CC BY
130
Э. Г. Путятова
РОССИЙСКИЕ ИММИГРАНТЫ В ЮЖНОЙ АМЕРИКЕ: проблема социокультурной адаптации (конец XIX—начало XX вв.)
Важную роль в изучении трудовой эмиграции из России в Южную Америку в конце XIX—начале XX вв. играет исследование процесса адаптации иммигрантов в новой социокультурной среде.
Литературные источники отделяют процесс собственно социокультурной, психологической и экономической адаптации от уровня профессиональных достижений и благосостояния в иной культуре1.
Г. Я. Тарле высказала мнение, что российской эмиграции свойственен ряд особенностей: «экстремальный характер» и массовость эмиграционных потоков2. Перед российскими иммигрантами остро стояла лингвистическая проблема, определенную сложность представляли и правовые аспекты эмиграции как во время выезда из России, так и в странах-реципиентах3.
Адаптация иммигрантов зависит как от причин эмиграции, так и от обстоятельств, условий и установок эмигрантов. Государственная иммиграционная политика страны-реципиента, языковой барьер, причины переселения, условия переезда являются важными факторами самочувствия иммигранта.
К одному из важных факторов более или менее безболезненной адаптации уже упоминавшаяся нами Тарле относит потенциальную готовность к утрате прежнего статуса. Иммигранты были готовы сменить умственный труд на труд физический, зачастую неквалифицированный4.
В брошюре «Эмиграция евреев» И. А. Маневич приводил цифры отъезжавших из России евреев на рубеже XIX—XX вв. В 1899-1906 гг. из 100 % выехавших из России представителей «либеральных» профессий люди науки, литературы, искусства составляли 49,6 %; преподаватели — 30,7 %; медики — 5,1 %; духовенство—4,6 %; нотариусы— 0,4 %5. В этой статистике обращает на себя внимание высокий процент людей творческих профессий, готовых к потере своего социального статуса.
Состояние «культурного шока» проходят все иммигранты в стране-реципиенте на начальном этапе адаптации. Исследователи выделяют несколько аспектов «культурного шока»: напряжение, чувство потери и лишения, чувство отверженности, сбой в ролевых ожиданиях, чувствах и самоидентификации, неожиданная тревога, чувство неполноценности6. Замечено, что к лучшей адаптации в иной культуре приводят низкие ожидания мигранта, а завышенное ожидание влечет за собой жестокое разочарование, и, как следствие, худшую приспособляемость в иной среде7.
Марк Басанин, посетивший в 90-е гг. XIX в. одну из еврейских колоний в Аргентине, описывает встречу с девушкой, окончившей гимназию и некоторое время учившейся в Женеве. Приехав в страну с родителями, она надеялась на применение своих знаний: «Я рисовала себе жизнь на лоне природы, русскую деревню, какие бывают
О Э. Г. Путятова, 2008
в Малороссии, белые мазанки, тополя, кусты черешен, яблони, усыпанные цветами, цветущие степи, простор и свободу. Я мечтала, как заведу в такой деревне школу, окружу себя детьми и буду работать для них»8. К моменту встречи у собеседницы М. Ба-санина единственным стремлением было заработать деньги на обратный билет.
Усвоение новых социальных ролей начиналось с изменения внешнего вида. В брошюре «Русские евреи в Америке» г. М. Прайс писал, что уже во время переезда через океан евреи брили пейсы и бороды, по прибытии в Америку снимали кафтаны и ермолки. «Еврей,— восклицал Прайс,— который в России скорее позволил бы себя сжечь, чем сбрить бороду»9.
«На алтарь ассимиляции,— вторил ему Маневич,— приносится решительно все: имя, обычаи, быт, религия, еврейское достоинство»10.
Изменения во внешнем виде иммигрантов отмечал и Н. Крюков в книге «Аргентина. Сельское хозяйство в Аргентине в связи с общим развитием страны»: «Когда евреи прибывают в Буэнос-Айрес, то все поражаются их странным изношенным видом: длиннополые сюртуки, грязные, в заплатах, странные какие-то шапки, на худых лицах уныние и гнет. Но в Аргентине они скоро преображаются: одежда как у всех аргентинцев, пейсов больше не носят, лица открытые, смелые»11. Усвоение новых социальных ролей быстрее проходило у представителей молодого поколения. Крюков отмечал, что молодежь, свободно говорившая по-испански, по образу жизни, манерам и обычаям становилась по-настоящему аргентинцами. От внимания исследователя не ускользнула манера обращения с деньгами — нарочито небрежная. Подобного рода инкорпорация рождала чувство принадлежности к новой культуре.
Марк Басанин обратил внимание на интересную особенность: еще не зная свободно испанского, молодежь в еврейских колониях говорила на литературном русском языке без характерного южного жаргона.
Организацию жизни колонистов в Аргентине поначалу взяло на себя Еврейское колонизационное общество (ЕКО), с которым каждая семья заключала контракт с обязательством выплатить долг в течение двадцати лет. Значительная помощь ЕКО и расплывчатое представление о размере заимствований расхолаживали переселенцев, порождали небрежное отношение к сельскохозяйственному труду и технике. Е. Лапин, направленный петербургским отделением ЕКО в аргентинские колонии, к трудностям адаптации в колониях относил изменение социального статуса иммигрантов. И колонисты-горожане, незнакомые с земледельческим трудом, и администрация, приглашенная в колонии и не знавшая быта и языка русских-евреев,—все вели себя беспомощно12.
Лапин обратил внимание на еще один любопытный факт—отсутствие у колонистов мотива к тяжелому труду первопроходца-земледельца. Горожане привыкли получать пусть небольшую, но стабильную плату за свой труд, а благополучие крестьянина зависело от капризов природы и прочих факторов. Это обстоятельство делало существование иммигрантов, изменивших положение городского жителя на статус крестьянина, крайне затруднительным уже с первых месяцев жизни.
Первое время колонистов селили в гостиницы и палатки на полном содержании ЕКО. С одной стороны, для этого имелись объективные причины: иммигранты приехали в Аргентину, когда ЕКО еще не приобрело землю для их расселения. Однако вынужденное «иждивенчество» в значительной степени деморализовало первых поселенцев. «У колонистов,— замечал Лапин,—развивается крайне небрежное отношение к полученному имуществу. У некоторой части аргентинских колонистов телеги никогда не мажутся, на волах ездят рысью, на лошадях галопом, сломается винт—колонист никогда не думает о починке, а идет в контору за новым»13.
Лапин приводил пример, когда в колонию «Маурисио» привезли новую технику и решили провести для земледельцев ряд практических занятий. На призыв откликнулись очень немногие, «тоже произошло, и когда начали готовить землю под посев, и только убедившись на практике в необходимости навыков и знаний по сельскому хозяйству, колонисты начали учиться»14.
В 1899 г. журнал «Восход» опубликовал статью «О методах еврейской колонизации». Автор статьи отмечал, что результат, достигнутый ЕКО за шесть лет деятельности, можно считать незначительным и не соответствующим затратам. Опыт создания еврейских колоний в Аргентине оказался неудачным из-за их искусственного характера (значительные затраты, деморализация колонистов благотворительной системой, неопределенность отношений между колонистами и администрацией). Налицо был факт отъезда колонистов из колоний, в то время как целью ЕКО являлось обеспечение прочной оседлости еврейского земледельческого населения15.
В июле 1895 г. Особая комиссия при Департаменте эмиграции Аргентины предложила иммигрантам, приехавшим по линии ЕКО, ответить на ряд вопросов. Среди вопросов, в частности, были следующие: на каких условиях общество предложило им устроиться в Аргентине; каковы условия контракта, который предложило им общество; знали ли они, покидая Россию, чем они будут заниматься в новой стране; есть ли у них на руках контракт или хотя бы его копия; занимались ли они на родине тем делом, каким собираются заниматься в республике; взяли ли на себя иммигранты обязательства непременно проживать в колониях и заниматься земледельческим трудом16. Опрос показал: в основной массе иммигранты не имели контрактов и вообще плохо представляли себе, куда они едут. Очевидно, что трудности первоначальной адаптации были связаны со слабой предварительной информированностью иммигрантов.
Постоянная поддержка, которую получали колонисты, превращала их во «взрослых детей», круг жизненных интересов которых ограничивался колонией.
К 1907 г. Петербургское отделение ЕКО вынуждено было признать, что причины неудачи колонизации коренились в системе колонизации: «Если в США евреи переселяются и так устраиваются, как они это понимают, то в Аргентине—так, как это понимает ЕКО. Самодеятельность эмигрантов здесь не при чем: все дело ведется за счет ЕКО за его риск, по его плану, и что может быть хуже всего, за его моральную ответственность»17. В результате Еврейское колонизационное общество вынуждено было изменить условия колонизации. Желающие эмигрировать должны были приехать в страну за свой счет и получали от общества землю без построек и инвентаря.
Постепенно в колониях вводилось самоуправление. В колонии «Льюсенвиль» Крюков познакомился с местным третейским судом, который был организован управляющим Л. Немировским. Иммигранты, не зная языка, не всегда могли отстоять свои интересы. Поэтому в колонии организовали Комитет посредников, состоявший из пяти человек, выбираемых колонистами. Секретарем Комитета являлся управляющий колонией, а председателя выбирали из членов Комитета. В колонии «Мойзесвиль» выбрали трех старост, кассир назначался дирекцией, и его функции сводились к посредничеству между администрацией, находившейся в Буэнос-Айресе, и жителями поселка. Организованные колонистами кооперативные товарищества занимались закупкой семян, скота, выдавали кредиты18.
Как уже отмечалось, основная масса колонистов (в прошлом — горожане, не связанные с земледельческим трудом) вынуждена была пройти двойной путь: адаптацию к жизни в новой стране и к новому социальному положению. Яков Константиновский в брошюре «Мое пребывание в Аргентине. Верные сведения о колониях, колонистах и колониальном устройстве», изданной в Одессе в 1893 г., описал свои впечатления
от увиденного им в колониях. Первое, что вызвало крайнее удивление автора,—внешний вид встреченных им знакомых из Кишинева (один — бывший гимназист, а другой — табачник): «Но как они преобразились! Верхом на красивых лошадях, ружье за плечом, револьвер с боку и нагайка в руке; широкий кожаный пояс и широкополая шляпа»19. Автор эмоционально описывает перемены, произошедшие с некоторыми известными ему прежде семьями. В колонии «Маурисио» Константиновский встретился со знакомой ему по Кишиневу семьей Готлибов. Готлиб, глава семейства, бывший торговец табаком, пользовался известностью в Кишиневе. Его сыновья учились в гимназии, дочери «щеголяли в модных костюмах». «Все они научились ходить за плугом и работают не хуже мужчин, копают огороды, мчатся верхом, как вихрь, на быстрых полудиких скакунах... Госпожа Готлиб, бывшая богатая барыня, теперь с утра до вечера стирает, готовит кушанья, доит коров и проч.»20.
По сообщению Константиновского, среди встречавшихся ему колонистов выделялись три группы: довольных, нейтральных и недовольных. Очевидно, что семья Готлиб, которой в Аргентине пришлось изменить свой социальный статус, понизив его, попала, тем не менее, в число удачливых колонистов.
Трудности в первую очередь испытывали бывшие купцы, арендаторы, мелкие предприниматели, представители интеллигенции и т. д. «Представляете себе этот интеллигентный пролетариат,—замечал Лапин,— отец, бывший купец, пашет, сын, бывший студент, пасет скот, дочь, играющая на рояле, доит корову, жена, полусветская дама, все оборваны, живут в ранчо без пола и потолка»21. Этим людям было особенно сложно переносить социальную ломку.
Для еврейских колонистов изменение форм деятельности сопровождалось острым душевным кризисом не только из-за непривычной работы, но и потому, что новые условия были связаны с необходимостью трудиться в субботу. Поэтому многие из них предпочли осесть в городах и занялись «педлерством» (мелкой розничной торговлей).
Вместе с тем, и Лапин и Крюков обращали внимание на тот энтузиазм, с которым трудились переселенцы. «Я видел,—подчеркивал Крюков,—как бывшие переплетчики, мелкие торговцы, портные пашут, сидя на великолепных американских плугах, всецело поглощенные хозяйственными заботами. В лицах светится энергия и уверенность, что труды их не пропадут даром, а вернутся в виде увеличения благосостояния»“.Трудились очень много, трудились от мала до велика, дети работали даже в школьное время.
Наиболее существенным фактором, влияющим на адаптацию в иной культуре, становятся культурные различия. Принадлежность к иной культуре, как отмечают исследователи, может характеризоваться взаимным непониманием, недоверием, предубеждениями, что влечет за собой агрессию как со стороны местного населения, так, в еще большей степени, и со стороны иммигрантов. Они ощущают себя «чужаками», лишними в незнакомом окружении23. Басанин отмечал, что наиболее трудным делом для колонистов были контакты с местным населением. Гаучо после начала заселения перестали быть хозяевами пампы. Этим объяснялась их «крайняя агрессивность»; контакты с ними, как жаловались колонисты, были порой «даже небезопасны»24. Впрочем, о гаучо с некоторым страхом говорили старики и люди среднего поколения, молодежь спокойней относилась к ним, а, по словам Басанина, «внешне и сама походила на гаучо»25.
Важным аспектом аккультурации иммигрантов является адаптация в иной географической и природной среде. Зимой переселенцы страдали от холода, а летом от нестерпимой жары. Доктор одной из еврейских колоний рассказывал Басанину, что во время непривычно сильных гроз наблюдал у некоторых женщин припадки столбняка и временное помешательство. Такие же припадки он отмечал как следствие тоски по родине.
Первых колонистов, оказавшихся в Санта-Фе, оставили в чистом поле под открытым небом. «Никакого подобия жилища. Была осень, дожди поливали местность, голое поле, где их оставили с их пожитками, диким скотом, бегавшим по степи. Их сумки, чемоданы, белье — все это плавало, все портилось, гнило, а сами они сидели в воде и не имели возможности от нее укрыться. Если бы не изобилие рыбы, которая благодаря наводнению сама шла в руки, они умерли бы голодной смертью. Ища спасения, они добрались до леса и приютились на его опушке. Здесь провели они два месяца и здесь же похоронили 85 ребятишек»26.
Хорошо к новым природным условиям привыкали в первую очередь дети и подростки. «Они сильны, плечисты, ...они любят землю, эту унылую, вечно желтую без конца края степь, этот дикий, непослушный скот. Грозы их не пугают, к лишениям они привыкли и равнодушно внимают старикам-родителям, жалующимся на отсутствие гешефта, и зовущим их в город»27. Молодым людям была непонятна тоска отцов, связанная с потерей родины. Ностальгию старшего поколения вызывало изменение привычных природных условий, быта и характера труда. «Сложности быта для еврея, особенно для русского, привыкшего к нашей несколько распущенной, халатной... жизни,—писал Баса-нин,— ...с ее перинами, подушками...привычками к чаю, сахару, к леденцам, к варенью и селедкам, к молочным продуктам, вроде сыра, масла, к яйцам... здесь им слишком не по себе»28. Среди необходимых вещей, привозимых в эмиграцию, обязательно был самовар. «Скучаем по России—как хотите все-таки родина. Здесь хоть и хорошо и свободно жить, никто тебя не трогает, но только все как-то чужое, ко всему надо привыкать...»29.
Значительную роль в адаптации колонистов играла численность семьи. В рекламной брошюре «Жизнь колонистов в штате Сан-Пауло в Бразилии» автор писал, что успеха добивается тот колонист, у которого большая семья30. Закон от 24 мая 1905 г. об основании колонии «Новая Одесса» разрешал семье, состоящей из пяти и более трудоспособных человек, взять дополнительный участок земли31. Наличие большой семьи, взрослых и здоровых детей, особенно сыновей, благоприятный климат и удача давали возможность стать успешными хозяевами. В результате своего путешествия по колониям Басанин пришел к выводу, что молодежь, дети берут на себя значительную часть работы. «Дети в Аргентине настоящие труженики. Они несут постоянный и тяжелый труд. Не только восьмилетний ребенок в еврейской семье считается работником, но они уже в четыре работают, а после работы дети идут в школу»32.
Колонисты поддерживали отношения со своими родственниками и друзьями в России. Считая себя русскими и тоскуя по родине, они в быту придерживались привычных русских норм и традиций через много лет после отъезда. Вот как описывал встречу, приготовленную для него группой эстонцев из Томской губернии, Китаев: «Мы подъехали к большому молитвенному дому, в котором размещалось до 200 человек. В обширной комнате на скамьях сидели колонисты очень чисто одетые, старики и старухи в своих национальных костюмах. Молодежь очень франтовата, в модных, европейских костюмах. Пели очень стройно разные псалмы. .. .На прощание я пожелал им всякого благополучия, благоденствия и успеха в делах. Вдруг, совершенно неожиданно, хор грянул наш славный гимн „Боже царя храни“ Несколько раз пропели они гимн и восторженно кричали „Ура“ в честь русского царя»33.
Психологи считают, что под влиянием эмоционального напряжения, которое возникает в ответ на длительную социальную, бытовую, материальную неустроенность, у человека формируется склонность к самоубийству34. Несмотря на поддержку ЕКО, трудности приводили многих к печальному исходу. Марк Басанин отмечал, что настоящим бедствием для колонистов была саранча, которая на протяжении многих лет
пожирала урожай. «Бывали такие случаи,— писал он,— выйдет колонист на поле, взглянет на черную землю, на обглоданные деревья, постоит, подумает, тихонько вернется за ружьем и застрелится»35.
Острой проблемой, связанной с иммиграцией, является изменение социокультурного окружения, разрыв родственных и дружественных связей. Иммигранты испытывают чувство тоски и одиночества. Это обстоятельство порождает целый ряд морально-нравственных проблем. В статье об иммигрантах в Бразилии российский дипломат М. Э. Прозор отмечал, что среди иммигрантов-мужчин процветало пьянство, а среди женщин — проституция36. Для поддержания психологического климата и нравственной устойчивости в колонии направлялись миссионеры благотворительных обществ из Галиции; отправилась туда и группа монахинь37.
Обращаясь к проблеме адаптации славянского населения, следует выяснить, что препятствовало, а что способствовало его интеграции в латиноамериканскую среду.
В журнале «Славяне» (1954 г.) была опубликована статья «Семнадцать лет в Аргентине». Автор, Павел Бойко, еще ребенком был вывезен родителями в Аргентину. Необходимость воспринимать иной язык, культуру, обычаи причиняла мальчику серьезную психологическую травму. Ощущение своей «инаковости» особенно проявлялось в школе, где дети адаптировались к новой для них среде, стараясь не выделяться внешним видом, одеждой, поведением, принятой среди детей манерой общения38. «Даже учиться в школе было сложно. Оказалось, что я здесь человек второго сорта. Меня никогда не представляли к наградам, никак не отмечали. Я был иностранец вообще и славянин в частности»39.
По аргентинским законам дети могли работать, только начиная с шестнадцати лет; если работающий ребенок был младше, требовалось разрешение врача. Дети иммигрантов начинали работать с 9-10 лет, их нанимали под предлогом «выполнения мелких поручений» в кафе, чистильщиками сапог, торговцами газет за У* заработной платы, которую платили взрослому40. Бойко встречал иммигрантов, поселившихся в Аргентине еще до Первой мировой войны.
Г. Окулевич, заместитель редактора иммигрантской канадской газеты «Вестник», в статье «В Южной Америке» сообщал, что славянское население, в первую очередь украинцы и белорусы, обосновалось в Буэнос-Айресе в кварталах бедноты Авежанеда, Бока, Барракас, где сосредоточены промышленные предприятия—мясохладобойные, консервные, мукомольные, кожевенные, текстильные, обувные фабрики. Районы эти представляли собой свалки, вокруг которых в непосредственной близости и даже на самих свалках жили десятки тысяч людей. Часто это не только безработные и беднота, но и квалифицированные рабочие, мелкие торговцы, которые вынуждены были селиться в таких районах из-за низких заработков и высоких цен на жилье и питание41. Дома в поселках собраны из досок, асфальта не было, отсутствовали водопровод и другие коммунальные удобства. В районе Авежанеда жили рабочие мясокомбинатов Ла Бланка и Ла Негра; в Куатро де Хунио были расположены поселки с издевательскими названиями: «Вилла Цветов» и «Вилла Бриллиантов», здесь в крайне тяжелых бытовых условиях, жили рабочие крупнейшего металлургического предприятия американской фирмы Сиам42.
Своеобразной формой адаптации являлась потребность иммигрантов в самоорганизации, создании обществ, союзов, сохранении собственной культуры. Первые украинские школы в Бразилии были созданы еще в 1897-1898 гг. Учителями были грамотные люди из числа иммигрантов. К 1913 г. была создана школьная ассоциация, объединявшая 35 украинских школ, которые действовали при церквях и общественных организациях43.
В 1924 г. было основано культурно-просветительное общество «Відродження». В 1929 г. Союз украинских рабочих начал издание газеты «Пролетарий». В 1935 г. была
основана культурно-просветительская организация имени Т. Г. Шевченко, которая существует и сегодня.
Помимо культурно-просветительской деятельности общество оказывало и оказывает помощь пожилым украинцам, а также опекает украинское кладбище и три памятника Т. Шевченко. Общество «Вщродження» и сегодня помогает устроиться в Аргентине эмигрантам четвертой волны44. Культурная ассоциация «Просвгга» появилась в Аргентине в 1924 г. как наследница уже существовавшей на Украине организации, созданной по инициативе молодежи, ее целью было ведение общественной деятельности, аналогичной той, что существовала ранее на родине45.
Павел Бойко вспоминал, что в маленьких внутренних двориках, где жили русские и украинцы, часто можно было услышать звуки балалайки и гармони. Вечера художественной самодеятельности, устраиваемые украинцами, пользовались большой популярностью у жителей квартала46.
К 1914 г. в Бразилии насчитывалось 45 тыс. украинцев. Значительную группу среди них составляли земледельцы. Юрий Калугин, побывавший в Бразилии в конце 40-х гг. XX в., описал свои впечатления в статье «Среди славян в Бразилии»47. По национальному составу община состояла из поляков, белорусов, болгар, чехов, словаков. Значительное количество украинцев, приехавших еще до революции из Полтавской губернии, осело в Бразилии и получило землю в аренду. Много времени ушло на подготовку и расчистку участков. Часть крестьян отправилась в отдаленные штаты на кофейные плантации, в угольные копи. Сами бразильцы называли эти районы «зеленым адом». Калугин был свидетелем насильственного (под надзором полиции) возвращения в Рио-де-Жанейро украинцев и поляков, которые устроили бунт на угольных шахтах Бутиа48.
Ежегодно в начале весны славяне-иммигранты в поисках работы уходили из городов на плантации, в сельскохозяйственные районы страны. Частой болезнью сезонных рабочих стал «анкилостолюзом» — болезнь босых ног. Много славян-строителей работало на постройках небоскребов в Рио-де-Жанейро, они жили в «фавеле» — поселках бедноты, построенных из старых ящиков.
Как и в Аргентине, славяне Бразилии объединялись в культурно-просветительские общества, открывали национальные школы, обучая родному языку детей, устраивали выставки и лекции о культуре и быте славянских народов, создавали библиотеки-читаль-ни, кружки художественной самодеятельности. В Рио-де-Жанейро большой популярностью пользовался украинский оркестр.
По сравнению с Бразилией и Аргентиной, Парагвай и Уругвай реже выбирались для поселения массой крестьян-иммигрантов. Поэтому особенно интересна статья В. Павлика «Возвращение», повествующая о жизни украинских и белорусских крестьян в Парагвае. Автор прожил в этой стране двадцать лег49.
В разных районах Парагвая существовали колонии славянских иммигрантов: русских, украинцев, белорусов. Группа крестьян из Волыни попала в Санто-Доминго. С первых же дней жизни в новой среде поселенцам стало ясно, что жаркий и влажный тропический климат, непроходимые леса станут значительным препятствием в процессе адаптации. Если Павлику и его семье земельные участки достались бесплатно, то приехавшим позже нужно было за них платить. Новые колонисты сталкивались с обманом агентов, которые брали задаток за землю, а потом оказывалось, что земля каменистая и вести хозяйство на ней нельзя.
Адаптация мигрантов проходит особенно успешно, если, принимая значимость новой культурной среды, иммигрант осознает ценность и собственной. В таком случае он принимает и усваивает новые культурные нормы и правила, сохраняя собственное
лицо50. Как и везде в Южной Америке, среди иммигрантов Парагвая и Уругвая наблюдалась большая тяга к сохранению национальной самобытности: вечеринок, национальных костюмов, песен.
Русская иммиграция в Уругвай началась в 1913 г. По приглашению Уругвайского правительства, желая приобрести землю, в страну приехало 800 человек, члены секты «Новый Иерусалим». Люди поселились в эмигрантском доме. «Сколько нужно было выстрадать коренному русскому хлеборобу, чтобы, наконец, потерять терпение и всякую надежду и двинуться в поисках земли обетованной»,—писал в статье «Новая русская колония в Уругвае» редактор газеты «Русский голос» А. Азанчеев51. В конце концов, крестьяне поселились в департаменте Рио-Негро и в 375 км от Монтевидео основали колонию Сан-Хавьер. Колонисты купили 9000 га земли. Поначалу земля являлась собственностью общины, но со временем землю разделили, и каждая семья стала работать на ней единолично. Часть крестьян покупала, а часть арендовала земельные участки у правительства через Институт колонизации. Многие колонисты в своем хозяйстве имели трактора, молотилки и грузовики. Тем не менее побывавшая в Сан-Хавьер Клара Лаптева (супруга Игоря Лаптева, посла СССР и России в Уругвае с 1987 по 1993 гг.) сообщила, что с 1913 г. более 90% иммигрантов остались арендаторами52. Прошло более семидесяти лет, но только единицы смогли стать собственниками земли.
В первой половине XX в. в Уругвай приехало значительное количество иммигрантов из Западной Белоруссии и Западной Украины. Русские, украинцы, белорусы, жившие в уругвайских городах, в основном,—рабочие мясохладобойной или текстильной промышленности, мелких мастерских и строек. В корреспонденции Петра Герича «Жизнь простых людей в Уругвае» описывается жизнь сотен «бичикомес»—бездомных и безработных, среди которых было много славян. Значительная их часть жила в предместье Монтевидео-Серро и вынуждена была ютиться в «ранчериос»—поселках, состоящих из кусков жести, бочек из-под керосина, старых бидонов. «Летом в их жилищах невыносимо душно, зимой донимает сырость»53.
Обращает на себя внимание следующий факт: до 70 % иммигрантов-мужчин не имели семей, т. к. низкий жизненный уровень не давал возможности содержать семью. П. Герич пишет об иммигранте из Тернопольской области, несколько лет не имевшего постоянной работы. Не выдержав физических и моральных лишений, он умер. Его жена, на руках которой осталось двое детей, сошла с ума54.
В 1953 г. в Уругвае отметили сорокалетие русской колонии в Сан-Хавьер. Даже через сорок лет здесь продолжали говорить по-русски, только изредка прибегая к русифицированным словам испанского языка. Окулевич в уже упоминавшейся нами статье отмечал, что даже дети уругвайцев, соседей русских колонистов, знали русский язык55. К 1953 г. колония насчитывала 3 тыс. человек. В поселке была одна начальная шестилетняя школа. Ближайшая средняя школа находилась в 48 километрах от Сан-Хавьера. Чтобы дать молодым людям среднее образование, нужно было устроить их на квартиру в другом городе, обеспечить их содержание, что было не по карману многим крестьянам. Из русского населения всего двое-трое учились в университете. Врач приезжал в колонию один раз в две недели, ближайшая больница находилась в центре соседнего департамента в Пайсанду.
Празднование сорокалетия колонии в Сан-Хавьер проходило в кинотеатре «Победа». Люди были одеты в национальные одежды, везде слышалась русская речь, был организован концерт национальной песни и музыки.
«Внешний вид поселка,—писал Окулевич,—напоминал русскую деревню. Дома— глиняные мазанки, чисто побеленные внутри, украшенные русскими вышивками,
куртинами. На постелях высокие пуховые подушки. Женщины сами пекут хлеб, солят огурцы...»56. Подтверждала это наблюдение и Лаптева: «Сан-Хавьер походит на русскую станицу, и нам было приятно видеть дома с огородами и садами, где рядом с картошкой росли апельсиновые деревья. Приятно было слышать русские имена: Гущин, Бабин, Рослик»57.
Прошло еще тридцать лет, и Лаптева констатировала: русский язык знает первое поколение иммигрантов, худо-бедно второе, а третье (молодежь) все перешло на испанский58. Тем не менее русифицированные испанские слова остались в быту. Среди русских часто звучали слова и выражения, родившиеся в новой среде: «пять фанер»—пять ящиков, «два кил»—два килограмма, «уругвайчики»—уругвайцы и т.д.59
Подобная русификация иностранного языка вообще характерна для процесса адаптации. В колонии или в семье иммигранты в основной массе разговаривают на родном языке, в то время как общение — на работе, на рынке, в магазинах, с людьми других национальностей—происходит на языке страны-реципиента.
Родившиеся в иммиграции дети считали испанский свом родным языком, по манерам и быту были южноамериканцами, но быт, привычки, язык и культура исторической родины были им знакомы.
Не забывая о России, иммигранты, переносили на новое место старые привычки, быт, манеры, неплохо адаптировались в новой среде. Часть их занималась привычным сельскохозяйственным трудом. Хуже адаптировались в колониях горожане, тяжело переживавшие изменение социального статуса.
Важным фактором адаптации является взаимная поддержка в новой социокультурной среде. Иммигранты старались сохранить национальную самобытность, создавая различные самодеятельные организации, помогавшие процессу адаптации в новой для них жизни.
Россияне выращивали ряд сельскохозяйственных культур, разводили сады, занимались огородничеством, строительством железных дорог, каналов.
1 Лебедева Н. М. Введение в этническую и кросс-культурную психологию. М., 1999. С. 207.
2 Тарпе Г. Я. Об особенностях изучения истории адаптации российских эмигрантов в XIX-XX вв. // Социально-экономическая адаптация российских эмигрантов (конец XIX-XX вв.). М., 1999. С. 24-25.
3 Там же.
4 Там же. С. 21.
5 Маневич И. А. Эмиграция евреев. М., 1916. С. 17.
6 Лебедева Н. М. Русская эмиграция в зеркале психологии // Эмиграция и репатриация в России. М., 2001. С. 151.
7 Там же. С. 153.
8 Басанин М. Еврейские колонии в Аргентине//Исторический вестник. 1898. Т. 72. № 4. С. 197.
9 Прайс Г. М. Русские евреи в Америке: Очерки из истории жизни и быта русско-еврейских эмигрантов в США с 1881 по 1891 гг. СПб., 1893. С. 16.
10 Маневич И. А. Указ. соч. С. 24.
11 Крюков Н. А. Аргентина. Сельское хозяйство в Аргентине в связи с общим развитием страны. СПб., 1911. С. 257.
12 Лапин Е. Настоящее и будущее еврейской колонизации в Аргентине: Доклад, читанный в Петербургском центральном комитете Еврейского колонизационного общества. СПб., 1894. С. 21.
13 Там же. С. 22.
14 Там же.
15 О методах еврейской колонизации//Восход. СПб., 1899. Вып. VIII.
16 Басанин М. Указ. соч. С. 218-219.
17 Гроссман В. Еврейская колонизация в Аргентине//Еврейская Нива. 1913. № 1. С. 57.
18 Крюков Н. А. Указ. соч. С. 225.
19 Константиновский Я. Мое пребывание в Аргентине. Верные сведения о колониях, колонистах и колониальном устройстве. Одесса, 1893. С. 16.
20 Там же. С. 17.
21 Лапин Е. Указ. соч. С. 23.
22 Крюков Н. А. Указ. соч. С. 225.
23 Солдатова Г. У. Социокультурный подход в практической психологии вынужденной миграции. // Психология беженцев и вынужденных переселенцев: опыт исследований и практической работы. М., 2001. С. 14.
24 Басанин М. Указ. соч. С. 217.
25 Там же. С. 220.
26 Там же. С. 197-198.
27 Там же. С. 218.
28 Там же. С. 198.
29 Гутман И. Жизнь колонистов в штате Сан-Пауло в Бразилии. Рига, 1908. С. 31.
30 Там же. С. 27.
31 Басанин М. Указ. соч. С. 207.
32 Там же. С. 215.
33 Там же.
34 Фрейкман-Хрусталева Н., Новиков А. Эмиграция и эмигранты. История и психология. СПб., 1995. С. 136.
35 Басанин М. Указ. соч. С. 218.
36 Прозор М. Э. Русские эмигранты в Бразилии // Сборник консульских донесений. СПб., 1905. Вып. 11. С. 90.
37 Там же.
38 Лебедева Н. М. Социальная психология этнических миграций. М., 1993.
39 Бойко П. Семнадцать лет в Аргентине//Славяне. 1954. № 4. С. 45.
40 Там же.
41 Окулевич Г. В Южной Америке (Из записной книжки журналиста) // Славяне. 1955. № 7. С. 48.
42 Бойко П. Указ. соч. С. 46.
43 Зарубжні украінці. Довіднік. Киев, 1991. С. 52.
44 Зарубжні украінці. Довіднік. С. 152; Украінська Радянська Енциклопедія. Киів, 1959. Т. 1. С. 286; Там же. Киев, 1960. Т. 2. С. 7; Стрелко А. А. Славянское население в странах Латинской Америки. Исторический очерк. Киев, 1980; Мосейкина М.Н. Роль государственных и общественных организаций в процессе адаптации русской эмиграции в странах Латинской Америки 1917-1945 гг. //Социально-экономическая адаптация российских эмигрантов (конец ХІХ-ХХ вв.) М., 1999. С. 100-115; Нечаева Т. Ю. Адаптация русских эмигрантов в Латинской Америке//Латинская Америка. 1996. № 12. С. 64-71; Альварес К. X. Организации русскоязычных иммигрантов в Аргентине//Россия в Глобальном мире. Социально-теоретический альманах / СПГП. 2004. № 7. С. 243-250.
45 Альварес К. X. Указ. соч. С. 245.
46 Бойко П. Указ. соч. С. 50.
47 Калугин Ю. Среди славян в Бразилии//Славяне. 1950. № 8. С. 49-52.
48 Там же. С. 51..
49 Павлик В. Возвращение//Славяне. 1956. № 10.
50 Солдатова Г. К Указ. соч. С. 16.
51 Русский голос. Буэнос-Айрес, 1913. № 74.
52 Лаптева К. Русские на восточном берегу реки Уругвай (Из записок жены посла). М., 1995. С. 42; Сорокалетие русской колонии в Уругвае (из редакционной почты) // Славяне. 1953. № 9. С. 16.
53 Окулевич Г. В. Указ. соч. С. 47.
54 ГеричП. Жизнь простых людей в Уругвае//Славяне. 1953. № 7. С. 57.
55 Окулевич Г. Указ. соч. С. 47.
56 Там же.
37 Лаптева К. Указ. соч. С. 40.
58 Там же. С. 41.
