CC BY
121
его сочинения: «Прочитает это министр, — он увидит в вас человека, глубоко понимающего не только поэзию, но и политическое ее значение...» — Лемке М. Эпоха цензурных реформ 1859 —1865 годов. СПб., 1903. С.448.
22. День, 1864, №3. С.19. Следует добавить, что в 1865 г. И.Аксаков опубликовал в «Дне» стихотворение «Накануне казни» Л.Н.Трефолева, поэта, примыкающего к некрасовской школе и отмеченного самим Некрасовым.
23. 1. Не погиб я средь крушения!.. 2. Рано, рано с утренней зарею...3. И красуется как прежде, в пышной... 4. Бесприютным сиротою...5. Странник (Ах! поверь: и мне не чужды были...).
24. День, 1865, № 29, 2 сентября. С.677-679. Данная публикация имела далекие последствия: возбудив к личности В.С.Печерина внимание определенных кругов русской общественности, она послужила толчком к написанию «дублинским эмигрантом» ценнейших воспоминаний, которые в современных изданиях имеют название «Замогильные записки».
25. Там же. С.678.
26. РГАЛИ. Ф.195 Вяземских. Оп.1. № 3959. Письмо И.Аксакова П.П.Вяземскому от 7 декабря 1879.
Bibliography (Transliterated)
1. Sm., naprimer, Egorov B.F. Egorov B.F. Izbrannoe: Jes-teticheskie idei v Rossii XIX veka. SPb., 2009. 664 c. (pereizdanija 1982 i 1991 gg.); Pirozhkova T.F. Slavjano-fil'skaja zhurnalistika. M., 1997 (2-e izd.: 2007). 220 s.; Jankovskij Ju.Z. Patriarhal'no-dvorjanskaja utopija (Stranicy russkoj obshhestvenno-literaturnoj mysli 1840 — 1850-h godov). M., 1981. 376 s.; Annenkova E.I. Problema soot-noshenija iskusstva i religii v vospri-jatii slavjanofilov // Slavjanofil'stvo i sovremennost'. Sb.st. SPb., 1994. S.48-77; Koshelev V.A. Sto let sem'i Aksakovyh. Birsk, 2005. 379 s.
2. Zdes' ukazany tol'ko te personalii, literaturno-jesteticheskie vozzrenija kotoryh podvergalis' ser'eznomu nauchnomu os-mysleniju, sm. literaturu v predydushhej snoske.
3. Egorov B.F. Izbrannoe..S. 630.
4. Iz prozy, otnosjashhejsja k «izjashhnoj slovesnosti», v «Dne» vydeljajutsja, pozhaluj, tol'ko proizvedenija Kohanovskoj (N.S. Sohanskoj), no oni trebujut otdel'nogo rassmotrenija.
5. OR RNB. F.14. Aksakov I.S. №635.
6. Ivan Sergeevich Aksakov v ego pis'mah. Ch.1. T.3. M., 1892. Prilozhenie. S.15.
7. RGALI. F.46 Bartenevyh. №64. L.453.
8. RGALI. F.10. Op.1. №236. L.67.
9. Vestnik Evropy, 1905. Kn.10. S.444.
10. Bykov S. Nachalo raznoglasij v slavjanofil'skom kruzhke (Pis'mo I.S.Aksakova Ju.F.Samarinu) // Slavjanofily i sovre-mennost'. Sb. st. SPb., 1994. S.251.
11. IRLI. F.3. Op.2. №55. Pis'mo b.d. (1883?).
12. Ivan Sergeevich Aksakov v ego pis'mah. Ch.1. T.3. M., 1892. S.427.
13. IRLI. F.3. Op.5. №17. Pis'mo ot 4 sentjabrja 1875 g.
14.
15. Aksakov I.S. Pis'ma k rodnym 1849—1856. M., 1994. S.180.
16. I.S.Aksakov v ego pis'mah.. .Ukaz. soch. S.353-354.
17. Den'. 1863. №17. S.19.
18. RGALI. F.10. Op.1. №236. L.110, 111.
19. Ne oboshlos' i bez nedorazumenij s publikacijami tjut-chevskih stihov. Tak, stihotvorenie «Kak horosho ty, o more nochnoe...» vpervye, v rannej redakcii, opublikovano v gazete «Den'», 1865, 22 janvarja, № 4, s.76, a polnost'ju — v «Russkom vestnike», 1865, t.55, № 2, s.687. Po-sylaja okonchatel'nuju redakciju v «Russkij vestnik» 1 fevralja 1865 goda, Tjutchev pisal: «Prilagaemaja p'esa napechatana byla bez moego vedoma, v samom bezobraznom vide, v № 4 «Dnja»... Ja, bog svidetel', niskol'ko ne do-rozhu svoimi stihami, — teper' menee, nezheli kogda-nibud', no ne vizhu i neobhodimosti brat' na svoju otvetstvennost' stihov, mne ne prinadlezhashhih». — Cit. po F.I.Tjutchev. Sochinenija v dvuh tomah. M., 1980. T.1. S.340.
20. Nesmotrja na to, chto «Den'» i «Sovremennik» byli ideologicheskimi antagonistami, v nekotoryh peredovyh Aksakov pozvoljal sebe sochuvstvennye citaty iz Nek-rasova.
21. N.F.Shherbina, dovol'no chasto poseshhavshij redakciju «Dnja», byl blizkim drugom Kapnista i vsjacheski odobrjal ego sochinenija: «Prochitaet jeto ministr, — on uvidit v vas cheloveka, gluboko ponimajushhego ne tol'ko pojeziju, no i politicheskoe ee znachenie... » — Lemke M. Jepoha cenzurnyh reform 1859 —1865 godov. SPb., 1903. S.448.
22. Den', 1864, №3. S.19. Sleduet dobavit', chto v 1865 g. I.Aksakov opublikoval v «Dne» stihotvorenie «Nakanune kazni» L.N.Trefoleva, pojeta, primykajushhego k nek-rasovskoj shkole i otmechennogo samim Nekrasovym.
23. 1. Ne pogib ja sred' krushenija!.. 2. Rano, rano s utrennej za-reju...3. I krasuetsja kak prezhde, v pyshnoj... 4. Bes-prijutnym sirotoju.. .5. Strannik (Ah! pover': i mne ne chuz-hdy byli...).
24. Den', 1865, № 29, 2 sentjabrja. S.677-679. Dannaja publi-kacija imela dalekie posledstvija: vozbudiv k lichnosti V.S.Pecherina vnimanie opredelennyh krugov russkoj obshhestvennosti, ona posluzhila tolchkom k napisaniju «dublinskim jemigrantom» cennejshih vospominanij, kotorye v sovremennyh izdanijah imejut nazvanie «Zamogil'nye zapiski».
25. Tam zhe. S.678.
26. RGALI. F.195 Vjazemskih. Op.1. № 3959. Pis'mo I.Ak-sakova P.P.Vjazemskomu ot 7 dekabrja 1879.
УДК 821.161.1.09
«РУКОПОЛОЖЕН ЛЕРМОНТОВЫМ» (БЛОК И ЛЕРМОНТОВСКАЯ ТРАДИЦИЯ)
Т.В.Игошева
Гуманитарный институт НовГУ, [email protected]
Статья посвящена проблеме лермонтовской традиции в творчестве раннего Блока. В ней исследуется тема души в творчестве двух русских поэтов, а также категория «прозрачности» в двух разных поэтических системах. Доказывается, что в лермонтовской лирике Блок увидел и развил стратегию художественного видения, взгляда на героиню собственных стихов, которая была обусловлена для него принципом прозрачности.
Ключевые слова: лермонтовская традиция, тема души, категория прозрачности
The article focuses on Lermontov's roots in early poetry of Alexander Blok. The author researches the «soul» theme in the works of these Russian poets and the category of «transparence» in their poetical systems. The author's key idea is that in Lermontov's lyrics Blok found the kind of artistic view which helped him to create his personal style of feminine images' depiction — the category of «transparence».
Keywords: Lermontovian tradition, «soul» theme, category of «transparence»
Мысль, о том, что Блок был продолжателем именно лермонтовской, а не пушкинской традиции в свое время афористически высказал Белый в одном из своих писем Блоку: «Вы точно рукоположены Лермонтовым...» [1]. И далее Белый уточнял: Блок в своей лирике, продолжая Лермонтова, «освещает, вскрывает его мысли».
По замечанию В.В.Мусатова, Лермонтов был дан Блоку «общностью романтической проблематики, заостренной и переведенной Врубелем на язык ХХ века, и общим типом творческой личности» [2]. К чертам, сближавшим творческие личности Лермонтова и Блока, нужно отнести романтический максимализм, демонический взгляд на мир и человека, неумение приспособиться к земным условиям бытия. Не случайно К.И.Чуковский писал: «Он был Лермонтов нашей эпохи. У него была та же тяжелая тяжба с миром, богом, собою, тот же роковой, демонический тон, та же тяжелость не-умеющей приспособиться к миру души, давящей как бремя» [3].
В начале ХХ в. перед Блоком вставали вопросы, с которыми уже в свое время уже вставали перед Лермонтовым. Лермонтовский демонизм был осознан и преломлен художественно уже зрелым Блоком. Проблема нравственного идеала, мучившего Лермонтова на протяжении его жизни, встала пред Блоком уже в ранний период его творчества [4]. Одним из аспектов этой проблемы, доставшейся Блоку в наследство от Лермонтова, был вопрос о человеческой душе.
1830-е годы в русской литературе протекали под знаком шеллингианской антитезы плоти и духа, души и тела, идеи об «изначальной противоречивости человеческой натуры, в которой сочетаются материальное и духовное, темное и светлое, земное и небесное». Существенным в ней было представление, что сознание человека есть нечто «сложное, двойственное, противоречивое по самой своей сути. Это арена беспрестанной и напряженной борьбы противоположных начал, клубок острых и неразрешимых противоречий» [5]. Шеллингианство в определенной мере сформировало лермонтовское представление о душе как субстанции, лишенной совершенства, своего первоначального блаженства. Представление о дуалистической драме человеческой природы, растворенное в христианской культуре, было в полной мере свойственно лермонтовскому сознанию и включает в себя переживание метафизической драмы души и тела:
Лишь в человеке встретиться могло Священное с порочным. Все его Мученья происходит оттого.
(Лермонтов, 1, 191)
Именно метафизическая, мистическая склонность воспринимать мир и человека и определила в конечном счете одну из центральных тем блоковско-го творчества в целом: тему души. Целый ряд ранних блоковских стихотворений сочетает тему души с темой звезды. Своеобразным источником для формирования такого параллелизма могло служить стихотворение Лермонтова «Звезда» (1830):
Светись, светись, далекая звезда, Чтоб я в ночи встречал тебя всегда; Твой слабый луч, сражаясь с темнотой, Несет мечты душе моей больной; Она к тебе летает высоко; И груди сей свободно и легко...
Я видел взгляд, исполненный огня (Уж он давно закрылся для меня). Но, как к тебе, к нему еще лечу; И хоть нельзя, — смотреть его хочу...
Действующими лицами лермонтовского стихотворения являются «я», «она» и звезда. Причем отношения между «я» и «она» опосредованы звездой. Сначала слабый луч звезды «несет мечты душе моей больной», затем душа «я» летит к звезде. И только вслед за этим своеобразным диалогом между «я» и звездой возникает воспоминание о «ней», точнее ее взгляде. Свет звезды по ассоциации вызывает в памяти давний «взгляд, исполненный огня». Структурно эта ассоциация оформляется приемами сравнения («Но, как к тебе, к нему еще лечу.») и параллелизма.
Как пример темы особого взаимодействия души и звезды приведем блоковское стихотворение «Восходишь ты, что строгий день.» (1900 г.), заканчивающееся строфой:
Никто не тронет твой покой И не нарушит строгой тени. И ты сольешься со звездой В пути к обители видений.
(Блок-20: 1, 28)
В этих строках Блок, как и Лермонтов, устанавливает связь между женским образом и звездой. Однако Блок, в отличие от Лермонтова, использовавшего сравнение, устанавливает прямую метафизическую связь между душой героини («ты») и звездой.
Блоковский герой также связан со звездами. Подобное решение дано, например, в его стихотворении «Твой образ чудится невольно.» (22 сентября 1900):
В моем забвеньи без печали Я не могу забыть порой, Как неутешно тосковали Мои созвездья над Тобой.
(Блок-20:1, 36)
Позже, уже собственно в «Стихах о Прекрасной Даме» этот мотив становится устойчивым. Так, например, в стихотворении от 19 июня 1901 г. читаем:
В бездействии младом, в передрассветной лени
Душа парила ввысь, и там Звезду нашла.
<...>
И шаткою мечтой в передрассветной лени
На звездные пути Себя перенесла.
(Блок-20: 1, 64)
Для Лермонтова слияние со звездами - недосягаемая мечта:
Тем я несчастлив,
Добрые люди, что звезды и небо -
Звезды и небо! - а я человек!..
Люди друг к другу Зависть питают; Я же, напротив,
Только завидую звездам прекрасным, Только их место занять бы хотел. Блок же в своей лирике изображает слияние человека (человеческой души) со звездой как осуществляющийся идеал. При этом стремление к «небесным высотам», к звезде, к звездному небу прочитывается у обоих поэтов как стремление вернуться к первоначальному «райскому» состоянию души. У Лермонтова:
Моя душа, я помню, с детских лет Чудесного искала.
(Лермонтов, 1, 183) Мы блаженство желали б вкусить в небесах...
(Лермонтов, 1, 323)
У Блока:
И к вздрагиваньям медленного хлада Усталую ты душу приучи, Чтоб было здесь ей ничего не надо, Когда оттуда ринутся лучи.
(Блок-8: 3, 189, 7 сент. 1909, Все на земле умрет.») Вслед за Платоном и Лермонтов, и Блок утверждали представление о предсуществовании человеческих душ. С точки зрения Лермонтова, Пронзая будущего мрак, Она бессильная страдает И в настоящем все не так, Как бы хотелось ей, встречает. По Блоку, душа, покинув свою небесную родину, «вочеловечивается», попадая на землю, и подчиняется какой-то всеобщей цели мирового развития.
Одним из ключевых произведений Лермонтова, ставших отправной точкой при создании символистами лермонтовского мифа, стало стихотворение «Ангел» (1831):
По небу полуночи ангел летел И тихую песню он пел; И месяц, и звезды, и тучи толпой Внимали той песне святой.
Он пел о блаженстве безгрешных духов Под кущами райских садов; О боге великом он пел, и хвала Его непритворна был.
Он душу младую в объятиях нес Для мира печали и слез; И звук его песни в душе молодой Остался - без слов, но живой.
И долго на свете томилась она, Желанием чудным полна; И звуков небес заменить не могли ей скучные песни земли.
(Лермонтов, 1, 239) Здесь Блок находил подтверждение своим ин-туициям о том, что душа имеет небесное происхождение, что на земле душа оказывается плененной в человеческом теле, но при этом душа «помнит» (по принципу платоновского анамнесиса) о своей небес-
ной родине. Блок, развивающий лермонтовскую тему земной неволи души, осложняет ее соловьевским представлением о земном плене Мировой Души.
Чрезвычайно важным в лирике Лермонтова является мотив совершенства, которого стремится достичь душа: «.хочет всё душа моя / Во всем дойти до совершенства» (Лермонтов, 1, 316). Он связан, как отмечает А.М.Гуревич, — с мечтами «о полном преобразовании всей жизни» [6]. «.Проблема пересоздания мира, — продолжает исследователь, — упиралась для людей 30-х годов в проблему пересоздания личности, ибо ощущение спутанности, «сумеречности» человеческого сознания подтачивало идеал гармонического бытия в самой его основе» [7].
Спустя 70 лет перед русскими символистами вновь встает задача полного преобразования жизни и более того, метафизического преображения человека. Блока живо волновала мысль о незавершенности эволюции человека. «Нищие души» и «безобразные тела» — вот, по Блоку, человек в его современном состоянии, «гармонии безрадостный предел», достигнутый эволюцией. Однако образу «недовоплощенных» людей в «Стихах о Прекрасной Даме» глубоко драматически противопоставлен образ людей преображенных, сквозь чьи лица, освещенные «огнями вечности», проступают божественные лики:
Из сумрака зари — неведомые лики
Вещают жизни строй и вечности огни...
(Блок-20: 1, 68)
По мнению Блока, человек, преодолев, прорвав собственную тленную оболочку, окажется причастным божественной природе, получив, в результате, «небесную телесность» (Якоб Бёме), что и должно стать конечной целью преображения.
В стихотворении Лермонтова «Нет, не тебя так пылко я люблю...» есть строки:
Когда порой я на тебя смотрю, В твои глаза вникая долгим взором: Таинственным я занят разговором, Но не с тобой я сердцем говорю.
Я говорю с подругой юных дней; В твоих чертах ищу черты другие; В устах живых уста давно немые, В глазах огонь угаснувших очей.
Они оказались чрезвычайно важны для обоснования поэтических гносеологических принципов русского символизма. Одним из них был принцип прозрачности — одна из граней романтической проблемы Невыразимого, антологической антитезы здесь и там, заданной, как известно, еще В.А.Жуковским. Здесь — конечное, там - бесконечное. У Жуковского здесь роковым образом отдалено от там. У Жуковского, по замечанию А.А.Фаустова, «невыразимое противопоставляется видимому очам, интенсивно расцвеченному. С одной стороны здесь — блестящее, с другой — смутное, отуманенное, спрятанное за покрывалом. Завеса выступает у Жуковского в роли особого рода экрана — поверхности, покрытой призрачными, обманчивыми образами. У Жуковского накладывается табу на облечение незримого, которое подает о себе именно косвенные — таинственные, неясные знаки» [8].
Лермонтов, как и Жуковский, уверен в существовании здесь и там: «Иная есть страна» (Лермонтов, 1, 251). Но, во-первых, заменяет «экранность» Жуковского, о которой пишет Фаустов, «прозрачностью». Во-вторых, снимает важную для Жуковского отдаленность, отъединенность здесь и там, устанавливая для себя иное соотношение между этими категориями. У Лермонтова сквозь здесь просвечивает там: «В твоих чертах ищу черты другие». Символисты были уверены, что речь идет о чертах иной, небесной, идеальной возлюбленной. Продолжает развиваться этот миф о реальном и идеальном женском образе в стихотворении «Из-под таинственной холодной полумаски...». Черты реальной женщины: «светили... пленительные глазки», «лукавые уста», «шеи белизна» при всей своей достоверности все же как бы сквозные, прозрачные. Сквозь них проступает другое, идеальное «бесплотное виденье»: И с той поры бесплотное виденье Ношу в душе моей, ласкаю и люблю.
В другом стихотворении Лермонтов скажет: «И деву чудную любил я» (Лермонтов, 1, 296).
Блок, пройдя поэтическую школу Фета, двигавшегося в сторону символизации мира, несоизмеримо усиливает лермонтовский принцип прозрачности. Автор «Стихов о Прекрасной Даме» поверх «плоти» земного мира занят обращением к духовным первоосновам жизни, к ее скрытому от физического зрения плану, который, однако, он силился увидеть не только символически, но и буквально, в персонально выраженном, воплощенном облике. Таким образом свое физическое зрение Блок стремился превратить в духовное прозрение, умение видеть «сквозь». Но для этого плоть мира должна была в какой-то мере «опроз-рачниться» для взгляда поэта и выявить при этом более глубокие полисемические слои реальности.
В статье, посвященной творчеству Вяч. Иванова, во втором ее разделе «От "Кормчих звезд" к "Прозрачности"» (1905) Блок писал: «"Прозрачность" есть символ, — то, что соделывает "сквозным покрывало Майи". За покрывалом открывается мир — целое. Именно такое значение имел постоянный "пейзаж" в узких рамках окон или за плечами "Мадонн" Возрождения. "Мадонна" Лиза-Джиоконда Винчи, у которой "прозрачность реет в улыбке" открывает перед нами мир - за воздушным покрывалом глаз. <...> Может быть, только по условиям живописной "техники", "пейзаж" заметен лишь по бокам фигуры: он должен светиться и сквозь улыбку, открываясь как многообразие целого мира» (Блок-8: 5, 16). Интересное свидетельство о стремлении применить принцип прозрачности при взгляде на современников Блок оставил в своем июльском письме (1904 г.) к Е.П.Иванову: «Если бы я встретил Вас на несколько лет раньше, я прочел бы сквозь Ваше лицо то, что угадывал в своих лицах Леонардо да Винчи» [9]. С.М.Соловьев вспоминал еще об одном, более позднем, высказывании Блока, имевшем аналогичный характер. Посетив Блока в 1911 г. в его квартире, Соловьев увидел, что «на стене висела фотография Мо-ны Лизы». «Блок, — отмечал мемуарист, — указывал мне на фон Леонардо, на эти скалистые дали, и гово-
рил: "Все это — она, это просвечивает сквозь ее лицо"» [10]. Сквозь пейзажно-природную икону в лирике Блока просвечивает первообраз Мировой Души.
В своей статье о Блоке 1916 г. Андрей Белый так описывал этот феномен: «Муза Блока дана нам в стихиях природы конкретнее нежели в заверениях Блока о том, что она есть то-то и то-то. Она облекается в свет ("в луче божественного света улыбка виделась Жены"); облекается в солнце ("и Ясная, Ты солнцем потекла"); облекается в воздух ("в тихом воздухе тающее, знающее. Там что-то притаилось и смеется"); <...> она слита со стихиями; они — органы ее жизни <...>» [11]. Здесь Белый в частности развивает представление шеллингианской натурфилософии о том, что свет — идеальное начало, которое соответствует прозрачности как свойству материального мира.
В письме Е.П.Иванову от 21 апреля 1905 г. Блок с предельной ясностью выразил чувство Мировой Души, образ которой просвечивается сквозь прозрачность природного бытия: «Полная весна, все течет и поет. Заря из тех, от которых моя душа ведет свою родословную. Проталины; и небо прозрачное до того, что ясно, Кто за ним» (Блок-8: 8, 124). В этом эпистолярном фрагменте хорошо передано блоковское восприятие «мира — целого», мира-единства, планы которого просвечивают один сквозь другой. Художником же, по Блоку, является лишь тот, кому дана возможность видеть мир прозрачным, или, как он сам выразился об этом в статье «Памяти В.Ф.Комиссаржевской» (1910), «это тот, для кого мир прозрачен» (Блок-8, 5, 418).
В своих размышлениях о душе Блок был склонен рассматривать ее в свете принципа прозрачности. По крайней мере, он весьма заинтересованно отнесся к размышлениям аналогичного характера А.Н.Весе-ловского относительно В.А.Жуковского. В своей книге академик Веселовский писал: «Он действительно прозрачен, хрустальная душа, как говорил Пушкин, но не всякому удавалось так часто уединяться от толпы и уличного движения, чтобы столь девственно соблюсти свою прозрачность» [12].
По Блоку, только художник единственный и способен видеть «не один только первый план мира, но и то, что скрыто за ним, ту неизвестную даль, которая для обыкновенного взора заслонена действительностью наивной <...>» (Блок-8: 5, 418).
В отличие от Леонардо да Винчи у самого Блока отношения между женственным и природным обратное. Не сквозь улыбку Джоконды — итальянский пейзаж, а, напротив, сквозь пейзаж его лирики просвечивает из глубины вечности «очи» и «улыбка» Мировой Души — вечноженственной сущности и основы мировой жизни.
Среди поэтов-предшественников, умевших видеть сквозь первый план мира неизвестную даль, поэтов, — у кого появлялся аналогичный образ, был Фет (стихотворение «С гнезд замахали крикливые цапли.» (1883)):
С сердца куда-то слетает забота, Вижу, опять улыбается кто-то; Или весна выручает свое? Или и солнышко всходит мое?
(Фет, 125)
А также и Вл. Соловьев (стихотворение «Нет вопросов давно, и не нужно речей...» (1892)): В алом блеске зари я тебя узнаю, Вижу в свете небес я улыбку твою. [13] Точно об этой особенности взаимоотношений между героем и героиней соловьевской лирики писала О.А.Кузнецова: «Вл. Соловьев смоделировал поэтическую схему общения между персонажами, принадлежащими к мирам видимому и невидимому, как «обмен взглядами»: лирический герой смотрит на облик Лучезарной Подруги, но и он ловит на себе взгляд «невидимого»:
Вижу очи твои изумрудные, Светлый облик встает предо мной.
(«Вижу очи твои изумрудные...»)
Прямо в душу глядят лучезарные очи Темной ночью и днем...
(«Лишь забудешься днем.»)» [14] Но в отличие и от Фета, и от Соловьева, нечасто прибегавших к этому приему, у Блока, использующего эту «поэтическую схему общения между персонажами, принадлежащими к мирам видимому и невидимому», аналогичный прием становится сквозным:
Смотрится призрак очами великими Из-за людской суеты.
(Блок-20: 1, 80) Проглянул сквозь тучи прежние Яркий отблеск неземной.
(Блок-20: 1, 94)
«Лирический сюжет "Стихов о Прекрасной Даме" имеет свою динамику, и в плане визуализации центрального персонажа его кульминацией можно считать "соловьевский" "обмен взглядами": "Покорный ласковому взгляду, / Любуюсь тайной красоты."; "Верю в Солнце Завета, / Вижу очи Твои"» [15].
Отмеченная О.А.Кузнецовой тема «обмена взглядами» является частью более широкой темы диалога, коммуникативного контакта, развивающегося между героями блоковской лирики, принадлежащими миру «видимому» и «невидимому». Продолжает эта тема жить и в «Распутьях»:
Весна ли за окнами — розовая, сонная? Или это Ясная мне улыбается?
(Блок-20: 1, 151) Таинственное присутствие Мировой Души, невидимое для обычного физического зрения, но доступное метафизическому, духовному зрению блоков-ского героя, проступает сквозь «прозрачность» природных реалий:
За туманом, за лесами Загорится — пропадет, Еду влажными полями — Снова издали мелькнет.
Так блудящими огнями Поздней ночью, за рекой, Над печальными лугами Мы встречаемся с Тобой.
(Блок-20: 1, 63)
Но, возможно, ярче всего принцип «прозрачности» планов бытия воплощен в стихотворении «Над синевой просторной дали» (30 января 1901), вошедшем в сборник «За гранью прошлых дней»: Над синевой просторной дали Сквозили строгие черты. Лик безмятежный обрамляли Речные белые цветы.
(Блок-20: 4, 27)
Такое прозревание личностных черт Софии сквозь природные реалии Белый назвал «попыткой осадить, оплотнить факт» [16] духовной реальности. Чувство одухотворенности мира позволяет Блоку уловить сквозь «прозрачное» покрывало природного универсума хотя и развоплощенные, но (парадокс) персонально выраженные черты Мировой Души. Таким образом, в лермонтовской лирике Блок словно бы увидел и развил стратегию художественного видения, взгляда на героиню собственных стихов, которая была обусловлена для него принципом прозрачности.
Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ (проект № 12-34-10207).
Публикация статьи посвящается 200-летию со дня рождения М.Ю.Лермонтова.
1. Андрей Белый и Александр Блок. Переписка. 1903-1919. М., 2001. С.22.
2. Мусатов В.В. Пушкинская традиция в русской поэзии первой половины ХХ в. М., 1992. С.35.
3. Чуковский К.И. Александр Блок как человек и поэт // Чуковский К.И. Соч.: В 2 т. Т.2. Критические рассказы. М., 1990. С.494.
4. Тему «Блок и Лермонтов» см.: Шувалов С. Блок и Лермонтов (к проблеме повторяемости поэтических стилей) // Шувалов С.В. Семь поэтов. М., 1927. 209 с.; Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова. М.; Л., 1968. 266 с.; Владимирская Н.В. Лермонтовские мотивы и образы в поэзии Блока // М.Ю.Лермонтов. Вопросы традиции и новаторства. Рязань, 1983. 119 с.; Шаповалов Л. Об одном Лермонтовском образе у Блока // М.Ю.Лермонтов. Исследования и материалы. Воронеж, 1964. С.221-235; Дякина А.А. Духовное наследие М.Ю.Лермонтова и поэзия Серебряного века. М., 2001. 239 с.
5. Гуревич А. Проблема нравственного идеала в лирике Лермонтова // Творчество М.Ю.Лермонтова. М., 1964. С.153.
6. Там же. С.152.
7. Там же. С.154.
8. Фаустов А.А. Язык переживания русской литературы. Воронеж. ВГУ, 1998. С.43.
9. Письма Ал. Блока к Е.П.Иванову. М., 1936. С.28.
10. Соловьев С.М. Воспоминания. М., 2003. С.401. См. также анализ стихотворения «Я живу в отдаленном скиту.» в свете идеи «прозрачности» в статье: Грякалова Н.Ю. Об одной реминисценции у А.А.Блока («Мона Лиза» Леонардо да Винчи) // Русская литература. 1987. №2. С.212-216.
11. Белый Андрей. О Блоке. С.434.
12. Веселовский А.Н. В.А.Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». СПб., 1904. С.XI.
13. Соловьев Вл. Стихотворения и шуточные пьесы. Л., 1974. С.91.
14. Кузнецова О.А. Изображение «видимого» и «невидимого» у символистов // Александр Блок: Исследования и материалы. СПб., 2011. <Т. 4>. С.63.
15. Там же. С.68.
16. Белый Андрей. О Блоке. С.484.
Bibliography (Transliterated)
1. Andrej Belyj i Aleksandr Blok. Perepiska. 1903-1919. M., 2001. S.22.
2. Musatov V.V. Pushkinskaja tradicija v russkoj pojezii pervoj poloviny XX v. M., 1992. S.35.
3. Chukovskij K.I. Aleksandr Blok kak chelovek i pojet // Chu-kovskij K.I. Soch.: V 2 t. T.2. Kriticheskie rasskazy. M., 1990. S.494.
4. Temu «Blok i Lermontov» sm.: Shuvalov S. Blok i Ler-montov (k probleme povtorjaemosti pojeticheskih stilej) // Shuvalov S.V. Sem' pojetov. M., 1927. 209 s.; Maksimov D.E. Pojezija Lermon-tova. M.; L., 1968. 266 s.; Vladimir-skaja N.V. Lermontovskie motivy i obrazy v pojezii Bloka // M.Ju.Lermontov. Voprosy tra-dicii i novatorstva. Rjazan', 1983. 119 s.; Shapovalov L. Ob od-nom Lermontovskom obraze u Bloka // M.Ju.Lermontov. Issle-dovanija i materialy. Voronezh, 1964. S.221-235; Djakina A.A. Duhovnoe nasledie M.Ju.Lermontova i pojezija Serebrjanogo veka. M., 2001. 239 s.
5. Gurevich A. Problema nravstvennogo ideala v lirike Lermon-tova // Tvorchestvo M.Ju.Lermontova. M., 1964. S.153.
6. Tam zhe. S.152.
7. Tam zhe. S.154.
8. Faustov A.A. Jazyk perezhivanija russkoj literatury. Voronezh. VGU, 1998. S.43.
9. Pis'ma Al. Bloka k E.P.Ivanovu. M., 1936. S.28.
10. Solov'ev S.M. Vospominanija. M., 2003. S.401. Sm. takzhe analiz stihotvorenija «Ja zhivu v otdalennom skitu...» v svete idei «prozrachnosti» v stat'e: Grjakalova N.Ju. Ob odnoj reminiscencii u A.A.Bloka («Mona Liza» Leonardo da Vinchi) // Russkaja literatura. 1987. №2. S.212-216.
11. Belyj Andrej. O Bloke. S.434.
12. Veselovskij A.N. V.A.Zhukovskij. Pojezija chuvstva i «ser-dechnogo voobrazhenija». SPb., 1904. S.XI.
13. Solov'ev Vl. Stihotvorenija i shutochnye p'esy. L., 1974. S.91.
14. Kuznecova O.A. Izobrazhenie «vidimogo» i «nevidimogo» u simvolistov // Aleksandr Blok: Issledovanija i materialy. SPb., 2011. <T.4>. S.63.
15. Tam zhe. S.68.
16. Belyj Andrej. O Bloke. S.484.
УДК 820
ФОРМЫ АВТОРСКОГО ПРИСУТСТВИЯ В РОМАНЕ У.ТЕККЕРЕЯ «ЯРМАРКА ТЩЕСЛАВИЯ»
А.А.Климонтова
Великолукский филиал Петербургского государственного университета путей сообщения, [email protected]
Рассмотрены концепции понятия «автор» в работах В.В.Виноградова, Б.О.Кормана, И.П.Карпова. Анализируются модели авторского присутствия и формы его проявления в романе У.Теккерея «Ярмарка тщеславия» (авторские маски, смена повествователей, апелляции к читателю), их отличие от образа автора в прозе писателей-современников. Ключевые слова: образ автора, нарратор, медиум, мир автора, формы авторского присутствия
The conceptions of «author» are considered in the works of V.Vinogradov, B.Korman, and I.Karpov. The different writing styles that W. Thackeray uses in the novel «Vanity Fair», which are the author's masks, change of narrators, and appeals to the reader, were analyzed and compared with the ones of contemporary authors.
Keywords: image of author, narrator, medium, author's world, different roles the author takes
«Слово «автор» от лат. аиСог — субъект действия, основатель, устроитель, учитель и, в частности, создатель произведения» [1] имеет несколько значений. В первую очередь, это создатель художественного произведения, являющийся реальной фигурой, обладающей определенными чертами и биографией. Следующее значение — это непосредственно образ автора, обозначающий изображение автором, писателем самого себя, представленное в тексте. Далее автор может быть обозначен как создатель, полностью присутствующий в своем творении.
Автор напрямую или скрыто показывает свое отношение к действиям, поведению своего персонажа (героя — в терминологии М.М.Бахтина). Необходимо отметить, что образ персонажа представляет собой олицетворение позиции, идеи писателя, т.е. «нечто целое, пребывающее, однако, в рамках иной, более широкой, собственно художественной целостности (произведения как такового). Герой зависит от этой целостности и, можно сказать, по воле автора ей служит» [2]. Читатель в процессе освоения мира персонажа в произведении неизбежно проникает в мир автора. Образы героев представляются именно такими, какими писатель предпочел изобразить их. Автор может относиться и реагировать на действия своих
героев по-разному. Его реакция вполне может быть даже негативной, но, как правило, не бывает нейтральной.
Следует упомянуть, что «автор — носитель напряженно-активного единства завершенного целого, целого героя и целого произведения, трансгреди-ентного каждому отдельному моменту его» [3]. Автор не только является фигурой, которой дано видеть и понимать все то, что видят и понимают его герои и каждый герой в отдельности, — ему подвластно то, что его героям недоступно.
Огромное внимание проблеме образа автора уделял В.В.Виноградов. Для него главным стало «понимание «образа автора» как медиума, через посредство которого социально-языковые категории трансформируются в категории литературно-стилистические»
[4].
Б.О.Корман считает «целесообразным закрепить за словом «автор» в терминологическом смысле значение: автор как носитель концепции всего произведения» [5].
И.П.Карпов определяет автора как:
1. Субъекта специальной — литературно-художественной деятельности, являющейся одной из форм общей человеческой деятельности.
