CC BY
122
УДК 821.161.1 (091)"18".27
Л.Н. САРБАШ
РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ XIX ВЕКА О РЕЛИГИОЗНО-ХРИСТИАНСКИХ ВЕРОВАНИЯХ ПОВОЛЖСКИХ НАРОДОВ: НИКОЛАЙ ЧУДОТВОРЕЦ КАК «РУССКИЙ БОГ»*
Ключевые слова: русские писатели, поволжские народы, религиозно-христианские верования, Николай Чудотворец, «Русский Бог».
На материале художественно-публицистического творчества А.И. Герцена, Н.С. Лескова, П.И. Мельникова-Печерского, В.Г. Короленко, Н.Д. Телешова, Вас.Ив. Немировича-Данченко проанализированы религиозно-христианские верования поволжских крещеных народов - почитание Николая Чудотворца как «Русского Бога».
L.N. SARBASH THE RUSSIAN WRITERS OF THE XIX CENTURY OF THE CHRISTIAN RELIGIOUS BELIEFS OF THE PEOPLES OF THE VOLGA REGION:
ST. NICHOLAY CHUDOTVORETS AS «THE RUSSIAN GOD»
Key words: Russian writers, the people of the Volga Region, Christian religious beliefs,
St. Nicholay Chudotvorets «The Russian God».
On the material of artistic and journalistic works of A.I. Herzen, N.S. Leskov, P.I. Mel-nikov-Pechorskiy, V.G. Korolenko, N.D. Teleshov, Vas.Iv. Nemirovich-Danchenko we analyzed the religious and Christian beliefs of the baptized people of the Volga Region -the veneration of St. Nicholay Chudotvorets as «The Russian God».
Русские писатели и публицисты XIX в. обращаются к изображению жизни нерусских российских народов. Русская литература в сферу своего культурнохудожественного внимания «включает» инонациональное бытие, создавая представление о «народах разноязычных», составляющих огромный космос российской жизни. В изображении возникает не только внешний этнографический пласт, но и глубинный этнологический уровень: народные религиозномифологические верования и теогонические представления. Г.В. Карпунов справедливо усматривает в художественном произведении большой культурологический контекст: «Являясь неотъемлемым элементом культуры, литература отражает процессы, протекающие в других ее сферах (обряды и обычаи, прикладное искусство, костюм и т.д.)» [6. С. 261].
В религиозно-христианских верованиях крещеных поволжских народов писатели отмечают особое почитание Николая Святителя как доброго и всемогущего «Русского Бога».
Известно, что Николай Чудотворец занимает исключительное место в русском религиозном сознании: это наиболее чтимый святой, «почитание которого приближается к почитанию Богородицы и даже самого Христа» [24. С. 6]. Русские молились ему во всех трудных обстоятельствах жизни: в народном сознании Николай Чудотворец имел дар избавлять людей от смертельной опасности, был заступником в мужицких бедах, что нашло широкое отражение в фольклоре - в пословицах и поговорках: «Попроси Николу, а он скажет Спасу», «Благому Чудотворцу два праздника в году, а Касьяну немилостивому один в четыре года», «Нет на нас поборника супротив Николы», «Что криво и слепо, то Николе свету» и другие. День Святого Николая нашел отражение в сельскохозяйственном быту: крестьяне связывали с ним наблюдения над природой, земледелием: «Подошел бы Николин день, будет зима на санках», «Иней на Николе - к урожаю», «Сколько Никола Зимний даст снега, столько Никола Вешний даст травы». На зимних торгах с Николы устанавливались прочные цены на продукцию, что «отозвалось» в народных поговорках - «Никольский торг всему указ» («Цены на хлеб строит Николин торг»).
* Исследование выполнено при поддержке РГНФ (проект № 12-14-21004а/В).
Русские жили в тесном межэтническом соседстве, и это особое почитание Николая Угодника перешло и к нерусским. Б.А. Успенский высказывает предположение, что словосочетание «русский бог» первоначально возникло в инородческой среде и связывалось именно с Николаем Чудотворцем как покровителем русских людей. В дальнейшем оно было усвоено русскими; «... в процессе этого усвоения данное выражение приобрело более широкий смысл» - «Русский бог» [24. С. 12].
К Николаю Чудотворцу ходили на поклонение чуваши, как крещеные, так и некрещеные, о чем достаточно много писали чувашские священнослужители, часто на страницах «Казанских епархиальных ведомостей». Священник С. Ефремов в небольшой заметке «О язычниках Цивильского уезда» пишет: «Иконы они считали божеством и называли угловым Богом (Кетесри Тура). К чтимым местным иконам язычники ходили и ходят. Во время болезней и несчастий они прибегали и ныне прибегают с молитвою к Св. Николаю Чудотворцу и ходят в село Ишаки, где хранится чудотворная икона его. Святителя Николая чуваши называют "Микол-Тура" (Николай-Бог). Перед иконою язычники делают земные и поясные поклоны, но только без крестного знамения, ставят свечки» [5. С. 712]. Чувашский священник Г. Спиридонов в заметке «Суеверное представление чуваш об иконе св. Николая Чудотворца, находящегося в церкви села Ишак» уточняет понимание чувашами-язычниками Святого Николая: хождение в Ишаки не имеет ничего общего с обычаем паломничества по святым местам и совершается по мотивам, «имеющим в основе предания языческой старины» [20. С. 1149]. В представлении чуваша Николай Чудотворец предстает Богом (Никола Тура, Ишак тура), который насылает всевозможные болезни на непосещающих церковь: «В силу такого ложного представления, сложившегося у чуваш под влиянием языческой старины, каждый чувашенин считает прямой обязанностью хоть однажды в год непременно посетить церковь села Ишак» [20. С. 1149]. Протоиерей А. Протопопов, давая краткое описание суеверий чувашей, отмечает их нетвердость в христианской вере: во время болезни они приносят жертву Киремети; если же больной не выздоровеет, то йомся советует ехать кому-нибудь из родных в Казанскую губернию, в село Ишаки, молиться Чудотворцу Николаю [16. С. 15].
Исследователи материальной культуры и религиозных верований чувашей отмечали и процесс отождествления языческих божеств с православными. В.П. Вишневский в работе «О религиозных поверьях чуваш» отмечает, что оставившие язычество чуваши «признают 12 благих существ, подчиненных Миродер-жателю потому, что у Спасителя было 12 Апостолов. Что у них Пюлюхсь есть то же, что у христиан Михаил Архангел; Мун-ира - Ангел-хранитель; Пигамбор - Ге-оргий-Победоносец... Херле сирь - Николай-Угодник, около весеннего дня памяти коего оканчивается весенний посев и начинает расти озимой» [2. С. 24]. В.А. Сбоев в «Заметках о чувашах» также пишет, что от «ознакомления» с христианскими верованиями многие языческие божества получили другое значение: «.в молитвах, обращенных к херле-сирь-керемети, Чуваши упоминали имя Ни-колы-Торы, т.е. Николая Чудотворца. Никто не мог объяснить мне, как и почему в эти именно молитвы включено имя христианского святителя» [19. С. 87].
Русский историк, ученый-этнограф, профессор Казанского университета В.А. Сбоев в работе «Заметки о чувашах. Исследования об инородцах Казанской губернии» выступает как серьезный исследователь материальной и духовной культуры чувашей, особенно мифологии и «древней религии», но одновременно предстает и как литератор. Научный труд предпринят в свободной увлекательной форме писем-обращений к редактору «Казанских губернских ведомостей».
Некоторые этнологические наблюдения представляют сюжетно законченные эпизоды и являются художественными рассказами. Характеризуя злое
божество чувашей Кереметь, Сбоев излагает легенду о его происхождении, а при определении «самого свирепого и самого грозного божества», Хаяр-Керемети, приводит конкретный случай, который является самостоятельным художественно рассказанным эпизодом с образом рассказчика, ямщика Няго-ся, вобура Казюка и даже Хаяр-Керемети. Ямщик Нягось был во время заклинания Казюка рядом с Кереметью и, как он считает, подвергся воздействию разъяренного бога: им завладела лихорадка. Будучи еще недавно «здоровым, как бык», Нягось оказался еле жив, о чем говорит сестра рассказчика. Да и сам он видит в церкви ямщика со следами «тяжкой, изнурительной болезни». Нягось, чтобы выздороветь, принес в жертву Керемети быка. Однако языческого жертвоприношения герою уже недостаточно, и он приходит в церковь, чтобы поставить свечку иконе - «кюдесра-Тора». По замечанию рассказчика, «это обыкновенно был Спаситель или Николай Чудотворец» [19. С. 91].
В. Сбоев отмечает в мировосприятии чуваша соединение древнего языческого с христианским, двоеверие героя. Чувашский писатель XIX в. М.Ф. Федоров пишет о том же, что и В.А. Сбоев: именем «Хирлэ сьыр Киреметь» чуваши Бичуринского прихода называют часовню - кирпичный столбик с иконой Святителя Николая» [23. С. 650]. В. Сбоев, правда, отмечает, что современные чувашские йомси уже не требуют жертвоприношения, а советуют «ищущим их помощи» либо сходить в село Ишаки, «для поклонения тамошней чудотворной иконе Святителя Николая, либо поставить Спасителю известного достоинства свечу в приходской церкви» [19. С. 42]. При совершении обряда «Тора тыражын чуклес» («моление об урожае и за новый урожай») после перечисления всех языческих богов и киреметей, как отмечает В. Сбоев, молящиеся обращались к иконе и русским богам, в числе которых непременно был Николай Чудотворец: «Тора Никола! Сирлах, анбраг (Бог Николай! Спаси и помилуй)» [19. С. 43]. При этом В. Сбоев замечает, что сейчас чуваши «чуклеют» уже не по-старинному, поэтому Николай не называется Богом, а является святым.
Многие русские писатели XIX в. отмечали эту приверженность чувашей именно к Николаю Чудотворцу. В «Очарованном страннике» Н.С. Лескова в аспекте веры значима встреча Ивана Флягина в степи с чувашем, который говорит о почитании Христа, Богородицы и Николая Чудотворца. Н. Лесков лексически выделяет нерусского персонажа: чуваш называет Николая Святителя «Николач-бок». Правда, чуваш оговаривается, что Николаю зимнему он не кланяется, а летнему дает двугривенный, чтоб «хорошенько коровок берег» (два праздника Николая Святителя, в мае и декабре. - Л.С.). Иван Флягин одобряет чуваша за уважение именно «русского» Николая Чудотворца, для него русский - синоним православного мира. Собеседник Флягина обмолвился, что на одного бога не надеется и жертвует бычка Керемети. Чуваш упоминает свирепое языческое божество старой веры, которое насылает на людей самые разнообразные беды и несчастья. Для православно ориентированного героя это возмутительно: чуваш не надеется на истинного бога, как считает Флягин, дает ему только двугривенный, а некрещеному, «поганому» жертвует целого бычка [10. С. 263]. Н.С. Лесков через мировосприятие героя, русского Ивана Флягина, отмечает синкретичную религиозность чуваша.
Герой повести Н.Д. Телешова «Сухая беда», чуваш Максимка, в драматический момент своей жизни пытается найти заступничество у «русского бога»: он идет в церковь, в которой был всего один раз, и, не зная молитвы, повторяет только слова «Микола-бог! Микола-бог!» [21. С. 248]. В идейно-образной системе произведения значимое место занимает символический сон героя, который выполняет функцию предвидения: видение высокого старика, всего в «белом, с белой бородой». Появившийся во сне образ предвещает надвигающееся несчастье и предостерегает от него, как это уже случалось раньше.
Этот белобородый старик являлся во сне Максимки: мальчишкой он собирался с товарищами на Волгу, но старец пригрозил - Максимка со страху остался дома, а много рыбаков в тот день утонуло. Герой воспринимает сон как знак, предостережение и пытается понять, какая «гроза» собирается над ним, как предотвратить надвигающуюся беду. Максимка оказывается в состоянии ужаса, страха и после появления старца, и находясь в церкви. Возможно, герою во сне является самое главное божество старой чувашской веры, творец всего сущего на земле - Тора, который, «по представлению чувашей, ...имеет облик седоволосого старика с бородой и посохом в руках» [18. С. 24]. В повести повторяется характерная деталь: Максимка видит во сне «строгие глаза» чувашского языческого бога, а в церкви - «строгие глаза» христианского Николая Чудотворца. Максимка готов убить Курганова, из-за которого Феню увели в полицейский участок, но он связан нравственно - христианским обещанием перед «Миколой-богом»: поклялся Фене перед иконой, что не тронет Афанасия Львовича.
Вас.Ив. Немирович-Данченко в цикле «Великая река. Картины из жизни и природы на Волге», описывая поволжские города, отмечает, что в Троицком монастыре Чебоксар есть «мировой судья» в виде иконы: «чебоксарцы, черемисы и чуваши» приходят к образу Николая Чудотворца «судиться», приводят к ней ответчика и заставляют «приложиться к образу» вместо заведения судебного разбирательства [15. С. 50]. Существовал русский народный обычай приносить клятву перед образом Святителя Николая. «Характерен. обычай брать Николу в поручители, клясться именем святого перед иконой, - пишет Б. Успенский. - Этот обычай находит отражение как в книжных источниках русского происхождения (таких, как "Чудо святого Николы о половчине"), так и в фольклоре.» [24. С. 12].
П.В. Денисов в книге «Религиозные верования чуваш» отмечает приверженность чувашей к православному Николаю Чудотворцу, принявшему на себя «полномочия» как христианского, так и языческого бога: «Унаследовав многие элементы и функции всевозможных как добрых, так и злых божеств чувашских верований, Николай-чудотворец в своей новой роли универсального христианско-языческого бога почитался крестьянами даже выше мифического Христа. Ему, а не Христу предназначалась основная часть жертвоприношений крещеных чувашей. В их религиозных представлениях "Микул Тура", заняв одно из центральных мест, превратился в покровителя земледелия, подателя урожая, хозяйственного личного благополучия крестьян» [4. С. 280].
Чувашский писатель XIX в. М.Ф. Федоров в поэме «Арсюри» отмечает эту характерную особенность чувашей поклоняться именно Николаю Чудотворцу: бедняк Хведер зовет с собой в лес за дровами Мигулу, но тот отговаривается, ссылаясь на болезнь жены:
«Звал в товарищи Мигулу,
Тот в Ишаки ехать вздумал:
В лес мне ехать недосуг,
Одолел жену недуг.
Отправляться надо к Торе,
К Чудотворному Николе» [22. С. 8].
Также М. Федоров в сочинении «Предания чуваш Бичуринского прихода, Чебоксарского уезда, и способы лечения у них болезней» говорит о значимости Николая Святителя в лечении больного. Когда кто-нибудь в доме заболевает, то обращаются не только к чувашской Киремети (рассказывает, как с помощью йомси отец лечил его у родника в лесу), но и к Николаю Угоднику. В просьбе к христианскому богу причудливо соединяются языческие элементы с православными: «.вымыв в холодной воде медную копейку и завернув в беленькую тряпичку, кладут ее на полку. После этого наблюдают, если в избе затрещит доска, на которой лежит медная копейка, или что-нибудь подобное случится, то
значит Николай Угодник требует в Ишаки на богомолье» [23. С. 651]. Причем писатель отмечает, что чуваши часто не прочь обмануть бога: чтобы не ездить самому в церковь, деньги подкидывают другому. Писавшие о чувашских суевериях отмечали, что даже самый нуждающийся чуваш не поднимет и не возьмет никакой оставленной монеты, так как с нею передается чужая болезнь.
Однако не только чуваши почитали Николая Чудотворца. П. Рычков в «Топографии Оренбургской» пишет, что мордва и черемисы поклоняются Николаю Угоднику: «Оба сии народа Николая Чудотворца почитают, и у мордвы образ его во всяком почти доме поставляется, да и свечи, тако ж и воск, в церкви дают, с тем, чтоб пред образом его были поставлены.. Николаю же Чудотворцу молятся сими словами: "Тряктон вактон", потом прилагают сии слова: "Николай Милостивый" и просят, кому что надобно, например здоровья, скота, лошадей, овец, свиней, пчел и прочее» [17. С. 97].
А.И. Герцен в мемуарной эпопее «Былое и думы» отмечает почитание «русского бога» вотяками, описывая главный летний праздник в Вятской губернии - чествование иконы Николая Хлыновского: «За сутки отправляется икона на богатом дощанике по реке, с нею архиерей и все духовенство в полном облачении. Сотни всякого рода лодок, дощаников, комяг, наполненных крестьянами и крестьянками, вотяками, мещанами, пестро двигаются за плывущим образом. И впереди всех губернаторская расшива, покрытая красным сукном. Дикое зрелище это очень недурно. Десятки тысяч народа из близких и дальних уездов ждут образа на Великой реке. Все это кочует шумными толпами около небольшой деревни, и, что всего страннее, толпы некрещеных вотяков и черемис, даже татар, приходят помолиться иконе» [3. Т. 8.
С. 291-292; курсив наш. - Л.С.]1. Николай Чудотворец почитался, как отмечает писатель, и некрещеными инородцами.
В очерке «Икона Николая Чудотворца», напечатанном в «Прибавлениях» к «Вятским губернским ведомостям» от 19 ноября 1838 г., Герцен пишет об особом почитании этой иконы русскими, которых она спасала в трагические моменты истории, и отмечает также пристрастие нерусских поволжских народов к святителю Николаю: «В числе молельщиков можно. встретить и татар некрещеных, и вотяков, столь упорных в своем язычестве. Все верят в чудотворную силу иконы, все молятся святому Николе, и торжество сделалось торжеством национальным, национальною необходимостию. Между тем другие толпы покрывают оба берега реки, которых не видать под плотною массою народа. Масса эта провожает икону глазами и потом спешит сухим путем или водою на Великую реку, где иной год собирается до 100 000 человек» [3. Т. 30. Кн. 2. С. 606]. Писатель замечает, что редко можно встретить «духовное торжество» великолепнее этого «Великорецкого хода». А.И. Герцен и сам был непосредственным свидетелем этого религиозно-народного праздника в Вятской губернии. В письме к Н.А. Захарьиной от 24 мая 1836 г. он делится своими впечатлениями, отмечая в празднике сакральное значение: «Торжественность этого национального праздника удивительна. Я приехал туда ночью, часа в два, но толпы народа уже не спали; везде шум, крик; толпы нищих, уродов, толпы черемис, вотяков, чувашей...» [3. Т. 21. С. 80].
А.И. Герцен в «Былом и думах» передает один момент в праздновании Николая Чудотворца при губернаторе Тюфяеве, который, дабы угодить наследнику, приезжающему в Вятку, решил перенести праздник на несколько дней раньше, на что было получено даже согласие архиерея: «Что за беда, кажется, если Николай-гость тремя днями раньше придет к хозяину?» [3. Т. 8. С. 292]. Об этом губернатор сообщил даже государю, желая высказать свое усердие в
1 Далее Герцен цитируется по этому изданию с указанием тома и страницы.
приеме наследника, на что государь «взбесился» и сказал министру внутренних дел: «Губернатор и архиерей дураки, оставить праздник как был». Далее писатель иронически замечает: «Министр намылил голову губернатору, синод - архиерею, и Николай-гость остался при своих привычках» [3. Т. 8. С. 293].
Об иконе Николая Хлыновского писал П.Н. Луппов в исследовании «Христианство у вотяков со времен первых исторических известий о них до XIX века»: он отмечал поклонение вотяков иконе Николая Чудотворца, якобы подаренной им самой императрицей Екатериной II: «На праздник, по случаю принесения иконы, в настоящее время вотяки стекаются в село даже из отдаленных мест» [12. С. 257]. Николай Чудотворец, считают вотяки, хотя и умер, но чудесно является каждый год из «Великой Реки». В сноске автором дается необходимое пояснение: «Великая Река - село Вятской губ., в котором явилась в XIV в. икона Николая Чудотворца. В настоящее время в это село ежегодно 21 мая, когда сюда приносится из Вятки явленная икона, стекается масса богомольцев» [12. С. 257]. А.И. Герцен в «Былом и думах» передает связанное с Великой Рекой предание: икона из этого села была перенесена в Хлынов (Вятку), но вернулась на свое прежнее место. В связи с этим дан был обет: если образ останется в Вятке, ежегодно носить его «торжественным ходом» на Великую реку, что и происходит.
A.И. Герцен отмечает в «Былом и думах» «чисто языческий вид» праздника, описывая жертвоприношение святому Николаю Хлыновскому: за монастырской стеной вотяки и русские закалывают баранов и телят, «иеромонах читает молитвы, благословляет и святит мясо». Принесение в жертву животных приходит в православие, скорее всего, от языческих обрядов инородцев. А.А. Коринфский в сочинении «Народная Русь» фиксирует эти языческие элементы в православном празднике. После обедни выбиралось и покупалось всем миром одно животное, за которое уплачивались хозяину «с каждой души деньги». Животное закалывалось, мясо варилось в общем котле, раздавалось присутствующим за плату, которая отдавалась церкви. А.А. Коринфский, правда, замечает, что этот обычай в целом исчез, но в Вологодской губернии, где русские тесно соседствуют с зырянами, его можно было наблюдать еще недавно «во всех подробностях». В Калужской же губернии и в настоящее время, на Ильин день, как замечает автор «Народной Руси», пригоняют к церкви молодых барашков и закалывают их [8. С. 201].
В борьбе за распространение христианства среди поволжских народов духовенство искореняло язычество и внедряло православные обряды. С этой целью «христианское» порой приспосабливалось к «языческому», к прежним старым обычаям. В начале XIX в. пересматривались методы внедрения православия. А. Можаровский в «Изложении хода миссионерского дела по просвещению казанских инородцев с 1552 по 1862 гг.» приводит письмо казанского архиепископа Филарета от 10 июля 1829 г. к преосвященному Вятскому Кириллу, в котором священнослужитель размышляет о средствах эффективного приобщения крещеных язычников к церкви: «Прошу Вас, владыка святой, сообщите Ваши мысли - не удобнее ли будет достигнуть цели обращения язы-чествующих крещеных теми же средствами, какие православная церковь употребляла при обращении и наших предков русских?.. Я поручил священникам так действовать, чтобы вместо их суеверных жертвоприношений, стараться всевозможно приучать их к святым церкви нашей обрядам - даже так, чтоб не изменять где можно ни времени, ни места для священнослужений -например: они при начале сеяния приносят жертвы, почему ж и священнику не отслужить молебна со святыми иконами на открытом поле» [14. С. 183].
B.Г. Короленко в статье «Мултанское жертвоприношение», анализируя вотскую мифологию, отмечает в ней религиозный синкретизм - причудливое соединение языческих верований с христианскими. Посещая родовой шалаш
вотяков, который оказался большим амбаром, писатель увидел на полке му-дор (образ) - икону Николая Чудотворца [8. С. 365]. В.О. Ключевский в работе «Этнографические следствия русской колонизации Верхнего Поволжья.» пишет о том, что христианство не вырывало с корнем языческих поверий: «Народные христианские верования, не вытесняя языческих, строились над ними, образуя верхний слой религиозных представлений, ложившихся на языческую основу» [7. С. 52].Это утверждение историка совпадает с многочисленными художественными наблюдениями русских писателей XIX в.
П.И. Мельников-Печерский в «Очерках мордвы» обращается к народной мордовской теогонии. При этом писатель отмечает характерный для крещеной мордвы процесс, когда языческие божества отождествлялись с христианскими: «Как славяне, приняв христианство, приурочили своего громовержца Перуна к Илье пророку, а Волоса, скотьего бога, к св. Власию и т.д., так точно и Мордва приурочила свои божества к христианским святым.» [13. С. 442]. Особо же почитаемым является «русский» святой Николай Чудотворец, называемый Никола-Пас «у эрдзядов и терюхан» и «Николазарова» - у мокшан. П.И. Мельников пишет, что в Николае Чудотворце нашли свое воплощение прежние мордовские боги: «Известно, что православная церковь празднует память Николая Чудотворца 9-го мая и 6-го декабря. В эти самые дни и Мордва празднует Никола -Пасу, совершая особые жертвоприношения. Она отождествляет Николая Чудотворца с двумя древними своими Пасами: весною с Мастыр-пасом, богом, дающим земле силу растительности, а зимой с Назаром-пасой, богом зимы, ночи и луны. Таких отождествлений мордовских божеств с православными святыми много. Начало таких отождествлений относится к временам стародавним» [13. С. 442]. Русский писатель также замечает, что Николай Чудотворец сделался предметом почитания не только у мордвы, но и у других инородцев финского племени: чунага, черемис, вотяков, самоедов. При этом Мельников-Печерский делает весьма характерное замечание: «Русского Бога» уважают даже магометане, к нему обращаются люди «татарского племени».
В этом отношении характерным является небольшой рассказ писателя-краеведа В.С. Лосиевского «Умаливающий медведя башкирец». Лосиевский печатал рассказы и историко-географические очерки, статьи о Башкирии. Зарисовка имеет подзаголовок «Анекдот местного края». В основе рассказа незамысловатое событие: башкир поехал в лес за дровами и неожиданно встретился с медведем, стоявшим в кустах малины. Возникает драматическая ситуация, описанная в юмористической тональности: башкир присел на корточки и стал кланяться медведю, сняв летний малахай. Герой рассказа, упоминая «русского бога», и к животному обращается по-русски: «Пожалуйста, бачка, пусти наша живой! Мы, Николай, русской бог, свечкам ставим», «Пожалуйста, бачка, пусти наша живой и не осироти детей» [11. С. 100]. При этом башкир потихоньку на корточках отодвигается назад, медведь же, замечая это, с ворчанием приближается к нему на столько, на сколько тот отходит от него; если башкир не двигается с места, то и медведь тоже останавливается. Ситуация разрешилась благополучно: прилетевший ворон несколько раз каркнул, мимо стремительно пробежал испуганный заяц, за которым и последовал медведь.
Герою этого рассказа удалось спастись - на другой день башкир едет в русское селение и просит священника поставить свечку Николаю Угоднику. Просьба была уважена. В рассказе В. Лосиевского содержится и объяснение обращения башкира именно к «русскому богу»: тесное межэтническое соседство поволжских народов способствовало тому, что мусульмане, общающиеся с русскими, во время православных праздников слышали о «чудотворениях угодника божия Николая». Поэтому-то в минуту смертельной опасности, надеясь на спасение, башкир и обратился именно к «русскому богу».
В воспоминаниях крестьянина Ярославской губернии А.Я. Артынова упоминается подобная история. Во время поездки в Казань, на постоялом дворе г. Свияжска, Артынов встретил татарина, превозносившего Николу, чем был очень удивлен. Трактирщик рассказал историю о том, что татарин встретился в лесу с медведем. Слышавший о Святителе Николае он стал молиться ему, и был спасен. Мусульманин купил свечу, отдал ее русскому священнику, говоря ему: «Пожалуйста, ставь Микуле; о, ваш Микула велик человек» [1. С. 97].
Мировидение поволжских крещеных народов в изображении русских писателей XIX в. предстает в соединении языческих религиозно-мифологических и христианских верований; при этом отмечается поклонение нерусских Николаю Чудотворцу как «Русскому Богу».
Литература
1. Артынов А. Воспоминания крестьянина села Угодич, Ярославской губернии Ростовского уезда // Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. С предисл. А.А. Титова. М., 1882. Кн. 3. С. 89-164.
2. Вишневский В.П. О религиозных поверьях чуваш. Казань, 1846. 26 с.
3. Герцен А.И. Собр. соч.: в 30 т. М.: Наука, 1954-1965.
4. Денисов П.В. Религиозные верования чуваш. Чебоксары: Изд-во Чуваш. ун-та, 1959. 408 с.
5. Ефремов С. О язычниках Цивильского уезда // Известия Казанской епархии. Казань, 1913. С. 711-714.
6. Карпунов Г.В. Культура мордвы в творчестве писателей русского зарубежья // Регионо-логия, 1999. № 2. С. 261-267.
7. Ключевский В.О. Этнографические следствия русской колонизации Верхнего Поволжья. Влияние природы Верхнего Поволжья на народное хозяйство Великороссии и на племенной характер великоросса. Исторические портреты. М.: Правда, 1990. С. 40-63.
8. Коринфский А.А. Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа. Смоленск: Русич, 1995. 651с.
9. Короленко В.Г. Мултанское жертвоприношение // Короленко В.Г. Собр. соч.: в 10 т. М.: ГИХЛ, 1955. Т. 9. С. 337-392.
10. Лесков Н.С. Очарованный странник // Лесков Н.С. Собр. соч.: в 12 т. М.: Правда, 1989. Т. 2. С. 218-336.
11. Лосиевский В.С. Умаливающий медведя башкирец. Анекдот местного края // Оренбургские ведомости. 1849. № 17. С.99-100.
12. Луппов П. Христианство у вотяков со времен первых исторических известий о них до XIX века. СПб.: Типо-литография М.П. Фроловой, 1899. 333 с.
13. Мельников П.И. (Андрей Печерский) Очерки мордвы // Мельников П.И. Полн. собр. соч. 2-е изд. СПб.: Изд. т-ва А.Ф. Маркс, 1909. Т. 7. 590 с.
14. Можаровский А. Изложение хода миссионерского дела по просвещению казанских инородцев с 1552 по 1867 гг. М., 1880. 261 с.
15. Немирович-Данченко Вас.Ив. Великая река. Картины из жизни и природы на Волге. СПб., 1902. 158 с.
16. Протопопов Александр. Краткое описание суеверий чуваш. М.: В тип. А. Семена, 1845.
24 с.
17. Рычков П. Топография Оренбургской губернии. Уфа: Китап, 1999. 309 с.
18. Салмин А.К. Система верований чувашей. Чебоксары: ЧГИГН, 2004. 207 с.
19. Сбоев В.А. Заметки о чувашах. Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 2004.141 с.
20. Спиридонов Г. Суеверное представление чуваш об иконе св. Николая Чудотворца, находящейся в церкви села Ишак // Известия Казанской епархии. 1909. № 40. С. 1149-1152.
21. Телешов Н.Д. Сухая беда // Телешов Н.Д. Собр. соч.: в 3 т. М.: ГИХЛ, 1956. Т. 2. С. 247-295.
22. Федоров М.Ф. Арсюри. Чебоксары: Чувашгосиздат, 1978. 12 с.
23. Федоров М.Ф. Предания чуваш Бичуринского прихода, Чебоксарского уезда, и способы лечения у них болезней» // Известия по Казанской епархии. 1876. № 21. С. 650-653.
24. Успенский Б.А. Филологические разыскания в области славянских древностей (Реликты язычества в восточнославянском культе Николая Мирликийского). М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. 245 с.
САРБАШ ЛЮДМИЛА НИКОЛАЕВНА - кандидат филологических наук, доцент кафедры русской литературы, Чувашский государственный университет, Россия, Чебоксары ([email protected]).
SARBASH LYUDMILA NIKOLAEVNA - candidate of philological sciences, associate professor of Russian Literature Chair, Chuvash State University, Russia, Cheboksary.
