухе, которым дышит отдельный обыватель внутри страны, и она, несомненно, присутствует в том политическом воздухе, которым, как член международной семьи, дышит все государство35», -разделял воззрения В. А. Маклакова влиятельный либеральный общественный деятель П. Б. Струве.
Значимость позиции В. А. Маклакова заключалась, прежде всего, в том, что в оценку существа государственно-правовых реформ он вводил новый критерий -состояние правовой культуры общества. Маклаков подчеркивал позитивное значение «Основных законов», которые, по его словам, «провели в нашей государственной жизни ту грань, которая существует между неограниченным самодержавием старого типа и конституционной монархией, они образовали пропасть, которая разделяет два различных государственных понимания»36. Он трактовал «Основные законы» 1906 г. как продолжение Великих реформ, усматривал в них общий с преобразованиями 60-70-х гг. XX в. смысл - ограничение всемогущества государства: «Впервые в них, в нашей конституции закон был поставлен выше воли монарха, был положен предел этой воле»37. Либеральный политик приветствовал факт установления данного «предела», откладывая рассмотрение вопроса о его рамках на будущее, утверждая, что «отыскание правильного отношения между назначением государства и правами человека есть первая задача «науки» о государстве»38.
Подводя итог сказанному, сделаем некоторые выводы. На наш взгляд, правовое сознание образованного общества в начале XX в. было достаточно зрелым. Отмечавшийся плюрализм мнений, оценок существующего правового бытия позволяет говорить о том, что общественным кругам был присущ демократический тип правосознания. Как представляется, следует согласиться с суждением, высказанном авторами недавно вышедшей монографии, что в рассматриваемое время зарождались ростки демократической правовой культуры39.
Юристы и общественные деятели, о которых шла речь, предприняли попытку найти компромисс между положениями естественного права с его исходным пунктом о приоритете ценностей прав и свобод личности, и их воплощением в праве позитивном (законодательстве). Однако переходный характер переживаемой эпохи, а также наличие в политико-правовой жизни многих атавизмов, пережитков самодержавного строя, непоследовательность правящей власти, ее периодическое возвращение на путь контрреформаторских охранительных мер, сдерживали политико-правовую модернизацию России, препятствовали развитию конституционной идеологии, порождали и множили ее диспропорции.
Перейти на Главное МЕНЮ Вернуться к СОДЕРЖАНИЮ
35 Струве П. Б. 17 октября 1909 г. // Ра№ойса: Политика, культура, религия, социализм. М., 1997. С. 155.
36 Маклаков В. А. Законность в русской жизни // Вестник Европы. 1909. Т. 3. Кн. 5. С. 249-250.
37 Там же. С. 259.
38 Цит. по: Детков Н. И. Указ. соч. С. 156.
39 Селунская Н., Тоштендаль Р. Зарождение демократической культуры: Россия в начале XX века. М., 2005.
