CC BY
79
СТРАНИЧКА ГАЗЕТЫ "ДАР"
УДК 821(4).09
РУССКИЕ СЮЖЕТЫ СТЕНДАЛЯ (к годовшине Отечественной войны 1812 года)
Д.В. Харламова
В августе 1812 г. армия Наполеона, оставив полыхающую Москву, начала наступление на Смоленск. Сто восемьдесят тысяч человек, изнуренные болезнями и усталостью, отправлялись на штурм города. В составе армии ехал двадцатидевятилетний интендант Анри Бейль, ныне известный по имени, которое он впоследствии позаимствовал у маленького немецкого городка, - Стендаль*. Что привело этого молодого человека, лелеющего надежды стать писателем, в Россию, страну холодов, самодержавия и крепостного права?
Ко времени начала русской кампании Стендаль уже пять лет числился в рядах Великой армии, не считая двух лет службы, которые он, юноша, вдохновленный переворотом 18 брюмера VIII года Республики (9 ноября 1799 года), провел в должности сублейтенанта шестого драгунского полка. Армия в своей "мирной" ипостаси быстро наскучила ему избытком бюрократических проволочек, невежеством чинуш, под шумок кормившихся из казны, и скудомыслием изрядно потучневших генералов. Потому-то девятнадцатилетний Стендаль, недолго думая, уволился, чтобы без помех продолжить самообразование. Он много читал, философствовал, мечтал испытать страсть, которая расширила бы его духовные горизонты и, к слову сказать, вскоре получил такую возможность.
Избранницей стала Мелани Гильбер - молодая комедиантка. В дневнике от 22 февраля 1805 г. Стендаль бросал вызов воображаемому оппоненту: "Пусть обвинитель даст себе труд помешать моему обожанию этой души великой, возвышенной, с которой меня свел величайший из случаев..." [1, р. 235] Он был полон надежды, когда писал: "Она полюбит меня, и я буду счастлив рядом с душой, столь же нежной, сколь и моя собственная." [1, р. 236]
В 1806 г. он переехал из Парижа в Марсель, куда была приглашена с гастролями труппа Мелани. Однако уже через несколько месяцев влюбленные расстались, и Стендаль, не найдя себе занятия, вернулся в армию, получив должность интенданта по протекции графа Дарю, влиятельного родственника. Положение позволило ему много путешествовать, и пять лет он провел в разъездах и поиске новых страстей.
В 1812 г. Наполеон, некогда объект безоговорочного поклонения Стендаля, одержав известные победы в Европе, затеял поход на Россию. Отказаться от участия в походе для молодого интенданта было делом несложным. Он ясно видел, что устремления его прежнего кумира более уже объясняются личными амбициями, чем здравым смыслом. Позднее в книге "Жизнь Наполеона" Стендаль написал, что Наполеон, желавший, по его собственным словам, стать "владыкой мира", потерпел поражение "не от людей, а от собственной своей гордыни и от кли-
* Город существует и по сей день. Расположен на северо-востоке Германии, в земле Саксония-Ангальт. Население составляет порядка 36 тысяч человек.
Харламова Дарья Владимировна - аспирант кафедры теории и истории мировой литературы Южного федерального университета, 344010, г. Ростов-на-Дону, пер. Университетский, 93, e-mail: [email protected], т. 8(863)2649458.
Daria Kharlamova - post-graduate student of the World Literature Theory and History Department faculty at the Southern Federal University, 93 Universitetskiy Street, Rostov-on-Don, Russia, 344010, e-mail: [email protected], ph. +7(863)2649458.
матических условий" [2]. Но Стендаль не собирался отказываться от нового опыта, не подозревая, каким тяжелым окажется его приобретение. Он направлялся в Россию в качестве "тылового мечтателя" [3], а возвращался в "состоянии моральной смерти", ставшей "неизбежным следствием полугодовой борьбы с отвращением, недугами и опасностью" [1, р. 845]. В письме Феликсу Фору от 24 августа 1812 г Стендаль писал: "В этом океане варварства моя душа не находит отклика ни в чем! Все грубо, грязно, зловонно и в физическом и в нравственном отношении" [4, с. 107-108].
Любопытно, но обвинение в варварстве Стендаль выносил отнюдь не русским, которые в представлении европейцев должны бы расхаживать по густым лесам, обряженные в медвежьи шкуры, а своим цивилизованным соотечественникам. В письме сестре Полине и графине Беньо от 20 ноября 1812 г. он признавался: "Я окружен глупцами, которые выводят меня из себя. По зрелом размышлении я решил, что в последний раз удаляюсь от цели - la mia cara Italia" (итал., Моя дорогая Италия - Д.Х.) [4, с. 133]. Стендалю, тонкому мечтателю, грезившему музыкой, театром, итальянской живописью, косность и рутинерство старых вояк опостылели еще в Польше, а от вида их болезней - при своих-то собственных - и вовсе делалось скверно. Предполагалось, что он придерживается стороны французов, но его отвращение к нелепостям поведения французских генералов было столь велико, что не оставляло в нем места для патриотических чувств.
Посреди всеобщей пошлости душа Стендаля находила недолгие утешения в книгах, которые он подбирал в дворянских домах, разграбленных его соплеменниками.
Будучи в Москве, он писал: «Я пошел посмотреть на пожар и час-другой просидел у Жуэн-виля. Я полюбовался влекущей к неге обстановкой его дома [...] Я прочел там несколько строк английского перевода "Виргинии" и среди окружающей нас грубости немного приобщился к духовной жизни» [4, с. 112]. В другом доме он «присвоил себе том Вольтера, тот, который называется "Фацеции"» [4, с. 115]. Похоже, только Стендаль и был способен думать о Вольтере в разгар войны. В письме графине Пьер Дарю, написанном 9 ноября 1812 г. в Смоленске, он сообщал: "Так как мы были атакованы в тот вечер огромной ордой пеших людей, то перед нами, по-видимому, было четыре или пять тысяч русских, частью регулярных войск, частью восставших крестьян. Нас окружили, и отступать было так же опасно, как и идти вперед"; и несколькими строчками ниже: "У меня был томик г-жи дю Деффан, который я прочел почти весь" [4, с. 129].
Он приходил в восторг от грандиозной панорамы Москвы, охваченной огнем, но искренне жалел о гибнущем великолепии московских дворцов: "Наконец мы прибыли на бивуак; расположились напротив города. Нам очень хорошо была видна огромная пирамида из роялей и диванов Москвы, которая дала бы нам столько радости, если бы не мания поджигательства" [4, с. 116].
"Очаровательный город, один из прекраснейших храмов наслаждения" [4, с. 134] не смог оставить его равнодушным. В письме к сестре Полине и графине Беньо от 20 ноября 1812 г. он с упоением описывал убранства виденных им дворцов: "Там были лепные украшения самых свежих тонов, лучшая английская мебель, изящнейшие псише, прелестные кровати, диваны тысячи оригинальных фасонов. В каждой комнате можно было расположиться четырьмя или пятью различными способами и всегда удобно, все было продумано; величайший комфорт соединялся здесь с самым тонким изяществом" [4, с. 134]. Тысяча человек, получавшие годовой доход в размере бюджета небольшого французского города, при деспотическом правительстве имели только одну отраду - наслаждение [4, с. 134]. Как писала Жермена де Сталь, совершавшая путешествие по России как раз во время наполеоновской кампании, "этой стране свойственно сочетание самых тяжких лишений и самых изысканных удовольствий <.. .> Если поэзия роскоши оказывается недоступной [русским вельможам], они пьют мед, спят на голом полу и разъезжают день и ночь в открытой повозке, не сожалея о роскоши, к которой они, кажется, столь привычны" [5]. Ю.М. Лотман, уделивший этому эпизоду внимание в книге "Сотворение Карамзина", пишет, что, с точки зрения г-жи де Сталь, французы «были заражены рационализмом и скепсисом, испорчены логикой Кондильяка и "бездушием" Гельвеция"» [6]. Тем более удивительным для французских путешественников стала поездка в Россию, где они с радостью первооткрывателей постигали исключительную самобытность русского народа.
В связи с этим весьма странной Стендалю показалась тенденция подражания Европе, распространенная среди русской аристократии. Много позже он утрирует эту особенность
в "Красном и черном", создав запоминающийся карикатурный образ князя Коразова, русского денди, пребывающего в совершенном восторге от того, что он обучает светской науке представителя нации, у которой сам же эту науку и почерпнул. "Русские копируют французские нравы, но всегда с опозданием в полвека." [7].
Всего Стендаль провел в России полгода: с августа по декабрь 1812 г. Он не принимал участия в сражениях, но его интендантство никак нельзя было назвать спокойным. Тем не менее, Стендаль был далек от того, чтобы жалеть о приезде в Россию, поскольку здесь он, помимо прочего, получил возможность "хладнокровно судить о войне и о тех, кого [во Франции] называют героями" [1, р. 828]. Кроме того, он был изумлен мощью русского духа. "Исход жителей из Смоленска, Гжатска и Москвы, которую в течение двух суток покинуло все население, представляет собою самое удивительное моральное явление в нашем столетии", - писал он впоследствии [8]. "Русский деспотизм, принимаемый крестьянами почти добровольно, совсем не принизил народ духовно", а "душевная жизнь почти достойна страны с конституционным режимом" [8].
Помимо требований служебного долга и любопытства "туриста"* Стендаль, возможно, имел в Москве интерес иного толка: здесь уже четыре года жила Мелания Баркова, в прошлом Мелани Гильбер, французская комедиантка. Расставшись со Стендалем в 1807 г., она получила ангажемент в русский театр и уехала в Петербург, а оттуда в Москву. Особого успеха Мелани не добилась и в 1810 г. вышла замуж за государственного чиновника Николая Александровича Баркова, однако, как отмечает Т.В. Мюллер-Кочеткова, Стендаль, скорее всего, узнал об этом только в Москве** - может быть, от Авроры Бюрсе, директрисы французской труппы, в составе которой в театре на "Prettechestinneka" [1, р. 1523] играла Мелани. Но г-жа Бюрсе, как видно, не умножила его сведений о местонахождении г-жи Барковой.
Стендаль знал, что брак Мелани несчастлив и готов был с радостью принять ее в своем доме в Париже. В письме г-ну Руссу от 15 октября 1812 г. он писал: ".я встретил некоего г-на Огюста Феселя, арфиста, который сообщил мне, что за несколько дней до нашего прибытия она (Мелани - авт.) уехала в Санкт-Петербург, что из-за этого отъезда она почти окончательно поссорилась со своим мужем, что она беременна, что она почти всегда носит зеленый козырек над глазами. Он добавил, что, как ему кажется, у г-жи Барковой едва хватит денег доехать до Франции, что муж ее не блещет ни красотой, ни богатством" [4, с. 122-123].
Ни в России, ни во Франции Стендаль так и не возобновил отношений с Мелани. В феврале 1813 г., вернувшись в Париж, он писал: "Пречистенка неожиданно появляется на горизонте. Но золу не разжигают заново, вот и вся теория" [1, р. 836]. Пречистенка (а затем просто Тинека) - прозвище, которое Стендаль дал Мелани [1, р. 836].
Из России он возвращался одиноким, опустошенным, как будто постаревшим, но прочувствовавшим "такие вещи, какие литератор, ведущий сидячий образ жизни, не угадает и за тысячу лет" [4, с. 127]. Стендаль был частью военной машинерии, с готовностью продемонстрировавшей ему свою неприглядную внутренность. Он удостоился сомнительной чести принять участие в бегстве армии, возглавляемой его прежним кумиром.
В марте 1836 г. Стендаль сделал в дневнике следующую запись: "Россия
Солдаты, вошедшие в Россию
(согласно г-ну де Шамбри) 647 000
Слуги и рабочие [оставлено место]
Лошади 187 000
Пушки 1 372
Quorum pars minima fui" (итал., "Малейшей частицей чего был и я" - Д.Х.) [10]. Собственно говоря, для Стендаля это путешествие стало окончательным отказом от юношеских мечтаний и вместе с тем обогатило его видение бесценным жизненным опытом, нашедшим отражение в творчестве.
* Именно Стендаль ввёл в обиход слово "touriste".
** Судьба Мелани Гильбер, всё-таки вернувшейся во Францию сначала в 1812, а потом, уже окончательно, в 1814 г., подробно описана в статье Т.В. Мюллер-Кочетковой "Мелани - Меланья Петровна (судьба подруги Стендаля)" [9].
Так, Фабрицио, герой "Пармского монастыря", написанного спустя двадцать шесть лет после русской кампании Наполеона, был шокирован "задворками сражения" [11], которые так хорошо знал Стендаль. Военный быт контрастировал с "наивными батальными иллюзиями" [11] Фабрицио, которые когда-то питал сам Стендаль. Сцена сражения при Ватерлоо - одна из самых известных в романе. Ее по достоинству оценил Бальзак, ею восхищался юный Л.Н. Толстой. П.М. Топер заметил: "Новаторство Стендаля заключается в том, что войну он показывает не с позиции полководца одной из сражающихся армий, и не глаз ами ее участника, и не обыкновенным взглядом историка, знающего конечную истину, а через стороннее сознание неопытного человека" [12], коим, в общем-то, Стендаль и являлся. Ему, в сущности, были безразличны далекие дворцовые кабинеты, потому что безумие войны заключается не в упорядоченности идей, а в хаотическом дроблении общей исторической картины на частные эпизоды. Вот тот урок, который Стендаль вынес из участия в кампании и выразил через видение своего героя в "Пармском монастыре".
Эти неутешительные выводы, впрочем, никак не повлияли на его дальнейшие отношения с Россией. Интерес Стендаля к далекой "северной" стране не ослабевал на протяжении многих лет. Он вел переписку с представителями русской аристократии, в частности, с Петром Андреевичем Вяземским и Александром Ивановичем Тургеневым, которые немало способствовали зарождению интереса к творчеству Стендаля в России. Вяземский, располагая влиянием в русской прессе, сообщал о "новинках" европейской литературы. Кроме того, он состоял в дружбе с многими видными людьми столетия, среди которых был и А. С. Пушкин, писавший в 1831 г. г-же Е.М. Хитровой: «Покорнейше прошу прислать мне второй том "Красного и черного". Я от него в восторге» [13].
Огромная заслуга в разработке данной темы принадлежит А.К. Виноградову, посвятившему жизни Стендаля некоторые художественные произведения [14], и Т.В. Мюллер-Кочетко-вой, которая в своих исследованиях уделила особое внимание отношениям Стендаля с русскими современниками [15].
В 1826 г. героиней его первого романа становится Арманс Зоилова, дочь французской придворной дамы и русского военного, выходца одного из знатнейших русских семейств. Ар-манс - бедная девушка, выписанная французской родственницей из "глухого русского городка". Стендаль выделяет ее из французского общества, утверждая, что в красоте ее сочетались черты, выражающие "в высшей степени простоту и преданность, которой более не сыскать у слишком цивилизованных народов" [16, р. 8]. Она обладает редким умом, твердой волей, достойной "сурового климата, в котором провела свое детство" [15, р. 85], и роднящей ее с тремя дядюшками, офицерами русской армии, покончивших с собой во время политических беспорядков 1825 г.
Есть основание предполагать, что Стендаль, создавая образ Арманс, руководствовался не только личным опытом, но развивал известный литературный мотив. Один из героев романа Ж.-Ж. Руссо "Юлия, или Новая Элоиза", которым Стендаль зачитывался в юности, происходит из России. Это г-н де Вольмар, благороднейший человек, чья нравственная жизнь поистине безупречна. Он, подобно дядюшкам Арманс, также имеет непосредственное отношение к политическим событиям. "Отправившись на родину, дабы привести в порядок свои дела, он оказался участником недавнего переворота, потерял состояние и избежал изгнания в Сибирь лишь благодаря счастливому случаю" [17]. Таким образом, Стендаль был расположен увидеть в представителях русской национальности благородство, смирение, сильный характер.
Позже, уже после событий 1812 г., он всерьез обдумывал возможность вернуться в Россию - в качестве преподавателя эстетики. В 1816 г. он едва не посвятил "Историю живописи в Италии" главнокомандующему армией, против которой воевал в ходе наполеоновской кампании, "человеку кроткому и любезному" [2, с. 137], - Александру I.
ЛИТЕРАТУРА
1. Stendhal. Oeuvres intimes. V. 1. Edition établie par V. del Litto. Bibliothèque de la Pléiade. Paris: Gallimard, 1981. 1638 р.
2. Стендаль. Жизнь Наполеона. Воспоминания о Наполеоне // Собр. соч.: В 15 т. Т. 11. М.: Правда, 1959. 432 с. С. 136.
3. Цвейг С. Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой: Пер. с нем. М.: Республика, 1992. 368 с. С. 146.
4. Стендаль. Письма / Собр. соч. В 15 т. Т. 15. М.: Правда, 1959. 368 с.
5. Staël de, G. Dix années d'exil. Fragmens d'un ouvrage inédit, composé dans les années 1810 à 1813. Bruxelles: Auguste Wahlen et compagnie, 1821. 270 р. P. 200-201.
6. Лотман Ю.М. Карамзин. Сотворение Карамзина. Статьи и исследования 1957-1990. Заметки и рецензии / Вст. ст. Б.Ф. Егоров. СПб.: Искусство-СПБ, 1997. 832 с. С. 17.
7. Stendhal. Le Rouge et le Noir. Paris: Pocket Classiques, 1998. 614 р. P. 444.
8. Стендаль. История живописи в Италии // Собрание сочинений. В 15 т. Т. 6. М.: Правда, 1959. 560 с. С. 225.
9. Мюллер-Кочеткова Т.В. Мелани - Меланья Петровна (судьба подруги Стендаля) // Стендаль. Встречи с прошлым и настоящим. Рига: Лиесма. 1989. 264 с. С. 149-167.
10. Stendhal. Oeuvres intimes. V. 2. Edition établie par V. del Litto. Bibliothèque de la Pléiade. Paris: Gallimard, 1981. 1718 р. P. 277.
11. Реизов Б.Г. Стендаль. Художественное творчество. Л.: Худож. лит., 1978. С. 366. 408 с.
12. Топер П.М. Ради жизни на земле: Литература и война: Традиции. Решения. Герои. М.: Советский писатель, 1985. 654 с. С. 27.
13. Пушкин А.С. Переписка: 1828-1931 // Полн. собр. соч.: В 16 т. Т. 14. М.: Изд-во Академии Наук СССР, 1941. 548 с. С. 426.
14. Виноградов А.К. Потерянная перчатка: Стендаль в Москве. Л.: Изд-во писателей, 1931; Он же. Три цвета времени. М.: Худож. лит., 1979. 622 с.
15. Мюллер-Кочеткова Т. В. Стендаль. Встречи с прошлым и настоящим. Рига: Лиесма, 1989. 264 с.
16. Stendhal. Armance ou quelques scènes d'un salon de Paris en 1827. Paris: GF Flammarion, 1994. 308 р. P. 87.
17. Руссо Ж.-Ж. Юлия, или Новая Элоиза. М.: Худож. лит., 1968. 774 с. С. 320.
13 сентября 2011 г.
