CC BY
61
А.Л.Шемякин (Москва)
Русская церковь в Сербии (из истории семьи Раевских)
На окраине села Горни Адровац, что на юге Сербии — в Помора-вье, почти скрытый за столетними липами, возвышается одноку-польный храм, выстроенный в привычном для русского глаза византийском стиле. Посвященный изначально Святой Троице, он, однако, воспринимается сербами иначе. Для всех в округе"— это «церковь Вронского» или просто русская церковь...
До сих пор она напоминает потомкам о событиях 125-летней давности, когда в этих местах разворачивались сражения Сербо-турецкой войны, в которой приняло участие и несколько тысяч русских добровольцев. Одно из наиболее кровопролитных произошло как раз здесь, под Горним Адровцем, 20 августа 1876 г. В том бою, выполняя приказ сербского главнокомандующего — генерала М.Г.Черняева, героически погиб отставной полковник русской армии Николай Николаевич Раевский. Смерть настигла его на высоте Голо Брдо, где занимала позиции Пожаревацкая легкая батарея. Фейерверкер Ан-тоние Станоевич вынес тело убитого из-под огня, а командир батареи, артиллерийский поручик Коста Шаманович, дравшийся с Раевским плечом к плечу, сообщил в штаб Черняева печальную весть.
После временного захоронения в монастыре Святого Романа, прах добровольца был перенесен матерью на родину, где в родовой усыпальнице Раевских, в их имении Еразмовка (Чигиринского уезда Киевской губернии), обрел вечный покой. На месте же его гибели, двадцать семь лет спустя, и была возведена «русская церковь». Другое ее название связано с широко распространенной в Сербии версией, что именно он, Николай Раевский внук легендарного бородинского героя, послужил Льву Толстому прототипом для образа Вронского в романе «Анна Каренина»
Подробности участия Раевского в русском добровольческом движении, равно как и все детали его гибели, хорошо известны — о них писалось немало как в отечественной, так и в сербской литературе 2. История же «русской церкви» в Горнем Адровце и по сей день содержит немало белых пятен. А между тем в марте 2002 г. исполнилось ровно сто лет со дня ее закладки. Напомнить об этом — цель настоящей статьи. Кроме того, мы намерены проследить в ней историю
самой семьи Раевских, доказавшей всю правоту древней максимы, что «критерий культуры — это отношение к смерти». Представители славного рода, причем отнюдь не самые знаменитые, они заслуживают упоминания и доброго отношения не менее, чем защитник «именной» батареи или его погибший в Сербии внук. Поэтому начнем наш рассказ несколько издалека...
В первые после военного лихолетья годы место смерти H.H.Раевского зарастало травой, как в прямом, так и в переносном смысле. Память о подвиге добровольца была свежа, но где точно он погиб, мало кто мог показать. Не до того было: сожженные и разоренные турками села многострадального Поморавья только-только возрождались из пепла, а население приходило в себя от войны. Лишь в 1887 г. оно было отмечено каменным крестом с надписью «Русский полковник Николай Раевский пал здесь в борьбе с турками 20 августа 1876 г.». Крест этот был возведен тщанием королевы Натальи Обренович (рожденной в России) по просьбе Раевских. А всю практическую работу по его установке выполнил Коста Шаманович, получивший к тому времени чин капитана. Именно ему, как непосредственному участнику событий, поручил это дело военный министр Сербии, полковник Сава Груич. И именно он как бы заново открыл место гибели «Вронского», обозначив его, чем фактически спас от забвения, теперь уже навсегда.
В неопубликованной части архива Раевских сохранилась копия донесения капитана Шамановича министру. «5 августа, — докладывал он по-военному четко, — я обошел поле сражения, находящееся выше села Горни Адровац, т. е. те позиции, на которых действовала моя батарея 20 августа 1876 г., а затем нашел и само место, где упал русский полковник Николай Раевский, когда пуля поразила его в голову... Земля эта принадлежит Новаку Стефановичу, крестьянину из Горнего Адровца. Я вызвал его и, объяснив все значение этого места, поручил сделать ограждение вокруг него... Крест же по моему заказу был изготовлен в городе Алексинац из твердого камня, на нем вырезана указанная надпись. Все работы я завершил к 11 августа». И наконец: «Перед своим отъездом я обратился к властям Алекси-нацкого округа с письмом, в котором настоятельно просил их обратить внимание на сохранность памятного знака с тем, чтобы дети или пастухи, вследствие неразумения или случайно, не повредили его. Начальник округа, — с удовлетворением резюмировал офицер, — сразу же отдал нужное распоряжение местным властям» 3.
О принятых мерах было немедленно сообщено королеве, и 21 августа она писала Саве Груичу: «От всего сердца благодарю Вас за то, что Вы так быстро исполнили мою просьбу, относительно увековечивания места смерти полковника Раевского. Спешу уведомить его брата1) о выполнении данного ему обещания». 25 декабря Ее Величество снова адресовалась к нему: «Я получила письмо от брата Раевского. Он глубоко тронут посланным мною планом...» 4.
Давно уже покинули сей мир королева и министр, боевой офицер, так трогательно заботившийся о памяти русского товарища 2>, и простой селяк, «оградивший» ее на своей земле. А каменный крест с полустертой временем надписью и поныне стоит на высоте у Горнего Адровца. Но уже не один. Рядом с ним возвышается храм Святой Троицы — «церковь Вронского».
Идея сооружения храма-памятника на месте гибели Н.Н.Раевского возникла у его матери, Анны Михайловны, в момент пребывания в Белграде, куда она ездила за телом первенца. Но до ее воплощения в жизнь прошло без малого три десятилетия... Сначала все заслонила Русско-турецкая война и опасения за сына младшего, фли-гель-адъютанта государя, отправившегося на фронт вместе с ним. Да и общий тонус после выпавших потрясений оставлял желать много лучшего. А. М. Раевская была женщина энергичная (оставшись на двадцать четвертом году жизни вдовой 3), она поставила детей на ноги и приумножила фамильное состояние), а потому как-то особенно искренне звучит ее признание в том, что «здоровье и силы в последнее время мне совершенно изменили»5. Видя всю невозможность реализовать свою мысль о постройке церкви в Сербии, она увековечила память о Николае иначе, крайне деликатно и чисто по-мате-рински, т. е. у себя в душе.
4 июля 1877 г. А. М. Раевская писала вице-председателю Московского славянского комитета И. С. Аксакову: «Я читала в газетах о предположении Московского общества поощрения трудолюбия ос-
Михаил Николаевич Раевский (1841-1893) — младший брат Н. Н. Раевского.
^ Коста Шаманович находился в контакте с семьей Раевских. Помимо цитированной выше копни донесения военному министру, в их архиве сохранилось и его фото с надписью «Константин Шаманович, поручик. Командир батареи в день 20 августа 1876 г.».
^ В январе 1839 г. фрейлина Анна Михайловна Бороздина вышла замуж за генерал-лейтенанта Николая Николаевича Раевского 2-го (1801-1843) — начальника Черноморской береговой линии, основателя Новороссийска и друга А. С. Пушкина.
новать ремесленную школу для дочерей русских воинов, павших в настоящую турецкую войну, и это навело меня на мысль просить названное общество принять в число воспитанниц первого приема трех девочек, дочерей русских добровольцев, павших или тяжелораненых в последнюю сербско-турецкую войну, причем я платила бы назначенные деньги (как мне известно, по 60 рублей в год за каждую воспитанницу) за обучение...» И далее читаем: «Я льщу себя надеждой, что Общество поощрения трудолюбия не откажет мне в моей просьбе», поскольку «девочки, о которых идет речь, такие же русские, как и те дети, о которых заботится Общество. Отцы их сражались за ту же идею — освобождение славян от турецкого ига, и к тому же сражались, не рассчитывая, что кто-либо на родине помнит их, павших в неравной борьбе или изувеченных, и помянет в лице их детей». И наконец: «Кроме только что объясненного мною, я желала бы также содействовать определению в мужские гимназии трех мальчиков, сыновей русских добровольцев, павших или тяжелораненых в сербско-турецкой войне. Следствие этого должно состоять в выдаче каждому из трех мальчиков на его содержание 20 рублей в месяц во все время его обучения в гимназии» 6.
Должно отметить, что, обращаясь к Аксакову, Анна Михайловна никак не желала придавать своим «скромным предположениям какую-либо гласность», намеренно это оговорив. И даже в сугубо частной переписке, она ни разу не обмолвилась о мотивах, подвигнувших ее на такое решение. Лишь однажды, и то скорее подсознательно, под пером матери, словно водяной знак на бумаге, проглянул образ сына — касаясь выбора учебных заведений для образования детей погибших добровольцев, она писала: «В первом моем письме я указывала только на_ гимназии, потому что эти заведения не только достигают заданной цели (т. е. возможности „по выходе из них добывать себе хлеб самостоятельным трудом". — А.Ш.), но также и подготовляют молодых людей к дальнейшему научному образованию, что во всяком случае небесполезно» 7. Ей ли этого не знать — в 1862 г. Николай и Михаил закончили Физико-математический факультет Московского университета, выйдя затем в лейб-гвардии Гусарский полк.
И. С. Аксаков горячо откликнулся на просьбу Раевской. Его старанием в Арбатскую ремесленную школу были помещены дочери павших в Сербии фельдфебеля Сергеева и унтер-офицера Дмитриева (Анна Михайловна принципиально не желала ограничивать круг своих пансионеров лишь детьми с «голубой кровью»), С сыновьями же оказалось сложнее — в бумагах Славянского комитета подходящих кандидатур не было. И тогда в целом ряде московских газет
появилось объявление: «Неизвестное лицо вызывается жертвовать по двадцать рублей в месяц на каждого из трех мальчиков, сыновей убитых или тяжелораненых в сербско-турецкой войне 1876 г. русских добровольцев в продолжении воспитания этих сирот в классической гимназии или реальном училище» 8. Но, увы, на объявление так никто не отозвался. И вдова вновь апеллирует к Аксакову: «Жаль мне, что семейство без вести пропавшего добровольца потеряно из виду. Нельзя ли вызвать мать этого семейства посредством публикации (на мой счет)... Что касается до публикации о мальчиках, то мне казалось бы нелишним повторить ее в „Новом времени", или другой, не менее распространенной в провинции петербургской газете. Россия велика, и даже с самых отдаленных окраин ее стремились в Сербию жертвы этой несчастной войны» 9.
В конце концов усилия принесли результат. В январе 1878 г. сын поручика П. Н. Орехова, умершего от ран в сербском городке Пара-чин, был принят в приют общины «Утоли моя печали» с перспективой поступления в гимназию. Плату за его содержание (90 рублей в год) вносило то самое «неизвестное лицо».
Трудно сказать, как протекала бы дальше благотворительная деятельность A.M. Раевской, но в июле 1878 г. Аксаков, за свою знаменитую речь с критикой российской дипломатии, был выслан из Москвы. Славянский же комитет разогнали. Отлаженная связь прервалась. Однако, что бы там ни было, девочки учились, мальчик готовился в гимназию, не ведая, как и их матери, кто обеспечил им эту возможность. Да и зачем им было это знать. Exegi monumentum...
А Анну Михайловну не покидала мысль о возведении храма на месте гибели Нико — так его звали в семье. Чувствуя приближение смерти (последовавшей 10 декабря 1883 г.), она просила младшего сына исполнить заветное желание, оставив на это 50 тысяч рублей.
Должно заметить, что Михаил Николаевич всегда с благоговением относился к памяти брата, что вполне разделялось его супругой и детьми. По своей кончине он и упокоится рядом с ним, в Крестовоз-движенской церкви родовой Еразмовки. Но все это произойдет позже. Мы же пока вернемся в роковые семидесятые... Не прошло и года с трагического дня 20 августа, как флигель-адъютант М. Н. Раевский сам отправился на Балканы. Его письма жене с театра Русско-турец-кой войны интересны тем, что в них передано восприятие «Вронского» людьми в погонах. Они же позволяют уточнить и отношение самого семейства к некоторым весьма известным персонажам. А потому
последуем за ним в Румынию, где летом 1877 г. располагалась Императорская Главная квартира. Здесь, при особе государя, и состоял Раевский-младший.
Понятно, что находясь в действующей армии, да еще в чисто офицерской среде, Михаил Николаевич не мог не встречаться с однополчанами Н. Н. Раевского. И, по всей видимости, происходило это нередко. 8 августа он писал жене: «Я опять встречаюсь с сослуживцами брата по Сербии... и по Ташкенту... А\ Все сожалеют и превозносят его»10. Три месяца спустя, в очередном послании — новые впечатления: «5 ноября утром встал и пошел к генералу Ганецкому, который командует Гренадерским корпусом, просить проводника... Генерал Га-нецкий известен вспыльчивостью нрава и резкостью. Он принял меня официально, руки не дал, дал проводника и потом спросил, брат ли я "того, кто убит в Сербии. На положительный ответ с чувством протянул мне руку. Оказывается, что он брата несколько знал»
Заметим, что война — не место для реверансов, особенно когда речь идет о боевых, а не «паркетных» начальниках. Генерал-лейтенант Иван Степанович Ганецкий был как раз из таких. Командуя своим Гренадерским корпусом, он действовал с отличием под Плев-ной и Дольним Дубняком, где дрался с Осман-пашой, войска которого пленил 28 ноября, за что ему был пожалован орден Св. Георгия 3-й степени. А потому его жест дорогого стоит...
Теперь из поздней осени возвратимся в самое начало душного румынского лета и заглянем в письмо Раевского от 6 июня. В нем воспроизведен его крайне любопытный разговор с человеком, несомненно, компетентным, почему он и заставляет задуматься. Итак: «В субботу 4 июня я был дежурным, и тут же странным образом приехал князь Милан 5) в сопровождении Ристича Хорватовича 7), Лешанина 8) и др. Я завтракал рядом с Хорватовичем, который чрезвычайно интересная личность, он много говорил о моем брате, говорил, что, будь он у него под командой (выделено в оригинале. — А. Ш ), он не дал бы ему слишком подвергаться и погибнуть. Все были очень любезны...» И далее: «Тотчас после завтрака государь поехал отда-
4) В 1870-1874 гг. подполковник Н. Н. Раевский служил в Туркестане, в 7-м линейном батальоне.
5) Милан Обренович — сербский князь (1872-1882), король (1882-1889).
Йован Ристич — сербский политик, занимал пост министра иностранных дел
Княжества во время обеих сербо-турецких войн (1876, 1878 гг.).
Джура Хорватович — сербский военноначальник, полковник. Во время войны 1876 г. командовал войсками 4-го корпуса Тимокско-моравской армии.
8) Милойко Лешанин — сербский военноначальник, полковник. Во время войны 1876 г. командовал Тимокской армией.
вать визит Милану и взял меня с собой в коляску. Дорогой он очень милостиво со мной разговаривал и вообще в течение всего дня был в духе и довольно часто говорил со мной. Милану он вторично меня представил, упоминая о моем брате» 12.
Обращает на себя внимание неожиданный поворот в словах Джуры Хорватовича — толкового сербского командира, может быть, самого талантливого из всех — «он не дал бы ему погибнуть». Не отсюда ли, ознакомившись с подробностями смерти старшего брата, и вывел Михаил Николаевич заключение о косвенной виновности в ней М. Г. Черняева? По крайней мере, можно точно утверждать, что таковое мнение в семействе сложилось. Данный факт, кстати, подтвердил и сам Черняев. В черновике его письма М. Н,.Раевскому, набросанном в июне 1887 г., помимо всего прочего, читаем: «Вместе с тем, я не могу не воспользоваться этим случаем, чтобы не коснуться и обстоятельств, сопровождавших смерть брата Вашего Николая Николаевича, потому что в бытность свою в 84 г. в Японии, я услышал от А. П.Давыдова, что родные покойного возлагают на меня обвинения в смерти его» 13. К величайшему сожалению, именно на этом месте черновик обрывается, и мы, видимо, так никогда и не узнаем личную версию генерала. Было ли письмо закончено и отправлено, или, быть может, оно так и осталось недописанным, сказать трудно — оригинала в архиве адресата мы не обнаружили, как ни пытались. Однако расклад и без того ясен.
Ну, а насколько был прав каждый из участников этого «диалога», судить не нам. Мы лишь можем констатировать, что отношения Черняева и Раевского-старшего во время Сербской войны не сложились — командующий предвзято относился к нему, не останавливаясь перед прямыми оскорблениями14. Кроме того, к характеристике обоих добавим, что, если один любил само сербское дело, то другой — больше себя в нем, стремясь «войти в историю, как славянский Вашингтон» (подлинные слова генерала) 15.
И в заключение еще об одном. Как следует из приведенного чуть выше письма Михаила Николаевича, государь при встрече с сербами также не преминул вспомнить о его брате. Казалось бы, обычная любезность, но стоит лишь сопоставить некоторые факты, дабы заключить, что под ней скрывалось подлинное чувство. Известно, что полковник М. Н. Раевский получил флигель-адъютантские вензеля 6 ноября 1876 г. Человек он был открытый и правдивый, весьма объективно относившийся как к себе, так и к другим. В тот же день новоиспеченный свитский офицер телеграфировал теще, княгине С.А.Гагариной: «За заслуги брата и отца назначен флигель-адъютантом» 16.
Нам, право, не хотелось бы, чтобы по прочтении этой части статьи у читателя сложилось впечатление, будто младший брат нашего героя только и делал, что сидел в штабах или дежурил по царским квартирам. Нет, он еще и повоевать успел. Так, за мужество и отвагу, проявленные в деле с турками при занятии Бабадага, ему была вручена золотая сабля с надписью «За храбрость» (25 июля 1877 г.). Любопытно, что в письме супруге об этом упоминается как бы походя...
По возвращении в Россию, М. Н. Раевский продолжил военную карьеру, получив в 1882 г. чин генерал-майора с зачислением по гвардейской кавалерии. Затем занимал должности директора департамента земледелия и сельской промышленности, а также члена совета министра государственных имуществ. Удостоился ордена Св. Владимира 3-го класса и высших степеней Станислава и Анны. В 1891 г. был избран почетным гражданином городка Новохоперска, что в Воронежской губернии...9). А параллельно с этим отдавался любимому занятию — разводил в своих крымских имениях фруктовые сады. Его занятия садоводством носили столь профессиональный характер, что он даже подготовил пособие по данному вопросу («Плодовая школа и плодовый сад. Руководство к культуре плодовых деревьев в южной половине России»), выдержавшее пять изданий, и со временем стал президентом Российского императорского общества садоводства. Кроме того, Раевский-младший занимался поэзией10) и собственным домом — в отличие от погибшего холостым Николая, у него было четыре сына и шесть дочерей.
В октябре 1893 г., находясь в Крыму, он вдруг почувствовал себя плохо. Быстро собрался и выехал в Петербург, но до столицы так и не добрался, скончавшись по пути, в Севастополе. Откуда его прах
проследовал в Еразмовку, к брату...
*
* *
За всеми своими заботами М. Н. Раевский не забывал и о поручении, возложенном на него матерью. Однако сложившаяся тогда в Сербии неблагоприятная политическая обстановка не позволила ему реализовать ее давнюю мечту. Перед смертью он передал семейное обязательство теперь уже своему старшему сыну — Николаю Ми-
В Новохоперском уезде располагались его обширные, унаследованные от матери, имения — слободы Красненькая и Подосиновка. В Красненькой Анна Михайловна родилась; там она и похоронена, рядом со своим мужем — генерал-лейтенантом Н. Н. Раевским 2-м.
В 1894 г., посмертно, в Петербурге вышли его «Стихотворения».
хайловичу. Но и тот спустя несколько лет (в 1900 г.) умер. И тогда за осуществление завета покойной свекрови взялась вдова Михаила Николаевича — Мария Григорьевна Раевская (урожденная княжна Гагарина). Она-то и довела фамильное дело до благополучного завершения. В немалой степени ей удалось это потому, что отношение официального Белграда к России и русским изменилось тогда в лучшую сторону.
И здесь хотелось бы сделать одно предположение. Все дело в том, что сын М. Н. и М. Г. Раевских умер не естественной смертью, но покончил с собой. И несмотря на то, что в семейных бумагах нет ни малейшего намека на такой конец, в позднейших воспоминаниях знававших молодого лейб-гусара сверстников мы находим конкретные обстоятельства его гибели. Увы, они довольно банальны для блестящей офицерской среды той эпохи. Известный «красный граф» Алексей Игнатьев — родной племянник графа Н. П. Игнатьева и будущий военный агент России в Париже, перешедший после Октября 1917 г. на службу к большевикам, — обронил мимоходом в своих мемуарах, что «талантливый молодой Ника Раевский пустил себе пулю в лоб из-за неуживчивого характера своей любовницы — танцовщицы Императорского балета» 17.
Известно, что отношение к самоубийцам со стороны Церкви всегда было резко отрицательным — она отказывала им в спасении и поминании. Но мать остается матерью. И потому встает вопрос: не были ли активные хлопоты М. Г. Раевской по возведению храма-па-мятника в Сербии, начавшиеся сразу же после трагической смерти ее первенца, желанием увековечить память обоих Николаев Раевских, т. е. не только деверя, но и сына? По-человечески такое желание абсолютно понятно...
Как бы там ни было, работа закипела. В буквальном смысле слова. Уже в феврале 1901 г. Мария Григорьевна начала переговоры с посланником Сербии в Петфбурге Стояном Новаковичем об урегулировании формальностей, связанных с постройкой церкви11). Виднейший сербский историк и филолог, иностранный член Российской Академии наук, чьи труды неоднократно переводились на русский язык, Новакович сразу же поддержал начинание невестки Н. Н. Ра-
^22 февраля 1901 г. супруга Ст. Новаковича, Елена, писала их сыну Милете Новаковичу: «Недавно мы были с визитом у госпожи Раевской, урожденной княжны Гагариной. Ее деверь, т. е. брат мужа, покойный Раевский — тот, что погиб близ Алексинца во время нашей первой войны с турками в 1876 г. Жена погибшего Раевского (так в тексте. — А. Ш.) завещала построить церковь на том месте, где пал этот достойный герои. О выполнении ее завещания мы и разговаривали» (Архив Срб»уе. Фонд Окуана Новаковича. Бр. 2646. Л. 1-1 об.).
евского, оказав ей всяческую помощь. В самой Сербии за дело принялся епископ Нишский Никанор. Летом того же года он посетил Горни Адровац и приобрел там участок земли под будущее строительство. Местные жители с воодушевлением приняли весть о сооружении церкви на месте гибели русского полковника — и четверть века спустя благодарная память адровчан хранила воспоминание о его подвиге.
15 декабря в белградской газете «Дневник» был объявлен конкурс на строительство храма18. По его итогам, подряд получил итальянский предприниматель Дж. Колларо у. Со11аго). 3 января 1902 г. с ним был подписан контракт, а уже 15-го М. Г. Раевская передала Ст. Новаковичу чек на шестьдесят тысяч франков из завещанной свекровью суммы19. Как явствует из ее письма давнему другу семьи, горному инжинеру Н. Н. Мейеру, она желала закончить постройку непременно к 20 августа 20. Однако, находясь в Петербурге, трудно все предусмотреть — различные согласования и утряски требовали времени, и немалого.
Наконец, все приготовления были закончены, и 3 марта 1902 г. при огромном стечении народа состоялась торжественная закладка храма-памятника Н. Н. Раевскому во имя Святой Троицы 12\
Российский посланник в Белграде Н. В. Чарыков доносил министру иностранных дел, графу В. Н. Ламздорфу об общей атмосфере мероприятия: «Король, правительство, войска и народ приняли в нем участие, придавшее этому частному делу государственное значение, причем с сердечной искренностью были выказаны с сербской стороны любовь и благодарность России в лице русского офицера, пожертвовавшего жизнью для освобождения Сербии» 21.
Государственный характер торжеств, на что справедливо обратил свое внимание Чарыков, подтверждает и состав гостей, прибывших в Горни Адровац. Его Величество короля Александра Обреновича представлял адъютант, полковник М. Кумрич. В память о ратном подвиге Раевского здесь же присутствовал военный министр, подполковник В. Антонич, в сопровождении командиров всех воинских частей, расквартированных в Моравской области. Кроме того, депутации прислали Сенат и Народная скупщина. От имени Русского клуба из Белграда прибыл его председатель Р. Милошевич. Двух своих членов на праздник отрядил муниципалитет сербской столи-
12
Посвящение храма, возведенного на месте гибели Н. Н. Раевского, Святой Троице представляется совсем не случайным. При рождении он был крещен в Свято-Троицкой церкви города Керчи, причем его восприемницей (крестной матерью) стала родная тетушка, княгиня Мария Николаевна Волконская — одна из самых известных жен декабристов.
цы. Со стороны местных властей в закладке храма участвовали заместитель начальника Нишского округа, председатель городской управы Ниша и главы восьми сельских общин (волостей)...
Россию представляли первый секретарь императорской Миссии П. Б. Мансуров и военный агент в Сербии, Болгарии и Черногории полковник Е. А. Леонтович. Семью Раевских — второй сын Марии Григорьевны, корнет лейб-гвардии Гусарского полка Михаил Михайлович Раевский и их зять — ротмистр Николай Сергеевич Плаутин.
Руководил всей церемонией владыка Никанор.
Для ее описания вновь прибегнем к помощи дипломатов. «Место кончины Н. Н. Раевского, — сообщал Мансуров, — представляет из себя возвышенность, командующую на значительное расстояние окрестностью. На ней расположена была 20 августа 1876 г. сербская батарея, на которой пал Раевский. Самое место падения его ознаменовано каменным крестом, воздвигнутым в свое время по распоряжению королевы Натальи, согласно просьбе семьи покойного. У означенного креста отслужено было архиереем молебствие с водосвятием. Затем преосвященный Никанор пригласил племянника покойного, корнета Раевского, произвести закладку будущего храма. По совершении закладки, епископ сказал прочувствованное слово, пригласив присутствовавших вознести молитвы свои об упокоении души H.H. Раевского, и отслужил панихиду. Во время богослужения произведены были несколько раз залпы из орудий» 22.
Последовавшая затем торжественная трапеза неоднократно прерывалась тостами и здравицами, как чисто дипломатическими, так и идущими от сердца. «Речи сербских участников торжества, сопровождавшие вышеозначенные здравицы, — заключал свой отчет П. Б. Мансуров, — отличались большой горячностью и стремлением убедить присутствовавших русских в искренности и непоколебимости чувств сербского народа по отношению к России»23.
Сербская пресса также не обошла вниманием столь знаменательное событие. Изложение всех комментариев заняло бы слишком много места, а потому обратим внимание только на один материал. 10 марта 1902 г. издававшаяся в городе Пожаревац газета «Новый гражданин» поместила статью «Что рассказывает очевидец о. последних мгновениях жизни покойного полковника Николая Раевского» 24. Этим очевидцем был не кто иной, как и уже известный нам фейерверкер А. Станоевич, который в момент гибели Раевского вынес его тело из-под огня турок. Ныне крестьянин села Петка, близ Пожаревца, он снова повторил то, что видел и пережил 20 августа 1876 г. Но самым показательным в его рассказе представляется другое, а именно — маленький факт, наглядно иллюстрирующий ту са-
мую «искренность и непоколебимость чувств» сербского народа к России и конкретным ее представителям, о которых так много говорилось на торжествах в Горнем Адровце.
Оказалось, что в свое время Анна Михайловна Раевская послала Станоевичу 100 рублей (примерно 300 динаров по тогдашнему курсу) за спасение тела ее сына. Деньги эти передал ему Коста Шамано-вич. Так вот, всю эту, немалую по тем временам, сумму он употребил не на собственные нужды, но на устройство колодца в оживленном месте на пути из Пожаревца в село Дубровицу, который и назвал с крестьянской безыскусной трогательностью: «Колодец покойного полковника Николая Раевского — русского, что погиб в 1876 г. в борьбе с турками за освобождение сербства» (перевод дословный) 25. Из таких вот мелочей складывалась память.
А марта родственники Н. Н. Раевского были приняты в Белграде королевской четой («чрезвычайно любезно», по словам Чарыкова) и после аудиенции «удержаны к завтраку», вместе со всей русской дипломатической колонией26. Церемония закладки храма-памятника «Вронскому» заканчивалась на высшем уровне...
1903 год в истории Сербии — это год кровавой драмы. 29 мая группа офицеров-заговощиков физически уничтожила короля Александра Обреновича и королеву Драгу, совсем недавно столь радушно принимавших русских гостей, и возвела на сербский престол нового монарха, Петра Карагеоргиевича.
А церковь Святой Троицы тем временем строилась. К середине лета все основные работы были завершены — в камне воплотился проект русского художника Н. А. Бруни. Дело оставалось за иконами. Их писал в Петербурге тот же мастер. 7 июля владыка Никанор торопил Марию Григорьевну: «С нетерпением жду иконы, так как уже все готово: церковь готова, иконостас готов. Только иконы и все будет. Прошу поспешить с их посылкой» 27. С тем же письмом он выслал и счета, в ответ Раевская отправила в Сербию еще два чека — на тридцать одну тысячу восемьсот и семь тысяч франков28. Наконец, 2 августа Бруни закончил свой труд, и неделю спустя пять ящиков с иконами (общим весом 4 пуда 29 фунтов, как записано в сопроводительных документах) были отправлены на станцию Алексинац, откуда их перевезли в Горни Адровац.
К концу месяца они заняли свои места в иконостасе. Теперь все действительно было готово. Изнутри храм блистал свежей росписью. Эскизы фресок для него сделал В. М. Васнецов. Натурно их затем
воспроизвел местный живописец Душан Обренович. Кроме того, на одной из стен (что весьма нехарактерно для православной традиции) располагался портрет самого Н. Н. Раевского в гусарской форме, писанный крупнейшим сербским художником-реалистом, профессором Стеваном Тодоровичем. Характерная деталь — еще в 1867 г. автор портрета был избран почетным вольным общником петербургской Академии художеств29.
Добавим, что недалеко от церкви строители возвели здание школы, также в память Раевского. Это был подарок семьи адровчанам, должный символизировать юность и жизнь вечную, а не только напоминать о смерти.
И вот наступил долгожданный день. 2 сентября 1903 г. состоялось торжественное освящение нового храма. Его внешний облик и эффектное расположение описал в своем донесении состоявший при императорской Миссии в Белграде М. Н. Горяинов: «Храм построен в позднем византийском стиле, с сильно выпуклым, но небольшим куполом. Находясь на возвышенности и будучи окрашенным в белую краску, он еще издали рельефно обрисовывается на фоне окружающей густой зелени» 30. На северной стене его установили мраморную плиту с надписью: «Трудом и надзором епископа Нишского господина Никанора, и на средства благородной госпожи Марии Раевской возведен сей святой храм и освящен 2 сентября 1903 г.». До сих пор она радует глаз, сохраняя, несмотря на все перипетии бурного XX в., имена подвижников памяти.
Официальных лиц на сей раз было значительно меньше, чем ровно год назад, что вполне объяснимо — страна находилась в тяжелейшей политической ситуации. И тем не менее, государственный характер торжеств в Горнем Адровце новой династией был сохранен. Монарха на них представлял его адъютант, майор Г. Джурич; правительство — министр просвещения Д. Ружич; армию — штаб Нишской дивизии. От русской колонии присутствовали Горяинов и консул в Нише С. И. Чахотин, а от семейства Раевских — кроме уже известных нам гусарских офицеров Н. С. Плаутина и М. М. Раевского, брат последнего — студент Университета, а в недалеком будущем также лейб-гусар, Петр Михайлович Раевский13).
13) Присутствие этого племянника Н. Н. Раевского на церемонии освящения Троицкой церкви — факт глубоко символичный. Он родился в 1883г., т.е. в год смерти бабки, завещавшей возвести храм. И вот, двадцать лет спустя, взрослый внук стоял пред его вратами... И вообще, мы должны быть крайне благодарными Петру Михаиловичу Раевскому, поскольку именно он был издателем «Архива Раевских», выходившего под редакцией Б. Л. Модзалевского. К этому добавим, что П. М. Раевский, так же как его отец и дядя, вышел из Университета (правда, Петербургского) в
И вновь, как при закладке, первую скрипку на церемонии освящения храма играл владыка Никанор. «После торжественной обедни, — сообщал Горяинов, — на которой епископ Никанор провозгласил многолетие государю императору, а потом королю Петру, Его Преосвященство совершил троекратный крестный ход вокруг освященной церкви, причем в это время гремели орудия с соседних холмов». Ну, а далее все шло по привычному сценарию: «В тут же находящейся школе, также построенной на иждивение семьи Раевских, был сервирован для почетных гостей завтрак». Официальных слов, на нем произнесенных, мы касаться не будем, но, как и ранее, обратим внимание на неформальное отношение простых сербов к русским. В качестве примера такового, «особенно выделялась речь местного кмета (главы общины. — А. III.), в которой он выразил глубокую благодарность семейству Раевских, не только почтивших память знаменитого родственника, но и облагоденствовавших постройкой церкви и школы местное население» 31.
Так, спустя двадцать семь лет с момента гибели, завершилась история «Вронского» в Сербии. Его смерть (и физическая, и мифологизированная) стала символом, «закрепившим еще одним звеном цепь, связующую два братских народа», как удачно выразился на приеме у короля Петра корнет М.М.Раевский32. Памятником русскому стал храм, воздвигнутый на сербской земле. А дорога к нему, согласно бытующей в крае легенде, засажена липами из Еразмовки...
Жизнь тем временем шла своим чередом. «Церкви Вронского» по решению епископа Никанора был придан статус приходской, и в нее потянулись люди из окрестных сел. В марте 1904 г. у храма появился настоятель — отставной военный священник Светислав Жуевич, который отправлял службы, венчал, крестил, отпевал, а также благоустраивал бывшую пустошь, политую кровью.
И сама Мария Григорьевна, выполнив семейный долг, не собиралась отстраняться от своего детища. В декабре 1903 г. она обратилась в российскую Миссию в Белграде с письмом: «По желанию покойной моей свекрови и моего покойного мужа я выстроила церковь на месте убиения брата моего мужа Н. Н. Раевского. По желанию моей
лейб-гвардии Гусарский полк. В 1908 г. женился на фрейлине императрицы графине Софье Ферэен. В 1913-1914 гг. был церемониймейстером императорского двора. На известном портрете Эрнста Липгарта (1913), он изображен в «бальном» лейб-гусарском мундире. Грудь молодого офицера украшает сербский орден Святого Саввы.
свекрови я на эту постройку ассигновала 50.000 рублей... Очень хотелось бы знать будущность этой церкви, кто ее примет и в чьем ведении она будет, и кому мне вручить оставшиеся деньги — 5600 рублей на ее содержание, которые желательно оставить как капитал, принадлежащий церкви» 33.
Миссия немедленно отреагировала на послание вдовы — остатки завещанных А. М. Раевской средств в сумме пятнадцати тысяч франков были помещены в белградскую «Управу Фондов» (аналог Центрального Банка), причем ежегодные проценты с этого капитала, предназначавшиеся для оперативных нужд церкви, составили 720 франков золотом. Деньги оказались очень кстати, поскольку уже в первый год ей потребовался «косметический» ремонт — буря разбила двенадцать окон и сбросила колокол. Кроме того, благоустройство территории также требовало немалых затрат.
Как видно из специального отчета, посланного С. Жуевичем в Петербург, его работы по налаживанию церковного хозяйства отличались размахом. К концу 1904 г. отец-настоятель выстроил мастерскую, конюшню, хлев, сарай, которые были «сделаны крепко и покрыты кирпичем». Он выкопал колодец, разбил виноградник, засадил все пространство вокруг церкви деревьями, причем «200 штук фруктовых деревьев и 200 штук других, нефруктовых, подарил народ уезда Алексинацкого церкви Раевского»34. Безводная и безлюдная высота, насквозь продуваемая ветрами, на глазах превращалась в цветущий оазис...
Но идиллия продолжалась совсем недолго. Скорые потрясения Мировой войны не обошли стороной и Поморавье. В октябре 1915 г. началось совместное наступление на сербов германских, австро-венгерских и примкнувших к ним болгарских войск. Оно предопределило военный разгром Королевства (сопровождавшийся потрясающим по своему драматизму исходом армии и населения через албанские горы; народ прозвал его «Сербской голгофой»). Область была оккупирована болгарами, которые разграбили русскую церковь... Так она и простояла все три года, что длился «пир победителей», — пустая, с выбитыми стеклами и поврежденной крышей.
В 1918 г. оккупанты были изгнаны из долины Моравы, а население в очередной раз стало залечивать раны. Начался срочный ремонт храма с целью спасти его от полного разрушения. Деньги на это (две тысячи сто динаров) с трудом наскребла российская Миссия, продолжавшая функционировать в Белграде. 30 октября 1919 г. переживший все невзгоды С. Жуевич докладывал новому Нишскому владыке Досифею: «Сообщаю вам, что церковь и церковный дом заново покрыты черепицей, чем защищены от дальнейшего разруше-
ния. Окна закрыты досками, чтобы внутрь не попадал снег...» Увы, только это и удалось сделать, хотя расходы все равно перекрыли полученную сумму. Но старый настоятель и не требовал компенсации. «Я не прошу, чтобы мне возмещали разницу, — писал он. — Считаю своим долгом и самому хоть чем-нибудь помочь, дабы эта русская святыня не превратилась в руину еще на моем веку» 35.
В руину храм, конечно, не превратился — не дали, но для возрождения былого великолепия, а равно и возмещения украденного болгарами церковного имущества, нужны были деньги. Однако, все попытки найти их успеха не имели. Нищета 20-х гг. пришла на смену относительному предвоенному довольству. Присовокупим к этому и катастрофу, постигшую Россию. На примере русской церкви в Ад-ровце как-то особо пронзительно проявилась ее глубина.
Итак, осенью 1922 г. С. Жуевич обратился в Государственный Ипотечный Банк — бывшую «Управу Фондов» — с просьбой выслать проценты с церковного капитала для давно назревшей реставрации. Банк не обнаружил следов этих денег (вложив в свое время посланную М.Г.Раевской сумму в акции «Управы», российская Миссия хранила их у себя), а не обнаружив, запросил главу Миссии В. Н. Штрандтмана: «Дабы Управа Фондов могла разъяснить настоятелю ситуацию, просим вас сообщить, известно ли вам что-либо о деньгах или других ценностях, оставленных госпожой Раевской на нужды храма?»36. 31 января 1923г. последовал ответ: «Российская миссия имеет честь уведомить, что небольшой капитал Раевских для поддержания храма-памятника в Адровце (около 20 ООО динар в сербских процентных бумагах) был после отступления из Сербии, осенью 1915 г., отправлен в Петроград в министерство иностранных дел. Судьба этого капитала после большевистского переворота Российской миссиЕГне известна» 37.
В апреле того же года епископ Досифей прислал в Миссию доклад С. Жуевича о состоянии храма. Ответное письмо Штрандтмана открывает весь трагизм положения: «Ознакомившись с присланной Вашим Преосвященством бумагой протоиерея Жуевича относительно состояния церкви Раевских в Горнем Адровце... я должен отметить, что, к великому сожалению, в настоящее время ни Миссия, ни члены семьи Раевских не в состоянии прийти на помощь в смысле дачи средств на ремонт и обновление ограбленного болгарами храма. Этой зимой б. Управа Фондов обращалась в Миссию со справкой о капитале Раевских на поддержание Адровского храма; мы ответили, что после отступления из Сербии, осенью 1915 г., относящиеся к этому делу бумаги и остаток капитала Раевских были отвезены в Петербург. Теперь, конечно, судьба их не может быть выяснена. Поэто-
му, дорогой и многоуважаемый владыко, я очень прошу Вас не отказать в затратах Ваших как по исходатайствованию присужденного вознаграждения за военные убытки... так и по снабжению храма необходимыми церковными предметами» 38.
И, судя по всему, Сербская Православная Церковь, взявши храм в Горнем Адровце под свою опеку, со временем привела его в порядок. По крайней мере, он действовал, службы продолжались, и каждый год 2 сентября (т. е. 20 августа по старому стилю) совершались торжественные богослужения в память Н. Н. Раевского. Люди на них шли и ехали14), а значит — дорога к храму не заросла, несмотря на все потрясения.
Увы, она зарастет позднее, после того, как в 1945 г. к власти в Югославии придут коммунисты во главе с Иосипом Броз-Тито. Их руководящая доктрина «Братства и единства» подразумевала создание своего рода духовного противовеса православию, исторически составлявшему главный стержень сербского национального сознания. В многоконфессиональной стране проводилась выраженно асимметричная политика — строительство православных церквей, к примеру, было крайне затруднено, возведению же костелов никто не препятствовал. Если к этому добавить известный советско-югославский конфликт 1948-1953 гг., когда в Белграде предавалось анафеме все русское и советское (с точностью до наоборот ситуация развивалась и в СССР), то становится легко объяснимой печальная судьба «храма Вронского». Какой Раевский, какая русская церковь?.. Священники были разогнаны, а местное руководство занялось атеистическим воспитанием масс. Памятник был заброшен (хорошо, хоть не взорван). Многим казалось, что навсегда...
В последние годы, однако, ситуация меняется к лучшему — историческая память народа, деформированная былым нигилизмом властей, начала пробуждаться. Вот и нынешняя судьба «церкви Раевского-Вронского» представляется нам пусть малой, но значимой вехой на этом очистительном пути возвращения к самим себе.
Дабы не быть голословными, приведем ряд характерных выдержек из современной сербской прессы. Так, еще в начале августа 1992 г.
14) 1 сентября 1921 г. В.Н.Штрандтман писал управляющему югославскими государственными железными дорогами Б. Вуковичу: «Считаю своим приятным долгом выразить Вам самую теплую благодарность за Вашу любезность в связи с поездкой в Алексинац на панихиду по моему покойному соотечественнику полковнику Раевскому» (Государственный Архив Российской Федерации. Ф. 5942. Оп.4. Д. 14. Л. 12).
«Православие» сообщало: «Церковь Святой Троицы в Горнем Ад-ровце давно заброшена и запущена. Врата закрыты на ключ, который находится где-то в Алексинце, где точно — не знает никто. А ведь „под ключом" в этой церкви скрыты страницы нашей истории, культурное наследие, память о Раевском и его боевых товарищах из России и Сербии. Недогоревшие свечи возле храма свидетельствуют, что есть еще люди, которые помнят героя войны, а также Вронского из „Анны Карениной", чьим прототипом и был Раевский...» 39.
Но постепенно приходили иные времена, и 12 июня 1996 г. столичная «Политика» писала: «После долгих проволочек началась, наконец, реставрация храма-памятника Св. Троицы в Горнем Адровце... Как только будет восстановлено находящееся рядом с ним здание, в нем разместится библиотека, где должны быть собраны все сочинения русских авторов, в каковых упоминается о полковнике Раевском. Здесь же будут храниться и книги на других языках. В этом процессе будет участвовать и Московская Патриархия, которая проявила особый интерес к реставрации церкви в Горнем Адровце» 40.
А теперь процитируем «Голос» от 6 ноября 1998 г.: «30 октября церковь Троицы в селе Горни Адровац провозглашена метохом (т.е. филиальным приходом, — А.Ш.) монастыря Святого Романа. Освещение храма и святую литургию по этому поводу соборне совершило сербское и русское духовенство во главе с владыкой Ниш-ским Иринеем. От имени Русской Православной Церкви в чинодей-ствии участвовал архимандрит Елисей... „В этом храме духовной культуры последняя служба прошла в далекие сороковые годы, — отметил владыка Ириней. — Основание метоха имеет своей целью его дальнейшее перерастание в монастырь, который будет достойно хранить воспоминания о совместной борьбе и славянской солидарности, много раз проявленной русскими и сербами..." В метох уже прибыла первая монахиня, а один из местных жителей предоставил дом для нужд будущего сестринства» 41.
В пустой и размоленный храм, как видим, снова вернулись люди, а значит — к народу возвращается память. История продолжается, и мы еще прочтем ее новые главы...
Примечания
1 Эту версию мы считаем вполне состоятельной, исследовав ее в специальной брошюре, которая готовится к выходу в московском издательстве «Индрик».
2 См., например:КорниловЮ. Э. Как погиб граф Вронский. М., 1975. С. 26-27; Петров А. Добровольцы // Родина. 1998. № 5-6. С. 105-106; Шемякин А., Югович М. Смерть «графа Вронского»// Родина. 2001. № 1-2. С. 126-128;
Ъор$евиНВ. Српско-турски рат. Београд, 1907. С.341-350; ОпачиНП., Ско-ко С. Српско-турски ратови. 1876-1878. Београд, 1981. С.115,132; Пото-чанБ. П. И. Ча^овски и Н. Н. Pajeвcки уз Моравско ратиште 1876 // Од Делиграда до Делиграда. 1806-1876. Београд, 1997. С. 271-277.
3 Отдел рукописей Института Русской Литературы РАН — Пушкинского Дома (далее - ОР ИРЛИ). Ф. 253. Оп. 1. Д. 620. Л. 51-51 об.
4 Писма кратьице Наталье ОбреновиТк Превела с француског и приреди-ла И. Хаци-Попови11. Београд, 1996. С. 40-41.
5 Рукописное отделение Российской Национальной Библиотеки. Ф. 14. Оп. 1. Д.415. Л. 1 об.
6 Там же. Л. 1-1 об.
7 Там же. Л. 5.
8 Там же. Л. 29.
9 Там же. Л. 30.
10 ОРИРЛИ. Ф.253.0п.1.Д.719.Л.54.
11 Там же. Л. 75.
12 Там же. Л. 18.
13 Отдел письменных источников Государственного Исторического Музея. Ф. 208. Оп. 1. Д. 37. Л. 14.
14 Ъор^ееиН В. Српско-турски рат... С. 204-205; Шемякин А., Югович М. Смерть «графа Вронского»... С. 127-128.
15 См.: Хвостов А. Н. Русские и сербы в войну 1876 г. за независимость славян. Письма. СПб., 1877. С. 27.
16 Архив Раевских. Пг„ 1915. Т. V. С. 673.
17 Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. Новосибирск, 1959. Кн. 1. С. 141.
18 Дневник. 15 децембар 1901 г. Бр. 227.
19 ОР ИРЛИ. Ф. 253. Оп. 1. Д. 620. Л. 18.
20 Там же. Л. 11.
21 Архив внешней политики Российской империи (далее— АВПРИ). Ф. По-литархив. Д. 495 (1902 г.). Л. 165 об.
22 Там же. Л. 166 об.-167.
23 Там же. Л. 167.
24 Шта прича очевидац о смрти и последним тренуцима пок. пуковника Николе Pajeвcкoг // Нови гра1)анин. 10 март 1902. Бр. 20.
25 См. и собственноручное письмо А. Станоевича семье Раевских от 27 марта 1902 г. (ОР ИРЛИ. Ф. 253. Д. 620. Л. 38).
26 АВПРИ. Ф. Политархив. Д. 495 (1902 г.). Л. 165 об.
27 ОР ИРЛИ. Ф. 253. Оп. 1. Д. 620. Л. 69.
28 Там же. Л. 71.
29 Си.: Кондаков С.Н. Юбилейный справочник Императорской Академии художеств. 1764-1914. СПб., 1914. Т. 1 (Часть историческая). С. 322.
30 АВПРИ. Ф. Политархив. Д. 499 (1903 г.). Л. 166-166 об.
31 АВПРИ. Ф. Политархив. Д. 499 (1903 г.). Л. 166 об.
32 Там же. Л. 165 об.
33 ОР ИРЛИ. Ф. 253. Оп. 1. Д. 620. Л. 82, 83 об. Данный пассаж из письма М. Г. Раевской принципиально важен, поскольку снимает все вопросы относительно того, кто завещал возвести церковь, и кто в конце концов ее построил; сколько денег было отпущено на строительство, и какова судьба оставшихся после него сумм. Мы обращаем особое внимание на все эти нюансы в связи с тем, что в исторической литературе вокруг них царит настоящий разнобой — мифы буквально заполняют работы российских и сербских авторов. Так, Ю. Э. Корнилов утверждает: «Полковник Раевский похоронен... в древнем монастыре святого Романа. Впоследствии, в 1900 г., тетка Раевского обратилась к епископу города Ниша Никандру с ходатайством о строительстве на месте гибели ее племянника церкви. Разрешение было получено. Мария Раевская, как свидетельствуют документы, прислала епископу „300 тысяч рублей золотом и два сундука с чертежами, планами и картами". У крестьян было откуплено 30 гектаров земли, и работа закипела» (Корнилов Ю. Э. Как погиб граф Вронский... С. 28). По прошествии двух десятков лет ту же версию повторил В. И.Сафронов (см.: Сафронов В. И. Н.Раевский как прототип графа Вронского — героя романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина» // Од Делиграда до Делиграда... С. 252). И, наконец, последняя по времени точка зрения А. А. Петрова: «В 1902 г. мать Раевского (автор всерьез полагает, что это была „Мария Раевская (урожденная Гагарина)". — А.Ш.) решила на том месте, где погиб ее сын, выстроить церковь, для чего переслала в Сербию 300 тысяч рублей и все необходимые проекты» (Петров А. Добровольцы... С. 106). Сербские же коллеги, в вопросе о финансовом обеспечении постройки храма, отдают предпочтение другой легенде. «Графиня Раевская, — читаем у Будимира Поточана, — передала владыке Нишскому 3000 дукатов для возведения обоих объектов (церкви и школы. — А.Ш.). Однако по завершении работ оказалось, что был истрачен только каждый третий дукат. Оставшиеся деньги — целых 2000 дукатов, согласно легенде, владыка возвратил графине Раевской» (ПоточанБ. П.И. Ча^овски и Н. Н. Pajeвcки уз Моравско ратиште 1876... С.279). И Слободан Бранкович разделяет тот же подход, несколько произвольно, правда, переводя австрийские дукаты в русские рубли: «На строительство церкви было израсходовано 10 тысяч рублей, после чего епископ Нишский возвратил оставшиеся 2000 дукатов семье Раевских» (Бранко-виЬ С. Независност слободолубивих. Београд, 1998. С. 335). Нет смысла комментировать каждую неточность в указанных сочинениях, их слишком много. Представленный выше материал, основанный на аутентичных источниках, позволил нам реконструировать подлинную историю строительства «церкви Вронского».
34 ОР ИРЛИ. Ф. 253. Оп. 1. Д. 620. Л. 116-118 об.
35 Государственный Архив Российской Федерации. Ф. 5942. Оп.4. Д. 14. Л. 10.
36 Там же. Л. 3.
37 Там же. Л. 16.
38 Там же. Л. 15.
39 СторсовиЬ С. Црква Свете Тро^ице у Горшем Адровцу // Православие. 1-15 август 1992.
40 Рестауращца цркве Вронског // Политика. 12 jyн 1996.
41 JoвaнoвuЬJЬ. Храм братске слоге // Глас. 6 новембар 1998.
