CC BY
149Русский поэдл в Турции Н. В. Чарыков и его «заключение» по «мусульманскому вопросу»
Дмитрий Арапов
Начало ХХ столетия — это время пробуждения мира ислама, затронувшее и миллионы мусульман Российской империи. Духовные и политические процессы, происходившие в российской мусульманской среде, серьезно беспокоили правящие круги империи. Послед-
<_><_> <_> <_> тч
ний крупный государственный деятель царской России, премьер-министр П. А. Столыпин воспринимал ислам, как «особо сильную» опасность и подчеркивал, что «мусульманский вопрос в России не может не считаться грозным» \ Русская революция 1905—1907 годов, революции 1907—1911 годов в Иране и 1908 года в Турции форсировали усиленную разработку государственным аппаратом империи «мусульманского дела». Центральную роль здесь играл едва ли не главный орган управления страной — Министерство внутренних дел, прежде всего его Департаменты иностранных исповеданий и полиции. К важной для монархии программе «противостояния мусульманской опасности» были подключены другие имперские ведомства и их подразделения, в том числе русские дипломатические миссии и представительства, особенно в исламских странах.
Курс правительственной политики по «мусульманскому вопросу» согласовывали Особые совещания — специальные междуведомственные обсуждения предложений по решению этой проблемы. Такие совещания неоднократно созывались в Санкт-Петербурге в течение 1905—1914 годов с «Высочайшего благоволения» по распоряжению комитета, включавшего представителей Совета министров, МВД, Министерства народного просвещения и других ведомств. Работу совещаний фиксировали «журналы» — ежедневные записи хода заседаний и высказанных на них мнений, в конце которых
Дмитрий Юрьевич Арапов, доцент исторического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, Москва.
помещались, как правило, итоговые протоколы. Деятельность совещаний стимулировала появление ряда разнообразных материалов по исламской тематике — записок, заключений, обращений, проектов, прошений и справок. Все эти материалы готовились и составлялись чиновниками, духовными лицами и учеными-экспертами, а также принимались общественными организациями как по «специальному поручению», так и по собственной инициативе. Публикуемый документ — это датируемое маем 1911 года «заключение» по «мусульманскому вопросу» русского посла в Турции в 1909—1912 годах Николая Валериановича Чарыкова. «Заключение» было ответом на «доверительную» просьбу российского МИДа проанализировать итоги происходившего в январе 1910 года Особого совещания по «выработке мер для противодействия татарско-мусульманскому влиянию в Приволжском крае».
Автор «заключения» родился в 1855 году в старинной дворянской семье, имевшей, как многие фамилии русской знати, тюркское происхождение2. Выпускник Императорского Александровского (б. Царскосельского) лицея (1875), он вначале стажировался в Московском Главном архиве МИДа, где приобрел вкус к выявлению и публикации редких исторических материалов и документов3. В 1876 году по распоряжению канцлера князя А. М. Горчакова начинающий дипломат был причислен к петербургской канцелярии МИДа, но его пребывание там на время прервала русско-турецкая война 1877—1878 годов. Вольноопределяющийся Лейб-гвардии Гусарского полка Чарыков с честью прошел Балканский поход, был тяжело ранен и «за отличие в бою» без сдачи экзаменов произведен в офице-ры4. После нескольких лет петербургской службы последовало его назначение чиновником «по дипломатической части» при генерал-губернаторе Туркестана, но фактически он даже не вступил в эту должность. Проявив себя «с самой похвальной стороны» в Мерв-ской экспедиции 1885 года, Николай Валерианович по личному выбору императора Александра III стал первым главой Императорского Политического Агентства в находившейся под российским протекторатом Бухаре (1886—1890)5. Вслед за успешными дипломатическими миссиями в Турции, Болгарии и Германии важный этап в карьере Чарыкова — пост министра-резидента при папском престоле (1897—1900). В начале ХХ столетия Николай Валерианович возглавлял русские посольства в Сербии (1900—1905) и Нидерландах (1905-1907).
В 1907 году гофмейстер6 Чарыков снова в Петербурге, где он, заняв должность товарища министра иностранных дел, старался вписаться в сложившийся после первой русской революции режим «третьеиюньской монархии». В петербургских салонах и высшем свете он котировался тогда как один из наиболее реальных кандидатов на замещение в перспективе места главы внешнеполитического ведомства империи. Но последующий ход событий принял иной оборот. Заметную роль, видимо, сыграли, с одной стороны, необходимость обновить руководство посольства в Стамбуле, где после начала младотурецкой революции 1908 года условия для деятельности русской дипломатии резко усложнились, а с другой — несомненное желание премьера Столыпина «устроить карьеру» своего свояка С. Д. Сазонова (они были женаты на родных сестрах Анне и Ольге Нейдгардт)7. Итогом очередного раунда бесконечной российской борьбы за «кресло наверху» явилась смена состава в руководстве МИДа: Сазонов стал сначала товарищем министра, а с 1910 года и министром иностранных дел. Чарыков же летом 1909 года оставил Петербург и возглавил посольство в Турции8.
Со времени Московского царства отношения с державой Османов имели первостепенное значение для российского государства. Русскими послами в Стамбул назначались, как правило, опытные и искушенные в дипломатии и политике деятели. Многие из них и до, и после своей миссии при султанском дворе занимали высокие посты в российской имперской иерархии (П. А. Толстой, И. И. Неплюев, А. И. Румянцев, М. И. Кутузов, Н. П. Игнатьев и др.). Н. В. Чарыков вполне естественно занял место в их ряду.
По мнению историков, Николай Валерианович развил в Стамбуле активную деятельность, стремясь наладить отношения с новыми младотурецкими правителями, сблизить внешнеполитические позиции Российской и Османской империй9. В своих письмах и депешах из турецкой столицы того времени Чарыков освещал актуальные проблемы жизни и политики Турции и сопредельных ей стран Европы и Азии и в том числе постоянно уделял внимание знакомому ему еще по Бухаре «мусульманскому фактору».
Посольская миссия Николая Валериановича в Стамбуле оборвалась весной 1912 года при драматических для него как кадрового дипломата обстоятельствах, связанных с задачей обеспечения для российских судов гарантированного выхода из Черного моря в Средиземное. Борьба за контроль над проливами Босфор и Дарданеллы являлась главным стержнем российской политики в «восточном
вопросе»; достижение этой цели было мечтой большинства русских самодержцев и заветным желанием последнего из них, императора Николая II10. Зная все это, Чарыков решил рискнуть и попробовать реализовать навязчивую геополитическую идею Российской империи. Резкую активизацию действий Николая Валериановича в этом направлении стимулировали и личные амбиции. После убийства в сентябре 1911 года в Киеве Столыпина положение Сазонова в МИДе, казалось, пошатнулось, в «высших сферах» стали усиленно предрекать его скорую отставку. В этой ситуации шансы возможного претендента на пост главы МИДа (а Чарыков, несомненно, считал себя достойным занять это место) должны были быть подкреплены каким-то крупным внешнеполитическим успехом. Так созрела его решимость предпринять дипломатическую акцию, вошедшую в историю отечественной внешней политики под названием «демарш Чарыкова».
В октябре 1911 года Чарыков, действуя формально по своей частной инициативе и лично только от своего имени, попытался добиться от турецких властей признания за Россией преимущественного права на свободу действий в районе проливов. В благодарность за это он обещал турецкому правительству реализовать в дальнейшем комплекс мер по расширению экономического и политического сотрудничества между обеими державами. После некоторых колебаний Турция отвергла предложения Чарыкова. Против какого-либо изменения статуса проливов в пользу России резко выступили другие европейские державы, не захотели пойти на эту меру и русские союзники по Антанте, Англия и Франция. В условиях возникшего дипломатического кризиса Сазонов дезавуировал действия Чары-кова, заявив, что Россия вопроса о проливах вообще не поднимала п. Таким образом, «демарш» Николая Валериановича закончился полной неудачей, в марте 1912 года он был отозван из турецкой столицы, и его дипломатическая карьера была бесповоротно сломана. По словам П. Н. Милюкова, царские власти, пожертвовав своим послом в Турции и стараясь как-то соблюсти внешние приличия, обосновали отъезд Чарыкова в Россию его назначением в сенаторы12. В Стамбул Николай Валерианович снова вернулся уже эмигрантом после 1917 года, здесь же он провел последние годы своей жизни и скончался в 1930 году.
В истории отечественной внешней политики фигура Чарыкова почти забыта, деятельность этого видного русского дипломата, к сожалению, практически не изучена. Между тем сохранились его ценные
исторические публикации, вышли на английском языке мемуары, по различным архивным фондам страны разбросаны многочисленные депеши и письма, посылавшиеся Николаем Валериановичем в Россию из различных стран Европы и Азии. Все эти материалы ждут своих будущих исследователей.
«Доверительное» послание Чарыкова в МИД13 — это по сути своей аналитическое обозрение происходивших тогда на Востоке духовных и политических процессов. В этом документе нашли свое отражение присущие русским имперским верхам стереотипы восприятия реальных и фантомных угроз настоящему и будущему монархии Романовых. Следует учитывать, что высокопоставленный сановник империи Чарыков отлично знал правила игры в «высших сферах» и, несомненно, старался подыграть настроениям и фобиям петербургских читателей своего «заключения», среди которых могли быть и Столыпин, и царь Николай II. Сам же Николай Валерианович, как это видно из его слов, в целом выступал за достаточно гибкий курс имперской политики по отношению к исламу. Не отрицая в случае необходимости применения «сдерживающих мусульманство» мер, он все же считал более действенным путь «европейского культуртрегерства» и именно с его практической реализацией связывал будущее «мирное сожительство» Востока и Запада.
Российское Копия
ИМПЕРАТОРСКОЕ Доверительно
Посольство в
Константинополе В Первый Департамент
№ 124 Министерства Иностранных
Дел
10 Мая 1911 г.
Имев честь получить доверительное отношение Первого Департамента Министерства Иностранных Дел14 от 17 Января с. г. за № 34, считаю долгом изложить нижеследующее мое заключение по содержанию журнала происходившего в Январе минувшего года Особого междуведомственного Совещания по выработке мер для
противодействия татарско-мусульманскому влиянию в Приволжском крае15.
Хотя задача Совещания была ограничена географически лишь некоторыми внутренними губерниями ИМПЕРИИ, задача эта подлежит, однако, несомненно обсуждению и с той, более широкой точки зрения, которая соответствует сфере ведения Министерства Иностранных Дел.
Причиной сему являются следующие, указанные Совещанием, обстоятельства: 1) роль в рассматриваемом вопросе Турецкого Правительства и отдельных турецких духовных, публицистических, педагогических и политических деятелей и 2) роль «панисламизма», т. е. философского и политического учения, зародившегося вне пределов ИМПЕРИИ и касающегося интересов не только России, но и некоторых других Великих Держав, в особенности Франции и Англии.
1) По отношению к Турции журнал Особого Совещания отмечает вполне правильно <...> духовную связь, существующую издавна и непрерывно между татарами Крымского полуострова и Турцией, и стремление интеллигентного элемента этих татар добиваться просвещения в Константинополе, а также в Каире, в общении с возрождающимися мусульманскими политическими организмами16.
Таковыми в настоящее время являются, прежде всего, Оттоманская Империя, только-что преобразовавшая коренным образом, на либеральных началах, свой государственный строй, затем Египет и отчасти Англо-Индия, где мусульмане добиваются политических прав и, наконец, Персия, где они уже осуществили полный насильственный государственный переворот17.
С этой точки зрения те факты из внутренней жизни русских подданных мусульман, которые составили предмет обсуждения Совещания, приходится рассматривать не только, как местные и обособленные явления, но и как частный случай нового культурного движения, обнаруживающегося в большинстве государств с мусульманским населением, при чем само это движение является частью еще более крупного исторического события — возрождения Востока18.
Едва ли можно рассчитывать на успех борьбы с такого рода мировым культурно-историческим процессом посредством даже самых строгих местных законодательных и административных мер.
Помешать возрождению Востока, приостановить это возрождение было бы не под силу не только нашему Правительству, но и совокупным усилиям всех ныне существующих государств христианской культуры. Но если нельзя ни остановить, ни даже ос-
лабить этот процесс, то нельзя ли по крайней мере его обезвредить, придав ему направление, не противоречащее жизненным интересам упомянутых государств.
Вот это тот общий вопрос, на рассмотрение и решение которого должно быть теперь направлено и действительно невольно направляется напряженное внимание как Русского Правительства, так и Правительств Франции, Англии и даже Германии. Последнюю вопрос возрождения Востока заинтересовал той своей стороной, которая носит название «желтая опасность» и которая заключается в возможности культурного и даже военного соперничества желтокожих обитателей Азии с народами белой расы. Еще не забыта символическая картина Императора Вильгельма, призывавшая народы Европы сплотиться вокруг Германии для обороны их священнейших приобретений, против разрушительной грозы, надвигающейся с Дальнего Востока19.
Но не эта сторона вопроса составляет предмет суждений Особого Совещания: оно касается лишь доли общего вопроса о Паназиатиз-ме, а именно тех его элементов, которые известны под названием Панисламизма и Пантюркизма, т. е. опасности, угрожающей тем европейским государствам, которые считают в числе своих подданных, в Метрополии или в колониях, значительное число мусульман разных народностей, или, в частности, народностей, этнографически близких Османским Туркам20. Опасность эта проявляется в двух видах: 1) означенные подданные, пользуясь равными политическими правами с прочими гражданами, стремятся к религиозному и культурному объединению на автономных началах под главою высшего духовного лица, совершенно независимого от местного Правительства в управлении делами веры и школ, как это происходит в России. Это стремление представляет грозную опасность для Русского Государства <...>, увеличивающуюся тем, что теперешняя мусульманская печать проповедует сближение с Турцией всех единоверцев на почве верности Халифу — Турецкому Падишаху21, увлекаясь даже мечтой об образовании всемусульманского государства от Желтого до Средиземного моря <...>
2) В отношении преимущественно Франции и Англии мусульманские подданные, лишенные в колониях тех политических прав, которые присвоены гражданам метрополии, добиваются таковых прав для достижения политического самоуправления, а затем и политического отторжения, представляющего прямую опасность для целости названных государств; означенная опасность усиливается стремлением мусульман-подданных различных государств — сближаться
друг с другом и помогать друг другу в борьбе с христианским владычеством на почве или общемусульманского религиозного единства (чистый или религиозный панисламизм), или ища опоры в единственном сильном независимом мусульманском государстве — Турции (панисламизм политический).
Здесь не место заниматься взаимными отношениями «желтой опасности» и панисламизма. Может быть, для борьбы с первой было бы крайне важно для христианских государств заручиться содействием своих белых, хотя и мусульманских собратьев, имеющих общие с ними, глубокие расовые и вероисповедные корни. Если же против христианских государств ополчатся сообща языческие желтые народы Азии и те народы белой и иных рас, которые исповедуют мусульманство, то опасность для христианских государств значительно возрастет22.
Эти соображения, казалось бы, необходимо иметь в виду при обсуждении отдельных мероприятий, направленных к ограждению тех государственных интересов, которым угрожают панисламизм или пантюркизм: желательно, чтобы эти меры не создали между христианами и мусульманами непримиримой вражды и непроходимой пропасти.
Возвращаясь к предмету суждения совещания, нельзя не заметить, в виду вышеизложенного, что вопрос о мерах к ограждению интересов Русского Государства от панисламизма и пантюркизма и от вредного влияния проповедующих эти учения агитаторов <. > должен бы составить предмет очень серьезного, хотя бы и доверительного, обмена мыслей, по крайней мере между Россией, Францией и Англией. Такой обмен мыслей мог бы привести к выработке названными Державами общеполитических мероприятий, как то, например, совместного воздействия на Оттоманское Правительство в видах прекращения или ограничения его агитаторской панисламистской или пантюркистской деятельности.
Можно было бы подумать и о надлежащем воздействии на бесспорный духовный центр всемирного мусульманства, святые места Мекки и Медины, посещение которых (хадж) играет самую крупную роль в поддержании и развитии чувства солидарности между всеми мусульманами земного шара.
Вопрос о хадже не затронут Совещанием, тем не менее думается, что ему следовало бы обсудить и те частные и административные меры, которые могли быть приняты Русским Правительством и русскими общественными организациями для возможно полезного
воздействия на этот элемент духовной жизни русско-подданных мусульман.
Наше Правительство, как известно, относится далеко небезучастно к совершению хаджа не только нашими подданными, но и мусульманами прилегающих к России Среднеазиатских государств, пользующихся русскими железными дорогами и пароходами для отправления в Мекку23. Наше Правительство заботится о безопасности, удобстве, дешевизне и санитарном обеспечении хаджа и с этой целью, между прочим, организовало и допустило целую систему льготных пароходных сообщений через Константинополь, при деятельном участии попутных русских консульских учреждений24.
Что же касается общего характера мер, могущих оградить Русское Государство от вредных последствий панисламизма и пантюркизма, то, по моему убеждению, цель эта может быть достигнута, главным образом, путем приобщения русско-подданных мусульман к русской культуре, и в этом отношении я вполне разделяю заключение Особого Совещания <...>.
Я даже думаю, что в приобщении не только русских, но и всех мусульман и даже народов желтой расы к современной европейской культуре, кроется главный способ и главная надежда мирного разрешения общего мирового процесса возрождения Востока.
Конечно, считать современную европейскую культуру за культуру окончательную и всечеловеческую, может быть, не имеется достаточных отвлеченных оснований, однако, исторически выясняется, что современное возрождение Востока принимает именно форму усвоения народами Востока западной культуры. Передовой в этом отношении народ — Японский — является тому самым характерным примером. Турция вступила на путь новейшей панисламистской и пантюркской пропаганды, на проявление коей указывает журнал Особого Совещания, после введения у себя парламентского режима по самому демократическому западноевропейскому образцу25. Персия пошла в этом отношении еще дальше, вверив законодательную власть даже не двум палатам, а всего лишь одной. Мусульмане Египта добиваются конституционных прав и парламентских учреждений. К тому осторожно стремятся и мусульмане Индии.
Приобщаясь к европейской культуре, восточные народы, с одной стороны, усвоят себе европейские понятия о государстве, об общественном благе и порядке, воспримут наши идеалы жизни и деятельности и станут бороться с нами нашим же оружием. Но, став на одну почву с нами, народы эти войдут в общую схему нашей куль-
турно-исторической жизни и начатая ими борьба выразится, надо и можно надеяться, не в форме повторения катастрофы гибели античной культуры под волной переселения некультурных народов, а в форме нормального, мирного международного соревнования и сожительства.
Для народов желтой расы такой оборот дела смягчается отсутствием у них активного религиозного качества. Религиозные учения, господствующие среди японцев, китайцев, малайцев, тибетцев и индусов, которые не этнографически, но политически могут быть отнесены к числу элементов опасности — шинтоизм, конфуционизм, буддизм и браманизм26 — не требуют от их последователей деятельного выступления на почве борьбы с другими вероучениями и, тем менее, в сторону прозелитизма.
Поэтому гражданский характер теперешней европейской культуры, старательно отмежевывающей церковь от государства, доступен и приемлем для народов этих исповеданий легче, чем для мусульман.
Но и последние, проникаясь началами современного знания, постепенно утрачивают тот враждебный фанатизм, который составляет существенную особенность мусульманства, как религии победителей и покорителей гяуров, религии, обусловливающей равноправие людей принадлежностью их именно к исламу.
Примером подобной эволюции служат теперешние младотурецкие правители Оттоманской Империи. Не составляет секрета, что многие из них в религиозном отношении по меньшей мере индифферентны, относятся скептически к догматам Корана, принадлежат к франкмассонским ложам27 и лишь по наружности или из политического расчета называют себя правоверными. Еще на днях теперешний Великий Визирь28, когда я обратился к нему по поводу вопроса о постройке новой православной церкви в Палестине, ответил мне совершенно искренне: «По-моему, пусть будет там хоть двадцать церквей, надо только убедиться в том, что это не вызовет волнения или противодействия среди местных мусульман».
Конечно, эти люди прошли, в большинстве, действительно обширный курс западноевропейской науки, и число их сравнительно невелико.
Есть также вполне образованные мусульмане, вроде некоторых членов Русской Государственной Думы, которые, по-видимому, совмещают научное образование с верностью мусульманской рели-
Но все-таки, нельзя не ожидать, что приобщение русских мусульман к русской культуре явится самым основательным средством для ослабления среди них специфического мусульманского религиозного фанатизма и для предохранения Русского Государства от главнейших опасностей, которыми ему угрожают панисламизм и пантюркизм. В частности, для борьбы против последнего желательно сохранить за всеми существующими в ИМПЕРИИ народностями, исповедующими ислам, их национальные особенности и, главным образом их язык, защищая его от поглощения языком турецким. В этих видах я вполне присоединяюсь к пункту 11 /примечание/ Особого Совещания, гласящему, что в конфессиональных мусульманских школах не допускается употребление учебников, изданных заграницей, а равно и рукописных.
Вместе с тем казалось бы желательным вообще усилить надзор за печатными и литографированными книгами и повременными изданиями, получаемыми в ИМПЕРИИ из Турции, для чего, очевидно, необходимо увеличить число лиц администрации и, в частности цензурного ведомства, хорошо знакомых с турецким языком.
Параллельно с этим надлежало бы способствовать развитию татарского литературного наречия и ввести в русских учебных заведениях необязательное преподавание татарского языка, дабы этим привлечь в означенные училища мусульман, желающих пройти общеобразовательный курс, но при этом и выучиться своему родному языку.
Тот же метод должен был бы быть применен и к защите от тата-ризации русских мусульман, обладающих собственными литературными наречиями, каковы киргизы, сарты30 и проч.
По отношению к заграничным агитаторам необходимо принимать самые строгие и решительные меры, по поводу которых само Турецкое Правительство изъявило нам недавно не только согласие, но и желание31.
Весьма своевременно было бы составление и издание перевода на Русский язык сборника мусульманского права (шариата) по предметам, входящим в круг ведомства мусульманского духовенства и подлежащим в общесудебных местах разрешению на основании этого права32. <...>
Весьма желательна проектируемая Совещанием децентрализация Оренбургского Духовного Собрания <...>33.
Наконец, самого полного сочувствия заслуживает предположение <...> об ежегодном созыве в интересах осведомленности высшего Правительства о ходе просветительно-культурной работы в
губерниях и областях с мусульманским населением, а равно ради изыскания средств для вящего успеха этой работы, при Министерстве Внутренних Дел Особого Совещания из представителей ведомств центрального и местного управления.
В виду упомянутого выше более широкого и прямо международного элемента рассматриваемого вопроса, совершенно необходимо, чтобы в состав Совещания этого входил по крайней мере один представитель Министерства Иностранных Дел. Представитель этот должен быть хорошо осведомлен о положении в данное время заграницею вопроса о панисламизме, о пантюркизме и о хадже и должен бы делиться с Совещанием сведениями о мерах ограждения и упорядочения, принимаемых относительно этих явлений заинтересованными иностранными Правительствами. Было бы также очень полезно, чтобы в Совещании участвовал или наш Политический Агент в Бухаре, или один из компетентных служащих тамошнего Русского Политического Агентства34. Из областных управлений должны бы участвовать в Совещании представители Туркестанского Генерал-Губернаторства, Закаспийской Области, и, разумеется, Кавказа.
Что же касается остальных предположений Совещания, то со стороны вверенного мне Посольства не встречается возражений против их приведения в исполнение.
В заключение, считаю долгом отметить следующие два факта, которые мне привелось выяснить в Константинополе.
1) Отношение Константинопольского Шейх-уль-ислама35 к мусульманам Средней Азии, за последние два года, скорее сдержанное и почти что безучастное. Причиною является пренебрежение теперешнего Шейх-уль-ислама и его ближайших предместников, проникнутых либеральными западноевропейскими идеями, к туземцам Бухары и Туркестана, как к людям слишком темным, необразованным и неразвитым. Так как теперешний Шейх-уль-ислам, по имеющимся сведениям — франкмассон, то подобное отношение его к мусульманским староверам Средней Азии вполне понятно.
Зато мне известно, по личному наблюдению, что мусульмане Бухары и Туркестана, в свою очередь, смотрят на мусульман Константинополя, и даже на Шейх-уль-ислама и на Турецкого Султана, как на людей, утративших первоначальную чистоту мусульманской веры и обряда и заразившихся неверием, вследствие слишком тесного общения с христианами.
Но, с другой стороны, Шейх-уль-ислам поддерживает деятельное и сочувственное общение с русскими мусульманами Крыма и Орен-
бурга (а, следовательно, Поволжья) и Кавказа, находя этих мусульман в достаточной мере передовыми и способными оценить значение сближения с Турцией и ее высшим духовенством.
2) Другим значительным здешним явлением в области Панисламистской и Пантюркской агитации служит участие в ней и поддержка ее со стороны евреев. Наиболее резкий Панисламистский орган Константинопольской печати «Le Jeune Turc» издается на средства евреев-сионистов и, параллельно с проповедью панисламизма, защищает перед турецким общественным мнением сионизм и его сторонников и деятелей.
Вместе с тем крайние панисламистские газеты, появляющиеся в Македонии, выступают в защиту не только мусульман, будто бы угнетаемых Русским Правительством, но и евреев, что объясняется денежным и нравственным влиянием богатой и могущественной старинной еврейской колонии г. Салоник36.
Таким образом, панисламизм, еврейская ненависть к России и западноевропейский социализм и анархизм сплотились в Турции для проповеди ненависти против России и для агитации против Русского Правительства в Крыму, Оренбурге, Поволжье и на Кавказе37. Среднюю же Азию они, по-видимому, предоставили предварительной обработке русско-подданными татарами. Сила этой комбинации еще увеличивается тем, что панисламисты и евреи в Турции пользуются, из соображения общей политики, деятельной и властной поддержкой Германии и Австро-Венгрии.
Конечно, есть благоразумные турки, которые понимают, что не защита их интересов служит истинной целью сплотившихся ненавистников России, и потому есть основание надеяться, что когда Турецкое Правительство и общественное мнение разберутся в этом вопросе, они сознают, насколько выгоднее для Турции воздерживаться от враждебных России выступлений в области панисламизма и пантюркизма, в угоду евреям и международным революционерам38.
Но в ожидании такого оборота дела Русскому Правительству надлежит спокойно и последовательно охранять русско-подданных мусульман от агитационного воздействия из-за границы, развивать и упрочивать их национальную самобытность вне влияния турок извне и казанских или крымских татар внутри и приобщать самым широким образом русско-подданных мусульман к русской культуре, как это предложено рассматриваемым Журналом Особого Совещания.
Посол: подписал Н. Чарыков
С подлинным верно:
Чиновник особых поручений.
Источник: Российский Государственный исторический архив (РГИА). Ф. 821, Департамент духовных дел иностранных исповеданий МВД. Оп. 133. Ед. хр. 469. Лл. 293—302.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Арапов Д. Ю. Ислам в оценке российских государственных деятелей начала ХХ в. // Российская государственность ХХ века. М., 2001. С. 181—182.
2 «Чарык» (тюрк.) — «обувь, башмаки». См.: Баскаков Н. А. Русские фамилии тюркского происхождения. М., 1979. С. 183.
3 Важнейшим источником для освещения основных этапов биографии Н. В. Ча-рыкова являются его мемуары: Tcharykow N. V. Glimpses of high politics through war and peace. 1855—1929. London, 1931.
4 В связи с этим фактом биографии Николая Валериановича представляется слишком пристрастным высказанное недавно мнение об исключительно «паркетном» характере службы Чарыкова. См.: Шеремет В. И. Босфор. Россия и Турция в эпоху Первой мировой войны. По материалам русской военной разведки. М., 1995. С. 30.
5 См. об этом: Чарыков Н. В. Мирное завоевание Мерва (Из воспоминаний о походе генерала А. В. Комарова в 1885 г.) // Исторический вестник, 1914. № 11; Чернов О. А. Ранний период дипломатической деятельности Н. В. Чарыкова // Историко-археологические изыскания, Самара, 1999. Вып. 3.
6 Гофмейстер — по Табели о рангах 1722 года придворный чин III класса (в военной службе — генерал-лейтенант, в гражданской — тайный советник).
7 Российская дипломатия в портретах. М., 1992. С. 355.
8 Дипломатический словарь. М., 1986. Т. III. С. 562.
9 Восточный вопрос во внешней политике России. Конец XVIII — начало ХХ в. М., 1978. С. 314.
10 При этом личные отношения русских царей и турецких султанов оставались, как правило, дружескими. Так, заядлому курильщику Николаю II регулярно вплоть до начала Первой мировой войны доставляли в качестве подарка от султана отборный турецкий табак.
11 Восточный вопрос... С. 338—345.
12 Милюков П.Н. Воспоминания. М., 1991. С. 348.
13 В документе произведены некоторые, не меняющие его смысла сокращения. Сохранена пунктуация автора «заключения».
14 Это подразделение МИДа (до 1897 года — Азиатский департамент) ведало восточным направлением внешней политики Российской империи.
15 Публикацию этого «журнала» см.: Из истории национальной политики царизма // Красный архив, 1929. Т. 4—5.
16 Здесь имелся в виду прежде всего российский мусульманский публицист Исмаил Гаспринский, издававший в Бахчисарае газету «Терджиман», являвшуюся, по мнению властей империи, «главным органом панисламизма в России». См. в этой связи: Государственный Архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 102. Особый отдел Департамента полиции МВД, 1913 г. Оп. 243. Ед. хр. 74. Ч. 1. Л. 6.
17 Подразумевалось конституционное ограничение монархических режимов в Турции и Иране в результате происшедших там революций
18 Этот исторический процесс в примерно тех же терминах (но с совершенно иными политическими ожиданиями от реализации его последствий) был зафиксирован и В. И. Лениным, который в 1913 году писал о начале «пробуждения Азии». См.: Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 23. С. 146.
19 Чарыков имел в виду картину, нарисованную императором Вильгельмом II с помощью художника Кнакфуса. На этой картине изображались европейские народы в виде «гениев» под начальством архангела Михаила, обороняющиеся от китайского дракона. Германским кайзером была сочинена и подпись к этой картине: «Народы Европы, охраняйте свои священные блага» (Ротштейн Ф. А. Международные отношения в конце XIX века. М.—Л., 1960. С. 298).
20 По оценке российского МВД на 1 января 1912 года в стране проживало более
16 миллионов мусульман. См.: Рыбаков С. Г. Статистика мусульман в России // Мир ислама, 1913. Т. 2. Вып. 11. С. 760.
21 В 1774 году по Кючук-Кайнарджийскому мирному договору Россия признала духовный авторитет турецкого султана как халифа «магометанского закона». В 1783 году Россия в одностороннем порядке аннулировала соответствующую статью договора, но все правители страны от Екатерины II до В. И. Ленина включительно фактически считались с халифатом Османов как с важнейшей духовно-политической реальностью.
22 По мнению русского китаиста XIX века академика В. П. Васильева, величайшая угроза миру Евразии могла заключаться в грядущей «исламизации Китая». Среди отечественных исламоведов эту точку зрения в начале ХХ в. разделял Н. П. Остроумов. См.: ГАРФ. Ф. 102. Особый отдел... 1916 г. Оп. 246. Ед. хр. 74. Л. 246.
23 Имелись в виду мусульмане вассальных от России Бухарского и Хивинского ханств.
24 О мусульманском паломничестве из России в Аравию более подробно см.: Ланда Р. Г. Ислам в истории России. М., 1995. С. 139.
25 Имелось в виду предпринятое младотурками в 1909 году расширение полномочий парламента и резкое ограничение власти султана. Султан был лишен права назначать и увольнять министров, распускать и созывать парламент, высылать из страны неугодных ему лиц (Петросян Ю. А. Османская империя. Могущество и гибель. Исторические очерки. М., 1990. С. 242).
26 Современное написание: синтоизм, конфуцианство, буддизм и брахманизм
27 В литературе имеются сведения о широком использовании масонских лож младотурками в политических целях накануне революции 1908 года. По словам английского исследователя Э. Ф. Найта, «самый факт принадлежности к масонству заставлял предполагать сочувствие к стремлениям младотурок» (Найт Э. Ф. Революционный переворот в Турции. СПб, 1914. С. 82).
28 Великим визирем (первым министром) Османской империи в то время являлся бывший турецкий посол в Риме Ибрагим Хаккы-паша. См.: Алиев Г. З. Турция в период правления младотурок (1908—1918). М., 1972. С. 205.
29 Среди мусульманских депутатов действовавшей в 1911 году III Государственной думы высшее европейское образование имели З. Н. Байбурин, И. И. Гайдаров, С. Н. Максудов, А. Ш. Сырталанов и Х. Хас-Мамедов. См. об этом: Ямаева Л. А. (сост.). Мусульманские депутаты Государственной думы России. 1906—1917 гг. Сборник документов и материалов. Уфа, 1998.
30 Киргизы — в дореволюционной литературе название кочевого тюркоязычного населения Центральной Азии; сарты — устарелое название оседлого, чаще всего тюркоязычного населения Русского Туркестана.
31 Это заявление младотурецких правителей было блефом. На самом деле проводимая их агентурой антирусская деятельность активнейшим образом продолжалась. См. об этом: Гиленсен В. М. Осиные гнезда под консульской крышей. Турецкий шпионаж в Закавказье и русская контрразведка перед первой мировой войной // Военноисторический журнал, 1997. № 5.
32 Это издание, запланированное МВД, вскоре вышло в свет. См.: Антаки П. В. (сост.). Сборник постановлений шариата по семейному и наследственному праву. Вып. I. О наследовании у мусульман-суннитов. СПб., 1912.
33 По мнению царских чиновников, к началу ХХ столетия Оренбургский муфтият превратился в настоящий «мусульманский Рим», поэтому они считали целесообразным «расчленить» его по территориальному и этническому принципу на несколько мусульманских духовных управлений. См.: Арапов Д. Ю. (сост.). Ислам в Российской империи (законодательные акты, описания, статистика). М., 2001. С. 298—300.
34 Как первый глава официального представительства Империи в Бухаре, Чары-ков хорошо знал роль «мусульманского вопроса» в деятельности этой дипломатической миссии России в Азии и хотел подчеркнуть политическую значимость места своей старой службы.
35 Шейх-ул-ислам — почетный титул известных муфтиев, в Османской империи высший религиозный авторитет у мусульман-суннитов, второй по рангу после великого визиря сановник государства.
36 По сведениям Э. Ф. Найта, еще до революции 1908 года в масонских ложах Салоник установилось достаточно тесное сотрудничество младотурок и представителей местных еврейских деловых кругов (Найт Э. Ф. Указ. соч. С. 82).
37 «Верхи» Российской империи были убеждены в «особой вредоносности» для самодержавия симбиоза перечисленных Чарыковым сил. По мнению ведущего эксперта МВД по «мусульманскому вопросу» С. Г. Рыбакова, в годы Первой мировой войны катализатором их активности в Турции стал действовавший по поручению Германии «небезызвестный Парвус». См.: ГАРФ. Ф. 102. Особый отдел... 1916 г. Оп. 246. Ед. хр. 74. Л. 202.
38 Надежды Чарыкова на возможное русско-турецкое сближение не оправдались. С началом Первой мировой войны младотурецкие правители, поколебавшись какое-то время в выборе наиболее выгодной для себя стороны, все же примкнули в ноябре 1914 года к австро-германскому блоку и тем самым предопределили окончательную гибель Османской империи в конце 1918 года. В 1920 году большевистские руководители попробовали использовать для организации «красного джихада против мирового империализма» агитационное воздействие имени зятя халифа, беглого младотурецкого правителя Энвера-паши. Эта сомнительная затея вскоре приняла совершенно неожиданный для Москвы оборот: Энвер вышел из повиновения, попытался возглавить антисоветское басмаческое движение в Туркестане, и лишь в 1922 году его удалось ликвидировать. Убедившись на практике в опасных последствиях заигрывания с
«мусульманским фактором», советские лидеры с удовлетворением восприняли меры по ликвидации института халифата, предпринятые в 1924 году К. Ататюрком.
