CC BY
46
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2012. № 1
ИСТОРИЯ ПЕРЕВОДА И ПЕРЕВОДЧЕСКИХ УЧЕНИЙ
Н.И. Голубева-Монаткина,
доктор филологических наук, профессор Высшей школы перевода
(факультета) МГУ имени М.В. Ломоносова; e-mail: golmonatal@mail.ru
РУССКИЙ ПЕРЕВОДЧИК ФРАНЦУЗСКИХ ПРЕЗИДЕНТОВ
В статье даётся общий обзор переводческой деятельности видного представителя первой «волны» русской эмиграции во Франции князя К.Я. Андроникова.
Ключевые слова: история переводческой деятельности, русская эмиграция, переводчик.
Natalia I. Golubeva-Monatkina,
PhD, Professor at the Higher School of Translation and Interpretation, Lomonosov Moscow State University, Russia; e-mail: golmonatal@mail.ru
Russian Interpreter of French Presidents
The article is a general overview of prince Constantin Andronikov's activities as an interpreter and translator. Prince Andronikov was an eminent representative of the first "wave" of Russian emigration in France.
Key words: history of translation, Russian emigration, interpreter, translator.
Князь Константин Ясеевич Андроников (1916—1997), официальный переводчик нескольких французских президентов, крупный православный теолог, переводчик на французский язык большого количества произведений русских философов являлся одним из виднейших представителей русской эмиграции «первой волны» во Франции второй половины ХХ века.
Привезенный в 1920 году из послереволюционного Петрограда в Париж бабушкой и матерью (княгиня Елена Константиновна Андроникова работала продавщицей и умерла в 1938 году от туберкулеза), Андроников получил образование «в хороших колледжах Парижа и Англии, потом Сорбонна, с выпускной работой, посвященной Хомякову. Короткий, прерванный войной, «возврат к земле» (фермерство не по нужде, а по выбору), в 1939 — доброволец во французской военной авиации, лётное училище в Марокко, демобилизация в 1940 году. Во время оккупации Парижа — учёба в Богословском Сергиевском Институте, диплом теолога, а в 1979 и докторская диссертация. Иподиакон с 1943 г.» [Кривошеин, 1997]. В 1941—1942 годах К.Я. Андроников, прекрасно зная, кроме французского, русский и английский языки, начинает переводить
тексты Мережковского, Бердяева, С.Н. Булгакова, сам пишет стихи и прозу (а в 1946 году даже публикует под псевдонимом полицейский роман), преподает французскую литературу в выпускном классе русской гимназии в Булони, теологию в институте Сен-Дени, и лишь в 1947 году, перед отъездом в Москву в качестве переводчика на официальные переговоры получает французское гражданство вместо статуса беженца [L'Oreille du Logos, 1999, p. 95] (с некоторыми деталями профессиональной жизни Андроникова можно познакомиться в тексте интервью с ним, записанного автором данной статьи в конце 1991 года [Голубева-Монаткина, 2004, с. 112-119]).
Переводческую работу (сначала по контракту) в МИДе Франции К.Я. Андроников начинает в 1945 году [L'Oreille du Logos, 1999, p. 80], в 1947—1952 гг. переводит сам и руководит группой переводчиков в международных организациях, в 1952 году его приглашают в МИД Франции, в 1945—1958 годах переводит на всех международных дипломатических конференциях и встречах на уровне министров и глав государств. С 1958 года он становится единственным официальным переводчиком министерства, в 1958— 1976 годах участвует со стороны Франции во всех политических встречах, конференциях глав государств, министров, в заседаниях различных постоянных двусторонних комиссий (участвует — значит не только переводит, но и готовит эти заседания, пишет каждый раз отчет о них) [ibid., p. 96—97]. В разные периоды Константину Ясеевичу довелось работать с такими государственными деятелями разных стран, как, например, Вышинский, Молотов, Громыко, Хрущёв, Подгорный, Косыгин, Брежнев, Андропов, Горбачёв, Черчилль, Иден, Макмиллан, Эйзенхауэр, Кеннеди, Джонсон, Никсон, Рейган, Неру, Индира Ганди [ibid., p. 80]. К.Я. Андроников рассказывал автору этой статьи, что ему неоднократно предлагали большие деньги за мемуары, в частности, о Шарле де Голле, но что он не согласился и не согласится никогда написать ни одной строки о том, чему он был свидетелем. Известно также, что в тех редких случаях, когда Константин Ясеевич рассказывал своим друзьям о каких-либо связанных со своей работой эпизодах, он просил их не делать никаких записей (см. об этом [ibid., p. 10]).
Годы президентства де Голля, а затем Помпиду, по-видимому, были самыми счастливыми для К.Я. Андроникова в профессиональном отношении — его видят в разных странах рядом с де Гол-лем и позже с Помпиду, которые очень ценят князя Андроникова не только как высочайшего профессионала, но и как незаурядного человека, крупного теолога. Об этом, в частности, свидетельствует то, что 7 апреля 1970 года в своем небольшом письме-отзыве на книгу Андроникова «Смысл Праздников» де Голль называет автора
«мой дорогой друг» и говорит о своей «верной дружбе» [ibid., p. 164], так и то, что Помпиду приглашает семью Андрониковых на обед; к тому же у Константина Ясеевича, наконец, появляется свой кабинет — в Елисейском дворце... Однако в 1976 году при президенте Жискаре д'Эстене он вынужден испросить "специальный отпуск", то есть фактически уйти в «предотставку», а в 1981 году — в отставку, что не помешает ему как частному лицу сопровождать мэра Парижа Жака Ширака в 1983 году в США и в 1987 г. в СССР [ibid., p. 5—25, 98].
В 1953 году К.Я. Андроников был одним из создателей и до 1963 года действующим председателем Международной ассоциации синхронных переводчиков (Association Internationale des Interprètes de Conférence, AIIC), преподавал синхронный перевод в Высшей коммерческой школе (École des Hautes Études de Commerce, HEC), очень престижной и единственной, где в Париже обучали синхронистов, в 1961 году перешёл в Высшую школу устных и письменных переводчиков (École Supérieure d'Interprètes et de Traducteurs (Université Paris III), ESIT), где по 1975 год включительно обучал устному переводу.
Вот одно из свидетельств о вкладе Константина Ясеевича в переводческую практику [Кривошеин, 1997]: «Вместе с несколькими другими русскими эмигрантами «первой волны» (Сергей Самарин, Георгий Тхоржевский, Василий Хлебников, Василий Яковлев) Андроников изобрёл, разработал и закрепил ремесло синхронного и последовательного перевода с записью. Работал он с потрясающей лёгкостью, синтаксическим изяществом, лексическим богатством, умением полуинтонацией отождествиться с переводимым человеком. Это умение принесло ему уважение и благодарность генерала Шарля де Голля, никогда не соглашавшегося ни на какого другого языкового посредника, кроме Андроникова. 17 февраля 1997 года Президент Французской республики Жак Ширак возвёл Константина Андроникова в командоры ордена Почётного Легиона. Такой чести не удостаивался до сих пор ни один переводчик <...>. Ремеслу своему он с любовью обучил многих молодых переводчиков. Последний синхронный перевод Константина Ясеевича — появление А.И. Солженицына по телевидению в Париже перед возвращением в Россию».
К.Я. Андроников был «крупным теологом, продолжателем того, что делалось Флоренским и Булгаковым» [L'Oreille du Logos, 1999, p. 10], автором нескольких книг и многих статей по теологии, профессором литургического богословия в парижском Свято-Сергиевском институте, в 1991—1993 годах деканом этого учебного заведения, одним из основателей телепрограммы «Православие» в рамках религиозного телевещания во Франции, читал лекции
в 1984—1985 годах на английском языке в США и в 1994 году на русском в Москве.
Теологическое образование и собственные теологические исследования дали возможность К.Я. Андроникову осуществить, может быть, самое важное — сделать колоссальный по объему перевод на французский язык «важнейших богословских и религиозно-философских текстов русских авторов, среди которых о. Павел Флоренский, о. Василий Зеньковский и Николай Бердяев. Благодаря ему в настоящее время почти завершено французское издание всех трудов о. Сергия Булгакова <...>, перевод которых он начал в 1944 году» [Прот. Иоанн Свиридов, 1997]. Добавим, что Андроников переводил также работы о. Александра Шмемана, Георгия Флоровского, Федотова, Карташова; он знал о. Сергия Булгакова, скончавшегося в 1944 году в Париже, в годы своей учёбы в Свято-Сергиевском институте и перевел, судя по приведенной в [L'Oreille du Logos, 1999, p. 101—109] библиографии трудов Константина Ясеевича, 20 работ о. Сергия. Приведём ещё одну оценку этого настоящего переводческого подвига: «Много лет отдано блестящим переложениям на французский (с помощью дочери Анны) нескольких тысяч страниц трудов русских богословов и мыслителей: Н. Бердяева, о. П. Флоренского, о. Сергия Булгакова <...>. И всё это при тяжёлой переводческо-дипломатической работе, начатой в 1947 году. В течение многих лет К.Андроников работал для издательства "L'Age d'Homme", и выпущенные в свет тома переводов, стали бесценным подарком западноевропейскому богословию. Им был проделан труд огромный, но не принёсший видимо-ощутимого признания, выраженного в орденах и медалях, ни в конвертируемой валюте, но все это свершалось Константином Ясеевичем «на общественных началах» с христианской надеждой принести пользу и знания другим» [Кривошеин, 1997]. Кроме религиозно-богословских сочинений К.Я. Андроников сделал доступными для франкоязычного читателя ряд текстов Мережковского, первый том Ключевского, «Игрока» Достоевского (в соавторстве).
Далее приводится отрывок из лингвофилософской книги С.Н. Булгакова «Философия имени», над которой автор начал работать еще в России, поскольку в начале ХХ века «в русской философии <...> проблема слова считалась едва ли не основной проблемой мировоззрения» и интерес к ней «особенно обострился <...> в связи с «афонским спором» об имени Божием, когда вопрос об онтологической природе слова оказался в центре дискуссий и охватил не только церковные круги России, но и получил большой резонанс в среде светской интеллигенции <. > полемика постепенно разворачивалась вокруг вопроса о том, каково соотношение между личностью и её именем, вопроса, который своей основой
предполагал решение проблем существа имени и природы слова» [Безлепкин, 2002, с. 206]. Некоторые особенности переводческого стиля К.Я. Андроникова могут быть замечены при сравнении даже небольшого фрагмента текста о. Сергия и текста, созданного переводчиком.
«IV. Язык и мысль
Проблема Канта об основах опытного познания, о природе эмпирического познания, в котором сочетаются элементы общеформальные и конкретные, разрешается языком в том смысле, что всякий опыт стремится, расчленяясь, выразиться в слове, а слова сами собой принимают форму суждения, суждения же оформляются категориями (включая сюда пространственность и временность). Слова-идеи выделяются из того, что они собой выражают, таинственным, неизреченным актом. Слова рождаются в недрах человеческого сознания как голоса самих вещей, о себе возвещающие, отнюдь не "субъективные" (хотя и могут быть субъективно окрашены), но общезначимые, которые поэтому и могут быть сообщаемы, обладают качеством общепонимаемости. Последним элементом сознания, в который упирается анализ Канта, является немая, "субъективная" чувственность, которая неизвестно каким образом внедряется в познание, составляя в ней тяжёлый, неразложимый, алогический груз. От этого-то груза впоследствии и стремятся отделаться по-своему — Гегель, по-своему — Коген. Последним элементом познания, в который упирается наш анализ, есть рождение слова и идеи из того, что не есть слово-идея (хотя и не есть одиозная «чувственность»), что есть бытие до слова. Поистине, в каждом самом элементарном акте познания — именования мы присутствуем при великой и священной тайне творения человека по образу триипостасности: из недр бытия рождается слово и это слово опознается не как придуманное, извне принесенное, но рожденное самой вещью, ее выражающее. Поэтому вслед за различением, сопровождающим рождение слова, следует синтетическое сознание того, что это и есть то, именование, суждение, познание» [Булгаков, 1999, с. 99].
«IV. Le langage et la pensée
Les philosophes et le verbe
Quelles sont les bases de la connaissance expérimentale, quelle est la nature de la connaissance empirique ou des éléments formels généraux se combinent avec des éléments concrets? Ce problème de Kant, la langue le résout en ce sens que toute expérience tend à s'exprimer par la parole en se décomposant en facteurs, tandis que les mots prennent
d'eux-mêmes la forme d'un jugement et que les catégories (y compris celles d'espace et de temps) informent les jugements. Les mots-idées se dégagent de ce qu'ils expriment, par un acte mystérieux. Les mots naissent dans les profondeurs de la conscience humaine comme les voix des choses elles-mêmes qui s'annoncent, non pas "subjectives" (encore qu'elles puissent avoir une tonalité subjective), mais signifiantes, com-municables, communément compréhensibles. Le dernier élément de la conscience, auquel bute l'analyse de Kant, est une sensibilité muette, "subjective" qui, — on ne sait comment, — va s'insérer dans la conscience pour y constituer une charge pesante, irréductible, alogique. C'est de cette charge que chercheront à se débarrasser, chacun à sa manière, Hegel et Cohen. Le dernier élément de la connaissance, contre lequel notre analyse s'appuie, est la naissance du mot et de l'idée à partir de ce qui n'est pas mot-idée (mais qui n'en est pas pour autant la "sensibilité" haïssable!) c'est l'être d'avant le mot.
En vérité, à chaque acte élémentaire de connaissance-dénomination, nous assistons au mystère grand et sacré d'une création à la ressemblance de la tri-hypostasie: au sein de l'être, un vocable naît. Et il est reconnu comme un nom, lequel n'est pas inventé, apporté de l'extérieur, mais engendré par la chose même et qui l'exprime. Aussi la distinction qui accompagne la naissance d'un vocable est-elle suivi de la conscience synthétique de ce que c'est bien cela: dénomination, jugement, connaissance» [Père Serge Boulgakov, 1991, p. 113].
Сравнение текстов показывает прежде всего то, что, переводя «Философию имени», эту «самую философскую книгу» о. Сергия Булгакова (так писал о ней ученик о. Сергия Лев Зандер, редактор её первой и на несколько десятилетий единственной публикации 1953 года в парижском издательстве IMCA-PRESS) К.Я. Андроников делит каждую главу на части, которым в соответствии с содержанием данной части сам даёт названия-подзаголовки (их совокупность представляет проблематику главы), причём эти названия напечатаны курсивом и таким образом намеренно отделены от авторского текста. Так, глава IV (из которой выше приведены начальные строки и их перевод) имеет следующие подзаголовки, созданные переводчиком на основе глубокого анализа её смысла: Les philosophes et le verbe; Le Verbe et le langage; Le vide et le sensé; Le trouble psychologique; Adéquation et véridicité; Expérience et dénomination; Forme et beauté; Art et parole; Poésie et magie; L'énergie des mots; L'inspiration. Некоторые из этих подзаголовков могут быть переданы на русский язык лишь при опоре на текст самого С.Н. Булгакова: Философы и слово; Слово и язык; Пустословие и полнословие; Психологическое вырождение речи; Точное соответствие и достоверность; Опыт и именование; Форма и красота; Искусство слова и магия; Энергия слов; Боговдохновенность слова.
Другой особенностью структуры переводного текста, сделанного К.Я. Андрониковым, является дополнительное (по сравнению с текстом-оригиналом) деление на абзацы. Хотя в тексте-оригинале, конечно же, такое деление имеется, но здесь наряду с абзацами «нормальных» размеров есть и такие, которые занимают не одну страницу, и это обусловлено, скорее всего, непростой историей создания книги, о чём в своем предисловии к её первой публикации пишет Л. Зандер: «Post-scriptum к «Философии имени», написанный к 1942 г., свидетельствует <...> о том, что проблема эта оставалась для о. Сергия живой до конца его жизни. И издание этой книги было его горячим желанием, каковое, однако, постоянно должно было отсрочиваться исполнением других, ещё более важных задач. Эти задачи не дали о. Сергию возможности придать «Философии имени» окончательную форму <...>» (цит. по [Булгаков, 1999, с. 389]). Ученик отца Сергия и сам крупный православный теолог, К.Я. Андроников смело «разрезает» текст учителя на абзацы: так, в оригинальном тексте IV главы [Булгаков, 1999] — 43 абзаца, а в переводе их 123; см. в переводе приведённого выше фрагмента переводческий «разрез» и рождение нового абзаца осуществлены после слов что есть бытие до слова. Это создает в переводе более рельефный, чем в оригинале, смысловой «рисунок», придаёт всему тексту большую динамичность — думается, для того, чтобы способствовать лучшему постижению образованными, привыкшими к картезианской ясности и отчётливости франкоязычными читателями конца ХХ — начала XXI века глубин русской религиозно-философской мысли.
Также достаточно свободно, но, никогда не греша против смысла, К.Я. Андроников обращается с тем, из чего абзац построен — с предложением. Например, из первого русского предложения приведённого выше фрагмента создаются два французских, причём первое представлено в виде «заостряющих внимание» читателя двух вопросов. В результате перевод получается более объёмным, но, как представляется, яснее передающим мысль автора; подобным же образом поступает переводчик и с предложением, которое начинает второй (во французском тексте) абзац IV главы. Что же касается лексических единиц, то подход К.Я. Андроникова остается таким же, как и в случае с более крупными единицами текста, — прежде всего ясно и отчётливо передать их смысловое наполнение, и именно поэтому, например, он переводит на французский язык все три русских прилагательных из тяжелый, неразложимый, алогический груз, и только одно прилагательное, первое, из таинственным, неизречённым актом. И, конечно же, нельзя не обратить внимания на перевод Андрониковым самого названия книги, на добавленное du verbe — «Философия имени» превращается в "La
philosophie du verbe et du nom", потому что В начале было Слово... (Евангелие от Иоанна) по-французски звучит как Au commencement était le verbe...
Список литературы
Безлепкин Н.И. Философия языка в России. К истории русской лингво-философии. 2-е изд., доп. / Н.И. Безлепкин. СПб.: «Искусство — СПБ», 2002. 270 с.
Булгаков С.Н. Философия имени / Первообраз и образ. Соч.: В 2 т. Т. 2. СПб.: ООО «Инапресс»; М.: «Искусство», 1999. С. 13—181.
Голубева-Монаткина Н.И. Русская эмигрантская речь во Франции конца ХХ века. М.: Едиториал УРСС, 2004. 480 с.
Кривошеин Н.И. Памяти Константина Андроникова. К сороковому дню кончины // Русская мысль. 1997. № 4193. 16—22 октября.
Прот. Иоанн Свиридов. Умер князь Константин Андроников /| Русская мысль. 1997 № 4191. 2—8 октября.
L'Oreille du Logos. In memoriam Constantin Andronikof. Lausanne. Editions l'Age d'Homme. 1999. 175 p.
Père Serge Boulgakov. La philosophie du verbe et du nom / Trad. du russe par Constantin Andronikof. Lausanne/ Editions l'Age d'Homme. 1991. 252 p. [Collection SOPHIA — Pensée et Religion. Dirigée par Constantin Andronikof].
