CC BY
77
УДК 821.161.1.09''1917/1991''
Реинбах Ольга Евгеньевна
Шуйский филиал Ивановского государственного университета
РУКОПИСЬ «НАШЕДШЕГО ПОДКОВУ» О. МАНДЕЛЬШТАМА: ОСОБЕННОСТИ РАБОТЫ АВТОРА НАД СОЗДАНИЕМ СВОБОДНЫХ СТИХОВ
О. Мандельштаму свойственны традиционные для русского стихосложения формы. Поэтому выделенным из его творчества выглядит произведение «Нашедший подкову», в котором нет регулярного метра, строфики и буквальных рифм. Особый подход к созиданию такой нетипичной для поэта вещи проявляется в автографе «Пиндарического отрывка».
Рукопись «Нашедшего подкову» являет нам только первые пласты работы автора над текстом. Здесь произведение выглядит как стихотворение в прозе. Позднее, в последующих источниках, «Нашедший подкову» обретёт больше внешних примет классической стихотворной речи - появится стихо- и строфораздел. Вторичные стихотворные признаки окажутся в тексте по авторской воле, а не вследствие типографских ошибок, невнимательности переписчика или других причин, искажающих «правильный» текст, и переведут «пиндарический отрывок» в разряд «свободных стихов». Однако уже в автографе есть указания на «стихотворность» речи, которые можно наблюдать, изучив поправки, вносимые поэтом в текст в процессе его создания. В настоящей статье представлено опи-саниерукописи «Пиндарического отрывка», колебаний и ходов поэтической мысли, свидетельствующих об изначальной ориентации «Нашедшего подкову» на поэзию в узком смысле этого слова.
Ключевые слова: О. Мандельштам, «Нашедший подкову», автограф, свободные стихи, ритм, строфа, стих, стиховая пауза.
У Осипа Мандельштама не так много именно автографов его стихотворений. И с тем, что рукопись «Нашедшего подкову» в принципе существует (она хранится в Прин-стонском университете), нам очень повезло: «Изучение переходов от варианта к варианту много даёт для понимания поэтики Мандельштама» [6, с. 107].
В рукописи «Нашедшего подкову» запечатлён сам процесс созидания: кажется, что стихотворение не создавалось, а уже существовало в голове поэта, как будто он выдавал одну готовую поэтическую мысль за другой практически без остановки. Стихотворение пишется с небольшими исправлениями и поправками по ходу: для переписанного на чистовую - их много, для черновика - необыкновенно мало (особенно на втором листе). От начала рукописи (оно записано супругой поэта, скорее всего, под диктовку - Мандельштам сочинял вслух) к концу (где строки выводит уже сам автор), наблюдается всё меньше и меньше поправок, что свидетельствует о постепенном высвобождении поэта от мысли о построении текста, идущей от разума, к вдохновенному порыву, который нельзя остановить.
В рукописном тексте «Нашедшего подкову» не видно ни стихов, ни строф - только нечто похожее на пронумерованные абзацы. И при том, что руке Надежды Яковлевны принадлежит начало автографа «пиндарического отрывка», примечательно, что и сам поэт продолжает текст одной длинной строкой, где переход на каждую другую формально обязывает лишь лист бумаги. Можно подумать, что «Нашедший подкову» и есть одна большая прозаическая строка, что это произведение - не что иное, как поэтическая проза, обязанная своим эпитетом только языку образов и своей музыкальности. Но - нет: несмотря на почти полное отсутствие буквальных рифм, то есть созвучий в окончании слов, и стихотворного размера, утверждать
«стихотворность» в этом тексте позволяет слишком многое. Если совершить попытку прочитать «Нашедшего подкову» как обычное прозаическое повествование - ничего не получится: ощущается присутствие стиховых пауз, особого ритма и других признаков стихотворной речи. Не один исследователь творчества Мандельштама отмечал, что его поэзию «надо не читать, хотя бы и пресловутым "медленным чтением" - а слышать. Как она создавалась "с голоса", так ее и надо ловить: тоже "с голоса"» [1, с. 27]; «для мандельштамовской классичности наряду со смысловым строем стиха чрезвычайное значение имела интонация, "распев". Многие современники вспоминают о том, как Мандельштам самозабвенно "пел" свои стихи, наслаждаясь именно тем, что в статье "О природе слова" он назвал "звучащей и говорящей плотью" языка» [2, с. 275]. И - действительно - если услышать хоть раз, как Мандельштам «поёт» свои стихи, пусть в очень старой записи, то в сознании его произведения, в том числе «Нашедший подкову», не зазвучат никак иначе - только как маятник, только как напев растянутых гласных, только как их, гласных - гласных долгих и кратких - чередование (сама античная поэзия!), только как тягучая последовательность каждой поэтической мысли: возникновение звука с самого низа, усиление (как арсис), смысловое ударение и удлинение звука на каждой сильной доле, и его утихание в конце (как тесис), и снова звук с самого низа.
Такое «слышанье» произведения обязано предварительным знаниям о других стихах Мандельштама, о его поэзии в целом, об известной мандельшта-мовской «тоске по мировой культуре» (в частности, по античности) - это определённо накладывает отпечаток на прочтение «Пиндарического отрывка»; возможно, поэтому в памяти и всплывают долгие и краткие слоги, поэтому вспоминаются арсис и те-
140
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 2, 2016
© Реинбах О.Е., 2016
Рукопись «Нашедшего подкову» О. Мандельштама..,
сис - поэтому «Нашедший подкову» в какой-то мере отождествляется читателем с поэзией античности, которая тоже не знала рифм (и эта связь, безусловно, есть). Но кроме субъективных человеческих ощущений, есть и другие аргументы в пользу отнесения «Нашедшего подкову» именно к поэзии (в узком понимании слова). Во-первых, существуют прижизненные публикации стихотворения, в которых уже больше вторичных стихотворных признаков, не оспоренных поэтом. А во-вторых, уже в рукописи наличествуют указания на изначально заложенное стихотворное.
Наиболее подробно, основываясь на изучении всех доступных автографов Мандельштама, делает общий анализ характера работы поэта над произведениями А.Г. Мец: «Своей рукой он набрасывал только черновик, затем уже ставший первоначальный текст диктовался жене, и по этой записи работа велась дальше - поправки вносил либо он сам, либо жена под его диктовку. Завершённый текст поэт авторизовал - ставил под ним дату и подпись; нередко возвращался к нему в ближайшие дни и совершенствовал - или на том же листе, или на новой сводке, которую обычно изготовляла Н.Я. Мандельштам. Такой предстаёт стадиальность работы по тем немногочисленным случаям, когда сохранились до наших дней черновики стихотворений. Характерной (и яркой) чертой творческого процесса была его высокая интенсивность: при выборе эпитета черновики сохранили по десятку и более проб некоторых; с той же настойчивостью идёт поиск композиции (порядка строф). Стихотворный период бывал <...> очень интенсивным: в работе находилось, как правило, по нескольку стихотворений одновременно. Когда он заканчивался, стихи собирались в "книгу" - процесс у Мандельштама также длительный и стадиальный. После приходило время копировать стихи, в составе новой "книги" - для хранения у друзей, для редакции или Союза писателей. Эти копии, как правило, изготовлялись женой поэта самостоятельно на основе собравшегося рукописного материала, ибо к этому времени поэтом, по характеру необычайно впечатлительным и импульсивным, уже овладевали новые впечатления, и в работе на этой стадии он либо не принимал участия вовсе, или, если жена обращалась к нему с вопросами, - спорадически и неохотно» [4, с. 141-142]. Некоторые перечисленные А.Г. Мецем черты работы над созданием произведений, свойственные Мандельштаму, в автографе «Нашедшего подкову» прослеживаются, некоторые - нет: произведение выделено из творчества поэта своей формой, и, конечно, подход к созиданию такой вещи не мог быть типичным.
Точно видно, что через какое-то время после написания текста Мандельштам возвращался к рукописи, о чём свидетельствуют черточки карандашом, проставленные между некоторыми словами; когда осуществлялись исправления в самих словах - сказать уже сложнее, но многие из них, ве-
роятнее всего, сразу, потому что в некоторых случаях он помещает поправки не над зачёркнутым текстом, а продолжая строку: если бы правка осуществлялась через большой промежуток времени, то этого места на листе не было бы. Что касается долгого выбора эпитетов - здесь этого не наблюдается. Интенсивность, о которой говорил А.Г. Мец, воплотилась в поиске композиции, но не в порядке строф, а в последовательности строк; строфы же он пронумеровал по тексту подряд - от первой до девятой, цифры проставил по левую сторону, выбиваясь за края основного текста (значит, нумерация тоже производилась не в процессе сотворения, а уже после). «Нашедший подкову» можно считать включённым в один из «интенсивных стихотворных периодов» поэта, какие заметил Мец: стихи, окружающие «Нашедшего подкову», невероятно близки ему по смыслу, в них используются одни и те же лексические единицы, ощущается неоспоримое единство. Рукописный «пиндарический отрывок» поэт не авторизовал - ни даты, ни подписи под ним нет. Как нет и других авторизованных текстов «Нашедшего подкову», переписанных Мандельштамом или его женой для редакций или для хранения друзьями-знакомыми.
Итак, перед нами несколько пластов работы над текстом. Первый -осуществлённые поэтом в процессе сотворения поправки и перестановки. Рассмотрим один из многих примеров, свидетельствующих о «стихотворности» произведения. Самые первые строки могли выглядеть так:
Глядим на лес и говорим:
- Вот корабельный, мачтовый лес.
В рукописи слово «лес» в конце предложения зачёркнуто и с помощью «галочки» вставлено после «вот». И получается:
Глядим на лес и говорим:
- Вот лес корабельный, мачтовый.
Такая «перестановка мест слагаемых» существенно изменила и ритмическое звучание, и смысловое. Первая строка в обоих случаях выглядит как силлабо-тоническая - ямб с перрихием на первом «о» в слове «говорим». Вторая строка - опять в обоих случаях - написана уже в сложнораспоз-наваемом размере, хотя первый вариант похож на чередование дактиля и хорея, а второй - на чередование ямба и анапеста. Важно, что в черновом виде последний слог ударный, значит, клаузула -мужская, а во втором она - дактилическая. Русской классической поэзии свойственны обе. (Вторая в русских стихах встречается реже, но в «Нашедшем подкову» она распространена, в одной только первой строфе их четыре: мачтовый, пиниями, воздухе, палубе. Дальше - больше: мореплаватель, плотником, качается, метафорой, беспамятства, запаха, упругую, нагретую, лошади, заново, вилами, трезубцами, мотыгами, плугами, яблока, голоса, тяжести, разнообразные, и даже есть одна гипердактилическая клаузула - «поддерживаемая».) Но о классической поэзии здесь, повторимся, речь не
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 2, 2016
141
идёт. Речь - о разном звучании клаузул. С мужской строки становятся повествовательными, простыми, нейтральными. Их легко проскандировать. В чистовом варианте - второй стих затягивается, он - время, он поется, он экспрессивный, в нём -тоска. В русских былинных стихах одним из постоянных признаков была дактилическая клаузула - и они звучали песенно-эпически, с таким окончанием второй строки и «пиндарический отрывок» получает в некотором смысле эпический зачин. Теперь - о стихотворных акцентах в этом примере. «Нормативная стилистика требует, чтобы цель сообщения находилась под ударением, поэтому в письменном тексте фразовое ударение, как правило, стоит на конце фразы» [5, с. 157]. Нормативная стилистика - то есть сам язык и его законы -отвергли смысловое ударение на слове «лес» в конце фразы, и поэтому в итоговом варианте в первой строке центр на словах «лес» (оно под ударением, но в середине строки перед цезурой) и «говорим» (под ударением на конце), а во второй ударение -на словах «корабельный» и «мачтовый». И именно об этом два первых стиха: в стволах деревьев мы видим будущие корабли. Здесь смысловой повтор - то есть наличие двух рядом стоящих семантически близких друг другу слов («корабельный» и «мачтовый», оба понятия относятся к абстрактному будущему «кораблю») - значим. Он задаёт внутреннее состояние лирического героя, лирического «мы», и лирического читателя-собеседника, и он же - приём усиления: нагнетает атмосферу в каком-то смысле трагическую, атмосферу смятения и отчаяния (живое обратится в мёртвое) и в то же время - величественную (это какое-то ожидание грядущего, свершений). Здесь, в самом начале, объединяется противоположное (объединять противоположное, как известно, Мандельштаму, в принципе, свойственно); так задаётся атмосфера всего произведения.
Ко второму этапу работы над стихотворением относится нумерация строф - она существовала до того, как обозначилась цифрами и отобразилась на бумаге пустым местом после последней строки каждой строфы. По этим цифрам можно проследить начало новых волн стихотворного текста. Каждая строфа логически обусловлена содержанием. Краткое описание каждой можно найти в комментариях к «Нашедшему подкову», подготовленных М.Л. Гаспаровым [3, с. 642]. Если сравнивать стихи с прозой, то строфа очень походит по своим функциям на абзац. Другое дело - состав строф и абзацев, то есть строки и предложения.
Главным основанием стихотворного, заложенного в «пиндарический отрывок» изначально и подтверждённого рукописью, являются чёрточки карандашом - тоже второй пласт работы над текстом. Приводя пример исправлений поэта в начале произведения и размышляя о клаузулах, мы опирались на эти отметки как на стихораздел. Но
если две первые строки на протяжении всей истории «Нашедшего подкову» оставались такими, какими были в рукописи (если считать мандель-штамовские чёрточки межстиховыми паузами), то состав многих других стихов в «пиндарическом отрывке», а значит и место стихоразделов, с течением времени перешли в другой вид. Можно предположить, что таинственные метки карандашом были обозначением разных видов пауз, то есть и внутри-, и межстиховых. Впрочем, чем бы они ни являлись, они в любом случае сегментируют произведение на части, отличные от прозаических синтагм - и это главное, что отличает прозу, какой бы поэтичной она ни была, от стихов - пусть самых «свободных».
Итак, судя по работе над рукописью, можно сделать следующие выводы: здесь именно стихотворный порядок слов, в угоду ему совершается большинство правок; автор зачёркивал и менял местами слова и словосочетания или отказывался от них, идя за велениями поэзии - каждое такое решение обязывал принять изначально поэтический, стихотворный строй речи «Нашедшего подкову». В прозаическом тексте, возможно, все варианты, отброшенные Мандельштамом, были бы допустимы без особого ущерба для содержания. Поэтическая же речь обладает и пользуется другими измерениями пространства и времени, в которых цезура и ударение имеют художественный смысл, и «Нашедший подкову» - подтверждение этому, это тот случай, когда слово не равно только слову, как это бывает в прозе. Вне зависимости от того, что в итоге стихотворение приобрело другую вариацию, само наличие сегментации в рукописном тексте свидетельствует об ином, непрозаическом, содержании произведения, о дополнительных смыслах, предельно сконцентрированных не только в лексическом и синтаксическом текста, но и в каждом смысловом ударении, в каждой паузе и даже в каждом отсутствии паузы.
Библиографический список
1. Аверинцев и Мандельштам. Статьи и материалы / сост. П. Нерлер. - М.: РГГУ, 2011. - 311 с.
2. Гинзбург Л.Я. Камень // Камень. Осип Мандельштам / изд. подгот. Л.Я. Гинзбург, А.Г. Мец, С.В. Василенко, Ю.Л. Фрейдин. - М.: Наука, 1991. - 400 с.
3. Мандельштам О.Э. Стихотворения. Проза / сост., вст. ст. и коммент. М.Л. Гаспарова. - М.: АСТ; Харьков: Фолио, 2001. - 736 с.
4. Мец А.Г. Осип Мандельштам и его время. Анализ текстов. - СПб.: Гиперион, 2005. - 288 с.
5. Невзглядова Е.В. Стих и смысл // Новый мир. - 2004. - №10. - С. 156-160.
6. Семенко И.М. Поэтика позднего Мандельштама / сост. С.В. Василенко, П. Нерлер. - М.: Ваш Выбор ЦИРЗ, 1997. - 144 с.
142
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 2, 2016
