CC BY
70
М.И. Владиславлев отличался крайним сервилизмом. Он поддержал Комиссию по переработке университетского устава И.Д. Делянова, которая настаивала на усилении министерского администрирования в университетах.
42. Это издание называлось «Философский трехмесячник». Специальный журнал по философским наукам, издаваемый профессором университета Св. Владимира А.А. Козловым». В 1885-1887 гг. вышло четыре книги журнала.
43. Статья «Религия графа Л.Н. Толстого» была напечатана в первых трех номерах журнала А.А. Козлова (№ 1 за 1885 г., № 2 за 1886 г. и № 3 за 1888 г.)
44. Имеется в виду отклик А.А. Козлова на книгу К. Дюпреля «Философия мистики» в первой книге «Философского трехмесячника».
45. Статья А.А. Козлова «Тард» была напечатана в первой и второй книге «Философского трехмесячника».
46. Голубев Стефан Тимофеевич (1849-1920) - профессор Киевской Духовной академии, писатель. Его работы посвящены истории и обличению русских раскольников и сектантов.
47. Ясинский Иероним Иеронимович (1850-1931) - писатель. Его произведения определяют как бытописательство с некоторым налетом обличительности. Роман «Ординарный профессор» был опубликован дважды - в 1893 и 1897 гг.
УДК 11:82(47) ББК 87.3(2)53-693
РУССКИЙ СИМВОЛИЗМ И НЕОЛЕЙБНИЦЕАНСТВО (НА ПРИМЕРЕ ИДЕЙНЫХ ИСКАНИЙ В.Я. БРЮСОВА)
А.Ю. БЕРДНИКОВА
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова ул. Ломоносовский проспект, д. 27, корп. 4, г. Москва, 119992, Российская Федерация
E-mail: alexser015@yandex.ru
Рассматривается рецепция идей «Монадологии» Лейбница в русском символизме. Показаны общие предпосылки возникновения символизма и неолейбницеанства как «ответов» на кризисные «вызовы» эпохи Серебряного века. Дан анализ социокультурного контекста обращения русских мыслителей к философии Запада в русле ревизионистских стратегий рубежа XIX-XX веков («Назад, к Канту!», «Назад, к Лейбницу!», «Назад, к самим вещам!»). В качестве «отправной» точки этих стратегий выбрана магистерская диссертация Владимира Соловьева «Кризис Западной философии (Против позитивистов)» (1874 г.). Доказывается, что с момента своего появления русский символизм был органично вписан в общий ревизионистский контекст эпохи. С помощью методов системной и теоретической реконструкции определяется место идей Лейбница в творчестве Д.С. Мережковского, Андрея Белого, Федора Сологуба, но более всего - лидера «старших символистов», поэта-декадента Валерия Брюсова (1873-1924). Последовательно освещены все этапы рецепции учения Лейбница в творчестве Брюсова: от «апологии принципа предустановленной гармонии» до полного разочарования. Показано влияние идей Э. Диллмана в выпускном реферате В.Я. Брюсова «Учение Лейбница о познании» (1897 г.). Демонстрируется мистико-религи-озный аспект восприятия «Монадологии» в переписке В.Я. Брюсова с М.В. Самыгиным (Марком Криницким). Сделан вывод о том, что трактовка метафизики Лейбница в духе «крайнего индивидуализма», предпринятая Брюсовым, являла собой оригинальный вклад в развитие русской культуры, литературы и философии.
Ключевые слова: Серебряный век, символизм В.Я. Брюсова, эстетика Андрея Белого, монадология Лейбница, предустановленная гармония, неолейбницеанство, метафизика.
RUSSIAN SYMBOLISM AND NEO-LEIBNIZIANISM (ON EXAMPLE OF VALERY BRYUSOV'S THEORETICAL SEARCH)
AY. BERDNIKOVA
Lomonosov Moscow State University 27-4, Lomonosvsky prospect, Moscow, 119992, Russian Federation E-mail: alexser015@yandex.ru
The article is dedicated to the reception of Leibnitz's «Monadology» in Russian Symbolism. It shows up the general preconditions for the emergence of Symbolism and Neo-Leibnizianism as a response to the era of crisis. The socioculturalcontext of the Russian appeal to the Western philosophy has been analyzed in many revisionist strategies («Back to Kant!», «Back to Leibnitz!», «Back to the things themselves!», etc.). Vladimir Solovyov's master's thesis in philosophy «The Crisis of Western Philosophy: Against the Positivists» (1874) is taken as a starting point for these strategies. It is proved that since the moment of its inception Russian Symbolism was an organic part of the general revisionist era. The place of Leibnitz's ideas in works of D.S. Merezhkovsky, Andrey Bely, F. Sologub is demonstrated with the use of the methods of system and theoretical reconstruction. The reception of Leibnizianism in works of Valery Bryusov (1873-1924), the leader of «Senior Symbolists» and decadents is analyzed in a particular way: from the «apology of pre-established harmony» to the complete disappointment. The article also shows the influence of Eduard Dillman's ideas in the Bryusov's graduation essay called «Leibniz"s theory of knowledge» (1897). The mystical and religioustreatment of «Monadology» in V. Bryusov and M. Samygin (Mark Krinitsky) correspondence is demonstrated. It is concluded that Bryusov's vision of Leibnitz's metaphysics as an «extremely individualistic» was doubtlessly original contribution to the development of Russian culture, literature and philosophy.
Key words: Fin de siècle, Russian Symbolism, V.Bryusov's symbolism, Andrey Bely's aesthetics, Leibnitz's monadology, pre-established harmony, Neo-Leibnizianism, aesthetics, metaphysics.
Начало ХХ века как в европейской философии (эпоха findesiècle), так и в русской мысли (Серебряный век) стало временем, насквозь проникнутым ощущением «кризисности» и тотальной «переоценки ценностей»1, в результате чего родилось множество «ревизионистских стратегий» («Назад, к Канту!», «Назад, к Лейбницу!», «Назад, к самим вещам!» и т.д.), призванных стать альтернативой господствовавшим тогда позитивизму, эволюционизму, материализму, марксизму и т.д. Одним из ответов на эти «вызовы времени», а также откликом на начинающее набирать популярность неокантианство2 стало русское неолейбницеан-
1 См.: Дмитриева Н.А. Русское неокантианство: «Марбург» в России. Историко-философские очерки. М.: РОССПЭН, 2007. С. 329 [1].
2 Вот как об этом писал Е.А. Бобров, ученик Тейхмюллера и автор призыва «Назад, к Лейбницу!»: «С начала 60-х годов в России журналисты во главе с Чернышевским и Писаревым усердно пропагандировали среди русской интеллигенции антропологизм Фейербаха и материализм Бюхнера. К этим влияниям присоединялось через журналистику влияние английского позитивизма и эволюционизма» [2, с. 4].
ство (или «метафизический персонализм»), основоположником которого был переехавший в 1870 г. из Базеля в Дерптский университет профессор Густав Тей-хмюллер (1832-1888). Кроме него, как отмечали Т.И. Райнов3 и В.В. Зеньковс-кий4 (автор термина «неолейбницеанство»), к этому движению примкнули Е.А. Бобров, Я.Ф. Озе, В.Ф. Лютославский, В.С. Шилкарский, Н.В. Бугаев, П.Е. Астафьев, А.А. Козлов, С.А. Алексеев (Аскольдов), Н.О. Лосский и др.
Отчасти тон ревизионистского «переосмысления прошлого» и обращения к наследию западных философов задал еще В.С. Соловьев в своей магистерской диссертации «Кризис западной философии. Против позитивистов» (1874 г.)5. Предпринятая им в этом сочинении попытка преодоления «абстрактных» и «отвлеченных» начал философии и противопоставления им «конкретного всееди-ного духа»6 позволила некоторым современным мыслителям (в частности, С.М. Половинкину) находить в раннем творчестве Соловьева в числе прочих влияний параллели с «Монадологией» Лейбница7. После Соловьева, как отмечают некоторые исследователи, в русской мысли четко оформились две магистральные «стратегии», которые можно условно назвать «славянофильской» (русская религиозная философия) и «западнической»8.
Направлением, объединившим в синтезе искусства и метафизики обе эти стратегии друг с другом, равным образом как и идеи Владимира Соловьева с ощущением глубокой кризисности эпохи Серебряного века, стал русский символизм, зародившийся в 90-х годах XIX века.
В рамках задачи преодоления кризиса культуры символисты нередко обращались к наследию практически всех выдающихся мыслителей прошлых эпох («от Платона до неокантианцев»9). «Ревизионистские стратегии» были обозначены в первом программном документе этого движения, «манифесте русского символизма»10 Дмитрия Сергеевича Мережковского, написанном по результатам двух его публичных лекций в Русском литературном обществе на тему «О причинах упадка русской литературы». В них он провозглашал необходимость искать основы «нового идеализма» взамен «удушающего мертвенного позитивизма, который камнем лежит на нашем сердце»11. Спустя два десятилетия ли-
3 См.: Райнов Т.И. Лейбниц в русской философии второй половины XIX века // Вестник Европы. 1916. Кн. 12. C. 284-298 [3].
4 См.: Зеньковский В.В. История русской философии. М.: Академический проект; Раритет, 2001. С. 599-642 [4].
5 См.: Мотрошилова Н.В. Мыслители России и философия Запада. М.: Республика; Культурная революция, 2007. С. 44 [5].
6 Там же.
7 См.: Половинкин С.М. Владимир Соловьев и русское неолейбницеанство // Вопросы философии. 2002. № 2. С. 90-96 [6].
8 См.: Белов В.Н, Рожков В.П. История русской философии. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2006. С. 144 [7].
9 См.: История русской философии / под ред. М.А. Маслина. М.: КДУ, 2008. С. 481 [8].
10 См.: Кувакин В.А. Религиозная философия в России: начало ХХ века. М.: Мысль, 1980. С. 77 [9].
11 См.: Мережковский Д.С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы // Мережковский Д.С. Полн. собр. соч. в 24 т. Т. XVIII. М., 1914. C. 176 [10].
дер «младосимволистов» и сын автора «Основ эволюционной монадологии» Н.В. Бугаева Андрей Белый посвящает знаменитую серию своих работ «На перевале» кризису во всех сферах общественной и культурной жизни («Кризис жизни» (1916 г.); «Кризис мысли» (1918 г.); «Кризис культуры» (1920 г.); «Кризис сознания» (1920 г.), опубликована не была), где в качестве одного из средств исправления положения дел рассматривает метод аритмологии, или теорию прерывных величин (своего отца).
Таким образом, в числе имен идейных вдохновителей русского символизма мы можем увидеть и Лейбница, а также его русских и западных последователей, несмотря на кажущуюся на первый взгляд «неочевидность» этого влияния. К примеру, образ Лейбница как просветителя России, «русского Солона», занимает не последнее место в романе Мережковского «Петр и Алексей» (1904 г.) -третьем и последнем романе из цикла «Христос и Антихрист». Причем здесь «холодное» и «рассудочное» учение немецкого метафизика явно относится автором к противоположным «добру» началам12. Схожий образ Лейбница в «московской трилогии» Андрея Белого («Московский чудак» (1926 г.), «Москва под ударом» (1926 г.), «Маски» (1930 г.)), прототипом образа одного из героев которой, «профессора чистой математики» Ивана Ивановича Коробкина, был отец поэта Николай Васильевич Бугаев. «Бюстик Лейбница» стоит на столе профессора на видном месте, но почти при каждом упоминании о нем автор делает ремарку «.. .который явно нам доказал, что наш мир - наилучший»13, словно в духе Вольтера подчеркивая несоответствие постулата «предустановленной гармонии» реалиям настоящей жизни. Стоит отметить также, что задолго до выхода этой трилогии Андрей Белый использовал символ монады, взятый вполне в лейбни-цеанском смысле, при построении своей системы «плюро-дуо-монизма» («Эмблематика смысла», 1909)14, которую он начал разрабатывать еще до своего знакомства с немецким антропософом Рудольфом Штейнером. Понятие монады, обозначающее «свободную личность», встречается также у Федора Сологуба15. Кроме этого, в творчестве символистов нередко можно найти отголоски идей близких по духу к Лейбницу западных мыслителей. Так, Н.А. Дмитриева, рассуждая о степени влияния неокантианской эстетики на Вяч. Иванова, соотносит его идеи с «микрокосмизмом» Р.Г. Лотце16.
Наиболее последовательным и заметным образом влияние идей Лейбница отразилось в творчестве лидера «старших» символистов В.Я. Брюсова (1873-1924).
12 См.: Мережковский Д.С. Петр и Алексей. М.: Прометей, 1990. 486 с.
13 См.: Андрей Белый. Москва / сост., вступ. ст. и примеч. С.И. Тиминой. М.: Сов. Россия, 1989. С. 47 [12].
14 См.: Андрей Белый. Эмблематика смысла. Предпосылки к теории символизма // Андрей Белый. Символизм как миропонимание / сост., вступ. ст. и примеч. Л.А. Сугай. М.: Республика, 1994. С. 25-90.
15 См.: Чулков Г.И. Федор Сологуб // Чулков Г.И. Годы странствий. М.: Эллис Лак, 1999. С. 123-138.
16 См.: Дмитриева Н.А. Русское неокантианство: «Марбург» в России. Историко-философские очерки. С. 334.
К идеям, созвучным «Монадологии» Лейбница, В.Я. Брюсов пришел еще во время своего обучения в Поливановской гимназии. Серьезно увлекаться философией (наравне с математикой) он начал в возрасте 16-18 лет, когда, по собственному признанию, «читал Канта, Шопенгауэра, но более всего заинтересовался системой Спинозы, настолько, что читал "Этику" в подлиннике и написал к ней обширный комментарий»17. Одной из первых самостоятельных работ по философии стало для него написанное примерно в это же время сочинение «о единице», основное положение которого заключалось в том, что «единица есть отношение равенства, что это условность, можно принять за единицу любое отношение, и тогда перестроить всю математику»18. Это сочинение, как и многие другие проекты молодого Брюсова, так и осталось незаконченным.
В 1892 г. Брюсов окончил гимназию и поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Начав заниматься в кружке у Л.М. Лопатина, он, «разочаровавшись в Спинозе»19, серьезно увлекся Лейбницем, в учении которого ему прежде всего была близка идея о субстанциальной неповторимости каждой отдельной монады, свободной и постоянно стремящейся к совершенству. Самое раннее обращение поэта к Лейбницу зафиксировано в его дневниковой записи от 25 июля 1895 г.: «Это лето было посвящено... философии, особенно же - Лейбницу»20. В это же время Брюсов вел активную работу над своим первым самостоятельным сборником стихов под названием «Chefs-D'oeuvгe» («Шедевры»), ориентируясь на творчество Верлена, Рэмбо, Маллар-мэ, Метерлинка и полностью придерживаясь при этом своего литературного кредо, сформулированного им двумя годами ранее: «Найти путеводную звезду в тумане. И я вижу ее: это декадентство. Да! Что ни говорить, ложно ли оно, смешно ли, но оно идет вперед, развивается, и будущее будет принадлежать ему, особенно, когда оно найдет достойного вождя. А этим вождем буду Я! Да, Я!»21. К этому же времени (1897 г.) относится нереализованный проект сборника статей Брюсова под названием «Философские опыты», план которого должен был выглядеть так: «I. Лейбниц. II. Эдгар По. III. Метерлинк. IV Идеализм. V Основание всякой метафизики. VI. Любовь (Двое)^П. Христианство»22 (ключевым ядром здесь была линия «Лейбниц - Э.По - Метерлинк»23).
Завершается университетский период творчества Брюсова его выпускным рефератом, написанным на тему «Учение Лейбница о познании» (1897 г.), ни
17 См.: Брюсов В.Я. Дневники. Автобиографическая проза. Письма / сост., вступ. ст. Е.В. Ивановой. М.: ОЛМА-ПРЕСС, Звездный путь, 2002.С. 169 [15].
18 Там же.
19 Там же. С. 170.
20 См.: В. Брюсов и его корреспонденты: Литературное наследство. Т. 98. Кн. 1. М., 1976. С. 667 [16].
21 См.: Литвин Э.С. Валерий Брюсов // История русской литературы. В 4 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1980-1983. Т. 4. Литература конца XIX -начала XX века (1881-1917) / ред. К.Д. Муратова. 1983. С. 498 [17].
22 См.: Брюсов В.Я. Дневники. Автобиографическая проза. Письма. С. 45.
23 См.: Кульюс С.К. Формирование эстетических взглядов В.Я. Брюсова и философия Лейбница // Типология литературных взаимодействий. Ученые записки Тартусского университета. Тарту, 1983. Вып. 620. С. 50 [18].
разу нигде после защиты не опубликованным. Брюсов, по собственному признанию, во время написания этого реферата «перечитал груды книг о Лейбнице»24, и это привело к тому, что он был оценен профессорами Л.М. Лопатиным и В.И. Герье на «вполне» и «весьма» удовлетворительно, что по меркам тех времен было очень высокой оценкой. По своей структуре, реферат был разбит на две части, в первой из которых Брюсов давал общую характеристику всей метафизики Лейбница, а во второй - уже приступал непосредственно к анализу его гносеологии, опираясь в основном на его полемику с Локком в «Новых опытах о человеческом разумении». В первой части этой работы уже проскальзывает идея отъединенности, изолированности «монады-Я» от всего остального мира, ставшая затем одним из центральных постулатов метафизики Брюсова: «монада не должна иметь окон, так, чтобы все ее состояния были следствием ее природы, все будущее не преминет произойти с монадой, хотя бы вне ее все было уничтожено, только бы осталась она и Бог» [19, Л. 6]. Такая позиция полностью противоречила сложившейся в русском неолейбницеанстве тенденции осуждать «принцип предустановленной гармонии» как «наиболее слабое место» в системе Лейбница. Желание «открыть» окна между монадами было центральной и подчас сложно разрешимой проблемой, порождавшей многочисленные дискуссии; к примеру, выяснению этого вопроса было посвящено несколько заседаний Московского психологического общества, что привело впоследствии к появлению «монадологических проектов» Н.В. Бугаева («Основные начала эволюционной монадологии», 1892) и П.Е. Астафьева («Опыт начал критической монадологии», 1893).
Для Брюсова же, с самого детства мучительно переживавшего свою «изолированность» от людей, вследствие чего он начал верить в свою «исключительность» и «непохожесть» на других25, в учении о личности как монаде был важен совершенно иной аспект: не возможность и необходимость непосредственного общения монад друг с другом, а возможность общения «Я» с Богом как Высшей Монадой. «Специфика брюсовской трактовки монадологии Лейбница заключалась в том», - замечает по этому поводу С.К. Кульюс, - «что брюсовс-кое понимание монады фактически оказывалось тождественным понятию личности и давало возможность чисто декадентскому отождествлению себя, как монады, с другой монадой - Богом» [18, с. 55].
Во второй части работы Брюсов взял для себя ролевую модель истолкования идей Лейбница, которую в 1891 году предложил в работе «Новое изложение монадологии Лейбница на основе источников» («Eineneue Darstellung der Leibnizischen Monaden lehre auf Grund der Quellen») немецкий ученый Эдуард Диллман. В отличие от «классических» исследовательских трудов Куно Фишера («История новой философии») и Эдуарда Целлера («История немецкой философии»), он полагал, что определяющую, центральную роль во всей системе взглядов немецкого метафизика играл не онтологический, а гносеологический принцип. Рассуждая подобным образом, Диллман условно «отделял» Лейбница
24 См.: Брюсов В.Я. Дневники. Автобиографическая проза. Письма. С. 46.
25 См.: Мочульский К.В. А. Блок, А. Белый, В. Брюсов. М.: Республика, 1997. С. 278 [20].
от его предшественников (Декарта, Спинозы), присоединяя его к «классической немецкой философии» Канта и Гегеля. Брюсов почти дословно усвоил эту идею: «Но истинный ключ к своей философии нашел Лейбниц лишь тогда, когда вопрос онтологический заменил вопросом гносеологическим и вместо того, чтобы спрашивать, что такое бытие, спросил себя, существуют ли законы, по которым мы должны понимать бытие. Мир - лишь представление монады, которая является "живым зеркалом универсума"» [19, Л. 6]. Здесь же, основываясь на идее Лейбница о том, что «вне монад нет ничего»26, Брюсов формулирует основной тезис своей собственной теории познания: «сочетания монад существуют только в нашем представлении и создаются нами самими по законам нашего духа. Все возможное - реально. Отличие реальности от сновидения - в том, что она состоит в связи с прошедшим и дает возможность заключать о будущем. Сон, представляющий связное и последовательное целое (что метафизически вполне возможно), равнозначен действительности» [19, Л. 7].
Это положение он будет отстаивать и развивать в дальнейшем в письмах к своему университетскому другу Михаилу Владимировичу Самыгину (1874-1952), писавшему под псевдонимом Марк Криницкий, опираясь при этом на идеи философа-мистика Карла Дю Преля27и критикуя Владимира Соловьева28. С Са-мыгиным Брюсов познакомился осенью 1894 г. в студенческом кружке любителей западноевропейской литературы29. Несмотря на различия в характерах и убеждениях (Самыгин был «мистиком» и проповедником «неохристианства»30; Брюсов же, воспитанный в строгом материалистическом духе, «никогда ни во что не верил»31), почти сразу их объединило глубокое общее увлечение философией. Переписка Брюсова и Самыгина началась в 1896 году, после переезда Самыгина в Тулу, и продолжалась около восьми лет. К концу 1890-х годов основным «камнем преткновения» и предметом споров в переписке друзей становится подчеркнутое стремление Брюсова «примирить» пантеизм Спинозы с плюрализмом Лейбница, становящееся для него практически объектом религиозного культа: «Моей мечтой всегда был пантеон, храм всех богов. Будем молиться и дню, и ночи, и Митре, и Адонису, Христу и Дьяволу»32. В то же время Самы-гин был постоянно занят поисками «Великой Тайны» бытия, прямым образом связанной для него с «воссоединением» тварной личности со Христом: «Монада или пустой образ! Не всё ли равно, когда есть Он? И мы принадлежим Ему?
26 См.: Лейбниц Г.В. Монадология / пер. с франц. Е.А. Боброва // Лейбниц Г.В. Сочинения в 4 т. Т. I. М.: Мысль, 1982. С. 419 [21].
27 См.: В. Брюсов и его корреспонденты: Литературное наследство. Т. 98, Кн.1. М., 1976. С. 388 [16].
28 См.: Там же. С. 392-393 [16].
29 См.: Там же. С. 388 [16].
30 См.: Письма В.Я. Брюсова к П.П. Перцову 1894-1896 гг. (к истории раннего символизма). М.: Государственная Академия художественных наук, 1927. С. 12 [22].
31 См.: Самыгин М.В. Письма к В.Я. Брюсову. 1898-1899. НИОР РГБ. Ф. 386. К. 102. Ед. хр. 7. 42 Л. [23].
32 См.: Брюсов В.Я. Дневники. Автобиографическая проза. Письма. С. 77.
Каков закон нашего с Ним воссоединения? Да не всё ли равно. Ни Лейбниц, ни Спиноза не умолчали об этом воссоединении! Оно было и для них! Он есть! А есть ли мы? Что за вопрос! Мы созерцаем Его, значит, мы Его созерцаем! Что такое бытие, вечность, бессмертие души? Для того, кто коснулся лишь раз хотя бы края Его ризы, всё это праздные вопросы.» [23, Л. 11]. Дружба, державшаяся первоначально на увлечении философскими идеями западных мыслителей, к началу 1900-х годов во многом из-за них же постепенно сходит на «нет». Самы-гин обвиняет Брюсова в «грехе пантеизма»33, что сильно расстраивает и разочаровывает поэта, находящего в этих словах прежде всего нежелание верно понять его мысли: «Вы не поняли меня. Не говорю отказываться от добра и зла, но не бояться [зла]! Добро и зло соотносительные понятия, как свобода и необходимость, как правое и левое. Еще не поняли Вы моих слов о Бесконечном Духе. Никогда не говорил я их в пантеистическом смысле. Дух - это я, говорю Вам, meeumesse, и наше существование во времени - миг нашего бытия, и наша личность по отношению к нашей единичности как Духа то, что на земном языке называют частью.» [16, с. 397].
В начале 1900-х годов Брюсов замышлял создать «универсальную теорию искусства», где в равной степени были бы развиты все сферы философского знания: метафизика, теория познания, этика и эстетика, - и представлены идеи всех мыслителей, которым он придавал особое значение: Платона, Спинозы, Лейбница, Шопенгауэра, Ницше, Канта, Вл. Соловьева, К. Дю Преля и т.д.: «Разве нам не дороги равно Спиноза и Лейбниц, Спенсер и Шопенгауэр, хотя конечных положений их философии мы не разделяем?... Истинной философии предлежит задача проследить все возможные типы миросозерцаний. Надо лишь сознать, что все возможные миросозерцания равно истинны; надо, найдя свою истину, не удовлетворяться, а искать еще. Мысль - вечный Агасфер, ей нельзя остановиться, ее пути не может быть цели, ибо эта цель - самый путь» [24, с. 57] («Истины. (Начала и намеки)», 1901).
Наравне с не угасающим пока интересом к Лейбницу, сильнее всего в творчестве Брюсова в этот период проявились шопенгаурианские мотивы (на что особое внимание обращает Р.Е. Помирчий34). Об этом мы можем судить по небольшой работе Брюсова «О искусстве» (1897 г.)35: «Человек, как личность, отделен от других как бы неодолимыми преградами. "Я"- нечто довлеющее себе, сила творческая, которая все свое будущее почерпает из себя. Мир есть мое представление. Мне даны только мои мысли, мои ощущения, мои желания - ничего больше и никогда больше. Из этого одиночества душа страстно порывается к общению. В единении с другою для нее блаженство» [26, с. 26]. Эти же мысли
33 См.: Самыгин М.В. Письма к В.Я. Брюсову. 1898-1899. Л. 41.
34 См.: Помирчий Р.Е. Из идейных исканий Брюсова (Брюсов и Лейбниц) // Брюсовские чтения, 1971. Ереван: Изд-во «Айастан», 1973. С. 157-171.
35 К этой работе Брюсовым был взят эпиграф из «Теодицеи» Лейбница: «Когда какая-либо вещь среди творений Бога кажется нам достойной порицания, мы должны заключить, что она недостаточно нами понята и что мудрец, который постиг бы ее, решил бы, что невозможно даже желать чего-либо лучшего» [25, с. 22].
доминируют и в следующих поэтических сборниках Брюсова: «Ме еише88е» («Это - я», 1897) и «Тегйа\^Ша» («Третья стража», 1898-1901). В последнем из них в раздел «Близким» Брюсов поместил в числе прочих и стихотворение-посвящение «К портрету Лейбница», представляя в нем мыслителя в духе своих собственных идей как «непонятого» и «отвергнутого миром»:
О Лейбниц, о мудрец, создатель вещих книг!
Ты - выше мира был, как древние пророки.
Твой век, дивясь тебе, пророчеств не постиг
И с лестью смешивал безумные упреки.
Но ты не проклинал и, тайны от людей
Скрывая в символах, учил их, как детей.
Ты был их детских снов заботливый хранитель.
А после - буйный век глумился над тобой,
И долго ждал ты час, назначенный судьбой...
И вот теперь встаешь, как Властный, как Учитель! [27, с. 128]
Как и следовало ожидать, проект «единой философской системы» у Брю-сова не удался, и уже к середине 1900-х годов он разочаровывается в Лейбнице и его идеях, постепенно совсем уходя от «опытов философских» к «опытам литературным». Встретив в декабре 1901 года после выступления Мережковского в Московском психологическом обществе отца Андрея Белого Н.В. Бугаева, Брюсов испытал лишь чувство разочарования в своих прошлых увлечениях: «Бугаев опять говорил с точки зрения монадологии. Мне было это мучительно, ибо я когда-то сам был ученик Лейбница» [15, с. 129]. Рассуждая о своей работе «О искусстве» в письме к еще одному своему давнему другу П.П. Перцову, написанном в октябре 1902 года, он с сожалением констатирует: «Теперь я бы переменил в ней очень многое. Прежде всего лейбницевское...» [22, с. 38].
В целом, причина разочарования Брюсова в «Монадологии», на наш взгляд, кроется в его попытках сочетать взаимоисключающие по своей сути учения Лейбница, Ницше, Канта, Шопенгауэра, Платона, В. Соловьева, французских символистов в единой системе, в результате чего терялась неповторимая специфика каждого из этих учений без создания на их основе новой целостной системы знания. Отсюда же идут и не вполне корректные попытки обозначить позицию Брюсова как «антилейбницеанство»36. При желании можно легко доказать обратное: в отличие от представителей «русского неолейбницеанства», Брюсов не критиковал принцип предустановленной гармонии, желая при этом «открыть окна» между монадами, а напротив, «радикализировал» его, превращая персо-налистически истолкованное учение Лейбница в «крайний индивидуализм». Брю-
36 См.: Кульюс С.К. Формирование эстетических взглядов В.Я. Брюсова и философия Лейбница. С. 57.
сов был не только университетским учеником лейбницеанца Л.М. Лопатина и исследователя Лейбница В.И. Герье, его фигура как в русской литературе, так и в философии вполне самостоятельна, равно как и предпринятая им попытка использовать идеи немецкого метафизика в качестве фундамента для построения «универсальной теории искусства».
В завершение, говоря о влиянии Лейбница и неолейбницеанства на русский символизм, обратимся к словам стихотворения Федора Сологуба, написанного в 1926 году:
Всегда меж нами есть преграда. В предустановленной судьбе, По слову мудреца, монада Самозамкнулася в себе.
Чего же каждый атом стоит? Внимай вещаньям мудреца: В путях вселенской жизни строит Глагол Небесного Отца
Предустановленной от века Гармониею душ и тел Тоску и радость человека, Его блистательный удел [28, с. 127].
Конечно, символизм и неолейбницеанство - два совершенно отличных друг от друга направления русской мысли. Возможно, и не приходится говорить о прямом и непосредственном влиянии на русский символизм учений Лейбница, Канта и прочих западных и российских мыслителей. Но при этом «дух Лейбница» явно «носился» над русскими символистами, что прекрасно видно в творчестве Валерия Брюсова, Андрея Белого и многих других представителей этого литературно-философского течения, желавших противопоставить кризису «конца эпохи» свое собственное, «универсальное» мировоззрение и обращавшихся ради этого к самым лучшим идеям (как они считали) мыслителей прошлых веков.
Список литературы
1. Дмитриева Н.А. Русское неокантианство: «Марбург» в России. Историко-философские очерки. М.: РОССПЭН, 2007. 512 с.
2. Бобров Е.А. Философия в России. Материалы, исследования и заметки. Вып. I. Казань, 1899. 48 с.
3. Райнов Т.И. Лейбниц в русской философии второй половины XIX века // Вестник Европы. 1916. Кн. 12. C. 284-298.
4. Зеньковский В.В. История русской философии. М.: Академический проект; Раритет, 2001. 880 с.
5. Мотрошилова Н.В. Мыслители России и философия Запада. М.: Республика; Культурная революция, 2007. 477 с.
6. Половинкин С.М. Владимир Соловьев и русское неолейбницеанство // Вопросы философии. 2002. № 2. С. 90-96.
7. Белов В.Н., Рожков В.П. История русской философии. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2006. 284 с.
8. История русской философии / под ред. М.А. Маслина. М.: КДУ, 2008. 640 с.
9. Кувакин В.А. Религиозная философия в России: начало ХХ века. М.: Мысль, 1980. 309 с.
10. Мережковский Д.С. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы // Мережковский Д.С. Полн. собр. соч. в 24 т. Т. XVIII. М., 1914. C. 175-272.
11. Мережковский Д.С. Петр и Алексей. М.: Прометей, 1990. 486 с.
12. Андрей Белый. Москва / сост., вступ. ст. и примеч. С.И. Тиминой. М.: Сов. Россия, 1989. 767 с.
13. Андрей Белый. Эмблематика смысла. Предпосылки к теории символизма // Андрей Белый. Символизм как миропонимание / сост., вступ. ст. и примеч. Л.А. Сугай. М.: Республика, 1994. С. 25-90.
14. Чулков Г.И. Федор Сологуб // Чулков Г.И. Годы странствий. М.: Эллис Лак, 1999. С. 123-138.
15. Брюсов В.Я. Дневники. Автобиографическая проза. Письма / сост., вступ. ст. Е.В. Ивановой. М.: ОЛМА-ПРЕСС, Звездный путь, 2002. 415 с.
16. В. Брюсов и его корреспонденты: Литературное наследство. Т. 98. Кн. 1. М., 1976. 832 с.
17. Литвин Э.С. Валерий Брюсов // История русской литературы. В 4 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1980-1983. Т. 4. Литература конца XIX -начала XX века (1881-1917) / ред. К.Д. Муратова. Л., 1983. С. 480-519.
18. Кульюс С.К. Формирование эстетических взглядов В.Я. Брюсова и философия Лейбница // Типология литературных взаимодействий. Ученые записки Тартусского университета. Тарту, 1983. Вып. 620. C. 50-64.
19. Брюсов В.Я. Учение Лейбница о познании. НИОР РГБ. Ф. 385. К. 4. Ед. хр. 28. 40 Л.
20. Мочульский К.В. А. Блок, А. Белый, В. Брюсов. М.: Республика, 1997. 480 с.
21. Лейбниц Г.В. Монадология / пер. с франц. Е.А. Боброва // Лейбниц Г.В. Сочинения в 4 т. Т. I. М.: Мысль, 1982. C. 413-430.
22. Письма В.Я. Брюсова к П.П. Перцову 1894-1896 гг. (к истории раннего символизма). М.: Государственная Академия художественных наук, 1927. 79 с.
23. Самыгин М.В. Письма к В.Я. Брюсову. 1898-1899. НИОР РГБ. Ф. 386. К. 102. Ед. хр. 7. 42 Л.
24. Брюсов В.Я. Истины. (Начала и намеки) // Брюсов В.Я. Собр. соч. в 7 т. Т. 6 / под общ. ред. П.Г. Антокольского. М.: Худож. лит., 1973-1975. С. 55-61.
25. Помирчий Р.Е. Из идейных исканий Брюсова (Брюсов и Лейбниц) // Брюсовские чтения, 1971. Ереван: Изд-во «Айастан», 1973. C. 157-171.
26. Брюсов В.Я. О искусстве // Брюсов В.Я. Собр. соч. в 7 т. Т. 6 / под общ. ред. П.Г. Антокольского. М.: Худож. лит., 1973-1975. С. 22-34.
27. Брюсов В.Я. Собр. соч. в 7 т. Т. 1. Стихотворения, поэмы 1892-1909 / под общ. ред. П.Г. Антокольского. М.: Худож. лит., 1973-1975. С. 139-266.
28. Сологуб Ф. Собрание стихотворений. Т. 7. СПб.: Навьи Чары, 2002. 624 с.
References
1. Dmitrieva, N.A Russkoe neokantianstvo: «Marburg» v Rossii. Istoriko-filosofskie ocherki [Russian Neo-Kantianism: «Marburg in Russia». Historical and philosophical essays], Moscow: ROSSPEN, 2007. 512 р.
2. Bobrov, E.A Filosofiya v Rossii. Materialy, issledovaniya i zametki [Philosophy in Russia. Materials, research and notes], Kazan', 1899, issue I. 48 p.
3. Raynov, T.I. Leybnits v russkoy filosofii vtoroy poloviny XIX veka [Leibniz in Russian philosophy of the second half of the century XIX], in Vestnik Evropy, 1916, book 12, pp. 284-298.
4. Zen'kovskiy, VV Istoriya russkoy filosofii [History of Russian Philosophy], Moscow: Akademicheskiy proekt; Raritet, 2001. 880 p.
5. Motroshilova, N.V Mysliteli Rossii i filosofiya Zapada [Russian thinkers and philosophy of West], Moscow: Respublika; Kul'turnaya revolyutsiya, 2007. 477p.
6. Polovinkin, S.M. Vladimir Solov'ev i russkoe neoleybnitseanstvo [Vladimir Solovyov and Russian Neo-Leibnizianism], in Voprosy filosofii, 2002, no. 2, pp. 90-96.
7 Belov, VN., Rozhkov, VP Istoriya russkoy filosofii [History of Russian Philosophy], Saratov: Izdatel'stvo Saratovskogo universiteta, 2006. 284 p.
8. Maslin, M.A Istoriya russkoy filosofii [History of Russian Philosophy], Moscow: KDU, 2008. 640 p.
9. Kuvakin, VA Religioznaya filosofiya v Rossii: nachalo XX veka [Religious philosophy in Russia: the beginning of XXth century], Moscow: Mysl', 1980. 309 p.
10. Merezhkovskiy, D.S. O prichinakh upadka i o novykh techeniyakh sovremennoy russkoy literatury [On the reasons for the decline and on the new trends in modern Russian literature], in Merezhkovskiy, D.S. Polnoe sobranie sochineniy v 24 t., t. XVIII [Complete works in 24 vol., vol. XVIII], Moscow, 1914, pp. 175-272.
11. Merezhkovskiy, D.S. Petr i Aleksey [Peter and Alexey], Moscow: Prometey, 1990. 486 p.
12. Andrey Belyy. Moskva [Moscow], Moscow: Sovetskaya Rossiya, 1989. 767 p.
13. Andrey Belyy. Emblematika smysla Predposylki k teorii simvolizma [Emblematics of sense. The preconditions of Symbolism theory], in Andrey Belyy. Simvolizmkakmiroponimanie [Symbolism as a world view], Moscow: Respublika, 1994, pp. 25-90.
14. Chulkov, G.I. Fedor Sologub [Fyodor Sologub], in Chulkov, G.I. Gody stranstviy [The years of wandering], Moscow: Ellis Lak, 1999, pp. 123-138.
15. Bryusov, VYa Dnevniki. Avtobiograficheskayaproza. Pis'ma [Blogs. Autobiographical fiction. Letters], Moscow: OLMA-PRESS, Zvezdnyy put', 2002. 415 p.
16.V Bryusov i ego korrespondenty [V Bryusov and his correspondents], in Literaturnoe nasledstvo, Moscow, 1976, vol. 98, book 1. 832 p.
17. Litvin, E.S. Valeriy Bryusov [Valery Bryusov], in Istoriya russkoy literatury in 4 vol. Leningrad: Nauka. Leningradskoe otdelenie, 1980-1983. Vol. 4. Literatura kontsa XIX -nachala XX veka (18811917) [Literature of the late nineteenth - early twentieth centuries], 1983, pp. 480-519.
18. Kul'yus, S.K. Formirovanie esteticheskikh vzglyadov VYa. Bryusova i filosofiya Leybnitsa [The formation of Bryusov's ideas and the philosophy of Leibnitz], in Tipologiya literaturnykh vzaimodeystviy. Uchenye zapiski Tartusskogo universiteta,Tartu, 1983, issue 620, pp. 50-64.
19. Bryusov, VYa. Uchenie Leybnitsa o poznanii [Leibniz's theory of knowledge]. NIOR RGB. F. 385. K. 4. Ed. khr. 28. 40 p.
20. Mochul'skiy, K.V A. Blok, A. Belyy, V. Bryusov [A Blok, A Bely, V Bryusov], Moscow: Respublika, 1997. 480 p.
21. Leybnits, G.V Monadologiya [Monadology], in Leibnits, G.V Sochineniya v 41., 1.1 [Works in 4 vol., vol. 1], Moscow: Mysl', 1982, pp. 413-430.
22. Pis'ma V.Ya. Bryusova k P.P. Pertsovu 1894-1896 gg. (k istorii rannego simvolizma) [VYa. Bryusov's letters to PP. Pertsov of 1894-1896 years. To the history of early Symbolism], Moscow: Gosudarstvennaya Akademiya khudozhestvennykh nauk, 1927. 79 p.
23. Samygin, M.V Pis'ma k V.Ya. Bryusovu. 1898-1899 [Letters to VYa Bryusov. 1898-1899], NIOR RGB. F 386. K. 102. Ed. khr. 7. 42 p.
24. Bryusov, VYa. Istiny. (Nachala i nameki) [Truth: the sources and hints], in Bryusov, VYa. Sobranie sochineniy v 7 t., t. 6 [Works in 7 vol., vol. 6], Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1973-1975, pp. 55-61.
25. Pomirchiy, R.E. Iz ideynykh iskaniy Bryusova (Bryusov i Leybnits) [From the Bryusov's ideological search (Bryusov and Leibnitz)], in Bryusovskie chteniya, 1971, Erevan: Izdatel'stvo «Ayastan», 1973, pp. 157-171.
26. Bryusov, VYa. O iskusstve [About art], in Bryusov, VYa. Sobranie sochineniy v 71., t. 6 [Works in 7 vol., vol. 6], Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1973-1975, pp. 22-34.
27. Bryusov, VYa Sobranie sochineniy v 7 t., t.1. Stikhotvoreniya, poemy 1892-1909 [Works in 7 vol., vol. 1. Poems and poerty. 1892-1909], Moscow: Khudozhestvennaya literatura, 1973-1975, pp. 139-266.
28. Sologub, F Sobranie stikhotvoreniy [Set of poems], Saint-Petersburg: Nav'i Chary, 2002, vol. 7. 624 p.
УДК 1:82(47) ББК 873(2)53:83
LA PENSÉ E AUTOBIOGRAPHIQUE DANS L' ŒUVRE D'HENRI BERGSON, DE LEY gESTOY ET DE NIKOLAJ BERDJAEY
SVETLANA GARZIANO MARGE, Université Jean Moulin Lyon 3, 6 cours Albert Thomas, 69008 LYON, France E-mail: svetlanagarziano@univ-lyon3.fr
Au début du XXème siècle la philosophie européenne se penche sur les questions autobiographiques. Dans le présent article, nous testons l'hypothèse selon laquelle la pensée philosophique a influencéle développement du genre autobiographique au XXème siècle. Un important corpus de textes a été étudié, à partir de ce corpus le chercheur a choisi trois concepts philosophiques les plus représentatifs théorisant l'essence de l'écriture autobiographique: les théories d'Henri Bergson, de Lev Sestov et de Nikolaj Berdjaev. La méthode interdisciplinaire de recherche, située kl'intersection de la philosophie et de la théorie littéraire, ainsi que la méthode de recherche sélective de travail et les méthodes d'analyse littéraire et linguistique ont été utilisées. Les exemples choisis montrent que les réflexions philosophiques sur l'autobiographie et ses composantes se situent dans différents ouvrages de Bergson, mais surtout dans «Matière et mémoire» (1896). La pensée philosophique de Bergson a grandement influencé le développement philosophique et esthétique de la culture russe au début du ХХШе siècle. Sestov et Berdiaev, philosophes russes étnigrés, étudient en profondeur les fondements du genre autobiographique respectivement dans leurs ouvrages «Sur la balance de Job» (1920) et «La connaissance de soi (Essai d'autobiographie philosophique)» (1949), exemple singulier d'une autobiographie écrite par un philosophe en Russie, aussi bien qu'en Europe occidentale.
Mots clés: pensée autobiographique, autobiographie philosophique, mémoire, concept de vérité, la philosophie et la théorie de la litt&ature, Bergson, L. Sestov et Nicolas Berdiaev sur les spécificités du texte autobiographique, texte artistique autobiographique.
ВОЗЗРЕНИЯ НА АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЙ ЖАНР В ТВОРЧЕСТВЕ А. БЕРГСОНА, Л. ШЕСТОВА И Н. БЕРДЯЕВА
С.А. ГАРЦИАНО
Научно-исследовательский Центр сравнительной литературы MARGE, Лионский Университет им. Жана Мулена 6 cours Albert Thomas, 69008 LYON, France E-mail: svetlana.garziano@univ-lyon3.fr
