CC BY
20
DOI: 10.31696/2072-5795-2021-1-05-16
M.R Рыженков
РУССКИЕ ОФИЦЕРЫ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА В АЗИАТСКОЙ ТУРЦИИ В 1830-х ГОДАХ
Ещё в XVIII веке, со времени создания регулярной армии, в военном ведомстве России стала формироваться квартирмей-стерская служба, в задачу которой входили изучение театров военных действий, разработка маршрутов движения войск, составление военно-топографических описаний и карт. В 1763 году весь корпус офицеров-квартирмейстеров получил наименование Генерального штаба.
В отличие от современного значения этот термин обозначал не одно из высших военных учреждений, а как бы род войск. Офицеры Генерального штаба во время войны прикомандировывались к штабам частей и соединений действующей армии для выполнения, в числе прочих, военно-научных работ.
В 1796 году Павел I упразднил Генеральный штаб, учредив вместо него Свиту его императорского величества по квартир-мейстерской части. Характер службы, однако, не изменился от перемены наименования, так как с развитием военного искусства становилась очевидной необходимость научного подхода к планированию боевых операций. Все большее значение придавалось всестороннему изучению театра военных действий, а вместе с этим и квартир-мейстерской службе. В 1827 году был вновь восстановлен Генеральный штаб.
В функции созданной в 1815 году Канцелярии генерал-квартирмейстера Главного штаба входило «собирание всех сведений о земле, где война происходит», и, среди прочего, составление карт и военно-топографических описаний, табелей о «способах и богатстве» края, количестве населения, составление исторических записок о войнах, бывших в данной области.
В деятельности офицеров Генерального штаба на Востоке была своя специфика. Если для Европы XIX века дело сводилось в
основном к изучению вооружённых сил вероятного противника и уточнению топографических данных, то в отношении сопредельных азиатских государств необходимо было начинать с изучения физической географии. Крайне скудными были сведения о народах Востока, их быте, хозяйственной жизни, религии и языках. Таким образом, офицерам Генерального штаба на Востоке приходилось выполнять задачу исследователей-географов, а иногда и первооткрывателей. Постепенно формировалась отрасль военно-научной деятельности, которую можно назвать военным востоковедением. На выдающуюся роль офицеров Генерального штаба в изучении, в частности, Ближнего Востока обращал внимание в своём обобщающем труде известный историк отечественного востоковедения Б.М. Данциг1.
Время, прошедшее после окончания Русско-иранской 1804-1813 и Русско-турецкой 1806-1812 гг. войн и до начала войн с Персией 1826-1828 и с Турцией 1828-1829 гг., было знаменательным этапом в истории военного востоковедения в России. За этот период в области знаний о Востоке военными был достигнут прогресс больший, чем за предыдущее столетие. Этому способствовало несколько обстоятельств.
Во-первых, был накоплен опыт военных действий на азиатских границах, который, собственно, и вызвал к жизни военное востоковедение. Во-вторых, стала значительно активнее внешняя политика России на Востоке, а, следовательно, возросла потребность в точной информации о соседних азиатских государствах. В-третьих, усовершенствовалась система военного ведомства, упорядочилось управление квартирмейстер-ской частью с её военно-научной функцией. Следует также отметить и возросший образовательный уровень русского офицерства
после Отечественной войны 1812 года и Заграничных походов 1813-1814 гг.
В 1820 году начальник штаба 2-й армии, расположенной на Юге России, генерал-майор П.Д. Киселёв представил записку «О необходимости и возможности в мирное время собрать топографические сведения о турецких районах», в которой предлагал: «^Отправлять офицеров квартирмейстерской части, особенно из греков и молдаван, с купеческими караванами, следующими из Бухареста; 2) Отправлять курьерами в Константинополь квартирмейстерских офицеров, коим поставить в обязанности в оба пути составлять замечания свои и секретные маршруты; 3) При министре в Константинополе иметь квартирмейстерского офицера для собирания топографических материалов; 4) Увеличить в Европейской Турции число консулов и вице-консулов, и предпочтительно назначать на эти должности офицеров, как квартирмейстерских, так и инженерных»2.
С начала Русско-персидской войны 1826-1828 гг., согласно приказу начальника Главного штаба, в штабах частей и отрядов велись журналы военных действий. Приказ обязывал вносить в эти журналы все сведения о передвижении войск, как своих, так и неприятельских; давать обзор местности, занятой войсками, обращая внимание на характер населения, его основные занятия3. Таким образом, возникали подробные обзоры всех сколько-нибудь значительных политических и военных событий, происходивших в Персии и Азиатской Турции. Это позволяло русскому командованию правильно ориентироваться как в период военных действий, так и в ходе мирных переговоров. Собранные материалы имели не только сиюминутное значение, они позволяли существенно расширить круг востоковедных знаний, способствовали дальнейшему развитию военно-научной деятельности.
Русско-турецкая война 1828-1829 гг. дала новый импульс развитию военного востоковедения. Еще с 1826 года в Главном штабе интенсивно собирали подробные сведения о Турции. Из отдельных донесений составлялись обзоры, содержащие информа-
цию о военных приготовлениях турецкого правительства, о сосредоточении турецких войск в европейских областях империи под предлогом борьбы с греческими повстанцами. Вместе с тем, война показала, что европейский театр военных действий оказался известен куда лучше азиатского, что послужило, среди прочих, причиной слишком осторожных действий корпуса И.Ф. Паскевича в Закавказье.
Изучение Турции, проводившееся во время войны, было продолжено и в мирное время. В марте 1830 года главнокомандующий действующей армией И.И. Дибич сообщал военному министру: «Пользуясь настоящими мирными отношениями с Оттоманской Пор-той, представляющими возможность при взаимных сношениях собрать сведения о некоторых областях сей империи, несколько офицеров Генерального штаба отправлены были по моему приказанию в разных направлениях для обозрения края и составления описаний оного с присовокуплением сделанных ими замечаний»4. Речь шла опять же о европейской части, но большой и разнообразный материал дало русско-турецкое разграничение в Закавказье после Адрианопольского мира, проводившееся офицерами Генерального штаба, и участие русских офицеров в турецко-персидском разграничении.
На основании накопленных в период войн в Азии материалов были написаны обобщающие работы.
Полковник Н.И. Ушаков написал «Историю военных действий в Азиатской Турции в 1828 и 1829 годах» в 2-х томах. Книга выдержала два издания.
Уделяя главное внимание боевым операциям, автор, тем не менее, отмечал: «С другой стороны, описание кампаний против азиатских наших соседей требует хотя краткого начертания тех стран, где происходили военные действия, ибо без этого изображения нельзя в точности постигнуть и оценить как самые усилия и труды войск, так равно и важность распоряжений главнокомандующего. Здесь опять недостаток не только исторических и статистических, но даже и географических материалов может надолго ос-
тановить трудящегося, потому что большая часть нынешних читателей, в справедливом любопытстве о землях малознаемых, ожидает в подобных военных записках изображения не одних походов и сражений, но общей картины местности со всеми её оттенками, сколько в описании природы, столько же и в начертании политического и нравственного быта народонаселения»5.
Русско-турецкая война 1828-1829 гг. отразилась на внутреннем состоянии Османской империи. Воспользовавшись поражением султанского правительства, правитель Египта, вассальной турецкой территории, паша Мухаммед Али начал открытую борьбу против султана. Осенью 1831 года египетские войска под командованием сына правителя, Ибрагим-паши, начали военные действия против турок в Сирии. Через год египтяне овладели горными проходами Тавра и вторглись в пределы Анатолии. В декабре 1832 года турецкие войска были разгромлены в битве у Коньи, а их командующий - великий везир - взят в плен. Ибрагим-паша угрожал уже непосредственно столице Османской империи.
В Петербурге пристально следили за успехами египтян, особенно тогда, когда военные действия стали приближаться к границам России. Николай I, не испытывая особо дружеских чувств к Османской империи, всё же предпочитал видеть своим соседом слабого и нерешительного султана Махмуда II, к тому же испытавшего на себе силу русского оружия, а не энергичного и сильного Мухаммеда Али. Поэтому, когда египетское наступление стало угрожать самому существованию Османского государства, царь решил вмешаться в конфликт на стороне султана.
В декабре 1832 года в Стамбул, а затем в Александрию был направлен в качестве специального посланника Николая I генерал-лейтенант H.H. Муравьёв (впоследствии Муравьёв-Карский). Поручение, данное ему лично царём, заключалось в следующем: поддержать Махмуда II обещанием военной помощи в случае необходимости; угрожая этим Мухаммеду Али, заставить его прекратить военные действия против султана и
вступить с последним в мирные переговоры. При этом царь заявлял, что он не собирается вмешиваться в сами переговоры и влиять на условия мирного соглашения между Турцией и Египтом. Главная цель России состояла в сохранении Османской империи, пусть и ослабленной территориальными уступками Египту.
Переговоры H.H. Муравьёва в Александрии формально завершились успехом: Мухаммед Али в присутствии русского генерала подписал приказ Ибрагим-паше прекратить военные действия. Однако, вернувшись в Стамбул, Муравьёв узнал, что, хотя египтяне приостановили наступление, Ибрагим-паша держит свою армию в готовности для нового решительного броска. Сигналом к египетскому наступлению могло послужить восстание населения в Стамбуле или в каком-либо другом городе против власти султана, авторитет которого был сильно подорван военными поражениями. Отчасти это и произошло в Смирне, где занятию города египетскими войсками помешало лишь то, что при приближении Ибрагим-паши дипломатические консулы европейских держав демонстративно спустили свои флаги, выражая тем самым поддержку султанскому правительству.
В таких условиях Махмуд II, преодолевая сопротивление своих приближённых, обратился к России за обещанной военной помощью. В феврале 1833 года в Босфор прибыла русская эскадра под командованием контр-адмирала М.П. Лазарева, а затем ещё один отряд кораблей с десантными войсками на борту. Русские полки расположились лагерем на азиатском берегу Босфора в местечке Ункяр-Искелеси.
Впоследствии в своих записках H.H. Муравьёв так охарактеризовал сложившуюся тогда военно-политическую обстановку: «Странные события! Россия, природный и давний враг Турции, поддерживает упадающее царство сие, и Турция должна положить лучшие свои надежды на Россию!»6.
Это высказывание очевидца и активного участника событий как нельзя лучше отражает противоречивость возникшей ситуации. С одной стороны, Николай I вынаши-
вал планы раздела ослабевшей Османской империи и не рассматривал русско-турецкую войну 1828-1829 гг. как последнюю. С другой стороны, в силу обстоятельств Россия второй раз за всю свою историю оказывалась военной союзницей Турции (первый раз это было в 1798-1799 гг., во время совместного участия обеих держав во Второй антифранцузской коалиции).
Военный союз был закреплён в том же 1833 году договором, который был подписан прибывшим в Стамбул с чрезвычайными полномочиями А.Ф. Орловым и получил название Ункяр-Искелесийского. Договор стал триумфом русской дипломатии на Ближнем Востоке. Египетские войска отступили из Анатолии, а русский десантный отряд покинул берега Босфора. Согласно уже турецко-египетскому мирному соглашению, за Мухаммедом Али осталась Сирия, которую султан формально предоставлял ему в управление. Было очевидно, что достигнутое на этих условиях равновесие является временным и неустойчивым. В случае возобновления войны Восточная Анатолия и Сирия могли стать театром военных действий, в том числе и для русских войск.
Первая попытка изучить сирийский театр военных действий была предпринята ещё при отправлении миссии H.H. Муравьёва в конце 1832 года. Вот что тот писал позднее: «По воле Его Величества и с распоряжения военного министра был назначен для состояния при мне гвардейского генерального штаба полковник Дюгамель, которого, однако же, снабдили особенным наставлением, определившим занятия его, а мне велено было содействовать ему в исполнении возложенного на него дела. Дюгаме-лю поручалось на пути из Одессы в Константинополь собирание сведений о положении турецких крепостей и о мерах, принятых для восстановления их после заключения мира с Портой. В Константинополе он должен был озаботиться собиранием сведений о состоянии турецких сил, как сухопутных, так и морских. Ему было сказано, что из Константинополя он будет мной отправлен в Египет сухим путем, чтобы обо-
зреть действующие силы Турции, состояние Сирии, узнать о духе жителей её и положении египетской армии. В Египте он должен был знать о морских и сухопутных силах Мегмет-Али-паши и о способах, какие он имеет для продолжения войны. Все сии сведения обязан он был доставлять прямо от себя военному министру, мне же предоставлялось сообразить данные ему поручения с обстоятельствами так, чтобы не подвергнуть его очевидной опасности.
Дюгамель был человек весьма образованный и трудолюбивый, но не имел той опытности, какая потребна в таких случаях. Он дурно знал по-русски, был сложения слабого и по нелюдимости своей всего менее способен к обхождению с азиатцами и приобретению их доверенности, что казалось необходимым. Служебные отношения его ко мне были также весьма двусмысленны, и хотя он исполнил некоторые письменные поручения, мною ему данные, но в сём случае, без сомнения, предпочел бы я иметь при себе офицера менее образованного, но более свыкшегося с делами и менее равнодушного к успеху главного дела»7.
Несмотря на такую неоднозначную характеристику, данную Муравьёвым А.О. Дю-гамелю, сложилось так, что в значительной степени дальнейшая служба последнего оказалась связанной с Востоком, о чём он подробно рассказал в своих воспоминаниях8. Ещё в 1826-1827 гг. он занимал должность 2-го секретаря военного отдела русской миссии в Константинополе, во время войны 1828-1829 гг. был ранен и оказался в турецком плену, где оставался почти до окончания военных действий. Сразу после подписания Адрианопольского мира А.О. Дюгамель был командирован в Кавказскую армию И.Ф. Паскевича, куда проехал из Константинополя через Трапезунд до Байбурта и Эрзе-рума, а затем вернулся через территорию Курдистана. В 1832 году он не смог полностью осуществить поездку через Сирию в Египет по причине болезни, но уже в 18341837 гг. успешно исполнял обязанности русского дипломатического представителя в Египте при дворе Мухаммеда Али, совершил
поездки в Сирию и Палестину, а также вверх по Нилу до Асуана. В 1838-1841 гг. Дюга-мель был полномочным министром при шахском дворе в Тегеране, в 1861-1866 гг. - генерал-губернатором Западной Сибири и командующим войсками военного округа, а завершил свою карьеру сенатором и членом Государственного совета.
Кстати, по поводу своих отношений с H.H. Муравьёвым он писал впоследствии, что «трудно иметь более неприятного начальника, как г. Муравьёв. У него был дар утомлять до полного изнеможения всех своих подчинённых; иногда он будил своих адъютантов среди глубокой ночи, чтобы велеть им написать какую-нибудь незначительную бумагу, которую можно было без всякого ущерба написать и отправить на другой день утром. Тщеславный, по-солдатски требовательный, упрямый Муравьёв со всеми был в дурных отношениях, и всякий считал себя счастливым, если у него не было с ним дела»9.
Дюгамель был не единственным офицером Генерального штаба, побывавшим в Турции в 1833 году. В списке русского десантного отряда значились: подполковник генерального штаба Менд, капитаны генерального штаба Давыдов и Вронченко, поручики генерального штаба Болдырев и Дайнези10. Как сообщал в своём рапорте военному министру от 18 августа 1833 года H.H. Муравьёв уже из Крыма, они занимались сразу после возвращения в Россию обработкой материалов сделанных в Турции топографических съёмок11.
В списке возвратившихся из похода офицеров генерального штаба отсутствует фамилия Вронченко. Он получил ещё до прибытия на Босфор особое задание, в соответствии с которым путешествовал более двух лет по Малой Азии, результаты его исследований были позднее опубликованы12.
Личность и труды Михаила Павловича Вронченко, которого историки-востоковеды называют одним из видных русских путешественников по Малой Азии13, заслуживает особого внимания. Он родился в 1801 году в Могилёвской губернии в семье священника
из украинского шляхетского рода. Учился в Могилёвской гимназии, затем на математическом отделении Московского университета и, не закончив курса, перешёл в Московское военное училище колонновожатых, которое окончил в 1822 году с чином прапорщика. В 1823 году он был командирован для производства съёмок в Виленскую губернию, а в 1824 году откомандирован в Дерпт-ский университет, где в течение трёх лет слушал лекции знаменитого астронома профессора В.Я. Струве (позже директора Пулковской обсерватории) по геодезии и астрономии; слушал он и других профессоров.
В совершенстве изучив немецкий, французский и английский языки (в дальнейшем турецкий, болгарский и новогреческий), М.П. Вронченко был прекрасным переводчиком. По окончании Дерптского университета М.П. Вронченко вернулся в Петербург на службу в Генеральный штаб, а во время войны 1828-1829 гг. и после её окончания находился в составе топографического отряда, на обязанности которого лежало производство геодезических съёмок в тылу армии - в Молдавии, Валахии, Болгарии, Румелии и Сербии.
В октябре 1833 года на Вронченко было возложено особое поручение по изучению Малой Азии, выполнение которого облегчалось русско-турецкими отношениями, сложившимися после подписания Ункяр-Иске-лесийского договора. Он был назначен секретарём генерального консульства в Смирне. Биограф Вронченко, историк литературы A.B. Никитенко, хорошо его лично знавший, писал о нём: «Самой замечательной эпохой служебной деятельности Вронченко были 1834, 1835 и 1836 годы, проведённые им большей частью в обозрении Малой Азии... Ему даны были весьма важные инструкции, выполнение которых требовало, кроме математических и военных знаний, особой проницательности, мужества и благоразумия...»14.
В течение пребывания в Малой Азин М.П. Вронченко сделал несколько поездок в различных направлениях. Маршруты его в общей сложности покрывают десять тысяч
верст и охватывают огромную территорию, ограниченную на востоке линией Самсун -Токат - Адана.
Изъездив вдоль и поперёк Малую Азию, М.П. Вронченко в 1836 году вернулся в Петербург с обширными материалами. Результатом поездки стало «Обозрение Малой Азии в нынешнем её состоянии», изданное в 1838— 1840 гг. В предисловии М.П. Вронченко писал, что в его основу были положены следующие правила: 1. Руководствоваться только теми сведениями, которые мог приобрести путешественник лично или расспросами, ничего не занимая из книг, писанных о Малой Азии, ни древних, ни новых; расспросы же поверять, сколь возможно, одни другими. 2. На наружный вид земли - горы, равнины и воды, а также на произведения края, какого бы рода они ни были, смотреть только в отношении географическом и статистическом, не входя ни в какие суждения по части физики и естественной истории. 3. О народах, населяющих Малую Азию, их жилищах, домашнем быте, взаимных отношениях, занятиях и торговле, а также и об управлении, говорить единственно то, что существует в настоящем времени, - таким образом, об остатках древних зданий упоминается только при случае, в местах очень немногих. Археологических и исторических исследований не помещается в «Обозрении» вовсе, не излагается также и государственных законов, кроме некоторых основных, необходимых для пояснения фактов15.
Обозрение состоит из двух частей, включающих семь «отделений»: отделение 1-е — подробный и прекрасно составленный физико-географический обзор; отделение 2-е трактует о «произведениях» края (экономико-географический обзор); отделение 3-е характеризует население; отделение 4-е описывает гражданское устройство. Во вторую часть (5-7 отделения) включены описания городов и местностей, взаимоотношений народов Малой Азии, земледелие, промышленность и торговля.
Вронченко писал: «Двухлетнее пребывание в крае, конечно, недостаточно для обстоятельного изучения нравов и быта наро-
да, кроме того, частная жизнь турок не всегда для иностранца доступна, она, однако, не столь непроницаема, как то воображают и пишут многие»16. В разделе «Населённость и жилища» автор делает попытку исчислить население Малой Азии от Эгейского моря до линии Самсун - Токат - Кайсери - Адана, определяя его в 4 млн человек и указывая, что счёт этот ненадежный. Вместе с тем он правильно утверждает: «Народонаселение разделено в Малой Азии весьма неравно: есть места, сплошь усеянные частыми деревнями; есть большие пространства, почти совсем безлюдные»17.
В разделе «Гражданское устройство» М.П. Вронченко следующим образом характеризует управление: «В больших и малых селениях Малой Азии, как и во всей Оттоманской империи, резко различаются два разряда жителей - управляющий и управляемый: каждый человек принадлежит к тому или другому разряду, независимо от своего происхождения, веры и состояния. Конечно, такое разделение может быть сделано и во всех других странах, но в Турции оно не просто именительно: управляющий имеет на своей стороне столько прав и выгод, что управляемые смешиваются в одно сословие, которое имеет только свои подразделения, одинаковым образом стоящие безответственно перед правителями и зависимые от их произвола»18.
Вронченко подчеркивает губительность откупной системы налогов: «Всё это вместе составило систему откупов, увеличило отку-пы до невероятности, истощило уже отчасти и продолжает истощать богатство края в невероятной степени. Теперь на откупу всё»19. И вообще о налоговой системе: «Трудно было бы исчислить все налоги, взимаемые с разных сословий: они многоразличны, и хотя невелики, каждый отдельно, но в сложности составляют уже изрядную сумму; но и эта сумма была бы не отяготительна для жителей, если бы к ней не делалось множества прибавок, из которых многие называются единовременными, но повторяются беспрестанно, даже более одного раза в год»20. В итоге: «Только необычайная ограничен-
ность нужд и привычка к самой суровой жизни могут сделать возможным перенесение таких налогов даже в крае таком богатом, как Малая Азия, но не на долгое время, пока совсем не истощатся старые запасы»21.
В разделе «Сословия людей частных» отмечается: «Владельцы значительных земель составляют разряд главный, богатейший. <...> Все такие владельцы пользуются на известных правах доходами с земель своих, отдавая их на откуп или обрабатывая их людьми наёмными. <...> Низший рабочий класс народа составляют земледельцы, возделывающие нанимаемую землю, с платой части владельцу, или просто работающие за пищу, жильё и некоторую плату, вторые, впрочем, говоря о всём крае, составляют из целого исключение и сравнительно очень немногочисленны. Главная же часть земледельцев живет в деревнях, принадлежащая к которым земля есть собственность или правительства, или лица частного, или мечети, и работает собственно на себя, с оставлением части продуктов владельцу, и иногда с правом пользования плодами диких деревьев, на деревенской земле растущих, например, валонели. <...> Зажиточных земледельцев очень мало, а число их уменьшается беспрестанно. Очень многие живут в бедности, довольствуясь самой скудной пищей и едва имея достаточно одежды для прикрытия наготы. Случается, что грабёж агентов, взимающих всякого рода налоги продуктами, в натуре и деньгами, приводят селян в крайность; многие семейства оставляют свои дома и убегают, куда кто может и где надеется найти жизнь сноснее, - так иногда уменьшаются и даже совсем пустеют целые деревни. <...> Число бедных возрастает в ужасающей постепенности»22.
Вторая часть обозрения включает в себя описание ряда городов и местечек, в достаточной степени подробное, порой сопровождаемое данными о производстве сельскохозяйственных продуктов, торговле, о количестве домов, населении, состоянии дорог, о памятниках древности и прочих достопримечательностях. Описание городов, в частности, позволяет судить о состоянии про-
мышленности в 1830-х годах в отдельных районах страны.
Раздел, называемый «Взаимные отношения и быт малоазийцев», представляет собой очерк национальностей, населяющих Малую Азию, - их религии, быта, взаимоотношений. Здесь приводятся описания быта турок, туркмен, курдов, арабов, греков, армян, европейцев, евреев и цыган.
Реформы Махмуда II, указывает Врон-ченко, привели к тому, что «в настоящем же ходе дел имеет свою выгоду только одно избранное сословие, местные правители, <...> настоящее бремя для народа, то есть для всех лиц частных, очень тягостно: нельзя, следственно, и требовать, чтобы народ был привязан к виновнику своего такого положения. <...> Виной бед все почитают, однако, не столько самого Владыку, сколько вельмож, его окружающих; <...> народ вообще ненавидит всех правителей, от высших до низших, но он вместе с тем и боится своих притеснителей, не имея против них никакой опоры со времени уничтожения янычар»23.
Публикация работы М.П. Вронченко не прошла незамеченной в русской науке и литературе. Целый ряд отзывов, в основном положительных, последовал в различных изданиях24. A.C. Норов, министр народного просвещения в 1853-1858 гг., который сам совершил в 1835 году паломническое путешествие на Ближний Восток и опубликовал одновременно с Вронченко своё «Путешествие по Святой Земле в 1835 году» (СПб., 1838), так отзывался об «Описании Малой Азии»: «Это одно из самых положительных и любопытнейших сочинений об этом крае, который доселе ещё мало исследован»25.
Ввиду высоких литературных и научно-географических достоинств этот труд был рекомендован в Московском университете для изучения как блестящее страноведческое исследование. В целом работы Вронченко позволили Военному министерству получить ценнейшие военно-географические сведения о вероятном театре военных действий и издать серию военных карт на надежной астрономо-геодезической основе
и подробных военно-географических описаниях.
В 1845 году М.П. Вронченко стал одним из членов-учредителей Императорского Русского географического общества. Его старший брат Фёдор, будучи министром финансов Российской империи, с ведома императора Николая I выделил Географическому обществу десять тысяч рублей серебром из государственной казны и передал в библиотеку ИРГО несколько книг по географии.
С 1843 по 1848 год Вронченко служил по ведомству Министерства народного просвещения в Варшавском учебном округе, но затем снова вернулся на военную службу и в чине генерал-майора руководил геодезическими работами в Новороссийском крае и Поволжье. Скончался в 1855 году от туберкулёза в Харькове, продолжая до последних дней совершенствовать свой перевод «Гамлета» Шекспира, опубликованный ещё в 1820-х годах (первый перевод на русский язык).
В своих записках «Турция и Египет в 1832 и 1833 годах» H.H. Муравьёв писал, что наиболее достоверные сведения о том или ином театре военных действий доставляются побывавшими там офицерами Генерального штаба. Однако сам он был вынужден пользоваться в качестве источника французским «Военным обозрением Турецкой империи» Божура, оговариваясь при этом: «Сведения, почерпнутые из Божура, не могут иметь той же достоверности; не менее того, за недостатком лучших я должен был руководствоваться ими. Ныне собраны подробнейшие и вернейшие известия офицерами, путешествовавшими по тем местам в 1834 и 1835 годах»26.
Согласно отчёту Департамента генерального штаба за 1833-1834 гг.27, в эти годы, кроме Вронченко, на Ближний Восток был также командирован подполковник генерального штаба Львов, который тоже представил по возвращении свой отчёт о путешествии. Однако если работа Вронченко получила известность благодаря опубликованию, то работа Львова так и осталась в архиве в единственном рукописном экземпляре. В Российском государственном военно-
историческом архиве (РГВИА) имеется документ, составленный не ранее 1843 года и представляющий собой аннотированный перечень хранящихся в Департаменте Генерального штаба материалов, касающихся Османской империи за 1820-1843 гг. В перечне значится сочинение полковника Львова «Восточная Анатолия и часть Турецкого
Курдистана» в трёх частях и «Сирия» в од-
28
ной части .
В настоящее время труд Львова хранится в двух фондах РГВИА - «Восточная Анатолия и часть Турецкого Курдистана» в фонде-коллекции «Турция»29, а «Сирия» в фонде-коллекции «Аравия и Сирия»30. Оба фонда являются частями исторически сложившейся коллекции документов Военно-учёного архива, ныне составной части РГВИА. В описи фонда «Турция», составлявшейся в 1950-х гг., дело ошибочно датировано концом XIX века, а также отмечено, что автор неизвестен. Между тем при подготовке к публикации рукописи «Сирия» в начале 1990-х гг. было установлено, что всё это части одного и того же труда полковника Генерального штаба Петра Петровича Львова31.
«Восточная Анатолия и часть Турецкого Курдистана» представляет собой рукопись общим объёмом в 560 листов, в трёх томах, в кожаных переплётах с богатым тиснением и золотым обрезом. Это внешнее оформление, каллиграфический почерк, штампы на бумаге с вензелем Николая I - всё свидетельствует о том, что рукопись, вероятно, представлялась «на высочайшее рассмотрение».
Кроме рукописного описания, в том же фонде имеется «Военно-расспросная карта Восточной Анатолии и части Турецкого Курдистана, составленная и поверенная по глазомерным съёмкам главнейших дорог в 1834 и 1835 гг., полковника Львова»32, печатный экземпляр, гравированный на основе рукописной с раскраской карты. Карта объясняет, почему в Азиатскую Турцию одновременно были порознь командированы два офицера Генерального штаба, Вронченко и Львов. Если регион исследования Вронченко ограничивался на востоке линией Сам-сун- Токат - Адана, то для исследований
Львова эта линия обозначала западную границу, а на востоке рубежом служили пределы Персии. Кроме того, в сферу интереса Львова входила Сирия.
Из формулярного списка 1837 года полковника Генерального штаба Львова Петра Петровича , 35 лет от роду (т.е., исходя из даты составления списка, 1802 г. рождения), видно, что он происходил из дворян Тверской губернии. В документах он именуется ещё как Львов 5-й, в соответствии с армейской традицией различать однофамильцев и родственников в одной части по номерам, а не по инициалам.
Существовал богатый княжеский род Львовых, но Пётр Петрович к нему не принадлежал. В его формулярном списке отмечено отсутствие у него недвижимого имущества, как родового, так и благоприобретённого. Очевидно, семья была небогатой и жила за счёт службы.
Военная карьера Львова началась в 1820 году, когда он поступил колонновожатым в Свиту Е.И.В. по квартирмейстерской части. Колонновожатые пребывали в квартирмейстерской службе на положении вольноопределяющихся унтер-офицеров. В основном это была дворянская молодежь. Выполнение обязанностей колонновожатого требовало предварительного образования - знания математики, географии и фортификации. В формуляре не сказано, закончил ли Львов какое-либо учебное заведение, кадетский корпус или существовавшую с 1815 года в Москве Школу колонновожатых. Вполне возможно, что он получил домашнее образование, как и многие дворянские отпрыски.
В первый офицерский чин прапорщика Львов был произведён в 1823 году, причём, как сказано в документе, 17 лет от роду. Здесь в формулярном списке содержится явное противоречие. Из этой записи следует, что он родился в 1805 году, хотя в этом же формуляре за 1837 год указан его возраст -35 лет. Курьёз заключается в том, что в прошении об отставке, подписанном самим П.П. Львовым, содержатся те же противоречивые сведения о дате его рождения. Создаётся впечатление, что он автоматически пе-
ренёс в прошение данные из формулярного списка. В послужных документах того времени подробно фиксировалось всё, что касалось службы, а остальному, личному придавалось куда меньшее значение.
Сразу после производства в офицеры Львов был направлен в Главный штаб 2-й армии, расположенной на юге России. В мае 1824 года он был командирован в Бессарабию для топографических съёмок, а в декабре 1826 года за отличие по службе произведён в подпоручики. 27 июня 1827 года Свита Е.И.В. по квартирмейстерской части была переименована в Генеральный штаб, а в июле того же года Львова перевели в Санкт-Петербург с назначением в 3-е отделение Военно-топографического депо.
Во время войны офицеры Генерального штаба поступали непосредственно в действующую армию для штабной работы. В 1828 году с началом русско-турецкой войны Львова прикомандировали к войскам Гвардейского корпуса, с которым он выступил в поход на Дунай. С 26 августа он участвовал в осаде Варны, 16 и 18 сентября - в сражениях против турецкого корпуса Омер-паши, после падения Варны - в преследовании разбитых турецких войск. За отличие в этих боях Львов был награждён золотой шпагой с надписью «За храбрость» и орденом Св. Анны 3-й степени с бантом. 29 октября он возвратился в Тульчин, в распоряжение Главного штаба 2-й армии, а 1 января 1829 года его перевели в Гвардейский генеральный штаб, т.е. он получил привилегии гвардейского офицера. 21 января П.П. Львов был назначен адъютантом главнокомандующего, генерал-фельдмаршала И.И. Дибича.
С началом весенней кампании 1829 года, после форсирования Дуная Львов участвовал в сражении под Силистрией и в осаде этой турецкой крепости. После знаменитого сражения у Кулевчи 30 мая он был за отличие произведён в поручики, а за бой на р. Камчик 6 июля награждён орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом.
В марте 1830 года поручик Гвардейского генерального штаба П.П. Львов получил уже первое самостоятельное задание. Он
должен был проехать из Константинополя через Ангору, Сивас и Эрзерум в Тифлис. Формулярный список не уточняет цель поездки, но очевидно, что она носила разведывательный характер. За эту командировку Львов был награждён перстнем с алмазами и, «во внимание к особенным трудам в течение войны с Оттоманской Портой», годовым окладом жалования.
В 1831 году Львов участвовал в подавлении польского восстания и за личную храбрость в сражениях с повстанческой армией был награждён орденом Св. Анны 2-й степени и чином штабс-капитана. Но не только награды получил он за эту кампанию. 2 апреля 1831 года в сражении при местечке Ливе он был ранен пулей в правую ногу с сильным повреждением кости. После двухмесячного лечения он вернулся в строй и 7 июня 1831 года был назначен адъютантом к новому главнокомандующему генерал-фельдмаршалу И.Ф. Паскевичу. Почти через год, 10 апреля 1832 года Львов переводится из Генерального штаба в лейб-гвардии Гренадёрский полк, оставаясь фактически адъютантом Паскевича, а 6 декабря того же года его производят в капитаны. 19 марта 1833 года он оставляет адъютантскую должность и возвращается в Генеральный штаб, получив при этом чин подполковника.
Такова в общих чертах служебная биография П. П. Львова к 1833 году, т.е. к тому моменту, когда возникла необходимость в командировании офицеров Генерального штаба на Ближний Восток. Так же, как А.О. Дюгамель и М.П. Вронченко, Львов был достаточно опытным офицером, уже знакомым с внутренними областями Османской империи и имеющим навыки военно-топографических работ. О самой поездке формулярный список лаконично сообщает, что 22 июля 1833 года он был командирован «по высочайшему повелению» в Азиатскую Турцию с особым поручением, откуда возвратился в С.-Петербург 4 июля 1835 года. В вознаграждение «отличного исполнения важной и опасной командировки» он был пожалован пожизненной пенсией в 2 тыс. руб. в год и произведён в полковники.
Над составлением карт и описаний Восточной Анатолии, Курдистана и Сирии Львов начал работать сразу после возвращения в Россию. В архиве сохранился доклад исполняющего обязанности генерал-квартирмейстера Главного штаба и директора Корпуса военных топографов генерал-лейтенанта Ф.Ф. Шуберта от 15 июля 1835 года, где говорится о том, что обработка материалов для составления карты путешествия осуществляется, но ещё не завершена. Шуберт предлагал сопоставить материалы, собранные Львовым и Вронченко, до перенесения их на карту, поскольку Вронченко, по его мнению, заслуживает большего доверия как топограф. Однако рукой Николая I на полях доклада была сделана резолюция, что сравнение обеих работ можно будет провести позднее, не ставя в известность авторов, «чтобы не обижать достойных офицеров»34.
Обработка материалов съёмок и составление окончательного текста описания заняли у Львова около двух лет, так как его формулярный список не содержит каких-либо сведений о новых служебных поручениях за этот период. В декабре 1837 года полковник П.П. Львов подал прошение об отставке, в котором писал: «Ныне, хотя и имею ревностное и усердное желание продолжать воинскую Вашего императорского величества службу, но расстроенное здоровье, полученная в сражении против польских мятежников тяжёлая рана и домашние обстоятельства вынуждают с прискорбием оставить оную»35. К прошению было приложено медицинское свидетельство, из которого видно, что ранение в ногу, полученное в 1831 году, давало о себе знать. Таким образом, причина отставки с точки зрения состояния здоровья вполне понятна. Что касается «домашних обстоятельств», то здесь архивные документы не вносят ясности. Согласно формулярному списку, Львов был женат на дочери отставного гвардии прапорщика Марии Ладыженской, детей у них не было. Других сведений о его семейных делах нет.
Высочайшим приказом от 24 февраля 1838 г. П.П. Львов был уволен в отставку «за раною, с мундиром и пенсионом одной
трети жалования». Это составило 566 руб. в год - сумма весьма скромная при отсутствии недвижимости и крепостных душ. В то же время он получал ещё пожизненную пенсию за свою поездку на Ближний Восток. В прошении об отставке Львов указывал своим местом жительства Санкт-Петербург, но пробыл там недолго. В том же 1838 году он вновь поступает на службу, теперь уже статскую. В течение двух лет, до 1840 года, он был губернатором в Витебске36. Чем закончилась его статская карьера, неизвестно. Никаких сведений о дальнейшей судьбе П.П. Львова не удалось обнаружить ни в архиве, ни в литературе.
Что касается его главного труда, «Восточная Анатолия и часть Турецкого Курдистана», то собственную точку зрения на цели и значение этой работы Львов изложил в предисловии: «Цель и достоинство военного обозрения заключаются в быстром соображении характера края, верном объяснении его средств и мастерских абрисах основных его очерков. Это эскизы, которые могут быть не совсем точными в размерах, но они вполне должны выражать и общие формы, и каждый оттенок главных особенностей. Ограничиться частями, значит отойти от назначенной цели, ибо высшие военные соображения всегда основываются не на частных изменениях, но на настоящих знаниях и самом правильном обзоре целого объёма театра действий. <...> Верность и прямизна военных понятий, особенно в гористом краю, находится под непосредственным влиянием характера местности и всегда зависит от настоящего знания главных его принадлежностей. Воевать по линиям или основать весь расчет стратегических соображений по одному размеру циркуля возможно только в теоретических уроках первых начал и никогда не сбыточно на самом деле. А потому, действуя сообразно этим понятиям, я полагал себя не в праве ограничиться теми очерками местности, о которых мог судить как очевидец, цель военных обозрений составляла настоящий смысл моих занятий, и их главными итогами я представляю военно-рас-
спросную карту в размере 20 верст в английском дюйме, и при ней общее описание края. <...> После карты необходимо перейти к описаниям как сведениям, составляющим настоящее основание более или менее верных понятий о крае.
Они разделены мною на три главных отдела; в первом я ограничился собственно географическими описаниями края; здесь изложены общие очерки внешнего вида; горы с подразделением их отраслей, главные свойства их строения и самого грунта земли, значительнейшие равнины, потоки вод, главнейшие озёра, изменчивость климата и средоточия богатства растительности. Вторая часть есть отдел статистических сведений, в ней заключаются: общее политическое разделение страны, разнородность жителей, имеющих постоянные жилища, и племена кочевых народов, частные описания их быта, религия и гражданское устройство, главнейшие города и принадлежащая им промышленность, пути сообщений, торговля всего края и отдельные статьи подробного изложения торговли Трапезунда, Алеппо и Тарсуса, и, наконец, общие выводы главных соображений о настоящем положении страны. Третья часть посвящена исключительно военным сведениям; они заключают частные изложения свойств горных хребтов, течения главных рек и расположения дорог в настоящем смысле военной географии. Участки края, заслуживающие особенной важности по главнейшим средоточиям богатых средств продовольствия. Общие предварительные меры, необходимые для большей прочности военных действий. И наконец, главные соображения наступательных и оборонительных действий от пределов Грузии и берегов Чёрного моря, в смысле вспомогательного корпуса, посланного на помощь турецкой армии, или на случай самого разрыва с Турцией. Следуя такого рода разделению, я старался, сколько возможно, быть отчётливым; главные выводы соображений были основаны на самых виденных мною предметах; рассказы жителей принимались только после строгой разборчивости, несколько раз подтверждённых показаниях»37.
Оценивая работу П.П. Львова, следует отдать должное скрупулёзности автора, его стремлению как можно полнее и точнее воспроизвести все детали увиденного во время путешествия. Вместе с тем описание не лишено и недостатков. Например, раздел, посвя-щённый физической географии, написан недостаточно чётко, изобилует неясными формулировками и терминами. Автор явно не обладал литературным талантом своего сослуживца по Генеральному штабу М.П. Врончен-ко. Его язык далёк от литературных образцов, его можно охарактеризовать как канцелярски вычурный с претензией на «учёность». Фразы порой построены так, что приходится по нескольку раз перечитывать текст, чтобы понять смысл. Труд Львова не является лёгким, увлекательным чтением и не рассчитан на широкого читателя. Вместе с тем описание является важным историческим источником по истории Турции и Ближнего Востока первой половины XIX века и в этом качестве заслуживает публикации.
Завершая обзор военно-востоковедных работ русских офицеров М.П. Вронченко и П.П.Львова на Ближнем Востоке в 1830-е гг., следует отметить их значение для отечественной науки. Малая Азия, Восточная Анатолия, Сирия и Палестина были посещаемы русскими людьми с XII века, начиная с известного путешествия игумена Даниила в Святую Землю. О некоторых таких путешествиях сохранились письменные свидетельства. На протяжении нескольких столетий это были паломнические или торговые поездки, что неизбежно отражалось на повествовании: автор видел прежде всего то, ради чего он предпринимал своё далёкое и небезопасное путешествие. Только с 1820-1830-х гг. в России началось научное исследование этого региона, особенно важная роль в котором принадлежала русским офицерам Генерального штаба.
Примечания
1 Данциг Б.М. Ближний Восток в русской науке и литературе. М., 1973. С. 147.
2 Там же. С. 150.
3 Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 846. Оп. 16. Д.4292.
4 Там же. Д. 4479. Л. 381.
5 История военных действий в Азиатской Турции в 1828 и 1829 гг. Ч. 1, изд. 2-е. Варшава, 1843. С. XI-XII.
6 Муравьёв H.H. Русские на Босфоре в 1833 году. М., 1869. С. 47.
7 Там же. С. 8.
8 Автобиография А.О. Дюгамеля // Русский Архив. 1885 г., вып. 2, 4.
9 Русский Архив. 1885 г., вып. 4. С. 508.
10 РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 5326. Л. 10-11.
11 Там же. Л. 40.
12 Обозрение Малой Азии в нынешнем её состоянии / Записки Военно-топографического депо. СПб., 1838-1840. Ч. III, V.
13 Данциг Б.М. Ближний Восток... С. 170.
14 Там же. С. 171.
15 Записки Военно-топографического депо. СПб., 1838. Ч. III. С. XIII.
16 Там же. С. XV.
17 Там же. С. 201.
18 Там же. С. 245.
19 Там же. С. 246
20 Там же. С. 264.
21 Там же. С. 266.
22 Там же. С. 277-284.
23 Записки Военно-топографического депо. СПб., 1840. Ч. V. С. 156-157.
24 Данциг Б.М. Ближний Восток... С. 175.
25 Там же.
26 Муравьёв H.H. Турция и Египет в 1832 и 1833 годах. М., 1874. С. IX.
27 РГВИА. Ф. 38. Оп. 5. Д. 222. Л. 28.
28 РГВИА. Ф. 450. On. 1. Д. 529. Л. ЗЗоб.-Зб.
29 РГВИА. Ф. 450. On. 1. Д. 535. Ч. 1-3.
30 РГВИА. Ф. 444. On. 1. Д. 51.
31 Сирия, Ливан и Палестина в описаниях российских путешественников, консульских и военных обзорах первой половины XIX века. М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1991. С. 168-178.
32 РГВИА. Ф. 450. On. 1. Д. 405.
33 РГВИА. Ф. 395. Оп. 29. 1838 г. Д. 405.
34 РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 1122.
35 РГВИА. Ф. 395. Оп. 29. 1838 г. Д. 405. Л. боб.
36 Туркистанов Н. Губернаторские списки. М., 1894. С. 12.
37 РГВИА. Ф. 450. On. 1. Д. 535. Ч. 1.
