CC BY
44
.А. Бачинин
РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ О ПРАВАХ ЧЕЛОВЕКА
Права человека являются несомненными ценностями социальной и духовной жизни. Имея непостоянный объем и исторически меняющееся содержание, они образуют сложную ценностнонормативную структуру, выступающую безошибочным показателем уровня нравственно-правовой культуры конкретного государства и общества. Узловыми пунктами исторической динамики развития этой структуры следует считать принятие таких документов, как Великая хартия вольностей (1215 г.), Петиция о праве (1628 г.), Habea Согрш Act (1679 г.), Билль о правах (1689 г.), Декларация независимости Соединенных Штатов Америки (1776 г.), французская Декларация прав человека и гражданина (1789 г.), Всеобщая декларация прав человека (1948 г.), Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах (1966 г.) и др. В центре этих документов находится идея прирожденности и неотъемлемости естественных прав человека на жизнь, свободу, личную безопасность, защиту достоинства и чести, на распоряжение своей собственностью и т.д. Эти права трактуются как объективные, т.е. существующие независимо от того, признаются они конкретным государством или нет. Противоречия между их объективной природой и существующими ограничениями, налагаемыми на них теми или иными политическими системами, порождают практику борьбы граждан за свои права, имеющую давнюю и драматическую историю.
В настоящее время существует точка зрения, согласно которой для осмысления проблемы прав человека должен быть непременно задействован аналитический потенциал социального богословия. Его представители, в основном западные теологи, исходят из того, что человеку изначально присуще «право менять веру, проникаться убеждением, что одна система отношений с Богом (а тем самым и с человечеством) лучше другой, а также право пытаться убедить других и на этой основе стремиться реорганизовать общество служит важнейшим индикатором соблюдения прав человека... Социальное богословие различает в Декларации прав человека следующие универсальные истины: 1) каждый человек обладает достоинством, дарованным ему Богом; 2) все люди подотчетны универсальному Божественному нравственному закону; 3) никакое государство или федерация государств не вправе контролировать все стороны жизни, так как некоторые аспекты человеческой деятельности носят священный характер и не зависят от политической конъюнктуры; 4) люди должны прийти к пониманию необходимости мировоззренческого плюрализма, поэтому необходима свобода религий; 5) существует неразрывная преемственность между великими классическими воззрениями и современностью, а также между современным пониманием и взглядами, проистекающими из нового диалога с мировыми религиями и философскими системами» [1, с. 141-142].
В современной России практически отсутствует социально-правовое богословие. Лишь в последние годы начала возрождаться традиция религиозно-церковного осмысления проблем, связанных с правами человека. Так, с выходом в свет программного документа «Основы социальной концепции Русской православной церкви» (2000 г.) общество получило возможность познакомиться с позицией церковного сознания по даному вопросу. В этом документе говорится не только о важности соблюдения прав человека, но также о сложностях и трудностях, препятствующих их верному пониманию: «Права на веру, на жизнь, на семью являются защитой сокровенных оснований человеческой свободы от произвола посторонних сил. Эти внутренние права дополняются и гарантируются другими, внешними - например, правами на свободу передвижения, получения информации, создание имущества, обладание им и его передачу. По мере секуляризации высокие принципы неотчуждаемых прав человека превратились в понятие о правах индивидуума вне его связи с Богом. При этом охрана свободы личности трансформировалась в защиту своеволия (до тех пор, пока оно не вредит иным индивидуумам), а также в требование от государства гарантий определенного материального уровня существования личности и семьи. В системе современного светского гуманистического понимания гражданских прав человек трактуется не как образ Божий, но как самодостаточный и самодовлеющий субъект. Однако вне Бога существует лишь человек падший, весьма далекий от чаемого христианами идеала совершенства, явленного во Христе (се, Человек!). Между тем для христианского правосознания идея свободы и прав человека неразрывно связана с идеей служения. Права нужны христианину прежде всего для того, чтобы, обладая ими, он мог наилучшим образом осуществить свое высокое призвание к подобию Божию,
исполнить свой долг перед Богом и Церковью, перед другими людьми, семьей, государством, народом и иными человеческими сообществами» [2, с. 68-69].
РПЦ не ограничилась позиционированием этой концептуальной преамбулы, касающейся христианского понимания проблемы прав человека. На Х Всемирном русском народном соборе 2006 г. прозвучал доклад митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла (Гундяева), развивавший тот теоретический посыл, который был сформулирован в «Основах социальной концепции Русской православной церкви». Совершенно неожиданно этот доклад породил бурную реакцию российских СМИ, а за ней - и столь же бурную общественную полемику. Причиной этого можно считать то обстоятельство, что центральной темой доклада оказалась проблема прав человека. В глазах светской общественности (в свое время не придавшей особого значения соответствующей части текста «Основ социальной концепции», где говорилось о правах человека) сам факт, что РПЦ в лице одного из ее высших иерархов взяла на себя труд высказаться по этой проблеме, предстал как дело совершенно небывалое. Впрочем, для общего бурного реагирования были определенные основания, поскольку, действительно, за всю российскую историю это был первый случай развернутого публичного декларирования церковной позиции относительно проблемы, никогда не входившей в круг теоретических интересов русских православных богословов и тем более церковных иерархов.
Суть доклада митрополита Кирилла можно свести к нескольким положениям.
Первое. Существуют две цивилизации - русская и западная. Вторая бросает вызов первой, когда заводит речь о правах и достоинстве человека. Русская цивилизация такой вызов вынуждена принять, ей не чужда эта тема, тем более, что постсоветская Россия еще в начале 1990-х гг. приняла идею прав и свобод человека в качестве центральной нормы общественно-политических отношений.
Второе. В последние годы на Западе в области прав человека набирают силу тревожные тенденции. Обнаруживается явная антихристианская направленность в их трактовке, стремление идти наперекор не только библейским десяти заповедям, но и вообще элементарным нравственным нормам. Мы имеем дело с попытками фактического обоснования права человека на грех, будь то аборты, гомосексуализм или эвтаназия. Христиане не могут принять такого поворота в трактовке прав человека.
Третье. Православная церковь готова начать разговор о религиозных, философских и этических основаниях концепции прав человека. Она усматривает ценностный эпицентр этой концепции в понятии человеческого достоинства и предлагает учитывать наличие в нем двух смыслов - библейского и секулярного. В свете Библии человеческое достоинство - это дар Бога человеку, который тот после грехопадения бездумно растрачивает. Но Бог не отнял у грешников этот дар. Более того, Он устроил так, что любой человек имеет возможность сохранять его и приумножать. Для этого от него требуется только одно - соблюдать десять заповедей, изначально данных Богом. С позиций секулярного, атеистического гуманизма, человек обладает достоинством сам по себе, безотносительно к Богу. Господь игнорируется им, а сам он ставит себя в центр мироздания как самоценного, автономного, самодостаточного субъекта. В подобном контексте даже не упоминается ни о склонности человека к греху, ни о необходимости внимать нормам, заповедям, исходящим от Бога. Десять библейских заповедей в этом контексте как бы не существуют. Человек - сам себе законодатель и закон, сам очерчивает круг своих прав и свобод. Руководствуясь своей свободной волей, действуя по собственному усмотрению, он может расширять пространство своей свободы и разрешать себе то, что, например, еще вчера считалось безнравственным или противоправным. Более того, он с неукротимым рвением готов отстаивать свое право на то, что по библейским меркам является грехом. И это все из-за того, что, встав на позиции атеизма, он абсолютизировал собственный суверенитет и тем самым утратил представление о высших, абсолютных, истинных критериях различения добра и зла.
Четвертое. Западная цивилизация, приняв за основу не библейские, а секулярные модели онтологии, антропологии и этики, тем самым открыла шлюз для потока хлынувших в социальный мир всевозможных отклонений от Божьих заповедей. Прорываются этические и правовые заслоны на пути раскрепощенного и одобряемого греха, колеблются нравственные устои культуры и цивилизации, на волю вырываются самые темные инстинкты. Секулярный гуманизм, призывающий к нарушениям десяти заповедей, превращается в антигуманизм, то есть в силу, враждебную человеческой нравственности, духовности, культуре, убивающую самое лучшее, что есть в человеке. Спасти личность от яда, источаемого таким секуляризмом, может только полноценная религиозная жизнь. Бог непременно помогает каждому, кто взывает к Нему о помощи, кто способен к ней, и Он же лишает этот яд разрушительной силы.
Пятое. Идея прав человека должна быть уравновешена с нормами религии и нравственности. Права человека не могут пребывать по ту сторону религиозных и этических требований. Эти три нормативных начала, религия, нравственность и право, должны сосуществовать в неразрывном, сбалансированном
единстве. Только в этом случае права человека не будут противоречить ни воле Бога, ни интересам общества. Вышеуказанное единство должно утверждаться деятельностью всех религиозных общин страны, не соревнующихся, не соперничающих, а совместно трудящихся на этом духовном и социальном поприще.
Сам факт публичной презентации позиции православной Церкви по поводу острейших моральноправовых проблем современности можно рассматривать как знаковое событие в российской духовной жизни. Хочется верить, что эпоха социального безмолвия РПЦ осталась позади. Церковь, отделенная от государства, не отделена от общества, народа, культуры. Появилась надежда, что и впредь россияне будут регулярно слышать не только проповеди высших иерархов, но и их публичные обращения к народу по жгучим вопросам современности. Эти обращения, соотносимые с абсолютными ценностными критериями, помогут вносить необходимую ясность в разнобой противоречивых мнений, высказываемых светскими политиками и общественными деятелями.
Вряд ли можно согласиться с теми, кто усматривает в выступлении митрополита Кирилла демонстративный выпад со стороны «агрессивного фундаментализма». Это отнюдь не выпад, а напротив, отражение выпада, принятие вызова, брошенного миру безбрежным секуляризмом. Это попытка дать христианский ответ тем, кто хотел бы узаконить существование «права без берегов». Это и намерение объясниться на предмет того, может ли правовое пространство существовать без нравственно-религиозных ограничений, и не приведет ли игнорирование последних к великому разливу легитимированной вседозволенности, грозящей захлестнуть страну.
В настоящее время обнаружилась настоятельная необходимость в том, чтобы отличать позицию Русской православной церкви от достаточно разнородных позиций тех светских авторов, которые в своих печатных выступлениях используют православие в качестве идеологической стартовой площадки. Подобным выступлениям нередко присуще одно характерное свойство: выпускаемые их авторами полемические стрелы летят в самых разных направлениях и часто совершенно утрачивают связь с основами христианства. Это касается тех ученых и публицистов, кто поддержал выступление митрополита Кирилла с позиций откровенного антизападничества.
Мотив «может ли быть что доброе с Запада» восходит, как известно, к философии русских славянофилов XIX в. Его настойчивые повторения в годы тоталитаризма превратили данный мотив в навязчивый штамп советской идеологии. Сегодня разъяснять его несостоятельность серьезным людям как-то не хочется, чтобы они не заподозрили неуважение к своим интеллектуальным способностям. Однако, по всей видимости, расставлять некоторые акценты все же приходится. Ведь если смотреть из России туда, куда заходит солнце, то следует принять во внимание, что в тех обширных землях проживает несколько сотен миллионов христиан. Несмотря на то, что они живут на Западе, они ходят в церкви и молятся тому же Богу, что и российские христиане. Именно поэтому мы не вправе говорить о «безбожном Западе», «постхристианском Западе» и т. д. Полемические стрелы необходимо направлять в адрес не Запада как такового, а западного секуляризма. Именно ему вынуждены противостоять и противодействовать христиане. Но ему должна быть противопоставлена не местечковая ортодоксия борцов с Западом, а твердая библейская позиция. То, что в выступлении митрополита Кирилла была продемонстрирована именно такая библейская позиция, является самой сильной и впечатляющей чертой его доклада. Это именно тот самый посыл, который позволяет выступить единым фронтом против засилья секуляризма всем российским христианам - православным, католикам и протестантам.
Почему тем, кто живет в России, так трудно избавиться от застарелого синдрома под названием «Нам подбрасывают»? Откуда это стремление винить в своих бедах Европу и ее «тлетворные влияния»? Разве логика собственной политической, социальной, духовной истории не привела Россию к весьма безрадостным результатам? Разве на протяжении последних полутора столетий российская душа не утратила христианский иммунитет против воздействий демонических соблазнов? Разве можем мы сказать, что все это время трудились над тем, чтобы укрепить истинные духовные основания нашей нравственности и нашего права?
То, что произошло на Западе с идеей прав человека, - результат общего процесса секуляризации, который начался в Европе еще в эпоху Возрождения. Потребовались столетия, чтобы из богоборческих «цветов зла» образовались столь неприглядные плоды, о которых говорил митрополит Кирилл. Но секулярной, антропоцентрической философии безбрежной свободы, попирающей основы нравственности, разрушающей устои цивилизации, противостоит библейская, христианская философия прав человека. Однако в современной России такой философии нет. Она не смогла утвердиться, как не смогли утвердиться в ней ни правовое государство, ни гражданское общество, ни цивилизованное правосознание граждан, ни должная культура правовых отношений. Россияне, владевшие навыками христианского
мироистолкования и философско-теологического анализа социально-правовых проблем, остались в прошлом, за чертой, отделившей серебряный век от века железного. Голоса русских мыслителей-христиан, способных к такому анализу, Владимира Соловьева, Семена Франка, Ивана Ильина и др., едва лишь раздались на российских просторах, как тут же потонули в устрашающем гуле политических ураганов ХХ века. Антихристианский смерч стер с лица земли только начавшее возводиться строение русской религиозно-правовой философии, и одновременно с корнем была вырвана сама мысль о правах и свободах человека.
И сегодня россиянам приходится переживать не только повторное крещение Руси, но и повторную эпоху христианского просвещения. Необходимо заново учиться мыслить и рассуждать при помощи религиозно-правовых и нравственно-правовых понятий. И самое сложное на этом пути - сделать так, чтобы развивающееся правовое сознание россиян имело возможность продвигаться не только по секулярному, но и по христианскому пути. Это крайне необходимо, поскольку стезя безбожия не сулит России ничего доброго. Европейский юридический секуляризм уже успел превратиться в апологетику самых сумрачных и гнусных антропологических девиаций. Придающий легитимный статус таким вопиющим отклонениям от элементарных стандартов нормального человеческого существования, как, например, однополые браки, он не обещает ничего, кроме попадания в исторический тупик, откуда придется возвращаться назад к оставленным традиционным нормам и ценностям.
Когда сегодня иные маститые философы, успевшие еще в прежние, советские, годы скопить капитал популярности, пытаются выступать экспертами по всем социальным вопросам и публикуют свои рассуждения о правах человека, их высказывания нередко удручают своей мировоззренческой путанностью. Такая путанность становится совершенно вопиющей при их вторжении в те проблемы, где необходимо быть, а не казаться христианином, и где важно иметь развитое правосознание. Приведем всего лишь один пример, касающийся напечатанного в СМИ выступления известного философа А.С. Цип-ко [3], посвященного Х Всемирному русскому народному собору. В нем светский автор счел своим долгом защитить православного иерарха, выступить сторонником позиции митрополита Кирилла. Но результат этой попытки трудно назвать удачным. В статье, насыщенной декламациями антизападнического, антиевропейского характера, господствует отнюдь не христианский дух. А.С. Ципко пишет, например, о том, что над душами европейцев осуществляется насилие, в котором нет никакого секуляризма. Но замечу, читателю не понятно, кто и во имя чего насилует сегодня эти души. Ведь христианину, будь он православный, католик или протестант, понятно, что над душой, не признающей власти Бога, господствует иная сила - темная, демоническая, и слово секуляризм - одно из самых мягких ее определений. И если называть вещи своими именами, то секуляризм - это не просто свобода от всех видов религиозности и церковности, а безбожие и богоборчество, распахивающие врата для всех видов демонизма. И там, где действует дух тьмы, действительно, насилуются души людей. Заявлять же, подобно А. С. Ципко, что в духовном насилии «никакой секулярности нет и в помине», значит стоять на позиции, очень далекой от истинного христианства.
А.С. Ципко пишет о необходимости сближения двух концепций прав человека, секулярной и христианской. Но подобный подход, не имеющий под собой серьезных мировоззренческих и методологических оснований, указывает на необыкновенную легковесность светской модели философствования о праве и христианстве. Настаивать на таком сближении можно только в одном случае - пребывая в значительной отдаленности от христианства, то есть стоя на позициях секуляризма. При этом А.С. Ципко даже не замечает, что данный тезис идет вразрез с позицией митрополита Кирилла, поддержать которого ему так хотелось бы.
Философ пытается развести в стороны гуманизм эпохи Возрождения и гуманизм современный, считая первый - «хорошим», а второй - «плохим». Однако у того и другого имеется одно и то же общее основание - секуляризм. Разница лишь в том, что пятьсот лет тому назад он пребывал в младенческом состоянии, а теперь утратил былую мягкость форм, огрубел и с готовностью демонстрирует свою брутальную суть, которая во времена младенчества и детства была далеко не очевидна. Но у обоих одно общее корневище, из которого сегодня произрастает юридическая апологетика гомосексуализма, абортов и эвтаназии. Поэтому ссылка А.С. Ципко на необходимость сближения секулярного гуманизма с библейскими представлениями о достоинстве и правах человека выглядит, по меньшей мере, странно. Это все равно, что стремиться к скрещиванию безбожия и веры. Впрочем, желание такого сближения - лишь свидетельство все той же христианской и правовой непросвещенности современной гуманитарно-секулярной интеллигенции.
Особого внимания заслуживает следующий пассаж нашего уважаемого автора: «Секулярный гуманизм не только восстал против христианства, но и в то же время в скрытой форме воспроизводит исходную
христианскую идею морального равенства людей. Ведь не важно, что стоит перед человеком в тот момент, когда он совершает поступок: или образ Божий, или гуманистический идеал личности. Важно, что он соотносит себя и свою жизнь с моральными и духовными ценностями. Кстати, именно по этой причине среди советских людей, не знающих Бога, было много совестливых, достойных личностей» [3]. Данный абзац представляет собой целую коллекцию несуразностей. Первое, что изумляет, - это пренебрежение мотивационной стороной человеческих поступков. Ставка только на результат - известная своей типичностью прагматическая идеологема советских времен. Пользоваться таким, успевшим уже заметно обветшать, теоретическим арсеналом в разговоре о христианских ценностях - значит заведомо обречь себя на непонимание со стороны миллионов российских христиан. Разве не важно то, на что ориентируется человек - на Бога ли, образом и подобием которого он призван быть, или же на «гуманистический идеал личности»? Существует различие между Божьим и человеческим, Творцом и творением, теоцентризмом и антропоцентризмом? Наверное, да. И не считаться с этой разницей нельзя прежде всего потому, что теоцентрическое миропонимание предполагает ориентации личности на абсолютные ценности, нормы и смыслы, которым не свойственно ни смещаться в сторону, ни обманывать, ни исчезать. При антропоцентрическом же (гуманистическом) миропонимании человек имеет дело с ценностями, нормами и смыслами, которые подогнаны только лишь под его конкретные интересы и нужды и потому относительны, переменчивы, а значит, способны в любой момент утратить свои универсальнокритериальные свойства. Воплощением «гуманистического идеала личности», который изначально относителен и потому приложим к чему угодно, можно объявить практически кого угодно. В этой роли когда-то пребывали Ленин, Свердлов, Дзержинский и многие, им подобные. Однако «увековеченные» таким образом носители «гуманистического идеала личности» обнаружили способность падать с пьедесталов. Плоды же таких подмен и манипуляций тем, что относительно, имеют, как правило, далеко идущие негативные последствия для духовной и социальной жизни народа.
Известный американский социолог Ф. Фукуяма однажды заметил, что во второй половине ХХ в. американское общество пережило так называемую революцию прав, означавшую распространение либеральной модели индивидуалистического поведения. Этому сопутствовали распад семьи, утрата многими людьми чувства общности, рост преступности и множество других духовных поражений. Подобным реалиям западного общества Фукуяма противопоставил азиатско-конфуцианскую модель социальных отношений: «В ней императивы нравственности постулируются не под видом права, а под видом долга. Согласно такой системе, человек уже при рождении получает ряд обязательств перед другими людьми - родителями, братьями, государственными чиновниками, императором - и, соответственно, его моральное становление (обретение статуса “благородного человека”) напрямую увязано с его способностью эти обязательства выполнять. Надо заметить, что конфуцианство, не возводящее обязательства к неким этическим принципам, в этом аспекте почти не отличается от философской и религиозной традиции Запада, существовавшей до начала Нового времени. Так, большинство добродетелей, определяемых в античной политической философии, это именно обязанности: мужество, честь, великодушие, гражданская доблесть. Исполнение закона Божьего в иудаизме и христианстве также считается исполнением долга» [4, с. 460-461].
В западной социальной мысли нового времени, в отличие от дальневосточных и ближневосточных духовных традиций, все выглядит иначе. Так, в представлении Т. Гоббса, человек с момента рождения обладает только правами, но не обязанностями. В американской «Декларации независимости» провозглашается, что человек изначально наделен неотчуждаемыми правами, а государство и правительство существуют для обеспечения этих прав. Постренессансная западная мысль пошла по пути утверждения идеи первичности прав и вторичности обязанностей. А это означало ничто иное, как пренебрежение библейско-христианским духовным опытом и намерение двигаться по пути секуляризма.
Митрополит Кирилл не случайно обратил внимание на господство логики секулярного мышления в ряде западных деклараций ХХ века, касающихся прав человека. Он констатировал, что в современном западном мышлении со времен Ж.-Ж. Руссо прочно укоренилось представление о том, будто достаточно обеспечить личности свободу и наделить ее правами, как она сама неизбежно выберет путь добра как наиболее полезный для себя. Никакие внешние авторитеты не должны давить на нее и указывать ей, что является добром, а что злом. И это называется нравственной автономией, которая может быть ограничена только аналогичной автономией другого человека.
Ущербность подобной антропоцентрической философии состоит в том, что в ней господствует релятивизм, позволяющий человеку выбирать любой вариант поведения, руководствуясь лишь одним условием, что его действия не будут ограничивать свободы другого человека. Печальное следствие подобного антропоцентризма-релятивизма заключается в том, что сегодня во многих странах утвердились
общественные системы, потворствующие нарушениям абсолютных нравственных норм и устранившиеся от того, чтобы способствовать духовному совершенствованию личности.
Критика западных правовых «Деклараций» вызвана в данном случае отнюдь не антизападническими умонастроениями РПЦ. Просто семена юридического секуляризма давно уже приносят весьма опасные плоды не только на Западе, но и на российской почве. Разумеется, склонность руководствоваться только секулярными идеями и принципами характерна в первую очередь для безрелигиозного сознания. Что же касается христиан, то они вынуждены выказывать свое несогласие с теми исходными мировоззренческими принципами, на основе которых строятся эти «Декларации». Обозначившееся в них отступление от христианских норм и ценностей постепенно вело к нарастанию разрыва между правами и обязанностями человека, пока не привело в начале XXI в. к совершенно абсурдной трактовке этих прав, например, когда мэры европейских столиц и даже президенты иных западных государств вынуждены заявлять о необходимости считаться с правами лиц, желающих проводить гей-парады...
Явным недоразумением можно считать то, что многие представители СМИ увидели в докладе РПЦ о правах человека ту же самую тенденцию укрепления «вертикали власти» и ужесточения социального контроля, что наблюдается в действиях государственной власти. Думается, что проведение подобной аналогии свидетельствует не столько о прозорливости журналистов, сколько об одной застарелой болезни российского сознания как индивидуального, так и массового. Имя этой болезни - нигилизм, и у нее много различных проявлений. В данном случае мы имеем дело с нигилизом морально-правового характера. С одной стороны, понятно, что граждане должны препятствовать ужесточению неправового диктата и неоправданного полицейского контроля, посягающего на их естественные права и законные свободы. С другой стороны, вряд ли можно оправдать позицию тех, кто выступает против ограничения их свобод посредством десяти библейских заповедей. Подобные выступления свидетельствуют о том, что налицо стремление значительного числа людей вообще не подчиняться никому и ничему. Для русского человека такая позиция не в новинку. Сегодня на позициях нигилизма, мешающего видеть истинные, то есть абсолютные, ориентиры, ценности, критерии, стоят представители самых разных категорий российских граждан - простые обыватели, бизнесмены, политики, депутаты и даже отдельные писатели и философы. Они критикуют все и вся и одновременно готовы подчиниться чему угодно. У них нет прочных мировоззренческих оснований, нет твердых убеждений, поскольку все это приобретается, как показывает опыт тысячелетий, лишь при наличии религиозной веры. Именно она составляет краеугольный камень нравственных и политических убеждений личности. Без нее же могут существовать только эфемерные ценностные структуры, создающие лишь видимость убеждений. Не потому ли для очень многих россиян оказалось столь трудным делом согласиться с концепцией прав человека, опирающейся не на позитивистские, а на библейские основания.
Разумеется, та концепция, которую предложила РПЦ, не лишена недостатков. Вынужденное продолжительное молчание Церкви, в которое она была погружена насильственным образом, отрицательно сказалось на состоянии ее соборного сознания. В ее концепции прав человека имеются слабые стороны и уязвимые места. Но подходить к ним необходимо с позиций конструктивной, а не деструктивной критики, то есть с надеждой извлечь из нее нечто позитивное для нас самих, ибо соприкосновения альтернативных дискурсов несут в себе богатые возможности для взаимного интеллектуального обогащения.
Литература
1. Стакхауз М. Права человека и социальное богословие: основополагающие принципы прав человека // Права человека и религия: Хрестоматия. М., 2001.
2. Основы социальной концепции Русской православной церкви. М., 2000.
3. Ципко А.С. Третье Средневековье // Литературная газета. 2006. № 13.
4. Фукуяма Ф. Доверие. Социальные добродетели и путь к процветанию. М., 2004.
