CC BY
63
А. М. Дронов (Москва)
Русские консульства в Далмации в контексте политических процессов у южных славян Австро-Венгрии и на габсбургско-османском пограничье в 70-е гг. XIX в.
В статье рассматриваются функции русских консульств в Далмации в 70-е гг. XIX в. и их оценки политических процессов у южных славян в Австро-Венгрии и Османской империи. В центре внимания — деятельность русских консулов в Фиуме и Рагузе в их взаимоотношениях с австрийскими и венгерскими властями, а также место консульств в сети русских дипломатических представительств в Балканском регионе. Ключевые слова: русские консульства, Далмация, хорватское национальное движение, сербское национальное движение, Военная граница, Хорватия, Австро-Венгрия, Черногория.
DOI: 10.31168/2073-5731.2018.3-4.1.07
В начале 70-х гг. XIX в. в Европе изменился баланс сил. В 1867 г. Австрийская империя превратилась в двуединую Австро-Венгрию. И хотя дипломатическое ведомство оставалось одним из немногих единых для Цис- и Транслейтании институтов, венгерская политическая элита, в том числе в лице министра иностранных дел венгерского графа Дюлы Андраши1, получила возможность влиять на международные отношения на континенте. В 1871 г. Пруссия в ходе скоротечной Франко-прусской войны положила конец Второй французской империи и сама стала ядром Германской империи, объединившей немецкие государства Центральной Европы. Между политической элитой Венгрии и Германией началось сближение на почве интереса к процессам на Балканах. Также на рубеже 1860-1870-х гг. активизировался и интерес России к региону, связанный с выходом страны в 1871 г. из обязательств по Парижскому мирному договору благодаря деятельности русского министра иностранных дел А. М. Горчакова2.
Интерес к Далмации в данной статье не случаен. Он обусловлен ее географическим положением и статусом в рамках Австро-
Статья написана при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, проект № 18-09-000346.
Венгрии. Если населенная преимущественно хорватами (но также и сербами) Хорватия-Славония входила в Венгерское королевство (относилась к Транслейтании), то присоединенная в конце XVIII в. к владениям Австрийского дома Далмация, где значительную часть населения составляли южные славяне, после 1867 г. осталась в Австрии (или Цислейтании). Для России в период после Крымской войны (1753-1755) Далмация представляла интерес сразу по нескольким причинам. Во-первых, не считая северной Адриатики, здесь был единственный в Габсбургской монархии выход к морю. Во-вторых, Далмация граничила с Османской империей. В-третьих, северная часть провинции входила в состав Военной границы — особой милитаризированной административной единицы, устройство которой привлекало внимание русских военных агентов, так как в то же время в России решался вопрос о дальнейшем существовании казачьих войск. В-четвертых, как Далмация, так и примыкающие к ней Военная граница и королевство Хорватии и Славонии были населены преимущественно славянами, одноязычными со своими соседями по ту сторону границы — славянами под властью Оттоманской Порты.
Одной из основных характеристик региона было его пограничное положение, что обуславливало пересечение здесь интересов политических сил как локального уровня, так и представляющих оба властных центра двуединой монархии. Кроме того, в регионе в середине XIX в. набрали силу хорватские политические движения, боровшиеся за воссоединение «исторических» хорватских земель, включенных в состав нескольких административных образований Габсбургской монархии. В рамках Венгерского королевства хорватам удалось получить ограниченную автономию по Хорвато-венгерскому соглашению 1868 г., закреплявшую право королевства Хорватии и Славонии на получение в будущем всей территории Хорват-ско-славонской военной границы. Однако хорватские политические деятели, придерживавшиеся «народняцких» (действовавших в интересах хорватского народа) и «правашских» (отстаивавших «историческое право» хорватского народа) взглядов, не останавливались на достигнутом и продолжали борьбу за обретение более широкой автономии. В качестве своих союзников они видели как других славян монархии (например, чехов, которые не смогли получить автономию в 1871 г. из-за противодействия венгерских политиков), так и внешние силы, не исключая Россию, оправлявшуюся после поражения в Крымской войне (1853-1856). В результате русские консульства, помимо обслуживания русских подданных в регионе, что им предпи-
сывал Консульский устав3, еще и были «ушами и глазами» России, способными слышать и видеть чаяния местных политиков.
История русских консульств Далмации рассматривалась отечественными исследователями в контексте истории Хорватии и самого региона лишь в поздних работах В. И. Фрейдзона4. Сосредоточившись на истории славянских политических сил в Далмации, ученый уделил меньше внимания взаимоотношениям с соседним, вассальным от Османской империи Черногорским княжеством5. В данной статье мы предпримем попытку оценить влияние русских консульств в Далмации на южнославянское население в пограничье Австро-Венгрии и Османской империи, их воздействие на процессы, имевшие прямое отношение к становлению современной хорватской государственности, а также на славянские политические силы региона.
История русских консульств Далмации связана с именами братьев Константина Дмитриевича (1824-1894) и Андрея Дмитриевича (1837-1897) Петковичей, уроженцев Македонии (Османская империя), получивших образование в России. С 1858 по 1869 г. старший брат К. Д. Петкович служил консулом (затем генеральным консулом) в Ра-гузе (Дубровник). В 1869 г. на смену ему прибыл Александр Семенович Ионин (1837-1900), который до 1875 г. служил в ранге консула, а затем, в 1875-1878 гг., генерального консула в Рагузе. Младший Петкович, владевший несколькими европейскими языками, находился на должности русского консула в Фиуме (Риека) с 1873 по 1892 г., сменив там Леонида Васильевича Березина (1836-1889), который служил в Фиуме русским вице-консулом с ноября 1862 г. по 1869 г., а затем консулом — до 1873 г.
Вытянутость Далмации с севера на юг вдоль Адриатического побережья предопределила то, что каждое из консульств «специализировалось» на своей «области интересов». Так, русский консул в Рагузе следил за событиями в османских владениях — Черногории, а также Боснии и Герцеговине — даже больше, чем собственно в Далмации. Русский консул в Фиуме, в свою очередь, писал в значительной мере о королевстве Хорватии и Славонии, а также Военной границе. При этом степень вовлеченности консулов в локальные события была различной.
Современники, в первую очередь представители консульств других стран в регионе, например итальянский консул в Сараево Чезаре Дурандо, оценивали русское представительство в Рагузе как «чрезвычайно сильное» по составу сотрудников. Отмечалось хорошее знание русскими региона, а также наличие особой военной миссии, включая подполковника, капитана и их заместителей. Если рус-
ский консул в Рагузе имел тесные контакты с черногорским князем и повстанцами Герцеговины и Боснии, то консул в Фиуме больше был наблюдателем за происходящим в империи и имел гораздо меньше рычагов влияния на процессы на входящих в его круг ответственности территориях. Консульство в Фиуме не имело такого сильного состава. Тем не менее МИД России старался не разглашать (держать в секрете) имена сотрудников своих консульств и состав дипломатических миссий.
Русские консулы поддерживали между собой связь, хотя порядок был таков, что донесения с мест отправлялись в русское посольство в Вену, а переписка с главами департаментов МИД проходила через сотрудников венской миссии. В исключительных случаях телеграммы из Фиуме и Рагузы направлялись напрямую в Санкт-Петербург. Из Вены по консульствам рассылались и секретные телеграммы. Например, 31 мая 1878 г. Петкович в Фиуме получил секретную телеграмму из Рагузы от надворного советника И. С. Ястребова, в которой говорилось о приказании из Вены «мобилизовать войско, увеличив его численность и поставив его как можно скорее на военную ногу» в Далмации, что было связано с вводом австро-венгерских войск в Боснию и Герцеговину6. Кроме того, русский консул в одном городе мог получать сведения о происходившем в зоне ответственности другого консульства. Так, в феврале 1871 г. А. С. Ионин из Рагузы сообщал о приезде в город «православного серба» генерала Пешича из Военной границы, который передал важные сведения о ее ближайшем упразднении7.
Как уже отмечалось выше, основным полем деятельности консульства в Рагузе стало Черногорское княжество, чье руководство опиралось на русскую помощь. Поэтому рагузинский консул выступал еще и главным советником черногорского князя, причем зачастую с возможностью влияния на принятие князем конечного решения по тому или иному вопросу, главным образом из области внешней политики. Более того, Р. Петрович писал, что даже английский представитель в Константинополе Генри Эллиот «несколько раз указывал, что штаб-квартира Герцеговинского восстания находится в Рагузе, подразумевая русское генеральное консульство»8. По мнению югославского историка, также под русским покровительством в Рагу-зе действовал «Дамский комитет», помогавший беженцам и раненым из Боснии и Герцеговины9. Здесь надо обратить внимание на то, что в 1876 и 1877 гг. русский консул в Фиуме А. Д. Петкович выдал градоначальнику этого города 50 форинтов на нужды нищих, в том числе и
беженцев. То же самое он сделал в 1880 и 1881 гг. Таким образом, оба русских консула в Далмации были неравнодушны к нуждам славян, бежавших от кровавых событий в Османской империи.
В Габсбургской монархии с конца 1860-х гг. были сделаны решительные шаги по упразднению системы Военной границы. Так, от уже упоминавшегося выше генерала Пешича А. С. Ионин узнал, что «присоединение границы хорватской к Венгрии в принципе окончательно решено, что Венгрия за это берет на себя 3% государственных расходов и что приобретение это она поставила непременным условием своего согласия одобрить бюджет военного министерства»10. Таким образом, уже более чем за четыре месяца до выхода санкционированных императором дополнений в закон о Военной границе (8 июня 1871 г.), продемонстрировавших стремление Вены к ее упразднению, наш МИД уже знал о готовившихся изменениях.
Сам процесс частичной демилитаризации Военной границы (в 1872 г. была упразднена восточная, сербско-банатская, ее часть) не остался незамеченным и для русских военных агентов в Вене (Ф. Ф. Торнау и В. В. Молоствова)11, тем более что в 1869 г. Боголюб Ка-талинич — граничар, перешедший на русскую службу, — представил для русского Генштаба записку, в которой подробно объяснял, как военный потенциал Границы можно использовать в интересах России12.
Ввиду непрерывных военных столкновений между черногорцами и турками венским Военным министерством рассматривалась возможность создания ландвера (ополчения) на границе австрийской Далмации с находящимся в вассальной зависимости от османов Черногорским княжеством. В марте 1871 г. наместник Далмации генерал Г. Родич собрал в Ризано предводителей приграничного племени кривошийцев и предложил им служить в ландвере, сохраняя свою народную одежду. Для переговоров со стороны Черногории был приглашен секретарь черногорского князя протоиерей Иован Сундечич, который являлся также одним из основных информаторов Ионина о политике Черногории, а также главным каналом связи последнего с самим князем Николой Петровичем-Негошем. Однако тогда переговоры не увенчались успехом. К идее ландвера вернулись снова уже в 1874 г.13 Но и на этот раз генералу Г. Родичу не удалось достичь компромисса с черногорской стороной. К соглашению о ландвере прилагалась конвенция о выдаче Черногорией дезертиров из этого самого ландвера, которую русский консул Ионин не советовал князю Николе подписывать в таком виде, как она была предложена черногорцам14.
Петкович тем временем в Фиуме следил за попытками хорватских политиков бороться за Военную границу и присоединить ее к королевству Хорватии и Славонии. 29 декабря 1876 г. вышел новый императорский закон, запрещавший создание новых задруг на Границе (§ 1)15, что предполагало отход от основополагающего для гра-ничар типа семейной организации. Таким образом, несмотря на попытки создания милитаризированных отрядов в гражданской части Далмации, всё шло к упразднению веками существовавшей Военной границы. Однако ландверная альтернатива Хорватско-славонской границе в Далмации не имела успеха, в том числе и из-за деятельности русского консула.
Протоиерей Сундечич (в дальнейшем агент черногорского князя в Задаре) — перед тем как поехать на переговоры о ландвере с генералом Родичем — заезжал к Ионину. Сундечич отправлялся в столицу Далмации — Зару (Задар) для переговоров с Родичем и в Вену — с министром-президентом графом Фридрихом Фердинандом Бойстом. Разрешение на аудиенцию ему должен был дать Г. Родич. На встрече с А. С. Иониным Сундечич не только сообщал ему содержание инструкций своего князя, но и советовался с русским консулом, как их лучше выполнить. Ионин мог даже при необходимости изменять содержание инструкций сам. При этом 8 марта (24 февраля по ст. ст.) 1871 г. Ионин написал русскому послу в Вене Евгению Петровичу Новикову (1826-1903) о том, что «исправлять или изменять их [инструкции] не нашел нужным, ибо в них не заключалось ничего особенно важного»16.
С одобрения А. С. Ионина черногорский князь выдвинул свои требования, среди которых было признание независимости Черногории со стороны Австро-Венгрии, а также пропуск соли в княжество из адриатических портов17. Всё это Ионин сообщил Новикову, добавив, что «он не представляет содержания сего донесения г. Директору Азиатского Департамента и потому просит Его Превосходительство распорядиться, если сочтет нужным, передачей вышеизложенного Императорскому Министерству»18. Таким образом, А. С. Ионин, так же как и консул в Фиуме А. Д. Петкович, поддерживал связь в первую очередь с послом в Вене, а не с Константинополем или Азиатским департаментом МИД, хотя порой специфика решаемых задач могла потребовать и такого сотрудничества.
Так, когда в июне 1873 г. проходили переговоры отдельно между Австро-Венгрией, Османской империей и вассальным от последней княжеством Черногория, Ионин писал в Вену Новикову, что считает
нужным докладывать послу только о черногоро-австро-венгерских контактах, тогда как о черногоро-османских сообщает главе Азиатского департамента МИД П. Н. Стремоухову19. Тем не менее письма последнему Ионин прилагал к донесениям главе российского дипломатического представительства в Вене.
При этом на политику в регионе также оказывало влияние и другое вассальное княжество Османской империи — Сербия. Русскому консулу в Рагузе приходилось особенно учитывать сербский фактор во время многосторонних переговоров с участием всех вассалов Порты, а тем более и Австро-Венгрии. Для принятия правильных решений и проведения необходимых консультаций для князя Николы в таких случаях требовалась согласованность с русским консульством в Белграде, оказывавшим также пусть не столь определяющее, но значимое влияние на сербские власти. Однако, судя по неоднократным жалобам Ионина Новикову в неполучении вовремя сведений из Белграда от консула Н. П. Шишкина и многочисленным его просьбам присылать литографированные донесения последнего20, можно сделать вывод, что слаженная работа русских представительств в соседних империях давала сбой. Это негативно сказывалось и на возможности оперативных качественных советов князю Николе со стороны А. С. Ионина, который, по его словам, был вынужден полагаться лишь на сведения, получаемые черногорцами из Белграда21.
Об обратном влиянии Черногорского княжества на политические процессы в Далмации может свидетельствовать тот факт, что депутаты в далматинский ландтаг с самого юга региона ориентировались именно на Черногорию и поддерживали тесные контакты с ее главой. Такая ситуация вызывала необходимость для местных властей проводить гибкую политику в отношении соседнего княжества. В апрельском донесении 1873 г. Е. П. Новикову А. С. Ионин высказал предположение, почему губернатор Далмации генерал Г. Родич стал проявлять «особенную любезность» в отношении черногорского князя, несмотря на его строптивость и крайнюю осмотрительность при заключении ряда экономических сделок. Русский консул объяснял это актуальным положением дел в Далмации: «Родичу нужно поддержать пятерых депутатов, которые скомпрометировали себя в здешнем общественном мнении, а более всего главного из них, Любишу, на избрание которого князь может иметь сильное влияние. Кроме того, в Каттаро [Бока-Которска. — А. Д.] протестуют православные против присоединения их епархии к Буковинской Митрополии — здесь также не отстранить Черногорское влияние»22.
Здесь следует заметить важность фигуры Стефана М. Любиши (1824-1878) для политических процессов в Далмации и распространения здесь идеи о том, что Далмация является частью единого Хорватского государства (королевства) в составе Габсбургской монархии. С. Любиша в 1860-х гг. являлся депутатом-народняком далматинского ландтага (сабора) от г. Бока-Которска. В 1867 г. он вошел в число пяти депутатов, делегированных сабором Далмации в австрийский рейхсрат. Среди этой группы он был единственным представителем Народной партии Далмации (глава М. Клаич), остальные четверо — автономисты (противники союза с Хорватией и Славонией), которые были выразителями интересов патрициата далматинских городов. Такой состав делегации был вызван большинством мест в саборе у автономистов. Однако 1871 г. и здесь изменил ситуацию. На выборах победила Народная партия, что повлияло и на состав «пятерки» депутатов для рейхсрата: теперь они все были народняками. Свой мандат сохранил и С. Любиша. В 1873 г. в рейхсрате проходило голосование по реформе о прямых выборах депутатов этого представительного органа всей Цислейтании. Прямые выборы не устраивали Народную партию Далмации, однако все пять представителей далматинского сабора проголосовали за реформу, добавив нужные голоса для прохождения законопроекта.
В. И. Фрейдзон пишет, что правительство «просто подкупило депутатов»23. В дальнейшем, будучи исключенными из Народной партии, эти пять депутатов основали Национально-центристскую партию и группу «Земляк» в саборе. Несмотря на то что группа и партия состояли как из хорватов, так и из сербов, ее идею все больше начал формировать лидер «земляков» С. Любиша, считавший себя «сербом и православным христианином»24. Именно он впервые стал активно отстаивать интересы не всех славян, а именно сербского и вообще православного населения Далмации. В 1876 г. С. Любиша стал председателем далматинского сабора, а в январе 1877 г. открыто выступил против соединения Далмации с королевством Хорватии и Славонии, ссылаясь на «неудовлетворительный статус» сербского населения в этой части Габсбургской монархии25. Следует отметить, что это было еще до присоединения к Хорватии и Славонии территории Военной границы. Таким образом, Любиша на тот момент был крупнейшим далматинским политиком, выступившим против реализации идеи хорватской государственности в рамках Триединого королевства Хорватии, Славонии и Далмации, что сблизило позиции его партии с автономистами. Именно он за-
ложил фундамент возникшей в 1880 г. в Далмации Сербской национальной партии, которая самим своим появлением окончательно «похоронила» идею политического словинства, т. е. формирования общей внеконфессиональной идеологии для славянского населения в регионе, которую пытались в 1860-е гг. воплощать в жизнь некоторые лидеры местной Народной партии.
Фрейдзон писал, что С. Любиша получал указания от наместника Далмации Г. Родича, а также сотрудничал с руководством Сербского княжества, тем самым являясь «двойным агентом»26. Историк считал, что этого далматинского политика и его группу «Земляк» использовала в своих целях лишь австрийская администрация Далмации. Причем после того, как сама местная Народная партия отложила воссоединение с Хорватией и Славонией и тем самым перешла с 1877 г. на позиции «земляков», сделав такой маневр из-за невозможности быстрого достижения своей цели, группа С. Любиши перестала быть нужна австрийцам, быстро распалась, а сам ее лидер был обвинен в коррупции и выдворен из политической жизни.
Однако эта ситуация представляется куда сложнее, если рассмотреть донесения нашего консула Ионина. В частности, он сообщал следующее: «По поводу Любиши и будущих выборов князь уже спрашивал меня, как бы я думал. Я ему сказал, что на его месте я помог бы Любише, ибо это домашние далматинские дела»27. Таким образом, помимо австрийской и сербской сторон, в данном деле прослеживаются также активные черногорский и русский факторы, требующие дальнейшего изучения. Очевидны попытки русского консульства в Рагузе получить влияние на православное население региона, разыгрывая сербскую карту, что неизбежно могло привести к расколу в стане местной Народной партии, поддерживавшей тесные связи с народняками Хорватии и Славонии. Такую игру русских дипломатов против народняков можно попробовать объяснить сменой позиции партии с оппозиционной к Вене на примиренческую в 1871 г., что мешало формированию в Габсбургской монархии единой славянской силы из сторонников федерализации империи. Тем более Ионин относился прохладно к идее австрославизма и мог сам начать игру в пику таким настроениям хорватов28.
Следует также заметить, что честь князю Николе Петровичу-Негошу оказывал не только губернатор Далмации, но и премьер-министр Венгрии Дюла Андраши, например, выделяя ему лично военный пароход для перемещения из Каттаро в Рагузу на пути князя в Вену на встречу с императором Францем Иосифом29. Это,
видимо, показывает также заинтересованность руководства Венгрии в укреплении своего влияния в австро-османском пограничье. Тем более одной из главных тем переговоров в Вене между князем Николой, императором Францем Иосифом и графом Андраши должен был стать вопрос изменения границ вассального Черногорского княжества и особого статуса границы между последним и Австро-Венгрией.
Здесь следует заметить, что русское консульство в Фиуме не имело таких возможностей влияния на политические процессы в королевстве Хорватии и Славонии. Сами политики королевства не нуждались в каких-либо консультациях со стороны России, и даже им было очевидно, что таковые дадут их политическим противникам хорошие козыри для обвинений. При решении важных и неотлагательных вопросов, например, лидеры наиболее близкой по своей идеологии к панславистским взглядам из всех хорватских партий Народной партии, католический епископ Йосип Юрай Штросмайер (1815-1905) и Франьо Рачки (1828-1894), обращались непосредственно к русскому послу в Вене Новикову, ведь, как писал Рачки Штрос-майеру, «пусть Новиков и не тот чиновник, который принимает решения, но он всё же выполняет приказания своих властей, а также их информирует»30. В своих обращениях к послу России епископ делал акцент на теме панславизма: «Хочет того Россия или нет, но подозрительность Европы всегда будет заставлять ее солидаризироваться со славянскими интересами во всем мире»31 или «страдания, причиняемые славянам, являются в то же время ранами, наносимыми России, которые когда-нибудь начнут кровоточить»32. При этом русского консула в Белграде Николая Павловича Шишкина (1830-1902) Штросмайер уверял по поводу Военной границы, что «наместники сильно ошибаются насчет расположения к Сербии граничар», также он говорил, что сербский князь Михаил Обренович обманул грани-чар и хорватов, на которых те ориентировались33. Что же хотели от России лидеры хорватской Народной партии? Финансовой подпитки. Епископ Штросмайер полагал, что помощь требуется: хорватским патриотам, пострадавшим от «мадьярских преследований»; Народной партии для успешной борьбы на выборах против их оппонентов, особенно из провенгерского лагеря (мадьяронов); партийной периодике (газеты Pozor и Zukunft, выходившие в Вене)34. Таким образом, наиболее пророссийским хорватским политикам от нашей страны была нужна лишь финансовая поддержка в обмен на расплывчатые идеи славянской взаимопомощи. Тогда как Новиков отмечал, что
самому императору Й. Ю. Штросмайер клялся в лояльности и даже давал гарантии в ответ на его сомнения по поводу лояльности хорватов, что «потребовалась еще сотня лет для того, чтобы они созрели для независимости»35. Из чего следовало, что хорватские политики ведут многовекторную игру, пытаясь получить выгоду от всех заинтересованных сторон.
В ходе работы двух консулов у них сложились разные взаимоотношения с главами соответствующих регионов — наместником королевства Далмации и губернатором венгерского порта Фиуме. Рассмотрим эту сторону их деятельности на примере награждения за укрепление двусторонних связей. Так, А. С. Ионин в 1874 г. высказал Е. П. Новикову свое мнение «по поводу орденов, полученных Родичем и другими в Далмации, которые получили их <..> за то, что своим благоразумным политическим поведением способствовали нашей Австро-русской дружбе. Но если они способствовали этому, что, конечно, справедливо, то не было ли бы также прилично и со стороны Австрийского кабинета признать, что и консульство в Рагузе способствовало тому же, и ответить тем же? ибо без этого мы окажемся здесь слишком пассивными деятелями, не стоящими внимания»36. Таким образом, А. С. Ионин полагал, что работа консульства именно на ниве укрепления дружбы двух стран должна оцениваться выше, чем заслуги местных властей.
В 1886 г. А. Д. Петкович получил благодарственное письмо с положительной характеристикой и надеждой на дальнейшую дружбу от уходящего в отставку великого жупана (в официальной венгерской терминологии — фёишпана) Модрушско-Риекской жупании (административно-территориальной единицы, комитата) Л. Райзне-ра (1824-1902), который находился на своем посту с 1878 г. Но самые доверительные отношения сложились у него с венгерским губернатором Фиуме Г. Сапари (1828-1898), который занимал этот пост с 26 февраля 1873 по 1 ноября 1883 г. Наш консул дал ему такую характеристику:
«Состоя здесь консулом с 1873 года, я в течение этих десятилетий моего пребывания* поддерживал с графом Сапари самые лучшие отношения, и во всех случаях, когда я имел надобность обратиться к нему по службе, он оказывал мне полную готовность к удовлетворению моих требований. Кроме того, все подчиненные ему власти, политические и морские, оказывали мне всякое содействие при исполне-
* Зачеркнуто в источнике.
нии моих служебных обязанностей, сообщая по первому востребованию нужные мне сведения. К сему считаю своим особенным долгом засвидетельствовать, что при всех случаях, как радостных, так и нечаянных, касающихся нашего Августейшего Царствующего Дома, Граф Сапари являлся ко мне первым, чтоб выразить мне как от имени своего правительства, так и от имени себя самого выражения сочувствия. Гостеприимный его дом был также всегда открыт для приезжавших сюда русских вообще, в особенности же морских офицеров <...> и они всегда находили самый радушный прием»37.
На основе всего вышеизложенного А. Д. Петкович просил русского чрезвычайного полномочного посла в Вене А. Б. Лобанова-Ростовского (занимал пост с 1882 по 1895 г.) «в интересе наших торговых и политических дел в здешнем крае исходатайствовать для гр. Сапари какую-нибудь Монаршую награду, которая, сколько мне известно, не только ему доставит большое удовольствие, но также произведет весьма хорошее впечатление в высших правительствующих сферах в Будапеште»38. Однако помимо уже полученных графом Г. Сапари ордена св. Стефана первой степени (1875) и Большого креста ордена Леопольда (1881) губернатор, насколько удалось установить, других орденов не получил.
Возможно, на различие в характере взаимоотношений повлияло и местоположение консульств: если Фиуме являлся местом резиденции самого губернатора, то Рагуза не была столицей Далмации (напомним, что центром провинции был г. Зара).
В заключение можно сделать вывод, что русские консульства в таком традиционно пограничном регионе, как Далмация, не ограничивались сбором данных обо всем достойном упоминания, но были агентами русского влияния на местные политические процессы. Особое географическое положение Рагузы, близкой к Черногорскому княжеству и турецким владениям, сделало город одним из важнейших центров реализации интересов России в пограничье двух империй. Консульство в экстерриториальном венгерском порте Фиуме, напротив, скорее занималось информированием центра о политических процессах в соседних Хорватии и Славонии, а также на Военной границе, находившейся в процессе демилитаризации. То обстоятельство, что русский консул в Рагузе являлся фактически главным советником и даже порой куратором для черногорского князя Николы, а также координировал свою деятельность с нашими консулами в Белграде и Сараево, придерживавшимися просербской ориентации, предопределило и его симпатии. В регионе была оказана поддержка далматин-
ским политикам — носителям сербского национального самосознания, работавшим на раскол местной Народной партии, в том числе и с подачи австрийских властей, тогда как лидеры народняков Хорватии и Славонии безуспешно обращались к русским дипломатам за финансовой помощью.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Dioszegi I. Bismarck und Andrassy. Ungarn in der deutschen Machtpolitik in der 2. Hälfte des 19. Jahrhunderts. Wien; München; Budapest, 1999; Медяков А. С. Между Востоком и Западом. Внешняя политика монархии Габсбургов в первые годы дуализма (1866-1871). М., 2009.
2 См., например: Виноградов В.Н. Балканская эпопея князя А. М. Горчакова. М., 2005.
3 Курбанов С. Г. Консульская служба в России от истоков до современности: развитие и становление // Управленческое консультирование. 2015. № 9. С. 177.
4 См.: Фрейдзон В. И. Далмация в хорватском национальном возрождении XIX в. К истории югославизма и его неудачи. М., 1997; Фрейд-зон В. И. История Хорватии. Краткий очерк с древнейших времен до образования республики (1991 г.). М., 2001; Фрейдзон В. И. Русские консульские донесения из Дубровника о положении в Далмации в 60-х — начале 70-х годов XIX века // Славяноведение. 2005. № 3. С. 38-46. См. также публикации архивных документов: Фрейдзон В. И. Две беседы Й. Ю. Штросмайера с российскими дипломатами // Славяноведение. 2004. № 1. С. 132-140; Фрейдзон В. И. Л. Березин. Путешествие по Хорватии и Военной границе (1863 год) // Славяноведение. 2004. № 5. С. 93-103.
5 Открытие русского консульства и его дальнейшую работу в Дубровнике изучал в контексте истории города советский историк М. М. Фрейденберг. Документы русских консульств в Далмации привлекали для изучения истории смежных регионов отечественные исследователи Е. К. Вяземская, В. М. Хевролина и др., а из зарубежных — югославский (сербский) историк М. Экмечич. См.: Фрейденберг М. М. Дубровник и Османская империя. М., 1984; Вяземская Е. К. Босния и Герцеговина во внешнеполитических планах России в 50-70-х годах Х1Х в. // Россия и Балканы. Из истории общественно-политических и культурных связей (XVIII в. — 1878 г.). М., 1995; Хевролина В. М. Восточный кризис 70-х годов XIX в. // История внешней политики России. Вторая половина XIX века (от Парижского мира 1856 г. до русско-французского союза). М., 1999; Ekmecic М. Ustanak u Bosni: 1875-1878. Sarajevo, 1960. Крупнейшим историком русской дипломатической миссии в Далмации,
в первую очередь в Дубровнике, остается югославский ученый Р. Петрович. См., например: Петрович Р. Роль русского консульства в Дубровнике в развитии югославянско-русских отношений // Босния, Герцеговина и Россия в 1850-1875 гг.: народы и дипломатия. Материалы «круглого стола» советских и югославских историков. М., 1990.
6 Архив внешней политики Российской империи (далее — АВПРИ). Ф. 172. Оп. 514/2. Д. 152. Л. 5.
7 Там же. Д. 88. Л. 13.
8 Miovic V. Rec.: R. Petrovic. Ruski konzulat u Dubrovniku od osni-vanja do 1878. godine. Dubrovnik: Srpska pravoslavna crkvena opstina u Dubrovniku, 2010 // Anali Zavoda za povijesne znanosti Hrvatske akademije znanosti i umjetnosti u Dubrovniku. Lipanj 2011. N 49. S. 361.
9 Петрович Р. Роль русского консульства в Дубровнике. С. 123.
10 АВПРИ. Ф. 172. Оп. 514/2. Д. 88. Л. 13.
11 См.: Перетятько А. Ю. Военная граница от битвы при Сольфе-рино до начала демилитаризации: три взгляда из России (Ф. Ф. Торнау, Н. И. Краснов, Б. Каталинич). Ч. 1 // Военный сборник. 2016. Vol. 12. Is. 2. С. 79-99.
12 Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 428. Оп. 1. Д. 108. Л. 1-77.
13 АВПРИ. Ф. 172. Оп. 514/2. Д. 112. Л. 3.
14 Там же.
15 Zakon od 29.12.1876 // Sbornik zakonah i naredabah, valjanih za kra-ljevinu Hrvatsku i Slavoniju. 1877. Kom. IV. S. 159.
16 АВПРИ. Ф. 172. Оп. 514/2. Д. 88. Л. 18.
17 Там же. Л. 19.
18 Там же. Л. 23.
19 Там же. Д. 107. Л. 24; Д. 112. Л. 28-29.
20 Там же. Д. 107. Л. 30.
21 Там же.
22 АВПРИ. Ф. 172. Оп. 514/2. Д. 107. Л. 12.
23 Фрейдзон В. И. Далмация в хорватском национальном возрождении XIX в. С. 114.
24 Там же. С. 117.
25 Там же.
26 Там же. С. 116.
27 АВПРИ. Ф. 172. Оп. 514/2. Д. 107. Л. 12-13.
28 Фрейдзон В. И. Далмация в хорватском национальном возрождении XIX в. С. 113.
29 АВПРИ. Ф. 172. Оп. 514/2. Д. 107. Л. 11.
30 Racki — Strossmayeru. Zagreb, 06.02.1878 // Korespondencija Rac-ki — Strossmayer / Ured. F. Sisic. Zagreb, 1929. Knj. 2. S. 143.
31 Фрейдзон В. И. Две беседы Й. Ю. Штросмайера. С. 138.
32 Там же. С. 139.
33 Там же. С. 136.
34 Там же. С. 135.
35 Там же. С. 139.
36 АВПРИ. Ф. 172. Оп. 514/2. Д. 112. Л. 39.
37 Там же. Ф. 296. Оп. 608. Д. 1. Л. 274.
38 Там же. Л. 275.
A. M. Dronov
Russian consulates in Dalmatia in the context of political processes by South Slavs in Austria-Hungary and on the Habsburg-Ottoman border
in the 1870s
The article studies the functions of Russian consulates in Dalmatia in 1870s and how they evaluated political processes in South Slavic communities in Austria-Hungary and Ottoman empire. The focus is on the activities of Russian consuls in Fiume and Ragusa and on their relations with the Austrian and Hungarian authorities, as well as the place the consulates had in the network of Russian diplomatic missions in the Balkan region.
Keywords: Russian consulates, Dalmatia, Croatian national movement, Serbian national movement, Military Frontier, Croatia, Austria-Hungary, Montenegro.
