CC BY
40DOI 10.31168/2618-8570.2019.13
Варвара Борисовна ХЛЕБНИКОВА
Российский дипломат А.С. Ионин о положении Черногории после Берлинского конгресса и о внешнеполитических планах России на западе Балканского полуострова
Аннотация:
В статье речь идет о деятельности русского дипломата А.С. Ионина в качестве генерального консула в Дубровнике, а затем первого российского министра-резидента в Черногорском княжестве в 1878 г. Ионин был не только инициатором и создателем дипломатической миссии в Цетине. Он активно помогал черногорскому правительству разработать основы внешней политики Княжества после подписания Сан-Стефанского и Берлинского договоров. Также он занимался анализом послевоенной ситуации на Балканском полуострове и способствовал разработке основ политики статус-кво, которая должна была закрепить успехи России, достигнутые в войне 1877-1878 гг., и нейтрализовать невыгодные политические последствия уступок, сделанных под давлением европейских держав на Берлинском конгрессе.
Ключевые слова:
Россия, Черногорское княжество, Сан-Стефанский договор, Берлинский трактат, политика статус-кво на Балканах, Александр Семенович Ионин.
VarvaraB.
^HLEBNIKOVA
Russian diplomat A.S. Ionin on the status of Montenegro after the Congress of Berlin and Russia's foreign policy plans in the west of the Balkan peninsula
Abstract:
The article deals with the activities of the Russian diplomat A.S. Ionin working as au Consul General in Dubrovnik, and the first Russian resident minister in the Montenegrin principality afterwards in 1878. Ionin was not only the initiator and creator of the mission in Cetinje. He actively helped the Montenegrin government to develop a framework for foreign policy after the signing of the San Stefano and Berlin treaties. He also analyzed the post-war situation in the Balkan Peninsula and contributed to the development of the
status quo policy to consolidate Russia's successes achieved in the war of 1877-78 and neutralize the unfavourable political consequences of the concessions made under pressure from the European powers at the Congress of Berlin.
Key words:
Russia, the Montenegrin Principality, the Treaty of San Stefano, the Treaty of Berlin, the status quo policy in the Balkans.
Александр Семенович Ионин JtA (1836-1900) был незаурядным дипломатом-практиком, оказавшим существенное влияние на разработку политического курса России на Балканах в последней трети XIX в. Карьера А.С. Ионина началась в столице Османской империи, куда он, выпускник Лазаревского института восточных языков, был направлен в 1856 г. В 1857 г. он стал драгоманом российской миссии в Сараево. Затем, в 1860 г., был назначен «временно заведовать» консульством в Янине, и, судя по отличиям и наградам, весьма успешно справлялся с порученным делом. Поэтому спустя несколько месяцев Ионин был уполномочен управлять янинским консульством на постоянной основе. В 1867 г. он был переведен консулом в Дубровник, который в то время находился под властью Габсбургской монархии. На новом месте молодой дипломат трудился так же эффективно, о чем свидетельствуют полученные им ордена. В марте 1875 г. он «по всемилостивейшему разрешению стал пользоваться лично званием генерального консула в Рагузе» (старое название Дубровника. — В. Х.). Там дипломата и застала русско-турецкая война 1877-1878 гг.1. С этого момента генеральному консулу пришлось часто посещать столицу Черногорского княжества, одновременно курируя вопросы, связанные с горячими точками на Балканах, такими как Босния
и Герцеговина, Старая Сербия, албанские земли. Война решала судьбу славянских областей, поэтому Ионин должен был быть в гуще всех событий, следить за изменениями в умонастроениях тамошнего населения, собирать ценнейшую политическую информацию о намерениях европейских стран воспользоваться в своих интересах результатами войны и т.д. В Архиве внешней политики Российской империи сохранилось значительное число донесений Ионина руководству МИД. Особый интерес представляет объемное дело № 1049 за 1878 год в фонде «Главный архив». Судя по материалам этого дела, регулярные служебные поездки сотрудников и огромный объем работы, которую они выполняли, потребовали быстрых изменений в организации деятельности дипломатических учреждений на Балканах. Именно А.С. Ионин стал инициатором открытия в столице Черногорского княжества постоянного представительства России. В марте 1878 г. он писал управляющему Азиатским департаментом МИД, товарищу министра иностранных дел Н.К. Гирсу: «Вообще бюрократическая фикция Рагузского консульства не отвечает уже давно действительному положению дел, которые находятся в ведении этого консульства. Консульство находится в Рагузе, а всё дело политическое, да и текущее, находится на Цетине»2. Решение о создании дипломатической миссии в столице Черногории было принято, и в августе 1878 г.3 Ионин стал первым российским министром-резидентом в Княжестве, которое, наконец, получило международное признание на Берлинском конгрессе. Эту должность он занимал до июля 1883 г., то есть в самый трудный послевоенный период. Ионину довелось принять активное участие в решении многочисленных послевоенных проблем, с которыми столкнулись княжеские власти, российское правительство и дипломатические службы. Также он был вовлечен в разработку стратегического политического курса России на Балканах в новых условиях. Как дипломат справлялся с этими непростыми задачами, видно из его многочисленных депеш, писем, телеграмм и служебных записок. Составленные им документы содержат не только богатый фактографический материал, но и оценки происходивших в регионе событий и процессов. Эти оценки позволяют составить представление о целях и задачах российского правительства на Балканах.
Судя по архивным документам, в тот период самыми важными темами для Ионина были: 1) вопрос о судьбе Боснии и Герцеговины и об участи беженцев из этих областей, нашедших убежище в Черногории (этот сюжет должен быть темой отдельного исследования); 2) социально-экономические и политические перспективы Черногорского княжества после войны; 3) задачи Российской империи на западе Балкан в период между переговорами в Сан-Стефано и Берлинским конгрессом, когда отношения с великими державами были настолько напряжены, что в любую минуту мог вспыхнуть новый военный конфликт. Русский представитель изо всех сил старался не допустить такого развития событий.
Сразу после подписания Сан-Стефанского договора в марте 1878 г. А.С. Ионин еще не знал подробностей соглашения и имел представление только о самых общих итогах переговоров. Он полагал, что выработанные в Сан-Стефано условия выгодны для Черногории, следовательно, нельзя допускать больше никаких военных осложнений. Но уже в мае, когда он ознакомился с изложенными в договоре деталями разграничения между Княжеством и Османской империей, оптимизма у него стало заметно меньше. Будущие границы дипломат назвал «узорами, нарисованными на карте Балкан», а «такая Болгария, которую мы изобразили на карте, вообще невозможна»4. Предполагаемые приобретения Княжества вызвали некоторое изумление: «Князь и я, мы глазам не хотели верить, получив карту размежевания Черногории. Слишком много или слишком мало, а существенного нет»5. И главное, Ионин не находил ответов на жизненно важные вопросы, от которых зависела послевоенная судьба маленького государства. Как практически добиться от турок передачи черногорцам города Подгорицы и его окрестностей? Есть ли надежда приблизить границы Черногории к Сербии? Что будет с близкими соседями Княжества — боснийцами и герцего-винцами? Особенно неубедительными показались российскому представителю планы в Старой Сербии. В общем, он счел, что такая граница «невозможна, и никто в нее не поверил». Опасным выглядел сам принцип разграничения. Почему в договоре так много земель, еще остававшихся под властью Турции, решено
передать славянам? Как заставить Османскую империю отказаться от областей, в которых она еще не утратила влияния? Если так сделано для того, чтобы потом торговаться и добиваться каких-то уступок, то это — опасный путь. Как только сама Россия начнет отступать от текста соглашения, все остальные тоже станут его нарушать. Но больше всего Ионина беспокоило то, что названные в Сан-Стефанском договоре рубежи слишком выгодны для Австро-Венгрии, которая легко может «добраться едва ли не до Салоник». Поэтому он предупреждал — придется приложить немало усилий, направленных на то, чтобы остановить Австро-Венгрию хотя бы на р. Дрине, «это куда важнее, чем присоединение Македонии к Болгарии»6. Если не удастся затормозить австрийскую экспансию, «значение союзного сербского племени упадет», а Черногория вообще может превратиться в анклав. Такая перспектива грозила многочисленными опасностями только что получившему правоспособность Княжеству. Австро-Венгрия в принципе плохо относилась к черногорцам из-за их давнего союза с Россией. Австрийцы, по словам Ионина, «не могут переварить, что у нас на Адриатическом море завелась русская губерния»7. Прелиминарный мир, по его мнению, станет не концом, а началом долгой дипломатической борьбы с европейскими державами, выйти из которой победительницей у России не так много шансов. Выводы русского представителя, сделанные на основе анализа договора, были честными: «Мы сами не верим в Сан-Стефанский мир», поэтому велика вероятность новых кризисов и еще одного конгресса8. Дальнейшее развитие событий полностью подтвердило опасения дипломата.
В Петербурге также хорошо понимали, что дела на Балканах далеки от завершения. Не случайно еще в апреле 1878 г. товарищ министра иностранных дел Н.К. Гирс передал А.С. Ионину весьма секретное письмо, в котором просил уточнить, какую роль смогла бы сыграть Черногория в случае военного столкновения России с Австро-Венгрией. Благодаря информации, собранной по этому запросу, можно довольно хорошо представить себе экономическое и военное положение Княжества в тот момент.
Ионин категорически настаивал, что никакого конфликта нельзя допускать, так как в Черногории нет продовольственных
запасов, и, если австрийцы закроют границы с нею, сразу начнется голод. К тому же, кроме отражения натиска австрийцев, черногорцам понадобятся силы на другой границе — с албанцами, и, возможно, в Старой Сербии. У Княжества имелось около 15 тыс. войска, из них были готовы реально участвовать в боевых операциях только 8-10 тыс. человек. Проблема была в том, что не хватало патронов, чтобы эти войска могли выполнять какие-то приказания. Еще хуже дела обстояли с артиллерией: «Наши русские пушки почти расстреляны, а для других пушек, взятых у турок, горных и полевых, нет снарядов»9. Конечно, Россия снабжала черногорцев определенным количеством боеприпасов, стараясь обеспечить союзнику хотя бы минимальную возможность защищаться, но от идеи продолжения военных действий пришлось отказаться. Приводимые в донесениях Ионина аргументы заставляли российских политиков проявлять максимальную сдержанность на Балканах. С другой стороны, донесения, в которых очень подробно описывалось бедственное состояние экономики Княжества в 1878 г., принесли его населению ощутимую практическую пользу. В конце весны и летом 1878 г. на русские деньги был закуплен и размещен по складам значительный объем продовольствия на крайний случай. Ионин надеялся, что эти запасы, в условиях сохранения мира, позволят черногорцам засеять поля и получить «неплохой урожай»10.
Позже, в июле 1878 г., российское военное руководство, вслед за министерством иностранных дел, попыталось составить максимально точную картину положения дел на Балканском полуострове. Туда с особой миссией был отправлен генерал Р.А. Фадеев. Он проехал от Белграда до Цетиня, чтобы оценить обстановку и понять, есть ли надежда вернуться к вопросу о судьбе Боснии и Герцеговины. В столице Черногории генерал планировал встретиться с князем Николой. Однако Ионин считал, что возможности что-либо изменить военными способами не существует. Поэтому он изо всех сил постарался убедить посланца военного министерства не давать ни малейшего повода славянам для необоснованных надежд и австрийским властям для подозрений в адрес России. Встреча русского генерала и черногорского правителя не состоялась. В общем, в том, что чер-
ногорцам не пришлось снова воевать и голодать в 1878 г., есть немалая заслуга А.С. Ионина.
В то время, как дипломаты усиленно трудились над сохранением хрупкого баланса, сложившегося после окончания военных действий, решительно настроенная часть русского общества, рупором которой были славянские благотворительные комитеты, напротив, продолжала мечтать о новых победах и окончательном изгнании турок из Европы. Посланцы комитетов, появлявшиеся в Черногории в те дни, доставили Ионину немало забот. Он считал, что их деятельность «непременно обращается в некоторую сплетню и интригу или в политическое искание при-ключений»11. В силу своих служебных обязанностей российский представитель пытался нейтрализовать возможные негативные последствия славянофильских акций, но результат своих усилий считал ничтожным. «Сколько я ни старался моих сердобольных соотечественников направить на практическое и здравое понимание вещей и разубедить их в справедливости взглядов, которые они себе сформулировали по газетным рекламам, — всё напрасно», — писал Ионин Н.К. Гирсу12. Особую его озабоченность вызвало нелепое и в какой-то мере опасное поведение в Черногории некоего Васильева. Тот приехал в Цетине с деньгами Петербургского славянского комитета якобы для благотворительной работы. Этот энтузиаст «с первого взгляда показался здесь всем несколько смешным человеком»13. Вместо того, чтобы поддержать пострадавших от войны черногорцев, Васильев раздавал деньги беженцам из Герцеговины, которые в то время находились на территории Княжества и утверждали, что они вожаки повстанческого движения. Ионин изумлялся тому, что, не проверив никаких сведений, гонец комитета щедро одаривал приличными суммами весьма сомнительных личностей, из которых мечтал создать нечто вроде временного повстанческого правительства Боснии и Герцеговины. Вырисовывалась трагикомическая картина: «Эти главари сами явились к черногорским властям и заявили, что ничего не замышляли, а деньги почему бы и не взять, если русский верит их россказням»14. С точки зрения Ионина, наивные россияне, которые верили, что «держат в руках нити огромного предприятия», выглядели комично. Трагизм же ситуа-
ции заключался в том, что австрийское правительство воспринимало появление русских славянофилов с денежными раздачами на границах всерьез. Оно демонстрировало готовность быстро и решительно реагировать на подобные провокационные действия. Именно поэтому Ионин был категорически против такого рода миссий и просил Н.К. Гирса по возможности их пресекать. Он считал, что МИД имеет право, «не входя с этими комитетами в дальнейшие объяснения, просто посоветовать им прекратить всякую деятельность, польза которой, особенно теперь, совершенно ничтожна в сравнении с нравственным ее вредом»15. Как видим, отношение профессиональных дипломатов к балканским проблемам было вполне трезвым. Сам Ионин характеризовал его как «практическое благоразумие». Конечно, оно в корне отличалось от романтически окрашенных и потенциально опасных новыми осложнениями настроений российских славянофилов и прессы, симпатизирующей им.
Летом 1878 г. началась новая фаза решения Восточного вопроса. На первый взгляд, этим занимались европейские дипломаты, но за их спинами постоянно «маячили» военные круги, готовые в любую минуту развязать боевые действия. Накануне и в ходе Берлинского конгресса определились те вопросы, по которым противодействие европейских держав российским планам приобрело откровенно непримиримый характер. Это касалось и расширения территориальных владений югославянских держав, и возможного сближения границ Сербии и Черногории, и многих других проблем. Тревога в Черногории постоянно нарастала: «С замиранием сердца здесь ждут решения конгресса», — сообщал Ионин в Петербург16. Когда же в Берлине были подписаны основные документы, напряжение не спало, так как Княжество оказалось в сложном положении. Российский представитель отметил, что «черногорцы и довольны, и недовольны» итогами конгресса. Международное признание суверенитета было не просто важным для страны результатом, это была моральная победа народа, веками стремившегося к свободе. Однако победа была омрачена тем, как предполагалось провести размежевание с Османской империей. По словам Ионина, узаконенная конгрессом территория Княжества не оставляла надежд на будущее
процветание крохотной державы, у которой было слишком мало ресурсов для «самобытного существования». Невыгодные экономические условия предстоящего разграничения сочетались с тяжелыми политическими обстоятельствами: «Не то удручает здесь умы, что Черногория получила при общем разделе слишком узкие границы, а то, что, получивши эти обглоданные со всех сторон границы, она очутилась еще окруженной Австрией.. .»17. Значит, в любую минуту Вена могла оказывать на черногорцев давление, ограничивая их контакты с внешним миром. Это вызывало бурное негодование князя Николы, который демонстрировал свое разочарование и желание противостоять несправедливости со стороны великих держав. Изо всех сил Ионин убеждал князя, что ни у России, ни у славян в данный момент нет возможности сопротивляться решениям Берлинского конгресса. Поэтому нужно смотреть в будущее и сосредоточиться на актуальных задачах послевоенной жизни. Самой трудной для черногорцев была проблема разграничения с Османской империей, и Ионин предупреждал, как нелегко будет «довести до конца дела с Турцией». У Княжества не было реальных сил, чтобы заставить османскую администрацию вывести войска из областей, переходивших под юрисдикцию Черногории. Министр-резидент подчеркивал, что Порта еще надеется на реванш: «Турки думают, что пока всё бродит и находится в напряжении, еще не всё потеряно»18. Поэтому он настоятельно рекомендовал властям Княжества не давать турецким политикам возможности оттягивать исполнение Берлинского трактата. Дипломат предупреждал: если туркам разрешить хоть на день задержаться на территориях, которые они должны передать Княжеству, это неизбежно приведет к дальнейшим уступкам19.
Не менее сложной была боснийская проблема. Ионин настойчиво призывал черногорские власти проявлять предельную осторожность в отношениях с Австро-Венгрией в делах, касавшихся Боснии и Герцеговины. Черногорское правительство, по его мнению, не должно подстрекать соседей к сопротивлению австрийской оккупации, более того, оно заинтересовано в том, чтобы австрийцы как можно скорее выполнили свои намерения. В случае необходимости, черногорцы должны поспособствовать
успокоению боснийцев и герцеговинцев. Во-первых, потому, что продолжение военных действий в пограничных областях позволит Османской империи воспользоваться моментом и сорвать разграничительные работы («Турция ничего не отдаст по Берлинскому трактату»). Во-вторых, Австро-Венгрия, по мнению российского дипломата, была настроена враждебно к черногорцам, видела в них препятствие «для утверждения в славянских землях». Поэтому ей было выгодно держать Княжество в переходном состоянии и «изнурять его нравственно», а если понадобится, устроить «катастрофу для Черногории»20. Россия, скорее всего, будет слишком занята хлопотами в Восточной Румелии и не сможет быстро помочь. Опасность срыва договоренностей была высока не только потому, что славяне не были согласны с оккупацией Боснии и Герцеговины. Австро-Венгрия готовилась решительно пресечь любое противодействие черногорцев, а турки надеялись на реванш. Ситуацию могли дестабилизировать и интриги остальных европейских держав, стремившихся извлечь максимум выгоды из послевоенной ситуации на Балканах. Это был третий фактор, существенно затруднявший исполнение решений конгресса в полном объеме. Как видим, Ионин прекрасно осознавал, как непросто начиналась самостоятельная государственная жизнь Черногории в окружении могущественных противников.
Не только тяготы Черногорского княжества волновали русского дипломата после окончания войны. Не меньше его занимал вопрос о будущей стратегии России на Балканах. Ионин предлагал не делать поспешных выводов из того, что русскому правительству пришлось пойти на уступки в Берлине, отмечая, что, в сущности, положения Берлинского трактата повторили смысл Сан-Стефанского договора. Они закрепили поражение Османской империи. На большее ни русские, ни славяне не могли тогда рассчитывать, потому что европейские державы видели в России «какое-то чудовище» и стремились помешать любым ее внешнеполитическим планам. Ионин считал это заблуждением, потому что, по его мнению, не русские, а турки по-прежнему угрожали спокойствию Европы. Хотя Турция была «разрушена как самостоятельная индивидуальность», она всё еще не была устранена
с Европейского материка. В каком-то смысле Османская империя стала даже опаснее после поражения в войне, она, по словам Ионина, превратилась в непредсказуемую «стихийную силу». Турки не смирились со своим поражением и верили, что «всякое усложнение» в отношениях европейских держав даст им шанс «ловить рыбу в мутной воде»21. Пока Порта продолжала надеяться «как-нибудь выкарабкаться из тисков уловками и промедлениями», договориться с нею было чрезвычайно сложно. Российский представитель предвидел, что «турки станут вести себя недобро-совестно»22, с ними «никакого разговора иметь нельзя»23. К этому он добавил, что традиционная конкурентка России Великобритания, используя надежды османских политиков взять реванш, стремилась «играть умами турок». Так ей самой было легче «под шумок» проникать в Малую Азию24. Дестабилизирующую роль на Балканах играла и экспансионистская политика Австро-Венгрии, торопившаяся расшириться за счет славянских земель. По мнению Ионина, решения конгресса были сформулированы таким образом, чтобы предоставлять европейским странам самые разные поводы для вмешательства в балканские дела. Он ясно видел, что «Берлинский трактат дает в частностях для будущего действия Европы несколько практических удобств, а для нас, следовательно, несколько весьма значительных неудобств»25. Дипломат не сомневался, что в ближайшем будущем европейские правительства постараются воспользоваться появившимися на Балканах возможностями, из-за чего могут произойти «всякие нечаянности». То есть, как и многие другие сотрудники российского МИД, Ионин трезво оценивал все опасности послевоенного положения на Балканах и ограниченность российских возможностей. В такой обстановке недопустимо было делать резкие заявления и втягиваться в военные авантюры.
По мнению дипломата, главная цель России в тот момент состояла не в устранении «неудобств», созданных Берлинским трактатом, а в том, чтобы их минимизировать, «сделать их наименее вредными, по возможности, обратить в свою пользу»26. Ионин предлагал «ждать и уметь пользоваться обстоятельствами», только так можно со временем окончательно решить Восточный вопрос. Он верил, что последнее слово будет за Россией,
считал цели российского правительства на Балканах более реалистичными и «естественными», чем цели других европейских держав. Много раз дипломат повторял, что Австро-Венгрия и Великобритания мечтают об «упразднении Турции», «устранении Турции как принципа в дальнейшем развитии Востока», то есть о ее разделе. Россия же стремится «восстановить политическую жизнь на Востоке», то есть вернуть свободу и самостоятельность христианским народам, бывшим подданным султана. Российская дипломатия отстаивает справедливые принципы национального устройства юго-востока Европы, правда на ее стороне. Чрезмерная активность европейцев в балканских делах рано или поздно обернется против них самих, велика вероятность, что они запутаются в собственных интригах. Если Великобритания давно уже научилась извлекать пользу из восточных хитросплетений, то Австро-Венгрия рискует попасть в затруднительное положение. Она, по словам Ионина, «добровольно сунула ногу в капкан», и любые осложнения на Балканах «будут увлекать эту ногу в глубь болота восточных интересов», истощая военные и финансовые силы державы Габсбургов27. Русский дипломат не исключал, что экспансия австрийцев, скорее всего, натолкнется на противодействие Италии, считавшей Адриатику сферой своих интересов. И это будет весьма полезно для России, так как снизит возможность создания антироссийских союзов. В этой ситуации МИД следует проявлять терпение, «сосредоточиться, осмотреться, сосчитать свои силы и осмотреть те дороги, по которым мы эти силы должны будем направить в удобную минуту»28.
И до, и после Берлинского конгресса Ионин призывал к осторожности, взвешенности решений, к отказу от суетного реагирования на мелкие уколы и каверзы европейских коллег: «Мы всегда выиграем терпеливой, но при надобности и удобном случае решительной политикой»29. Первостепенная задача российского правительства, по его глубокому убеждению, заключалась в том, чтобы разработать долговременную стратегию политики на Балканах. Он задавал своим руководителям вполне резонный вопрос: разве у России есть необходимые для продолжения борьбы силы и четкий план дальнейших действий? А без такого плана она «запутается со своими задачами на Балканах»30. Ее внеш-
неполитические цели перестанут быть понятными для славян, исчезнут ощущение правоты и уверенность в окончательной победе. Россия имеет моральное право обращаться к союзникам «только с точными и ясными требованиями»31. Ионин настаивал: «... Мы должны представлять собой силу великой державы, которая должна только распутывать узлы, запутывающиеся по силе самой природы вещей, а в случае нужды и рассекать их»32. В этом и состояла заслуга российского дипломата, активно участвовавшего в решении балканских проблем. Он стремился укрепить авторитет России среди югославянских народов, уберечь свое руководство от политических ошибок, чреватых негативными последствиями. В Петербурге внимательно прислушивались к мнению сотрудников, работавших на местах и знавших ситуацию «изнутри». Поэтому призывы Ионина к отказу от попыток ускорить решение трудных вопросов были услышаны. Российское правительство твердо взяло курс на поддержание статус-кво на Балканах и после Берлинского конгресса, по возможности, уклонялось от прямых столкновений с европейскими странами по спорным вопросам. К такой же сдержанности и осторожности оно призывало и славянских правителей, особенно черногорского князя Николу, склонного преувеличивать свои возможности и верившего, что в случае затруднений русские покровители смогут всё уладить. В качестве министра-резидента в Цетине Ионин последовательно продолжал действовать в выбранном направлении, пристально наблюдая за настроениями и поступками черногорских властей. Он добился доверительных отношений с князем и умел тактично удерживать черногорского монарха от слишком резких действий. Ионин — едва ли не единственный русский министр-резидент, о работе которого князь Никола отзывался впоследствии одобрительно и с благодарностью33.
Испытания военного и послевоенного времени пагубно отразились на состоянии здоровья Ионина. Глубокие переживания по поводу итогов войны, нараставшее ощущение тревоги и опасности не оставляли его. Трудные поездки из Дубровника в Цетине отнимали физические и душевные силы. Желание помочь черногорцам, научить их решать государственные вопросы в соответствии с общеевропейскими правилами, противодействие
попыткам подстрекать славян к дальнейшей вооруженной борьбе, которые предпринимали некоторые «энтузиасты» из России, держали российского представителя в постоянном напряжении. В октябре 1878 г. он жаловался начальству на нервное истощение, головные боли, переутомление, просился в отпуск. Барон Врангель, тесно общавшийся с Иониным в течение этого драматического периода, тоже писал Н.К. Гирсу о том, что его товарищ нуждается в передышке: «Я нашел Ионина расстроенным, он должен уехать лечиться, иначе я предсказываю Вам катастро-фу»34. В ноябре 1878 г. министр-резидент получил трехмесячный отпуск и выехал на родину, оставив миссию на своего секретаря А.Н. Шпейера. Собираясь на время покинуть Княжество, министр-резидент продолжал хлопотать о том, чтобы начатые им дела, были доведены до конца. Но больше всего его беспокоила возможность кризисов и конфликтов, поэтому он оставил А.Н. Шпейеру подробную инструкцию, где четко разъяснял, какой линии придерживаться в разных ситуациях. Красной нитью через этот документ проходят мысли о необходимости сохранять сложившийся порядок, избегать неосторожных высказываний и поступков, дистанцироваться в политических отношениях с черногорскими властями35.
Подводя итог, хочется отметить большое научное значение тех документов, которые вышли из-под пера российского дипломата. Высокий профессиональный уровень, добросовестность и выдержка, трудолюбие, политический такт помогали А.С. Ионину успешно решать сложные практические задачи, продиктованные итогами войны. А незаурядные аналитические способности, умение определить перспективы развития международных отношений, понять место России в этих отношениях позволили ему правильно прогнозировать не только тактические, но и стратегические цели своей деятельности в качестве российского представителя на Балканах. Не будет преувеличением сказать, что А.С. Ионин не щадил своих сил для того, чтобы результаты русско-турецкой войны 1877-1878 гг. и дальнейшие дипломатические контакты с европейскими державами не обернулись для России слишком тяжелыми испытаниями и потерями. Он, как мог, добивался этой цели и немало преуспел в своих трудах.
324 <>с<х>оо<х>ооо<><х>о^^
Примечания
1 Архив внешней политики Российской империи (далее — АВПРИ). Департамент личного состава и хозяйственных дел (далее — ДЛС и ХД). Ф. 159. Оп. 464. Д. 1557.
2 АВПРИ. Ф. Главный архив. Оп. 181. Д.1049. Л. 282.
3 Там же.
4 Там же. Л. 316.
5 Там же. Л. 316 об.
6 Там же. Л. 319.
7 Там же. Л. 328 об.
8 Там же. Л. 321 об.
9 Там же. Л. 83 об.
10 Там же. Л. 79.
11 Там же. Л. 331.
12 Там же. Л. 331-331 об.
13 Там же. Л. 332.
14 Там же. Л. 335 об.
15 Там же. Л. 342.
16 Там же. Л. 346 об.
17 Там же. Л. 137 об.
18 Там же. Л. 142.
19 Там же. Л. 148.
20 Там же. Л. 149.
21 Там же. Л. 152.
22 Там же. Л. 141.
23 Там же. Л. 157 об.
24 Там же. Л. 142 об.
25 Там же. Л. 133.
26 Там же. Л. 133 об.
27 Там же. Л. 155-155 об.
28 Там же. Л. 134 об.-135.
29 Там же. Л. 154.
30 Там же. Л. 129.
31 Там же. Л. 128 об.
32 Там же. Л. 129 об.
33 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 939. Ионин А.С. Д. 135. Л. 43 об.
34 АВПРИ. Ф. Главный архив. Оп. 181. Д. 1049. Л. 385.
35 Там же. Д. 1042. Л. 206-297 об.
