CC BY
221
ПОЭТИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ М. Ю. ЛЕРМОНТОВА В ЛИРИКЕ А. А. БЛОКА
Н. Г. Юрина
Статья посвящена рассмотрению лермонтовской литературной традиции в поэтическом творчестве А. А. Блока. В качестве главной задачи автор ставит рассмотрение восприятия А. А. Блоком личности М. Ю. Лермонтова, определение границ функционирования «лермонтовского текста» в поэзии Блока разных периодов творчества и краткий анализ лирики поэта со стороны развития в ней «лермонтовского элемента». Кроме того, очерчивается круг лермонтовских реминисценций, очевидных и скрытых цитат, аллюзий на материале поэтических произведений Блока 1890—1910-х гг.
Традиции в наследии того или иного писателя позволяют определить его место в историко-литературном ряду, уточнить художественный метод творчества, соотнести развитие литературного процесса с художественной индивидуальностью. По отношению к лирике А. А. Блока данный вопрос приобретает особенную важность, если вспомнить личностные качества поэта. По словам 3. Г. Минц, «духовный мир Блока отличался поразительной „открытостью", стремлением „вырваться из собственных пределов', особой восприимчивостью к явлениям мировой и русской культуры"» [7, с. 4].
На рубеже "XIX —XX столетий, как и на закате пушкинского периода, возникло ощущение исчерпанности средств художественной изобразительности, тупика в стихотворчестве. В ту пору М. Ю. Лермонтов как мастер стиха привлек внимание ведущих художников слова: Д. С. Мережковского и В. С. Соловьева, В. Я. Брюсова и К. Д. Бальмонта, И. Ф. Анненского и А. Белого. Поэзия А. А. Блока также близка творчеству великого поэта. Общие черты выявил С. В. Шувалов еще в 1920-х гг.: мотивы «скуки», печали, горькой думы; одиночества, равнодушия к жизни; трагического разлада с людьми и собой; «рока», судьбы, трагической обреченности; «нищей» России; грезы о возлюбленном и др. Однако, исследователь был убежден, что «мало можно назвать стихотворений Лермонтова, которые оставили более или менее определенные следы в творчестве Блока», что текстуальные совпадения «отличаются очень общим характером, а следовательно, могут объясняться и независимо от лермонтовской традиции» [10, с. 112]. Д. Е. Максимов [4 — 6] наметил круг текстов А. А. Блока, в которых «легко проследить прямое лермонтовское влияние»
(в ранней лирике — «Мы все уйдем за грань могил...», «Накануне XX века», «Когда толпа вокруг кумирам рукоплещет...»; в зрелой — «Демон» (два стихотворения под этим названием), «Ты твердишь, что я холоден...», «Дохнула жизнь в лицо могилой...», «Мой бедный, мой далекий друг...», «И я любил. И я изведал...», «Ямбы», «Песни Ада», «Стихи о России»), выделил перекликающиеся темы и мотивы и указал, что «лермонтовское» получает высшее развитие в третьем томе „Блока.
В рецензии на книгу Н. А. Котляревско-го «М. Ю. Лермонтов. Личность поэта и его произведения», опубликованной в «Литературном приложении» к газете «Слово» в 1906 г., А. А. Блок дал первую развернутую критическую оценку Лермонтова, отметив, что великий поэт понят «большой публикой» однозначно и поверхностно («крутящий усы армейский слагатель страстных романсов»), а в научных кругах его сложное, противоречивое творчество, как правило, не являлось предметом анализа («он многим не по зубам»). «Два магических слова» (Пушкин и Лермонтов), по мнению Блока, олицетворяют два враждебных стана русской литературы, русской мистической действительности. Загадку первого отчасти раскрыл Ф. М. Достоевский. Тайну второго разгадывают современные исследователи. Однако, в этом случае бесполезен «хирургический» метод разложения материала, беспощадное анатомическое рассечение как основа всех научных литературных исследований. «Литературно-исторический» метод ведет к изучению мертвого скелета, закрывает «все перспективы прекрасного» и «состоит в строжайшем наблюдении мельчайших фактов, в исследовании кропотливом, которое было бы преступно перед жизнью, если бы не единственно оно у станов ля ло голую, фактиче-
© Н. Г. Юрина, 2011
ш
скую, на первый взгляд ничего не говорящую, но необходимую правду» [1, с. 290 — 291].
Ссылаясь на предисловие к рецензируемой книге, А. А. Блок отмечал, что Котля-ревский сосредоточил внимание на «руководящей мысли», «господствующем чувстве», которые определяли личность Лермонтова, что нельзя охарактеризовать вполне точно. Суждения автора длинны и однообразны, не производят ощущения законченности, не содержат даже видимости полета, свободы и новизны, не говоря уже об «искре Божией». «Лермонтовский клад стоит упорных трудов», заключает А. А. Блок, и обрести его путем исследования фактического материала невозможно: «биография нищенская». Остается путь «провидения» Лермонтова. «Хочется, — пишет критик, — бесконечного беспристрастия, пусть умных и тонких, но бесплотных догадок, чтобы не «потревожить милый прах»» [1, с. 291].
Чуть позже А. А. Блок написал статью «Безвременье» {Золотое руно. 1906. № 11 — 12), в которой рассмотрел жизнь М. Ю. Лермонтова с точки зрения идеи двойственности всего сущего, наличия в действительности двух взаимосвязанных планов: внешнего, «бытового», и скрытого, рокового. Образ Лермонтова, нарисованный Блоком-критиком, — это образ поэта-романтика, который удалился от окружающей его действительности на «горный кряж» фантастики и мистики, но часто падал в «бездны» презираемой им и отвергаемой реальности. Один лик его обращен к «небу», к потустороннему миру, к царству снов и видений, другой — к «земле», к реальному бытию, к человеку и обществу. В докладе «О современном состоянии русского символизма» (1910) в духе символистской эстетики Блок утверждал, что художник, прозревающий иные миры, находится в «черном воздухе Ада» и обречен на гибель («в глухую полночь искусства художник сходит с ума»), когда лишается высшей поддержки и погружается в смешивающиеся иные миры. «Так или иначе, — подвел он итог, — лиловые миры захлестнули и Лермонтова, который бросился под пистолет своею волей...» [1, с. 211]. Гибель от «играющего случая» в жизни и лирика случая («Демон») в творчестве — таков удел Лермонтова.
В 1921 г. вышел в свет подготовленный
A. А. Блоком однотомник «Избранных сочинений» М. Ю. Лермонтова. Великий поэт здесь рассмотрен в аспекте религиозно-философской критики В. С. Соловьева,
B. В. Розанова, Д. С. Мережковского — как
принесший на Землю из космоса весть о тайнах мироздания. Комментируя стихотворения «Мы случайно сведены судьбою...», «Я к вам пишу...», «Морская царевна» и др., Блок разделил суждение Соловьева («Лермонтов») о Лермонтове как родоначальнике ницшеанства,- пересказал мнение Мережковского о «Валерике» («М. Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества») — первом во всемирной литературе выражении того «взгляда на войну, который впоследствии углубил Л. Н. Толстой в «Войне и мире»; повторил трактовку «Морской царевны» Розанова «По поводу одного стихотворения Лермонтова». В примечаниях к стихотворениям «Ангел», «Мой демон», поэме «Демон» комментатор не сделал отсылок ни к Мережковскому, ни к Розанову, но по подбору процитированных им лермонтовских строк можно догадаться, что Блок, восторженно отзывавшийся о «творческой критике» Мережковского в 1906 г., и в 1920-е гг. воздавал должное оригинальной трактовке этих произведений, предложенной Мережковским, а также осуществленному Розановым введению лермонтовской поэмы в контекст древнейших мифов о любви богов к земным женщинам.
Таким образом, в критических работах Блок не стремился к установлению общественного и художественного значения творчества Лермонтова, к подробному анализу его произведений. Он видел в поэте прежде всего духовно близкого человека, «провозвестника той тревожности», которая охватила современный ему мир. Эта лермонтовская «тревога» духа была той самой родственной основой, которая влекла Блока к величайшему русскому романтику 1830-х гг.
Лермонтовские идеи, образы и поэтические приемы можно различить в стихах Блока любого времени написания. Не в меньшей мере заимствовались текстуальные единицы, закрепившие конкретный мотив или образ, — реминисценции, очевидные и скрытые цитаты, аллюзии: они были узнаваемы и косвенно указывали на поэтические истоки произведения. Связь поэтов не ограничивалась перекличками и совпадениями, она имела динамический характер и в значительной мере может быть определена как преемственность и поэтическое влияние. Как отмечает С. Ю. Ясенский [И, с. 45], отзвуки лермонтовских строк в бло-ковских текстах обусловлены отнюдь не недостатком творческого потенциала поэта. Тяготение Блока к лермонтовской традиции объясня ется, во-первых, сознательным и невольным стремлением подражать куми-
«Финно-угроведение. Филологические науки»
117
ру-предшественнику; во-вторых, необходимостью вписать себя в широкий контекст русской поэзии; в-третьих, сходством дум, душевных переживаний, настроений, выраженных ранее.
Прежде всего на А. А. Блока оказывали влияние романтические «лермонтовские» темы и мотивы: одиночество, тоска по неземному, трагедия современного поколения, поиск одухотворенной земной жизни, жажда забвения, воспоминания о юности, сны (1890—1900 гг.); любовь как поединок, конфликт с обществом, окрыленность влюбленной души, любовь в разлуке, .маскарад, облагораживающее страдание, фатализм, поэт и толпа, демонизм, стремление к идеалу (1904 — 1907 гг.); погружение в вечный сон, смешение миров, вера в будущее, Россия, память о «рае», поиск неземной страсти, трагедия любви, поэтический долг (1907—1916 гг.). При этом наиболее тесная связь с Лермонтовым обнаруживается в темах «демонизма», мятежной отъединенности от мира, злого рока и трагического самосознания.
Уже в стихотворениях Блока периода Ante lucem («До света», 1898—1900) нетрудно уловить лермонтовские мотивы и, образы, опыт в широком смысле слова. Так, например, можно назвать несколько стихотворений Блока 1899—1900 гг., в существенных элементах восходящих к «Думе»: «Мы все уйдем за грань могил...», «Накануне XX века», «Когда толпа кумирам рукоплещет...», «Я — человек и мало богу равен...». К третьему из них Блоком был поставлен эпиграф из лермонтовского стихотворения: «К добру и злу постыдно равнодушны, //В начале поприща мы вянем без j борьбы» [3, с. 168]. Однако образ мечтате-j ля-одиночки в произведении во многом под-| ражательный, искусственно примеряемый на себя. Блока манит романтическое противостояние героя толпе: «Толпа кричит — я | хладен бесконечно, / / Толпа зовет — я нем и недвижим» [2, т. 1, с. 68]. В других стихотворениях примечательны основная идея и отдельные выражения. Сравним: «Над 1 миром мы пройдем без шума и следа, / / Не I бросивши векам ни мысли плодовитой, // j Ни гением начатого труда» (Лермонтов) [3, с. 169] и «В моих стихах ты мощи не найдешь... // Их не согрел ни гений, ни искус-| ство... (Блок) [2, т. 1, с. 75]; «И к гробу мы ! спешим без счастья и без славы...» (Лер-j монтов) [3, с. 169] и «И все уйдем за грань | могил // Без счастья в прошлом и в гряду-| щем» (Блок) [2, т. 1, с. 95]. Мотив пути, по-I иска романтического идеала присутствует в
ряде стихотворений Ante lucem («Хоть все по-прежнему певец...» и др.), которые явно восходят к лермонтовскому «Выхожу один я на дорогу...». Сравним: «Я ищу свободы и покоя!» (Лермонтов) [3, с. 222] и «Полна усталого томленья, // Душа замолкла, не поет. // Пошли, господь, успокоенье //И очищенье от забот» (Блок) [2, т. 1, с. 103].
Лермонтовские мотивы и отзвуки не имели для юного Блока решающего значения, заимствовались неосознанно. Тем не менее уже в ранней лирике можно обнаружить буквальное совпадение блоковского фрагмента с лермонтовским («Кругом далекая равнина» и «Боярий Орша»), почти дословное воспроизведение текста предшественника («Отрывок» и «Выхожу один я на дорогу...»), реминисценции и аллюзии — «Распаленная зноем июльская ночь...» и «Звезда»; «Пора забыться полным счастья сном...» и «Пора уснуть последним сном...»; «Порою мне любовь сулят...» и «Листок». Встречаются у раннего Блока и совпадения с лермонтовскими строками при разном контексте («Две души»), и «полигенетические» реминисценции (термин Ч. Ч. Сула [8, с. 163], обозначающий случаи, когда те или иные строки восходят сразу к нескольким поэтическим источникам).
В поэзии начала 1900-х гг. ориентация Блока на Лермонтова стала менее очевидной. Лирика Блока обрела большую самостоятельность, оригинальность. Внутренний мир поэта и его поэтическая система заметно усложнились, вбирая в себя все новые культурные пласты, сближаясь с современностью. Можно предположить, что Лермонтов в самых глубоких и значимых основах его духовной природы открылся Блоку только к 1905 г. — период выхода из круга ранних «соловьевскях переживаний». Путь, ведущий Блока к Лермонтову, по замечанию Д. Е. Максимова, был в то же время одним из тех, что уводили от Соловьева [6, с. 254].
Первые симптомы пробуждения очередного интереса к лермонтовскому заметны у Блока в стихотворениях о любви, которую Лермонтов видел как идеал, высший и поэтому неосуществимый в жизни поэта. Блок мог бы признать своим многое из того, что сказал о любви Лермонтов. В предисловии к сборнику «Земля в снегу» (1908) — отголосок лермонтовской идеи окрыления влюбленной души, прикоснувшейся к просторами мироздания, приближения ее к бесконечности: «Далеко в потемках светит огромный факел влюбленной души. Если с ним заблужусь, то уж некому спасти, ибо
сама Судьба превратила эту пышность, этот неизбывный восторг, эту ясную совесть, эту радостную тоску — в ничто. И протяну к ней руки, я поклонюсь ей в ноги...» [2, т. 2,
с. 359].
Блок того периода близок Лермонтову и при реализации мотива сна. Сон у Блока — состояние души, условие действия, ощущение жизни. Но в некоторых стихотворениях, как и в лермонтовском «Сне», это сознательный прием, подчеркивающий несовершенство, зыбкость действительности: «Проходят сны и женственные тени, //В зеленый пруд смотрю я, не дыша. // Туда сойдут вечерние ступени, // Забытый сон вос-празднует душа» [2, т. 1, с. 212]; «Там рассвело, но солнце не всходило. / / Я ожиданье чувствую вокруг. // Спи без тревог. Тебя не разбудила // Моя мечта, мой безмятежный друг. //Я бодрствую, задумчивый мечтатель...» [2, т. 1, с. 216].
В 1904—1907 гг. Блока привлекал романтический герой Лермонтова — максималист, идеал высокого предназначения человека: «О, весна без конца и без краю — // Без конца и без краю мечта! / / Узнаю тебя, жизнь! Принимаю! //И приветствую звоном щита!» [2, т. 2, с. 61—62]. «Лермонтовский текст» возникает в поэзии Блока, как правило, при перекличке его собственных образов с лермонтовскими. Так, герой «Вольных мыслей» (1907) Блока — герой именно лермонтовского типа — личность романтическая, обостренно чувствующая добро и зло, добродетель и порок, безобразное и красивое, бездуховное и одухотворенное, отвергающая все, не достойное человека. Переклички Блока с Лермонтовым порой вызываются схожестью места действия («Поединок» и «Сказка для детей» — образ Петербурга) или ситуации («По улицам метель метет...» и «Мцыри»). В стихотворении «Поединок» (1904) Блок так описывает весенний ночной Петербург: «Вечерница льнет к деннице, // Несказанней вечера» [2, т. 1, с. 311]. Лермонтов в поэме «Сказка для детей» (1840) похоже рисует впечатления Демона, пролетающего над северной столицей: «Кидала ночь свой странный полусвет, // Румяный запад с новою денницей // На севере сливались...» [3, с. 587].
Большое количество лермонтовских мотивов, реминисценций и аллюзий содержится в цикле «Заклятие огнем и мраком». Сравним: «Источник страсти есть во мне // Великий и чудесный...» (Лермонтов) [3, с. 115] и «В душе моей — страстное есть...» (Блок) [2, т. 2, с. 67]; «...Ее сребристый голосок // Мне речи странные шептал, //
И пел, и снова замолкал. // Он говорил: «Дитя мое, // Останься здесь со мной: // В воде привольное житье //И холод и покой» (Лермонтов) [3, с. 611] и «И шепчет он: // „...Пойми, пойми, ты одинок, // Как сладки тайны холода... // Взгляни, взгляни в холодный ток, // Где все навеки молодо..."» (Блок) [2, т. 2, с. 66].
Характер и значение лермонтовских реминисценций в лирике Блока 1907 — 1916 гг. тесно связаны с поиском нового соотношения романтической личности с действительностью. Образы, мотивы и текстуальные единицы, взятые у Лермонтова, Блоком часто переосмыслены. Лирический герой Блока того периода отчетливо напоминает лермонтовского демонического героя. Обозначая Демона как символ современности, образец мужества и непримиримости с несовершенством мира, Блок не мог полностью соизмерять своего героя с лермонтовским. Он предложил собственную вариацию в стихотворении 1910 г.: «На дымно-лиловые горы // Принес я на луч и на звук // Усталые губы и взоры //И плети изломанных рук» [2, т. 2, с. 153]. В образе Демона, «усталого, обессиленного», Блок воплотил не героическое борение избранной личности, а трагизм разлада между идеалом и действительностью, характерного для художника.
Кроме лермонтовских мотивов, в поэзии Блока тех лет можно отметить множество цитатных перекличек («Под зноем флорентийской лени» и «Дума»; «Говорит Смерть» и «Молитва»). Количество лермонтовских реминисценций и аллюзий в зрелой лирике Блока резко возрастает. Сравним: «Я б хотел забыться и заснуть!» (Лермонтов) [3, с. 222] и «Зарыться бы в свежем бурьяне, // Забыться бы сном навсегда!» (Блок) [2, т. 2, с. 92]; «И часто звуком грешных песен // Я, Боже, не Тебе молюсь» (Лермонтов) [3, с. 35] и «Он разучился славить Бога // И песни грешные запел» (Блок) [2, т. 2, с. 221].
Достаточно условно влияние Лермонтова на образы художественного мира Блока: будучи поэтом безусловно талантливым и оригинальным, автор «Незнакомки» глубоко переосмыслял опыт предшественников, поэтому «лермонтовский элемент», несмотря на тесную духовную связь двух поэтов, получал у него вполне оригинальное воплощение. Блоковские образы демона и страстной, мятежной натуры («Демон утра», «Кармен»), обыденного мира наживы и пошлости («Страшный мир», «Возмездие») и «нищей» России («На поле Куликовом», «Стихи о России»), красоты мира («Ангел-хранитель»,
«Заклятие огнем и мраком») и мрачного революционного будущего («Тропами тайными ночными...») свидетельствуют не об отходе от лермонтовской традиции, а об ее обогащении на новой жизненной основе. Общность идей у Лермонтова и Блока получала различное образное воплощение, а общность образов обогащалась новыми оттенками.
Исследователями давно отмечены ритмические переклички блоковских стихотворений с лермонтовскими, вызванные общностью тематики. К. Тарановский вслед за Р. Якобсоном рассмотрел блоковское стихотворение «Осенняя воля» как одно из произведений, условно говоря, «лермонтовского цикла» (сходство ритмики (размера) и тематики). Главный акцент исследователь сделал на выявлении семантической стабильности в ритмической традиции пятистопного хорея, которая определяет сходную тематику в стихотворениях тех или иных поэтов [9, с. 383 — 389]. «Осенняя воля», безусловно, ритмически перекликается со знаменитым стихотворением Лермонтова «Выхожу один я на дорогу...»: «Выхожу я в путь, открытый взорам...» (Блок) — «Выхожу один я на дорогу...» (Лермонтов); «Или — каменным путем влекомый...» (Блок) — «Сквозь туман кремнистый путь блестит...» (Лермонтов). Несомненно, что у Блока была «память метра», когда он рабо-
тал над «Осенней волей». Семантические возможности этого «эпического метра» соответствовали творческому замыслу Блока, однако его текст существенно отличается от лермонтовского и идейной нагрузкой, и образностью.
Разрабатывая методы искусства, приемы художественного воспроизведения жизни, Блок, очевидно, не мог не воспользоваться некоторыми элементами поэтического стиля Лермонтова. Однако, степень формального влияния автора «Думы» на Блока пока не установлена. Есть только указания на отдельные влияния лермонтовской поэтики: риторического стиха (С. В. Шувалов), приема демаскировки, приема последовательно сменяющихся снов (Д. Е. Максимов), приема предельного утверждения и отрицания в построении стихотворной речи (Н. Венгров) и др.
Таким образом, связи, существующие между поэзией Блока и Лермонтова, значительны, хотя преувеличивать их не следует. Нельзя не учитывать, что каждый из этих поэтов самобытен и своеобразен. Эпоха Блока по философскому и культурному содержанию резко отличалась от эпохи Лермонтова. Творческое сознание, поэтическая система, весь литературный контекст Блока в целом — совершенно особенные, тесно связанные с духовными исканиями рубежа веков.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
А
1. Блок А. Об искусстве / А. Блок. — М. : Искусство, 1980. — 503 с.
2. Блок Ал. Собрание сочинений : в 6 т. / Ал. Блок. — Л. : Худож. лит., 1980 — 1982. — Т. 1 : Стихотворения и поэмы. 1898 — 1906. — 512 с.
3. Лермонтов М. Ю. Сочинения : в 2 т. / М. Ю. Лермонтов. — М. : Правда, 1988. — Т. 1. — 720 с.
4. Максимов Д. Е. Лермонтов и Блок / Д. Е. Максимов // Ленинград. — 1941. — № 13—
14. - С. 21-22.
5. Максимов Д. Е. Поэзия и проза Александра Блока / Д. Е. Максимов. — Л. : Сов. писатель, 1981. - 552 с.
6. Максимов Д. Е. Поэзия Лермонтова / Д. Е. Максимов. — М. ; Л. : Наука, 1964. — 266 с.
7. Минц 3. Г. Александр Блок и русская реалистическая литература XIX в. : автореф. дис. ... д-ра филол. наук / 3. Г. Минц. — Тарту, 1972. — 22 с.
8. Сул Ч. Ч. Лермонтовские реминисценции и аллюзии в лирике А. Блока / Ч. Ч. Сул // Рус. лит. - 2001. — М? 2. — С. 161-174.
9. Тарановский К. О взаимоотношении стихотворного ритма и тематики / К. Тарановский // О поэзии и поэтике. - М. : Изд-во МГУ, 2000. - С. 372-403.
10. Шувалов С. В. Блок и Лермонтов / С. В. Шувалов //О Блоке : сб. лит.-исслед. ассоциации Ц.Д.Р.П. / под ред. Е. Ф. Никитиной. - М., 1929. - С. 95-125.
11. Ясенский С. Ю. Поэтика реминисценций в ранней лирике А. Блока / С. Ю. Ясенский // Александр Блок. Исследования и материалы / РАН, Ин-т рус. лит. - СПб., 1998. — С. 40 — 54.
Поступила 08.02.10.
