CC BY
63
Само сочетание понятий «радикализм» и «консерватизм» на первый взгляд скрывает в себе явное противоречие, т.к. соединяет несоединимое - революцию и консерватизм, являющийся противником любых радикальных изменений. На самом деле это понятие довольно часто встречается у мыслителей-консерваторов, в том числе и русских (например, Ю. Самарин упоминал о «революционном консерватизме»). Более того, такое явное противоречие имеет непосредственное отношение к самой сущности консерватизма и поэтому заслуживает того, чтобы на нем специально остановиться.
Остановимся кратко на наиболее характерных для консервативной мысли Х1Х-ХХ столетий темах: идеала государства-империи, основанного на национальном характере, критики навязываемого государственной жизни народов механицизма, служения государству как первейшей обязанности индивида и др. Стихия национальной жизни выступает почвой для культурного и государственного строительства, и там, где эта почва истощена, там невозможно и строительство.
Все указанные элементы - национальная стихия как субстанция государственного строительства, теократическое государство (государство-храм), в котором объединяется все человечество, гармоничное сочетание светского и сакрального начал, историческая преемственность, сословнокорпоративные связи, местное самоуправление являются средствами своеобразной «консервативной революции», предполагающей органичное соединение идей консерватизма и радикализма. Разумеется, в этом противоречивом единстве идеи радикализма рассматриваются как второстепенные, им отводится роль средства достижения консервативных идеалов.
Содержание статьи основано на нашем убеждении в том, что на рубеже Х1Х-ХХ столетий в России сложилась такая историческая ситуация, когда особую актуальность получил запрос именно на идеи радикального консерватизма. Этот запрос порождался спецификой этапа модернизации, на котором находилась Россия, и причины его неудач не в последнюю очередь были связаны с тем, что идеи консервативного радикализма не только не реализовывались, но даже отчетливо не формулировались.
Напомним, что второй этап российской модернизации включал в себя отмену крепостного права, телесных наказаний, земскую и судебную, военную реформы. В сфере экономики данный этап сопровождался массовым строительством железных дорог, ростом крупных промышленных предприятий, формированием банковской системы. Его продолжением следует считать и аграрную реформу Столыпина. Реформы этого периода были отмечены очевидными экономическими успехами. В несколько раз увеличился объем промышленной продукции, растущее железнодорожное строительство ликвидировало обособленность регионов и фактически создало единое экономическое пространство. Активно осваивалась такая форма экономической деятельности, как акционерные компании. Земская реформа, базирующаяся на принципах бессословности и выборности, представляла собой серьезный шаг в сторону формирования гражданского общества. Указанный этап сопровождается ростом грамотности населения и подлинным расцветом русской культуры.
Такого рода обстоятельства создавали весомые предпосылки успешности «революции сверху», т.е. консервативных преобразований радикального, революционного характера. Фактор времени и «догоняющий» характер российской модернизации обусловили малоэффективность эволюционных, постепенных преобразований. Не вдаваясь в детальную аргументацию такого утверждения, можно отметить, что исходя из самого исторического развития возможными являлись именно революционные, а не эволюционные изменения, но, к несчастью для России, эти революционные перемены не имели отношения к идеологии консерватизма и обернулись для страны разрушительной катастрофой.
Дело в том, что и лидеры консервативной мысли в России не были готовы к восприятию идей «революции сверху», т.к. безосновательно отвергали любой радикализм, объясняя уже очевидное распространение последнего исключительно религиозными факторами, т.е. рассматривали его как некое подобие опасной ереси. Хотя некоторые из них, в частности К.Н. Леонтьев, весьма близко подошли к осознанию необходимости решительных преобразований, опирающихся на идеологию консерватизма.
Отметим, что К.Н. Леонтьеву принадлежит само понятие «охранительные реформы», впервые использованное им в статье «Панславизм и греки» [2, с. 176-209]. Вообще говоря, он никогда не
выступал против развития как такового, но понимал его совершенно иначе, нежели идеологи либерализма или социализма. Процесс развития, согласно Леонтьеву, есть постепенное восхождение от простого к сложному, поэтому высшей точкой развития является максимальная степень сложности, высшее разнообразие, которое можно лишь силой удержать в рамках единства. Отсюда либеральное и социалистическое («эгалитарное») представление о прогрессе, в сущности, реакционно, т.к. ведет не к высшей сложности, а к всеобщему уравниванию.
Возможных субъектов «охранительных реформ» К.Н. Леонтьев усматривал в лице церкви, монархического государства, военного сословия. В данном отношении Россия имеет перед Западом значительную фору. Во-первых, такие институты сохранены в России в более аутентичной (и потому наделенной мощным творческим потенциалом) форме; во-вторых, идеи либерализма и социализма еще не пустили в России столь глубоких, как на Западе, корней. В этом заключается феноменальность России, своеобразие ее культурно-исторического типа.
При этом не следует удивляться утверждению о свободомыслии ученого: «у К. Леонтьева был необычайно свободный ум, один из самых свободных умов, ничем не связанный, совершенно независимый. В нем было истинное свободомыслие, которое так трудно встретить в русской интеллигентской мысли. Этот “реакционер” был в тысячу раз свободнее всех русских “прогрессистов” и “революционеров”» [1, с. 80]. Н. Бердяев, судя по всему, не знал о распространенных в то время в Европе теориях консервативной революции, и только по этой причине мы не находим у него характеристики Леонтьева как «консервативного революционера». Впрочем, «консервативная утопия» исследователя представляет лишь исторический интерес, поскольку он оказался плохим пророком в отношении своего Отечества, и будущее России развернулось на иных, неведомых ему путях. Вместе с тем если учитывать циклический характер модернизации в России, то попытка Леонтьева осмыслить реформы и контрреформы не в их абстрактной противоположности, а как необходимые моменты культурно-исторического развития сохраняет свою актуальность.
Видимо, причинами личной биографии можно объяснить отторжение от идей «революции сверху» и Л.А. Тихомирова. Его судьба может служить иллюстрацией трагической судьбы и русской революции, и самой России. Будучи вначале одним из самых активных деятелей народовольческого движения, выдающимся идеологом революции, он затем публично отрекся от своих революционных убеждений, напечатал небольшую брошюру «Почему я перестал быть революционером», попросил у царя прощения, вернулся в Россию и стал убежденным защитником монархического строя. Следует уточнить, что Тихомиров входил в тот круг деятелей народничества, где принимались самые важные решения, в том числе и разрабатывались террористические акты. Выступив убежденным монархистом, он занимается абсолютно противоположными вещами. Тихомиров стал редактором самого проправительственного печатного органа и с его страниц пропагандировал государственную охранительную политику. Оказавшись после разгрома «Народной воли» в 1881 г. в эмиграции на Западе, Л.А. Тихомиров разочаровывается в революционной теории. Он видит, что во Франции буржуазная экономика процветает, а революционное движение слабеет. Теория же свидетельствует о противоположном, о том, что усиление капиталистической эксплуатации должно неизбежно вести к обострению революционной борьбы.
Раскаяние Л. Тихомирова начинается с дистанцирования от тактики террора. В ноябре 1888 г., когда он уже хлопочет о помиловании, Тихомиров в первую очередь стремится отделить себя от террористов: «... полиция уверена, что я главный организатор злодейства 1-го марта 81 года. Я же на самом деле в это время уже давно не состоял в Управлении Народной Воли, о готовящемся преступлении знал в общих чертах...» [5, с. 36].
Анализ событий Первой русской революции осуществляется Л.А. Тихомировым именно с таких позиций. Этому анализу он посвятил целый цикл очерков, помимо уже цитированного «Гражданина и пролетария», к этому циклу относятся «Заслуги и ошибки социализма» и «Плоды пролетарской идеи» [6]. В упомянутых работах он уже не в первый раз доказывал гибельность для основ государственного строя реализации на практике пролетарской и социалистической идеи. Оценивая революционные события 1904-1905 гг., он обращал внимание на то, что в действительности пролетарская идея играла
в них лишь формальную роль, тогда как содержание этих событий выражало собой анархическую стихию хаоса и насилия. Объяснение Тихомиров видел в том, что рабочий класс как сословие еще в России не сложился, и поэтому рабочий, еще не ставший гражданином, легко поддается влиянию социалистических идей. Однако в России рабочий близок гражданину, потому что в большинстве своем он - вчерашний крестьянин, еще не порвавший окончательно с частной собственностью. Таким образом, правительственная тактика противостояния революционной стихии должна быть нацелена на изоляцию социалистов и отрыв их от рабочего движения, на гражданина, а не пролетария.
Следует учитывать не только объяснимую в целом популярность радикальных идей на рубеже Х1Х-ХХ столетий в России, но и распространенный негативный образ консерватизма вообще. Отсюда один из самых ярких консерваторов этого времени М.О. Меньшиков немало усиий направляет на «реабилитацию» консерватизма, который для его современников чаще всего оказывался проявлением нездорового ретроградства. «Весь мир - и в том числе Россия - бредит обновлением; самые неподвижные народы точно сорвались с мертвых якорей, и не только образованный слой, всюду неудовлетворенный и тревожный, - даже простонародные слои охвачены страстной жаждой нового и небывалого... Подобно сумасшедшим, культурные народы не замечают некоторых навязчивых идей, между тем они явно развиваются и охватывают чуть ли не весь человеческий род. Отдаленных предков наших не без основания упрекают в консерватизме, почти безумном по своей фанатичности. Однако и теперешнее безоглядочное стремление к новизне смахивает на психоз» [4, с. 83-84]. Иными словами, консерватизм, связанный с недоверием к переменам во что бы то ни стало, является древним традиционным мировоззрением.
М.О. Меньшиков убежден в том, что главная ценность, завещанная нам предками, которую необходимо сохранить в веках, - это империя. Русские - врожденные империалисты, а империя - это олицетворение связи поколений, свидетельство одного из самых больших талантов русской нации - к государственному строительству. Талант этот основан на способности самоотречения от национального эгоизма и подчинения одной общей цели. Имперские идеалы дают русским не только определенные преимущества, но и возлагают на них нелегкие обязанности. Бремя имперской ответственности нести нелегко, и государственные тяготы, падающие на отдельного гражданина в империи, весят гораздо больше, чем в обычном европейском национальном государстве. Но национальное существование может протекать бессознательно, тогда как империя требует осознанного бытия. Империя позволяет видеть дальше и глубже.
Для русских, как и для народов, добровольно разделивших с ними имперское бремя, свобода может быть обретена только в империи. Империя есть русская свобода, вне империи русский всегда будет обречен на рабство и вымирание. Это судьба любого имперского народа. Вместе с тем империя является гарантом справедливости и процветания, законности и правопорядка. «Державы иного, более древнего, более близкого к природе типа, именно монархические, в состоянии гораздо легче, чем “республиканские штаты”, регулировать бедность и богатство, защищая слабое и отставшее большинство подданных от слишком уж прогрессирующих по части кармана» [4, с. 105].
Все эти истины, когда-то прописные для наших предков, жертвовавших многим необходимым ради имперского строительства, к началу ХХ в. были забыты. Империя стала восприниматься как признак неспособности к самостоятельности, а истина состоит в обратном. Это малые и средние государства неспособны к самостоятельности и обречены на то, чтобы большие навязывали им свою волю. Самостоятельность - привилегия сильной и смелой нации. Относительная степень самостоятельности достижима и в рамках национального государства, но безусловной самостоятельности добивается лишь империя. Более того, имперский суверенитет выше национального. Существуют вопросы государственной целесообразности, а также вопросы права нации на самоопределение, и последние нельзя ставить выше первых. Нельзя, помня о свободе других наций, постоянно забывать о свободе своей.
Как видим, идеи консерватизма и радикализма во всех приведенных примерах последовательно разводятся и противопоставляются как несовместимые. В сфере идей создается убеждение, что
консерватизм может быть связан лишь с сохранением существующего порядка вещей, тогда как любые перемены, даже эволюционные, относятся к прерогативе либерализма и социализма. Такое разделение и противопоставление обретает характер непреложного идеологического закона, и лишь иногда мы можем обнаружить фрагментарные прозрения, остро парадоксальные по своей форме, относительно возможности и даже необходимости, например, «правого социализма». Речь идет в первую очередь о К.Н. Леонтьеве, который выдвинул шокировавшую многих его современников формулу: «Царь во главе социалистического движения». В частности, он писал: «Чувство мое пророчит мне, что славянский православный царь возьмет когда-нибудь в руки социалистическое движение (так, как Константин Византийский взял в руки движение религиозное) и с благословения Церкви учредит социалистическую форму жизни на место буржуазно-либеральной» [3, с. 473]. Пророчество не сбылось, но, возможно, вовсе не потому, что действительность от него была далека. Консервативная мысль оказалась не готова к встрече с действительностью, она была не в состоянии принять вызов своей судьбы.
Литература
1. Бердяев Н. Константин Леонтьев // Очерки истории религиозной мысли. Париж, 1926.
2. Леонтьев К.Н. Панславизм и греки // Леонтьев К.Н. Полное собрание сочинений и писем: В 12 т. СПб., 2005. Т. 7. Кн. 1.
3. Леонтьев К.Н. Избранные письма / Сост. Д. Соловьева. СПб., 1993.
4. Меньшиков М.О. Письма к русской нации. М., 1999.
5. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1992.
6. Тихомиров Л.А. Критика демократии. М., 1997.
