«Русская система власти» и государственные идеалы в политической истории России: к вопросу о культурно-исторической обусловленности Российкой политической идентичности

Омельченко Николай Алексеевич

Н.А. Омельченко

«РУССКАЯ СИСТЕМА ВЛАСТИ» И ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ИДЕАЛЫ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ РОССИИ:К ВОПРОСУ О КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКОЙ ОБУСЛОВЛЕННОСТИ РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ *

Аннотация

Статья посвящена анализу историко-культурных условий формирования и национальной специфики «русской системы власти» и государственных идеалов в политической истории России. Проблема государственных идеалов рассматривается в статье в контексте научного осмысления причин и факторов культурно-исторической обусловленности российской политической идентичности. В статье предпринята попытка критического переосмысления существующих подходов и оценок роли государственных и общественных идеалов и их влияния на становление и эволюцию российской государственности на всех этапах русской истории. С точки зрения автора статьи, важность обращения к данной проблеме состоит в том, что государственные и общественные идеалы, равно как и роль государственной власти в жизни общества всегда становятся предметом повышенного внимания социальной мысли в эпохи ее глубочайшего кризиса. В статье поднимается актуальная для современной российской политической идентичности проблема дихотомии народного (общественного) и элитного политического менталитета, связанной с различными оценками роли и места государства в

N. Omelchenko

«RUSSIAN AUTHORITY SYSTEM» AND STATE IDEALS IN POLITICAL HISTORY OF RUSSIA: TO RHE QUESTION OF CULTURAL-HISTORICAL CONDITIONALITY OF RUSSIAN POLITICAL IDENTITY

Abstract

The article is devoted to the analysis of historical and cultural conditions of formation and national specificity of the "Russian system of power" and state ideals in the political history of Russia. The problem of state ideals is considered in the article in the context of scientific understanding of the reasons and factors of cultural and historical conditionality of the Russian political identity. The article attempts to critically rethink existing approaches and assessments of the role of state and social ideals and their impact on the formation and evolution of Russian statehood at all stages of Russian history. From the point of view of the author of the article, the importance of addressing this problem is that the state and social ideals, as well as the role of state power in the life of society are always the subject of increased attention of social thought in the era of its deepest crisis. The article raises the problem of the dichotomy of the national (public) and elite political mentality, which is relevant for the modern Russian political identity. the problem is connected with various assessments of the role and place of the state in the life of society, the peculiarities of the formation and evolution of state and social ideals in Russia in the

жизни общества, исследуются особен- context of world political thought and ности формирования и эволюции госу- national traditions. дарственных и общественных идеалов в России в контексте мировой политической мысли и особенностей национальной традиции.

Ключевые слова:

система власти, государственные идеалы, политическая идентичность, русская модель демократии, доктрина «самодержавной соборности», славянофильская концепция, евразийство.

Key words:

authority system, state ideals, political identity, Russian model of democracy, doctrine of "absolute catholicity", slavophile conception.

* Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и АНО ЭИСИ в рамках научного проекта №19-011-31560.

В одной из своих статей, написанных вначале XX веке, выдающийся русский философ Н.А. Бердяев тонко подметил, что в нашем отечестве, к сожалению, любят по преимуществу только простые и прямолинейные решения.

Вера в «конечные цели и идеалы», на протяжении веков отличавшая русское сознание и сформировавшая базовую доминанту русского менталитета, с новой силой проявила себя на заре строительства новой российской государственности в начале 1990-х гг., когда российская политическая элита и большая часть общественности, уставшей от застарелых партийных идолов «развитого социализма», очередной раз оказались в плену теперь уже демократического идолопоклонничества. С достойным похвалы воодушевлением и обычным для России беспочвенным оптимизмом по отношению ко всему западному новые русские «демократы» стали осваивать новый либерально-демократический лексикон, ратуя за абстрактные, но радикальные «перемены» в общественно-политической практике. Однако мало кто из адептов ультралиберальных лозунгов задумывался в то время над вопросом о цене преобразований, о соотношении целей и средств процесса демократизации российской государственности. Лишь немногие из авторов углубленных научных исследований пытались предостеречь от революционной неосмысленной либерализации, ставили вопрос о необходимости конкретизации цели и способов внедрения демократических перемен в российском обществе. Провал ультралиберальных радикальных реформ российской государственности заставил отечественную социально-политическую науку более внимательно и «почвенно»

рассмотреть проблематику государственных идеалов обновлявшейся России, особенности ее политической идентичности [15, с. 153-182].

Основная решаемая проблема в предлагаемом исследовании связана с необходимостью проблематизирования и актуализации основных теоретических и концептуальных подходов к осмыслению специфики государственных и общественных идеалов и отечественной системы государственной власти в контексте научного обоснования путей и смыслов формирования новой российской политической идентичности.

Фундаментальный тезис, объясняющий смысл обращения к данной проблеме, состоит в том, что государственные и общественные идеалы, равно как и роль государственной власти в жизни общества всегда становятся предметом повышенного внимания социальной мысли в эпохи ее глубочайшего кризиса.

В контексте произошедшей на рубеже XX и XXI вв. смены характера общественно-политического развития России актуализировалась потребность в создании и научной интерпретации объединяющей общество национально-государственной идеи, способной стать основой и ориентиром социально-экономических и политический преобразований, происходящих в российском обществе. Сегодня для многих стало совершенно очевидным, что основную проблему современного российского общества следует искать не столько в несовершенстве или провалах текущей политики, сколько в более серьезной задаче «выбора пути», по которому может и должна пойти новая Россия, поисках ее новой идентичности.

В то же время остается большой проблемой сохраняющееся несоответствие насущной потребности российского общества в самоидентификации реальной политической практике, преследующей сугубо прагматические цели и нередко игнорирующей исторический смысл и национальные задачи проводимых сегодня преобразований общественно-политического и экономического строя в России. Данный процесс связан с базисными явлениями отечественного общественного развития, требует научной проработки, обоснования, ситуационного анализа и прогноза.

Важной научной задачей является обобщение, систематизация и обоснование возможностей творческого использования богатейшего наследия отечественной политико-правовой мысли в условиях нового этапа возрождения российской государственности на путях национальной модернизации. Практическим результатом решения указанной задачи долж-

но стать теоретическое обоснование содержательной связи отечественной историософской и государственно-управленческой мысли с национальной государственной традицией и мировой политической практикой.

В свете сказанного одной из наиболее фундаментальных проблем научно-прикладного характера, решаемой в данной статье, является проблема социально-философской рефлексии объективации идеи государства и государственных идеалов в реалиях российского общества. Глубокое, детальное исследование роли национальной государственной идеи и общественного идеала в политической истории России может стать реальным вкладом в разработку отечественной общенациональной идеологии, являющейся сегодня одной из ключевых фундаментальных научных задач в контексте формирования новой российской политической идентичности.

Не менее актуальной представляется проблема критического переосмысления существующих методологических подходов к исследованию содержания и характера русской государственной идеи, что в практическом плане может обеспечить теоретико-методологическую основу для научного осмысления национальных особенностей политического транзита российской государственности в условиях современной России.

С нашей точки зрения, неоценимую помощь в научном осмыслении государственных и общественных идеалов в политической истории России может оказать изучение и всесторонний анализ общественно -политической мысли русской послеоктябрьской эмиграции, много размышлявшей над судьбами исторической России, смыслом и предназначением русской истории, ролью и местом России в Европе. При всей противоречивости взглядов и воззрений представителей русского зарубежья политический опыт русской послеоктябрьской эмиграции, отличаясь большим разнообразием, наглядно отражал общую для русской общественной мысли тенденцию перехода от традиционных для русской интеллигенции радикалистских воззрений и убеждений на позиции умеренного консерватизма и политического реализма. Революционное крушение исторической России побуждало многих оказавшихся в эмиграции русских интеллигентов и политических деятелей отказаться от прежних установок и ценностей. В противовес «бессодержательному либерализму», разрушавшему государство и расчистившему путь «безнациональному социализму», многие из эмигрантов искали выход в возвращении к традиции, к здоровому консерватизму, к национальной государственности.

Нам уже приходилось писать о том, что даже при самом беглом анализе содержания и характера развернувшихся в наше время идейных и политических дискуссий о путях развития России большинство «новейших» моделей и концепций развития российского общества оказываются далеко не новыми. Многие из них были впервые обоснованы и талантливо разработаны лучшими представителями русского зарубежья, большинство из которых в отличие многих современных публицистов и политиков стремились проникнуть в суть исторических явлений, а не ограничиваться их внешними сторонами [4, с. 19-20].

Можно выделить ряд основных факторов, объясняющих причины актуализации социально-философской рефлексии объективации идеи государства и государственных идеалов в реалиях российского общества.

Фактор первый. Важность научного исследования и творческой интерпретации идеи государства и государственных идеалов в политической истории России определяется той особой ролью, которую всегда играло государство в общественно-политическом развитии российского общества, оказывая определяющее влияние на характер общественных процессов и отношений, модернизацию различных сфер жизни общества и в известной мере определяя сознание и поведение людей, деятельность политических институтов, партий и общественных движений.

Фактор второй. Без всестороннего рассмотрения и учета отмеченной выше особой роли государства в жизни российского общества, равно как и необходимости творческого осмысления уникальности отечественного исторического опыта в сфере государственных отношений, невозможен поиск путей становления новой российской государственности, его политической идентичности.

Фактор третий. Становится очевидной насущная необходимость критического пересмотра получивших широкое распространение в последние десятилетия в нашей научной литературе и публицистике исключительно отрицательных оценок роли государства в политической истории страны, что следует считать безусловным упрощением. В условиях наблюдавшегося в последнее время резкого усиления антиэтатистских и антитоталитарных настроений в российском обществе особенно возрастает значение научного, строго объективного освещения роли государственных идеалов, русской системы власти и национальной модели государственного управления в общественно-политическом развитии России.

Фактор четвертый. Научное осмысление специфики формирования российской политической идентичности делает необходимым проведения сравнительного исследования и реконструкции государственных идеалов в русской либеральной и консервативной традиции нового и новейшего времени.

Фактор пятый. Нуждается в критическом осмыслении сам характер отношения общества и русского народа к государству и государственной власти, неоднозначность которого отмечалась многими социальными философами и историками. Так, по мнению Н.А. Бердяева, обосновавшего идею «антиномичности» русского национального характера, русский народ, веками строивший и укреплявший свое государство, являлся одним из самых политических народов в мире. Он, как никакой другой народ в мире, был наделен историей и географией своего существования большим государственным инстинктом (касалось ли это колонизации новых земель, воспринимавшейся народом как важное «государственное дело» или защиты государственных границ от внешних врагов) и все силы его, говоря словами Н.А. Бердяева, отдавались «колоссу государственности» [3, с.15]. В то же время русский народ по-своему относился к государству и его институтам, занимавшим в жизни русского человека иное место и имевшим в его сознании иное значение, чем в сознании западных людей, привыкших видеть в государстве и его институтах относительно внешнюю для общества и личности, формальную сторону политического существования. В отличие от многих европейских стран, население которых привыкло строить свои отношения с государством и его институтами на основе формального закона и основ права, в России общество на протяжении многих веков было прочно интегрировано в государство, а сам «государь», начиная с образования единого московского государства, являлся полновластным хозяином, единолично управлявшим «своим хозяйством». С другой стороны, русским людям было свойственно в большей степени эмоциональное, личностное отношение к государству, нежели правовое. Русские люди с подозрением относились к государственной бюрократии, к боярам и чиновникам, видя в них лишних посредников между собой и властью, «мешающих» связи царя с народом («царь хороший, бояре плохие»). От худой власти бежали на окраины огромного государства (население «за-казаковало»), цари плохие объявлялись «ненастоящими», которых кто-то

«подменил». На этой почве возникало редкое в мировой истории и столь распространенное в отечественной истории самозванничество [22].

Сопоставительный анализ народных (общественных) идеалов и элитного политического менталитета, связанный с оценками места и роли государства в жизни российского общества, оказывается весьма плодотворным и будет востребован современной наукой и политической практикой. Своеобразие путей цивилизационного развития России, ее отличий от развития западных стран, равно как проблема отношения российской элиты и русского народа к государству и его институтам, являлись объектом исследования целого ряда ученых и мыслителей, как отечественных, так и зарубежных, к числу которых можно отнести труды: Дж. Хоскин-га [20], М. Чернявского [24], О. Шпенглера [25], Р. Пайпса [23], И. Мей-ендорфа [21] и др.

Можно утверждать и внимательный анализ политико-государственного развития России это подтверждает, что одну из основных причин своеобразия русской национальной государственности следует искать в особой форме зарождения и эволюции государственных отношений в древний период русской истории, серьезно отличавшихся от возникновения и развития аналогичных процессов в странах Западной Европы.

Сошлемся для примера на авторитетное мнение крупного русского историка С.Ф. Платонова, перу которого принадлежит ряд интересных наблюдений об особенностях правления первых Рюриковичей на ранних этапах отечественной истории. Характеризуя (по аналогии с концепцией М. Вебера) три главных вида политической власти в исторической эволюции государственных отношений большинства стран - патриархальной, основанной на кровных связях (характерной для кочевых и полукочевых народов), вотчинной или патримониальной (основанной на представлении о принадлежности всей территории племени и проживающих на ней людей одному патримониальному правителю, которых он считает своей собственностью) и более поздней современной, формирующейся на основе укрепления национального самосознания, ученый сделал вывод о том, что ни один из названных типов политической власти не может быть применен к характеристике власти в Древнерусском государстве. По мнению историка, в отличие от многих европейских стран первые русские (варяжские) князья не могли властвовать на Руси в силу кровного начала, точно так же как не могли считать они русскую землю своей собственно-

стью, современный же тип национальной власти смог утвердиться только в процессе формирования единого русского централизованного государства в московскую и более позднюю эпохи.

Близкие наблюдения к приведенному выше мнению русского историка о древнерусской системе власти мы находим у одного из талантливых представителей российского послеоктябрьского зарубежья Г.П. Федотова, указавшего в одной из своих статей, что в Киевской Руси древнерусский князь по определению не мог воплощать всей полноты власти, которую он должен был делить «и с боярством, и с дружиной, и с вечем», точно так же как «менее всего» он «мог считать себя хозяином своей земли», которую он «слишком часто менял». По мнению Федотова, отмеченные особенности древнерусского общества сделали возможным создание в Великом Новгороде «единственной в своем роде Православной демократии».

Представляют интерес размышления Федотова об особенностях древнерусской «вечевой демократии». Отмечая противоречивый характер Новгородского государственного строя, в котором своевольное и капризное вече «ничуть не более князя обеспечивало свободу личности», расправляясь со своими гражданами на своих мятежных сходках, русский мыслитель, однако, замечал, что «само разделение властей, идущее в Новгороде далее, чем где-либо, между князем, «господой», вечем и «владыкой» давало здесь больше возможностей личной свободы». Именно поэтому, по словам Федотова, «такой вольной рисуется нам, сквозь дымку столетий, жизнь в древнем русском народоправстве» и именно это дает основания утверждать, что «в Киевской Руси, по сравнению с Западом, мы видим не менее благоприятные условия для развития личной и политической свободы»... Проблема и «несчастье» древней Руси, считает Федотов, была в другом - «в недостаточном развитии государственных начал, в отсутствии единства» [18, с. 276-282].

Вывод, к которому приходит Г.П. Федотов, говоря о недостаточном развитии государственных начал в политической системе Древней Руси, имеет для нас принципиальное значение. Исследователи, изучавшие ран-неславянскую государственность, обращали внимание на одну из особенных ее черт, заключавшуюся в своеобразии социальной организации восточных славян, в первую очередь, в специфике славянского самоуправления. Ученые указывают на существование с древних времен у восточных славян территориальной общины, коренным образом отличавшейся

характером и типом общественных связей от другой формы общинной организации - кровнородственной общины, характерной для многих западноевропейских и большинства восточных народов. Как отмечает известный отечественный историк А.Г. Кузьмин, в отличие от кровнородственной общины, характерная особенность которой заключалась в иерархическом построении управления сверху вниз (младшие члены семьи обязаны подчиняться старшим), территориальная община восточных славян основывалась на самоуправлении, выстраивающимся снизу вверх [13, с. 2325]. С одной стороны, в подобной социальной организации восточных славян, обусловившей открытость славянской общины, были свои очевидные преимущества, обеспечивавшие, во-первых, широкий демократизм славянскому общественному устройству, во-вторых, как справедливо замечает А.Г. Кузьмин, высокую способность славян легко ассимилировать другие народы и ассимилироваться самим [13, с. 23]. Именно эти особенности славянского общежития имел в виду М.А. Бакунин, строя свою модель идеального общественного устройства в России. С другой стороны, слабой стороной описанной социальной организации восточных славян являлось отсутствие развитых иерархических структур в славянском обществе. По мнению А.Г. Кузьмина, к середине IX века государственность славян не была достроена «доверху». Однако времени для строительства государства «снизу» уже не оставалось. Усиление внешней опасности (со стороны хазар с юга и норманнов с севера) заставляло славян искать внешней власти, способной организовать общество и отстоять независимость молодого народа [13, с. 39-42].

Вопрос о призвании власти, как и дискуссии о роли варяжских князей, которых С.Ф. Платонов не без основания называл «первыми представителями племенного единства» восточных славян, имеют важное значение для понимания проблем формирования и эволюции русской государственности. При всех различиях в оценках значения «варяжского фактора» большинство исследователей сходятся во мнении, что призвание власти не могло не наложить серьезного отпечатка на процесс формирования государственных отношений в Древней Руси, предопределив, прежде всего, особый характер отношений между «пришлыми» князьями и местным населением, изначально определявшихся взаимными обязательствами сторон. Не чувствуя себя полновластными хозяевами русских земель, варяжские князья с самого начала вынуждены были строить свою

политику на иных основаниях в отличие от европейских королей, вступая в договорные отношения с населением. Существует точка зрения, авторы которой склонны считать первых русских князей не столько завоевателями, сколько представителями местного населения (Олег не «взя град», а «прия град») [13, с. 40].

Иначе, чем в большинстве государств, складывались в Киевской Руси и отношения внутри русской правящей элиты, в рамках которой дружина киевского князя не была привязана к нему экономически, как это было в западных странах в отношениях между королями и их феодалами, связанными отношениями вассалитета. С самого начала в древнерусском обществе отношения между князем и дружинниками строились на добровольных началах, в основе которых лежал принцип личной преданности и товарищества, предполагавший свободный доступ в дружину и выход из нее, а сам князь выступал здесь как «первый среди равных».

Договорной характер властных отношений в Киевской Руси сохранялся и даже усилился в период удельной раздробленности развития древнерусского общества, в условиях которой у княжеских дружинников появились дополнительные возможности оставлять службу с целью перехода от одного князя к другому, а многие русские города активно пользовались правом призвания князей на правление. Ситуация изменилась в более поздний период формирования единого централизованного государства в Московской Руси, развивавшейся, по мнению исследователей, в общем для восточных стран русле формирования самодержавных форм правления, основанных на личной воле правителя и не предполагавших ни договорных отношений, ни прав свободных граждан [14].

Следует, однако, иметь в виду, что до сих пор не существует однозначной оценки процессов политогенеза и характера системы власти в Московской Руси. Разброс мнений весьма значительный: от характеристики Московского царства как патримониальной (вотчинной) монархии, при которой государство считалось родовой собственностью (вотчиной) монарха, что было общим местом в дореволюционной русской историографии, до обоснования оценок Московской Руси как «земско-служилого» [1, с. 435], «земско-самодержавного» [12, с. 415] и «военно-служилого» [5, с. 294-318] государства, предложенных в наши дни петербургскими историками. Характерной чертой русской государственности этого периода стало подчинение всех слоев населения военным зада-

чам государства, милитаризация всей жизни общества, его служилый характер. Но даже в этих условиях русская власть стремилась проводить политику в интересах и при поддержке широких народных масс, подтверждением чему может служить возрождение в Московском государстве утраченных в период ордынского ига самоуправленческих начал, практика созыва сословно-представительных учреждений - Земских соборов.

По мнению исследователей, оформление служилого характера русской государственности было той вынужденной данью, которую Россия заплатила за свою независимость и единство государства в условиях внешних угроз и борьбы с внешними врагами. Как справедливо отмечают авторы вышедшего в 2018 году 4-томного издания «История России» А.Б. Мазуров и А.Ю. Никандров, это был «глубоко выстраданный путь, позволивший не только создать, сохранить и взрастить Великое Московское княжество до масштабов огромного Российского государства, но и обеспечить его устойчивое развитие в веках». По словам авторов, только Британия и Россия «могут похвастаться пятью столетиями непрерывной суверенной истории» [6, с. 269], жизнестойкость которой была заложена первыми государями Московского государства.

В свете сказанного интерес представляет получившая распространение в последнее время точка зрения, рассматривающая Московскую Русь в качестве государства, наглядно воплотившего славяноправославную доктрину «самодержавной соборности», согласно которой московские государи, став последними после падения Византии независимыми православными правителями, сами должны были властвовать в интересах защиты православной веры. Важной в этой доктрине представляется положение о богоустановленности власти московских государей, предполагавшей иные отношения населения с властью. Именно эта специфика политического развития создавала предпосылки для соборного устройства, лежавшего в основе политической системы Московского государства. По мнению ученых, доктрина «соборной монархии», с одной стороны, уводила Россию от модели западноевропейского феодализма, основанной на иерархии собственности и вытекающих из нее вассальных отношений [19, с. 101-106]. С другой стороны, она принципиально отличала московскую систему власти от власти европейских королей и императоров, по большей части лишенной божественной санкции, что создавало идеологические основы западноевропейского абсолютизма.

Подводя итог, укажем еще на одну важную, с нашей точки зрения, особенность, характеризующую специфику политогенеза в Московском государстве. Смысл этой особенности заключается в том, что в отличие от большинства европейских государств, формировавшихся как национальные государства, для России с самого начала была характерна «матрица многонациональности» [6, с. 268-269].

Не погрешим против истины, если начнем обсуждение исследуемой проблематики с характеристики историософских взглядов и воззрений русских славянофилов (М.П. Погодин, И.В. Киреевский, А.С. Хомяков, К.С. Аксаков и др.), занимавших особое место в идейно-политическом дискурсе о характере русской государственности и государственных идеалах в политической истории России. Сами славянофилы предпочитали называть себя «русофилами» или «русолюбами», подчеркивая тем самым, что их главным интересом была судьба русского народа в сложных исторических судьбах восточного славянства. По свидетельству современного исследователя славянофильства В.П. Кошарного, славянофилы, воспитанные на лучших образцах европейского опыта, «заложили основы русской национальной философской традиции, в центре которой были идеи целостного знания, духа и жизни, соборности» [11, с. 519]

Ключевым тезисом в концепции славянофилов являлся тезис об исключительности исторического пути России и неприемлемости западноевропейского пути развития, сопровождавшегося, по их мысли, разрушительными последствиями (пауперизация крестьян и пролетаризация городских работников), неизбежно ведущими Запад к загниванию. Спасение России виделось, как утверждал Аксаков, в ее самобытности [7, с. 380-381].

Одним из основополагающих положений славянофильской концепции развития России являлось последовательное противопоставление древней русской истории периоду классического западноевропейского феодализма, присущего большинству европейских стран. Полемизируя с исторической концепцией русской истории Н.М. Карамзина, не видевшего, по их мнению, принципиального различия между развитием Древней Руси и историческим развитием большинства западных стран, славянофилы впервые в русской общественно-политической мысли ставили вопрос о необходимости изучения и учета характера социальных связей, значительно отличавшихся, как они считали, в древнерусском и западных обществах (здесь славянофилы повторили и в известном смысле модерни-

зировали идею немецких консерваторов о «механистическом» характере западного общества, основанного на рационалистических и индивидуалистических ценностях, и «органическом» характере восточных обществ, основу единства которых составляли духовные ценности).

Основная мысль теоретиков славянофильства сводилась здесь к доказательству ущербности и неприменимости к условиям России принципов западноевропейского феодализма, окончательно, по их мнению, завершивших (вслед за влиянием греко-римского рационализма и индивидуализма) процесс дезинтеграции западных обществ. Славянофилы были убеждены, что система феодальных отношений и сама структура западного феодализма, построенного на эгоистическом индивидуализме и голом рационализме, не в состоянии были обеспечить внутренне единство западных стран. В качестве доказательства этого тезиса приводился пример рыцарей-разбойников, воплощавших этот средневековой индивидуализм, замкнувшихся в своих замках и находившихся в состоянии не прекращавшейся борьбы с центральной властью. Подобный порядок не мог создать условий для внутреннего единства западных стран, порождая постоянное противостояние центральной власти и феодальной аристократии, жестко обособленных сословий, государства и церкви, чего не могло быть, по убеждению славянофилов, в древнерусском обществе. Как утверждали теоретики славянофильства, в русской системе власти в отличие от западноевропейских феодальных отношений все русские князья являлись членами одной семьи, послушными власти старшего князя («семейный» характер русского феодализма), что изначально создавало предпосылки для укрепления единства древнерусского общества, «бесконфликтного» характера его развития. В Древней Руси, утверждали славянофилы, не было ни аристократии, ни рыцарей, ни третьего сословия, точно так же, как не знала она ни железного разграничения неподвижных сословий, ни сословной ненависти, ни борьбы, ни рабства [4, с. 62]. Хотя в этих аргументах было немало преувеличений и явной идеализации, на что справедливо указывал В.О. Ключевский, отмечая, что в Старом Киеве с его князьями и богатырями, воспетыми народом, была и другая жизнь с не прекращавшейся усобицей князей, «бессмысленными драками княжескими», являвшимися прямым народным бедствием [10, с. 78], нельзя не видеть оригинальности и точности некоторых характеристик общественно-политического развития Древней Руси, которые давались теоретиками рус-

ского славянофильства в контексте интересующей нас проблемы формирования и эволюции российской политической идентичности.

Оригинальную концепцию русской системы власти и государственных идеалов России, вносившую много нового в осмысление прошлого России и стремившуюся отразить своеобразие и неоднозначность русской национально-государственной проблемы, предложили основатели и теоретики евразийства - одного из наиболее интересных интеллектуальных течений в русском послеоктябрьском зарубежье. Талантливо разработанная в публикациях Н.С. Трубецкого и П.Н. Савицкого и получившая впоследствии широкое историческое обоснование Г.В. Вернадским в его шеститомной истории России, эта концепция, без сомнения, открывала большие возможности для научного осмысления национального культурно-исторического процесса. Ее основу составляла приобретшая сегодня широкое признание в современной философии и социологии культуры теория, обосновывающая множественность и разнокачественность человеческих культур. К числу ее сторонников относят русского естествоиспытателя и философа Н.Я. Данилевского, немецкого философа и историка О. Шпенглера [25], крупнейшего представителя философии культуры А. Тойнби, П.А. Сорокина и др., подвергавших критике европоцентристскую, однолинейную схему общественного прогресса, и отстаивавших взгляд о многообразии форм социальной организации человечества. Евразийцы, писал в этой связи Н.А. Бердяев, стихийно, эмоционально защищают достоинство России и русскости от тех, кто всегда готов денационализироваться и перестать быть русским [2, с. 134]. Решительно выступая против попыток интерпретации любой культуры как культуры общечеловеческой, евразийские авторы призывали народы излечиться от собственного эгоцентризма и оградить себя от обманного чувства при-знанности к осуществлению общечеловеческой цивилизации. Культура, считали евразийцы, не может быть абстрактной. В этом, по их убеждению, было главное заблуждение и ложность установок всякого рода космополитизма и бездуховного интернационализма [16, с. 151-152].

Отличительной чертой евразийской модели русского государственного развития был особый акцент на азиатском компоненте России и связанная с этим критика взглядов на Россию как на чисто европейскую державу. Не отрицая славянские корни русского народа, как и значение Византии для развития древнерусской культуры, евразийцы указывали на

особую роль восточного туранского (преимущественно тюркско -татарского) влияния, без достаточного учета которых, по мысли евразийцев, нельзя понять ход русской истории. Именно здесь, как считали евразийцы, следует искать главную ошибку славянофилов, связывавших основные задачи национально-русской политики исключительно со славянским вопросом [9, с. 137]. В то же время основной особенностью исторического развития России, по мнению евразийцев, являлось то, что русская нация, формирование которой шло одновременно с образованием империи на громадных пространствах двух частей света, пространственно и духовно никогда не исчерпывалась ее этническим субъектом великорусской народностью, а представляла собой явление более широкое и многообразное. Это был особый культурный мир, исторически развивавшийся во взаимодействии и в борьбе с Европой и Азией.

Во всех этих рассуждениях было немало смысла, интересных находок и наблюдений, с которыми трудно спорить и которые сегодня в значительной мере признаются наукой. Можно, конечно, не соглашаться с излишней идеализацией и даже реабилитацией евразийцами монгольского ига, с их, например, утверждением, что именно монгольское завоевание сохранило русскую самобытность, спасло Россию от католицизма и латинского ига. В этом отношении, очевидно, полностью правы были оппоненты евразийцев, напоминавшие, что татаро-монголы, огнем и мечом разорившие Древнюю Русь, значительно подорвали ее производительные силы и отбросили ее в экономическом и иных отношениях на несколько веков назад. В то же время нельзя отрицать очевидного факта распространения политической власти, колонизации и культуры по степи по громадной территории, лишенной пространственных и иных перегородок между отдельными населяющими ее народами, что создавало реальную возможность некоторой национальной (или сверхнациональной), общей всему материку евразийской культуры. Здесь с евразийцами приходится во многом согласиться.

Не меньший интерес представляют рассуждения евразийцев о роли идей в жизни любого общества. Миром правят идеи, считали евразийцы. В Древнем Риме такой идеей была идея имперского величия. Монархии существуют до тех пор, пока в обществе укоренены монархические чувства, господствует монархическая идея. Точно так же, по мысли евразийцев, в истории России-Евразии можно видеть наличие нескольких особых

идеологических концепций (идея Москвы как «третьего Рима», идея соборного имперского всеединства - «самодержавие, православие, народность»), которые должны были объединять общество на основе определенных культурных ценностей и постулатов. С этой точки зрения, крушение царизма не в последнюю очередь объяснялось утратой им сильной объединяющей идеи, и наоборот, большевики оказались у власти и добились идеологического господства именно потому, что смогли сотворить идеологический миф (о новом «справедливом строе», «пролетарской культуре» и т. п.), который отвечал каким-то глубинным, внутренним переживаниям народных масс и без которого, по убеждению евразийских авторов, никакая идея не может претендовать на реальную силу воздействия.

Как видно из сказанного, в российской политической традиции, веками формировавшей российскую политическую идентичность, государственные идеалы занимали особое место и имели первостепенное значение, а само государство и его институты играли в истории России не просто большую и, конечно, не только подавляющую роль. Именно государство, государственная власть в российском обществе неизменно выступали как системообразующие начала, являлись своеобразной скрепой, на которой держалась вся общественная конструкция. И наоборот, разрушение государственного аппарата, как и любое ослабление государственной власти, утрата ею инициативы руководства обществом приводили в России либо к анархии, либо к установлению (что бывало гораздо чаще) власти временщиков, к фаворитизму, к господству олигархии.

Это было характерно не только для дореволюционной истории России, когда реальная угроза или опасность олигархических тенденций заставляли русское общество и общественных деятелей настаивать на незыблемости верховной власти монарха против попыток ее ограничения (не важно, были ли это «кондиции» Верховного тайного совета при вступлении на престол Анны Иоанновны или либеральные веяния в правлении Александра I). Разрушение и развал организованной жизни страны после Февральской революции 1917 года явились также не последней причиной, приведшей к власти большевиков (установивших сначала авторитарный, а затем и тоталитарный политический режим), равно как и разрушение коммунистического тоталитарного государства в 1990-е гг. оказалось, как теперь стало ясно, гораздо большим, чем просто разрушение.

Как писал в своей знаменитой «Записке о древней и новой России» Н.М. Карамзин, любое ослабление власти в России грозит стране большими бедствиями, превращается в «безвластие» и «безначалие», которые, без сомнения, «ужаснее самого злейшего властителя, подвергая опасности всех граждан», в то время как тиран «казнит только некоторых» [8, с. 46].

В отдельном обсуждении нуждается проблема отношения русского народа к государству, государственной парадигмы в сознании и жизни русского народа. Как уже отмечалось выше, ложным представляется утверждение будто в сложной многовековой истории строительства российской государственности народные массы являлись только пассивным наблюдателем и послушным орудием в руках вездесущей власти. Подобный упрощенный подход свойственен многим исследованиям по отечественной истории, как дореволюционным, так и современным. При этом не учитывалось именно то, что как раз и составляло главную особенность и уникальность российской парадигмы государственного развития. Эта отличительная особенность, оказывавшая нередко решающее влияние на эволюцию власти и характер ее взаимоотношений с обществом, заключалась в длительном сосуществовании в историческом развитии страны двух параллельных начал - государства и общины. Пожалуй, первым, кто указал на эту распространенную ошибку, был И. Солоневич. Он считал бездарной выдумкой многочисленные интерпретации русской истории, исходя из которых можно заключить, что государственность в России словно прыгнула «из какой-то таинственной засады» на шею народа «и оседлала его на несколько веков... Так, как если бы русский народ был только материалом для стройки» [17, с. 121].

В этой же связи находилось и отношение народа России к институту частной собственности, значительно отличавшееся от римской идеи частной собственности, трактующей собственность как отношение между лицом и вещью, как безусловную власть собственника над вещью. В русском сознании личности никогда не приписывалась безусловная сила присвоения, а само право собственности, во-первых, должно было предполагать целый ряд социальных обязанностей, лежащих на собственнике, во-вторых, должно было обеспечить всем желающим трудиться и получать вознаграждение соответственно заслугам. Эта особенность национальной психологии была хорошо усвоена большевиками и совершенно не учитывалась как прошлой, так и нынешней властью в России. Во вся-

ком случае, нельзя недооценивать тот факт, что идея «черного предела», всеобщего поравнения, так же, как и привычка ориентироваться не на государственную бюрократию, а на самоуправляющийся «мир», общину всегда были свойственны русскому сознанию и в этом видел русский народ образ справедливого государства.

Важным направлением научных исследований должен стать всесторонний анализ находившихся в центре политического дискурса ключевых для российской государственности проблем взаимодействия общества и государства, социальной роли и национальных особенностей функционирования государственной власти, специфики социальной модернизации российского общества с учетом геоэтнополитических факторов его развития. Чрезвычайно важным для понимания современного этапа развития российской государственности представляется выяснение соотношения монархических (царистских) и демократических традиций в русском национальном самосознании, своеобразия отношения русского народа к власти, праву, собственности, коренившегося в чувстве соборности, в длительном сосуществовании в политической жизни страны государственного, общинного и земского начала. Весьма актуальной остается проблема объективного осмысления идей народного представительства в русском общественном сознании, отношения к институтам парламентской демократии, политическим партиям, идеям конституционализма и федерализма. Одной из основополагающих в русской государственной мысли был и остается вопрос о том, как интегрировать в целостную систему государственного управления ее политико-административную, правовую и экономическую системы (подсистемы). Поиски решения этих проблем ведутся в различных странах и в России в том числе.

Существенным приращением научных знаний представляется объективное исследование историософской и политической доктрины классического евразийства, в своих основных положениях воспроизводившего старые споры о месте России в мировой истории, об отношениях Востока и Запада, о почве и цивилизации, споры, отражавшие извечный дуализм отечественной политической культуры. Одновременно с этим движение ставило и пыталось разрешить далеко не простые для того времени новые вопросы, прямо связанные с осмыслением русского государственного идеала. В этой связи представляется плодотворным внимательный анализ содержания и смысла разработанной евразийцами оригинальной историо-

софской концепции, вносившей много нового в осмысление прошлого России и стремившейся отразить сложность и своеобразие русской национально-государственной проблемы.

Литература

1. Алексеев Ю.Г. Судебник Ивана III. Традиции и реформа. СПб., 2001.

2. Бердяев Н.А. О евразийцах // Путь. 1925. №1.

3. Бердяев Н.А. Русская душа // Бердяев Н.А. Судьба России. Москва,

2007.

4. В поисках общественного идеала: проблемы российской государственности в общественно-политической мысли России (X - начало XXI вв.). Москва: Издательский дом ГУУ, 2015.

5. Дворниченко А.Ю. К проблеме восточнославянского политогенеза // Ранние формы политической организации. От первобытности к государственности. Москва, 1995.

6. История России: в 4 т. Т.1. Генезис и эволюция русской государственности (до конца XVII в.) / под ред. Н.А. Омельченко. Москва: ИНФРА-М, 2018.

7. История России: в 4 т. Т.2. Становление и развитие Российской империи (XVIII - первая половина XIX века) / под ред. Н.А. Омельченко. Москва: ИНФРА-М, 2018.

8. Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. Москва, 1991

9. Карсавин Л.П. Без догмата // Современные записки. 1928. Кн.

XXXII.

10. Ключевский В.О. О русской истории / Сост., авт. предисл. и примеч. В.В. Артемов; Под ред. В.И. Буганова. Москва, 1993.

11. Кошарный В.П. Творческое наследие А.С. Хомякова и феномен национальной философии // А.С. Хомяков — мыслитель, поэт, публицист: сборник статей. Т. 1. Москва, 2007.

12. Кривошеев Ю.В. Русь и монголы: исследования по истории СевероВосточной Руси XII-XV вв. СПб., 2015.

13. Кузьмин А.Г. Мародеры на дорогах истории. Москва, 2005.

14. Липкин А.И. Российская самодержавная система правления // Полис. 2007. №3.

15. Омельченко Н.А., Гимазова Ю.В. О демократическом идолопоклонничестве, химерах русского политического либерализма и демократии в России // Социодинамика. 2013. №9.

16. Омельченко Н.А. В поисках России. Общественно-политическая мысль русского зарубежья о революции 1917 г., большевизме и будущих судьбах российской государственности (историко-политический анализ). СПб.: Изд-во РХГИ, 1996.

17. Солоневич Л. Народная монархия. Москва, 1991.

18. Федотов Г.П. Россия и свобода // Федотов Г.П. Судьба и грехи России: в 2-х т. СПб., 1992. Т. 2.

19. Яхшиян О.Ю. Цивилизационная идентичность России как фактор единства российской нации // Вестник ГУУ. 2014. №7.

20. Hosking Geoffrey. Russia: People and Empire, 1552-1917. Cambridge, Mass. Harvard University Press, 1997.

21. Meyendorff J. Byzantium and the Rise of Russia: A Study of Byzantine-Russian relations in the Fourteenth Century. Cambridge: Cambridge University Press, 1981.

22. Perrie Maureen. Pretenders and Popular Monarchism in Early Modern Russia: The False Tsars of The Time of Troubles. Cambridge: Cambridge University Press, 1995.

23. Pipes, Richard. The Russian revolution. New York: Alfred A. Knopf,

1990.

24. Cherniavsly M. Tsar and People: Studies in Russian Myths. New Heaven: Yale University Press, 1961.

25. Spengler, Oswald. The Decline of the West. Ed. Arthur Helps, and Helmut Werner. Trans. Charles F. Atkinson. Preface Hughes, H. Stuart. New York: Oxford UP, 1991.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

References

1. Alekseev Yu.G. Sudebnik Ivana III. Traditsii i reforma. SPb., 2001.

2. Berdyaev N.A. O evraziitsakh. Put'. 1925. №1.

3. Berdyaev N.A. Russkaya dusha. Berdyaev N.A. Sud'ba Rossii. Moskva,

2007.

4. V poiskakh obshchestvennogo ideala: problemy rossiiskoi gosudarstvennosti v obshchestvenno-politicheskoi mysli Rossii (X - nachalo XXI vv.). Moskva: Izdatel'skii dom GUU, 2015.

5. Dvornichenko A.Yu. K probleme vostochnoslavyanskogo politogeneza. Rannie formy politicheskoi organizatsii. Ot pervobytnosti k gosudarstvennosti. Moskva, 1995.

6. Istoriya Rossii: v 4 t. T.1. Genezis i evolyutsiya russkoi gosudarstvennosti (do kontsa XVII v.) / pod red. N.A. Omel'chenko. Moskva: INFRA-M, 2018.

7. Istoriya Rossii: v 4 t. T.2. Stanovlenie i razvitie Rossiiskoi imperii (XVIII - pervaya polovina XIX veka) / pod red. N.A. Omel'chenko. Moskva: INFRA-M, 2018.

8. Karamzin N.M. Zapiska o drevnei i novoi Rossii v ee politicheskom i grazhdanskom otnosheniyakh. Moskva, 1991.

9. Karsavin L.P. Bez dogmata. Sovremennye zapiski. 1928. Kn. XXXII.

10. Klyuchevskii V.O. O russkoi istorii / Sost., avt. predisl. i pri-mech. V.V. Artemov; Pod red. V.I. Buganova. Moskva, 1993.

11. Kosharnyi V.P. Tvorcheskoe nasledie A.S. Khomyakova i fenomen natsional'noi filosofii. A.S. Khomyakov - myslitel', poet, publitsist: sbornik statei. T. 1. Moskva, 2007.

12. Krivosheev Yu.V. Rus' i mongoly: Issledovaniya po istorii Seve-ro-Vostochnoi Rusi XII-XV vv. SPb., 2015.

13. Kuz'min A.G. Marodery na dorogakh istorii. Moskva, 2005.

14. Lipkin A.I. Rossiiskaya samoderzhavnaya sistema pravleniya. Polis. 2007. №3.

15. Omel'chenko N.A., Gimazova Yu.V. O demokraticheskom idolopoklon-nichestve, khimerakh russkogo politicheskogo liberalizma i demokratii v Rossii. Sotsiodinamika. 2013. №9.

16. Omel'chenko N.A. V poiskakh Rossii. Obshchestvenno-politicheskaya mysl' russkogo zarubezh'ya o revolyutsii 1917 g., bol'shevizme i budushchikh

sud'bakh rossiiskoi gosudarstvennosti (istoriko-politicheskii analiz). SPb.: Izd-vo RKhGI, 1996.

17. Solonevich L. Narodnaya monarkhiya. Moskva, 1991.

18. Fedotov G.P. Rossiya i svoboda. Fedotov G.P. Sud'ba i grekhi Rossii: v 2-kh t. SPb., 1992. T. 2.

19. Yakhshiyan O.Yu. Tsivilizatsionnaya identichnost' Rossii kak faktor edinstva rossiiskoi natsii. Vestnik GUU. 2014. №7.