CC BY
128
Примечания
1. Алексеева, Т. А. Дилемма безопасности: Американский вариант [Электронный ресурс] / Т.А. Алексеева.
- Режим доступа: http://www.politstudies.ru/N2004fulltext/1993/6/3.htm
2. Бек, У. Общество риска. На пути к другому модерну / У. Бек. - М., 2000. - 150 с.
3. Балуев, Д. Понятие Human security в современной политологии [Электронный ресурс] / Д. Балуев.
- Режим доступа: http://www.intertrends.ru/one/008.htm.
4. Вельцель, К. Как развитие ведет к демократии / К. Вельцель, Р. Ингелхарт // Россия в глобальной политике. - 2009. - № 3. - С. 8-22.
5. Гегель, Г. Политические произведения / Г. Гегель. - М., 1978. - 260 с.
6. Гоббс, Т. Сочинения: в 2 т. / Т. Гоббс. - М., 1991. - Т. 2. - 120 с.
7. Камашев, С. В. Социокультурная обусловленность понятия «безопасность» / С.В. Камашев // Философия образования . - 2008. - № 1. - С. 52-59.
8. Локк, Дж. Два трактата о правлении / Дж. Локк // Сочинения: в 3 т. - М., 1988. - Т. 3. - 390 с.
9. Лысюк, А. И. Культура безопасности: содержание и структура / А.И. Лысюк // Сучасш шформацшш технологи у сферi безпеки та оборони. - 2008. - №1(1) 8.
10. Нестеренко, А. В. Демократия: проблема субъекта / А.В. Нестеренко // Общественные науки и современность. - 2002. - № 4. - С. 15-17.
11. Ричард, К. Безопасность на базе сотрудничества: новые перспективы международного порядка / К. Ричард, М. Михалка. - М., 2001. - 150 с.
12. Рорти, Р. Демократия и философия / Р. Рорти // Неприкосновенный запас. - 2007. - № 6. - С. 6-17.
13. Сорокин, П. А. Человек. Цивилизация. Общество : пер. с англ. / П.А. Сорокин. - М., 1992. - 250 с.
РОССИЙСКИЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ МИФЫ КАК МИФОЛОГИЗАЦИЯ ПРОШЛОГО
М. Г. Корн
Московский государственный университет культуры и искусств
В статье рассматривается мифологизация «образов прошлого» в российском обществе. В политической культуре заложены механизмы реализации исторической преемственности, представления об образах прошлого, об историческом опыте и способах реализации политических интересов и властных амбиций.
Ключевые слова: политическая культура, политический миф, мифотворчество, образы прошлого, самоидентификация.
The article is devoted to mytholigization of the "images of the past" in the Russian society. Mechanisms of historical succession realization, ideas about images of the past, their historical experience and ways of realization of political interests and imperious ambitions underlie political culture.
Keywords: political culture, political myth, creation of the myths, images of the past, self-identification.
1997-0803 ВЕСТНИК МГУКИ 5 (43) сентябрь-октябрь 2011 117-122
Значимой частью современной политической культуры российского общества являются образы и мифы исторического прошлого, которые отнюдь не канули в Лету, а во многом являются факторами конструирования настоящего и будущего, определяя общую коллективную идентичность российского общества. В политической культуре заложен некий набор констант, на основе которых происходит процесс самоидентификации российского народа, он многие годы соотносит себя с теми или иными позитивными или негативными историческими событиями, постоянно возвращается к ним и осмысливает их в качестве образов прошлого. Символическое социальное взаимодействие индивидов и общества детерминирует коллективную и индивидуальную идентичность.
Как это ни парадоксально, мифотворчество выступает в истории человечества как процесс рационализации, попытка рационального объяснения и структуризации заведомо иррациональных и непостижимых явлений и противоречий социальной, культурной, психологической жизни индивида. Человек не может смириться с неизвестным, непонятным, неупорядоченным, уродливым и дисгармоничным. В работу запускается механизм рационализации, из обрывков и клочков реальности создается более или менее стройная теория или образ, которые дают рациональное объяснение иррациональным явлениям и гармонизируют отношения человека с реальностью. Мозаика хаотичных и противоречивых обрывков теорий, символов, слов выстраивается, структурируется в новом порядке по старым лекалам, и человек примиряется и успокаивается, находя некий смысл, цель, вектор развития общества и мира.
Гносеологический аспект таких феноменов, как миф и религия, подчеркивал в своих работах К. Маркс, и эвристический потенциал его взглядов, видимо, не утратил своего значения до наших дней. З. Фрейд, исследуя проблему мифологического мышления в труде «Тотем и табу», одной из его особенностей называет именно рационализацию. Так что
доводы в пользу трактовки мифотворчества как рационализации непостижимого и бессознательного подкреплены солидными и авторитетными мнениями и нам представляются весьма перспективными и в дальнейшем.
Немецкий исследователь Х. Вельцер пишет: «... индивиды и коллективы выбирают из принципиально неограниченного множества событий и образов прошлого те, которые им, глядя из настоящего, кажется осмысленным помнить. Прошлое еще отнюдь не прошло, оно продолжает жить на уровне чувств, на уровне самосознания, на уровне политических ориентаций, только не как история с ее фактичностью, а как продукт интерпретаций, наделяющих его смыслами. И главный смысл, вкладываемый в него людьми, зависит от того, какие требования предъявляет к ним современность. Поэтому в прошлом, на самом деле, меньше прошедшего, чем многим кажется. И только этим обстоятельством объясняется то, что по поводу того или иного прошлого происходит столько конкурентной борьбы, конфликтов и боев. Если бы прошлое было бы всего лишь историей, оно было бы заморожено. И не болело бы» (1, с. 34).
По Н.И. Шестову, необходимо «.видеть в социально-политической мифологии не обособленный набор сомнительных или вдохновляющих идей, а исторически выверенный способ обращения с социально ценной информацией. Способ определения тех понятий, ценностей, способов поведения, на которых общество и отдельные его группы "стояли, стоят и стоять будут" ради оптимальной доли участия в политическом процессе» (7, с. 408).
Политические мифы выступают как значимая часть «образов прошлого», причем неизбежен процесс трансформации прошлого с позиций современного интерпретатора, который располагает определенным современным языком и другим, чем в прошлом, опытом, отягощенным настоящим. Прошлое не дано нам в своем первозданном виде, оно создается каждый раз субъектами, и неизбежно в его образ привносятся их оценка и их чувства по поводу событий прошлого.
«Социальный статус образов прошлого, - пишет И.И. Глебова, - определяется их встроенностью в настоящее, степенью "полезности" ему. Образ прошлого оживает, начинает "работать" в контексте определенного дискурса настоящего (в том числе эстетического, интеллектуального). Социальное значение (и социальная природа) образов прошлого со всей очевидностью проявляется - и активнее всего эксплуатируется - в той деятельности, которую принято называть "политикой памяти". Это процесс сознательного управления образами прошлого, преследующий определенные цели и предполагающий определенные результаты. Здесь, в информационно-символической сфере, действуют конкретные интересы различных социальных сил; реализуются культурное и политическое соперничество, властные отношения. Прошлое обращается в тот символический ресурс, за обладание и эксплуатацию которого борются элиты» (2, с. 40-41).
Центральным мифом современного постсоветского общества по праву является миф об СССР. Именно с ним связано для современных людей конструирование собственной идентичности и самоидентификация, причем, если правым, демократическим лагерем, СССР воспринимается как тюрьма народов и «империя зла», воплощение сталинизма и идеологического диктата, полного растворения индивида в коллективе, что дало свои плоды в качестве пресловутого «homo soveticus» и т.п., то другими, левыми, как правило, более пожилыми людьми он ассоциируется с мощной сверхдержавой, царством социальной справедливости.
Политическая мифология советского человека включала в себя символы гордости и коллективной идентификации, которыми служили образы Великой Октябрьской революции, создание СССР, индустриализация, Победа в Великой Отечественной войне, полет человека в космос, дружба народов и осознание СССР мощной военной сверхдержавой.
А.В. Косов справедливо считает: «В условиях кризиса идентичности человека ожидать
от него адекватных реакций на средовые воздействия, к которым он вынужден приспосабливаться, невозможно. Разрушение существовавшей идеологии и вместе с ней системы ценностных ориентаций, на которую она опиралась, породило кризис в духовной сфере, оставив человека без ориентиров и убеждений. Поэтому многие обращаются к мифопо-добным эрзацрелигиям, "сакральным" учениям или социальным и социально-экологическим доктринам, от которых они ждут освобождения от мучительных исканий и/или чуда» (5, с. 28).
Вера в магическую силу слова лежит в основе русского менталитета и национальной культуры, на протяжении десятилетий в России отмечается сакрализация литературы и фигуры писателя - «поэт в России больше, чем поэт». Умелое использование магии слова характерно для советской пропаганды, которая конструировала новую социальную действительность и нового советского человека. Факты, основа реальности, отступали перед напором нового мифа и различных магических ритуалов: празднования Великой Октябрьской революции, Дня солидарности трудящихся и т.п., отражались в государственной символике.
Для конца 80-х - начала 90-х годов ХХ века были характерны признаки кризиса властей, ниспровержение и резкая критика советской идеологии и базовых ценностей. Была разрушена прежняя «мы-идентификация», которая создавалась на протяжении 73 лет советской власти под названием «советский народ». Большинство населения России было поставлено на грань выживания.
Резкое экономическое расслоение российского общества на очень богатых и очень бедных, ухудшение материального благополучия основной массы населения, особенно социально не защищенных, привело к кризису идентичности. Эта часть населения оказалась наиболее уязвимой и послужила «топливом» для проводимых экономических, политических и социальных реформ.
В период «перестройки» был провозгла-
шен принцип деидеологизации общества, под которым понималось освобождение общественного сознания от ложных идеологических представлений, связанных с социализмом. Н.И. Шестов полагает, что «масштабная борьба под лозунгами деидеологизации и демифологизации, понимаемыми как истребление идеологии и устранение из жизни общества "ложных истин", привела к двум заметным на поверхности последствиям. Общество оказалось дезориентированным в отношении перспектив развития, а политическая наука - способной давать лишь весьма туманные ответы не только на вопрос "что делать?", но и "с чего начать" исправлять положение?» (7, с. 106).
В конце концов, необходимость борьбы за собственное существование заставила забыть недостатки советской системы. Об этом говорит тот факт, что, например, резко изменилось отношение большой части населения к бывшим лидерам советского и российского государства.
Так, на рубеже ХХ и XXI веков деятельность лидеров демократических реформ М.С. Горбачева и Б.Н. Ельцина в современной политической культуре большинством населения интерпретируется как негативная, зато образ Л.И. Брежнева становится символом истинно демократических завоеваний социализма, предсказуемости и стабильности жизни. Во многом такое положение обусловлено тем, что «...современная критика коммунистических идей отечественными публицистами и учеными в условиях нарастающего кризиса экономики и власти объективно поддерживает существование этих идей в форме мифологем о политических и экономических реалиях советского времени. Советский период превращается в динамично развивающуюся мифологему (точнее, комплекс мифологем) о "золотом веке"» (7, с. 103). Советское государство частью населения, как правило старшим поколением, воспринимается как поистине социально ориентированное общество, дававшее определенные социальные гарантии всем без исключения слоям населения.
В контексте сегодняшних социальных из-
менений этот крен в восприятии вполне понятен, поскольку российское общество - это резко дифференцированное общество, в котором прогрессирует кризис нормативно-ценностных основ существования человека. Оно ассоциируется у большинства населения с ростом криминализации страны, распространением принципов рыночной экономики на культуру, утратой части социальных достижений, в том числе в сфере образования, здравоохранения, социальной сфере.
При этом на Западе складывался неоднозначный образ СССР, и в целом во времена «холодной войны» он трактовался «как империя зла», в то же время западные интеллектуалы, и это отчетливо отражалось в прессе, позитивно оценивали реальные социальные достижения нашей страны. В первую очередь это - бесплатное образование и переход на обязательное среднее образование, бесплатное здравоохранение, обеспечение жильем и работой, отсутствие резкого расслоения общества на бедных и богатых. Западные либералы и социалисты видели позитивную сторону в советском государственном патронаже, установленном над культурой. Это проявлялось в государственной поддержке и развитии художественного и библиотечного образования и самодеятельности, спорта, государственном финансировании библиотечных, архивных и музейных учреждений, классического искусства и других учреждений культуры по всей стране, обеспечении их доступности для широких слоев населения, главным образом для детей и юношества. Положительную оценку получали государственная охрана и реставрация памятников культуры и истории, исторический опыт добрососедских отношений между различными народами с различными религиями и культурами на границе между Западом и Востоком и т.п.
«Если в 1987-1993 годах ... в российском обществе преобладали процессы усвоения риторики социальных перемен и некоторого узкого круга западных (либеральных и демократических, без строгого разграничения) идей и символов, то середина и вторая половина
1990-х годов отмечены и для населения, и для образованного сообщества, для протагонистов публичной сцены, большинства средств массовой коммуникации усилением мотивов неотрадиционализма, в том числе - в православном духе. Укрепляются изоляционистские настроения, ксенофобия, направленная как вовнутрь, так и вовне страны (антизападная, но особенно - антиамериканская риторика). Идет мифологизация, архаизация национальной истории как на официально-государственном уровне (включая утвержденные министерствами учебные пособия для средней и высшей школы), так и в газетно-журнальной публицистике, массовом кино и телевидении. Приходится говорить о нарастании и даже ру-тинизации контрмодернизационных тенденций, идей и символов в российском обществе, об усвоении или имитации их различными политическими силами, кругами публичных интеллектуалов, адаптации их в повседневных практиках масс-медиа» (4).
Образы и «версии» исторических событий ХХ века тиражируются современными средствами массовой коммуникации: периодическими изданиями, радио, телевидением, кино. Визуальные образы лучше воспринимаются и надолго остаются в памяти массового зрителя, более того, они кажутся наиболее соответствующими историческим реалиям, более правдоподобными, чем прошлое, поскольку становятся мифами, переходят в сферу верований и убеждений, с которыми трудно конкурировать историческим фактам. Поэтому важную роль в современной политической культуре играют телевидение и кино, визуализирующие исторические события. В то же самое время молодое поколение плохо знает историю своей страны, поскольку вырастает в основном на образцах западной массовой культуры. Имена российских ученых, космонавтов, героев большинство из них просто не знает.
Национальные политические элиты стали весьма успешно рекрутировать историков для придания исторической легитимности новым территориальным образованиям и новым по-
литическим институтам, делая историю фактором политических изменений. Политические реалии этого времени оказали существенное воздействие на историографическую ситуацию. Произошло то, что блестяще охарактеризовал М. Хайдеггер: «...Всякий историографический анализ тотчас берет на вооружение господствующий в современности образ мысли и делает его путеводной нитью, по которой исследуется и вновь открывается прошлое...» (6, с. 72).
Выполняя социальный заказ политических элит, большинство историков и публицистов приступили к мифологизации исторического прошлого своих народов. Отметим, что подобная тенденция уже имела место в исторической науке в XVШ-XIX веках, что было обусловлено отсутствием фактологического материала, господством научного романтизма как методологии исследования, самим процессом развития науки. Современность породила принципиально иные причины и условия возникновения процесса мифологизации. Профессор Лондонского университета А.Д. Смит отметил его характерную черту, заключающуюся в стремлении национальной интеллигенции «утвердить и узаконить настоящее» путем создания прошлого. Пражский исследователь М. Грох поддержал эту точку зрения, описав вышеназванный процесс как мистификацию (3, с. 14).
В мифологизированной истории прослеживается стремление к завышению уровня политического и общественного развития этносов, их хозяйственно-экономической состоятельности и культурных достижений. Сказочно возрастает численность народа в прошлом, невероятно раздвигаются границы территории, освоенной предками, их степень влияния на окружающий мир. В национальных истори-ографиях началось формирование национальных пантеонов.
«Общее прошлое» является сегодня центром символической самоидентификации общества. Но почти все важные исторические события рассматриваются в России под знаком поражения, а ХХ век интерпретируется
как «проигранный» русскими (А.И. Солженицын). «Неисполнение исторических обещаний времени» (Б. Шкловский) придает ХХ веку трагическое звучание. В сравнительных исследованиях, проводимых международными организациями совместно с ВЦИОМ, отмечалось: «Показатели приверженности россиян к национальному целому (сознание себя русскими) велики, гордость же их своей страной очень низка. Исключение здесь - гордость отечественным спортом, искусством и литературой. Наконец, своим прошлым, "историей" - ими гордятся хотя бы больше трети населения» (2, с. 212).
Эта негативная оценка принадлежит большинству россиян. В российской политической культуре мифологизированный образ русского народа предстает то как спаситель всего мира, то как народ-недоучка, на грандиозных ошибках которого учатся другие нации.
И это вполне объяснимо, поскольку, пребывая в мире оценочных отношений мифологизированного прошлого и настоящего, переходя от национального тщеславия к национальному самоуничижению и обратно, русские будут, безусловно, испытывать чувство поражения.
Примечания
1. Вельцер, Х. История, память и современность прошлого. Память как арена политической борьбы / X. Вель-цер // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. - М., 2005. - №2-3.
2. Глебова, И. И. Ранний постсоветизм в политико-историческом контексте / И.И. Глебова; РАН ИНИОН. - М., 2006.
3. Грох, М. Родной язык - моя Родина / М. Грох. - Хельсинки, 1992.
4. Дубин, Б. Интеллектуальные группы и символические формы: Очерки социологии современной культуры / Б. Дубин. - М., 2004.
5. Косов, А. В. Мифологизация и ремифологизация как социальный феномен / А.В. Косов. - Калуга: Манускрипт, 2001.
6. Хайдеггер, М. Время и бытие: Статьи и выступления / М. Хайдеггер. - М.: Республика, 1993.
7. Шестов, Н. И. Политический миф теперь и прежде / Н.И. Шестов. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2005.
