CC BY
230
люди», - с отчаяньем вопрошала она, издавая крик
0 помощи. - Помогите Николай Константинович ради Бога, на Вас одна надежда»29.
Это обращение, на мой взгляд, весьма показательно. Как видим, лидеру «молодой адвокатуры» приходилось защищать и помогать материально не только подсудимым борцам с царизмом, но, и, как в этом случае, их женам и родственникам. Можно не сомневаться в том, что Муравьев откликнулся на этот горький призыв и пришел на помощь обездоленной и отчаявшейся женщине - это было в его правилах.
Но в данном случае интересен и тот безмолвный вывод правозащитника, запечатленный красным карандашом на маленьком письме убитой горем женщины. Вполне возможно, этот листок мог бы затеряться среди кипы бодрых, пространных и революционно-правильных посланий ее мужа адвокату Муравьеву, но адресат сделал для себя из всей этой истории однозначный и лаконичный вывод: «ЭПИЛОГ»30, а о матросе-герое Кассеинове предпочитал больше не вспоминать.
Примечания
1 Цит. по: Черкашин Г А. Клянусь Землёй и Солнцем: Роман-хроника. Л., 1978. С. 205. В письме к матери от 17 ноября 1905 г. Николай II сообщал: «Какой-то прогнанный со службы офицер - бывший лейтенант Шмидт - провозгласил себя командиром “Очакова”, но после боя бежал, переодетый матросом, и был пойман. Его, конечно, придется расстрелять!» В ответном послании вдовствующая императрица Мария Федоровна назвала П. П. Шмидта «подлецом» и «канальей», с которым «церемониться не надо» (цит. по: Красный архив. 1927. Т. 22. С. 175, 179).
2 Лейтенант П. П. Шмидт. Воспоминания сестры. М., 1923. С. 9.
3 ЦГА ВМФ. Ф. 766. Оп. 1. Д. 91. 1905-1906. Л. 32.
4 Андроников И. Л. Рукописи Ленинской библиотеки // Наука и жизнь. 1969. № 11. С. 23.
5 ЦГА ВМФ. Ф. 407. 1906. Д. 78. Л. 30.
6 РГАЛИ. Ф. 210. Оп. 1. Д. 13. Л. 7(об).
7 Андроников И. Л. Указ. соч. С. 23.
8 Там же.
9 Полянский Н. Н. Царские военные суды в борьбе с революцией 1905-1907 гг М., 1958. С. 75.
10 Семейный архив Волковых (далее - САВ). Цит. по: Муравьев Н. К. Обращение к Первой Государственной Думе в защиту рядовых участников Севастопольского восстания (Вместо речи в заседании суда) // «Стой в завете своем...». Николай Константинович Муравьев: Адвокат и общественный деятель. Воспоминания, документы, материалы. М., 2004. С. 77.
11 ОР ГМТ. Ф. 436. Карт. 8. Ед. хр. 8. Л. 17.
12 МуравьевН. К. Указ. соч. С. 77.
13 «Стой в завете своем.» С. 280.
14 МуравьевН. К. Указ. соч. С. 76.
15 Там же.
16 Там же.
17 Там же. С. 78.
18 Полянский Н. Н. Указ. соч. С. 75.
19 Там же.
20 МуравьевН. К. Указ. соч. С. 76.
21 ЦГА ВМФ. Ф. 407. 1906. Д. 78. Л. 82.
22 Там же.
23 Там же.
24 Мошинский (Конарский) И. Н. Политическая защита в дореволюционных судах // Девятый вал. М., 1927. С. 66.
25 Вороницын И. П. Из мрака каторги. Харьков, 1922. С. 21.
26 ЦГА ВМФ. Ф. 407. 1906. Д. 78. Л. 102-109.
27 Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ). Ф. 436. Карт. 8. Ед. хр. 9. Л. 1об.
28 Там же.
29 Там же. Л. 2об.
30 Там же.
УДК 351.74(470-89)«18/19»
РОССИЙСКАЯ ПОЛИЦИЯ И ЕЕ МЕТОДЫ В КОНТЕКСТЕ ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ РЕВОЛЮЦИОННОМУ ТЕРРОРИЗМУ (XIX - начало XX века)
Д.В. Рязанов
Саратовский юридический институт МВД России, кафедра истории и философии E-mail: [email protected]
В статье автором рассматривается процесс становления системы противодействия революционному терроризму
практики в рамках заговорщического направления длительное время опережало развитие полиции, оказавшейся не готовой к противоборству. Проанализированы приемы охраны высших сановников империи и показаны причины их малой результативности. Раскрывается незаконность ряда способов получения информации о планах террористических организаций (доносов, перлюстрации и секретной агентуры). Показано, что в России XIX - начала XX в. Развитие террористической слабая эффективность мер во многом определялась низкой
© Д.В. Рязанов, 2008
степенью компетенции руководителей политического сыска, неправильным пониманием стратегии развития и тактики действия политической полиции в целом.
Russian Police and its Methods in the Context of Counteraction to Revolutionary Terrorism (the XlXth - beginning of the XXth century)
D.V. Ryazanov
In this paper the author considers the process of establishing the system of counteractions against revolutionary terrorism in Russia of the XlXth - the beginning of the XXth century. The development of terror practices as one of the branches of conspiracy activities was far ahead the developing of the police structure that was still unable to fight against terrorism. The methods of organizing personal security service of the top state officials being analyzed, the reasons of their poor effectiveness are shown. The author reveals illegality of certain ways of obtaining the information about the intentions of terrorist groups (denunciation, perlustration, secret agents' work). The paper shows that non-effective results of police measures are mostly explained by the poor competence of its political detection management and misunderstanding of strategies and tactics of security police activities.
«Мы вызовем вас на террор и раздавим»
С.В. Зубатов
Терроризм как тактика силового устрашения правительственных сфер сформировался в российском революционном движении под воздействием совокупности внутренних и внешних обстоятельств1.
В теории этот прием впервые был использован участниками тайных обществ первой четверти XIX в.2 Исследователи эпохи близки в оценках, утверждая, что Отечественная война 1812 г. «дала целому поколению русской дворянской молодежи тот жизненный опыт, который привел мечтательных патриотов начала XIX века на Сенатскую площадь»3.
Образование первых тайных обществ способствовало актуализации вопроса о переустройстве государственной сферы на новых принципах социальной справедливости, уже известных Европе, но не выполнимых в условиях неограниченного абсолютизма России.
Сознательный отказ от привлечения народа, продиктованный страхом повторения «ужасов» Французской революции и отсутствием в политической традиции страны примеров позитивной народной активности, подводил будущих декабристов к идее захвата власти путем заговора. В этом случае возникала необходимость решения судьбы монарха и членов августейшей фамилии.
Рассматривая план цареубийства сначала в контексте тираноборческой традиции, а затем как компонент грядущего военного выступления, заговорщики использовали и террористическую тактику для устрашения высшего общества и правительственных сфер, укрепления дисциплины внутри самих тайных организаций4.
Разгром декабристского движения позволил правительству на некоторое время прервать раз-
витие противоправительственных настроений в гвардии, выдвинувшейся в тот момент на передовые рубежи общественной жизни. Их преемники -немногочисленные кружки оппозиционно настроенной молодежи 30-40-х гг., сумели востребовать духовное завещание, оставленное поколением «14-го декабря». Переосмыслив полученный опыт, они применили его к условиям николаевского царствования. «Свирепые наказания мальчиков 16-17 лет, - вспоминал спустя годы участник тех событий А.И. Герцен, - служили грозным уроком и своего рода закалом; занесенная над каждым звериная лапа, шедшая от груди, лишенной сердца, вперед отводила надежды на снисхождение к молодости. Шутить либерализмом было опасно, играть в заговоры не могло прийти в голову. За одну дурно скрытую слезу о Польше, за одно смело сказанное слово - годы ссылки, белого (т.е. солдатского. - Д.Р.) ремня, а иногда и каземата; потому-то и важно, что слова эти говорились, и что слезы эти лились»5.
В условиях неограниченного самодержавного правления, замыкавшего все нити управления и все правительственные инициативы на воле самодержца, возврат к идее цареубийства был только вопросом времени. Это время было необходимо новому поколению для преодоления нравственного барьера, отделявшего оппозиционно настроенного интеллигента от готового на самые решительные действия (вплоть до убийства) политического радикала. В начале 1840-х гг. на этой почве происходит возрождение заговорщического направления, вновь востребовавшего тактические приемы тираноборческой традиции6.
Собрания кружка братьев Критских (1827 г.)7 и «преступного сообщества» петрашевцев (1846 г.), загадочное покушение ишутинца-одиночки Д. Каракозова (1866 г.) и отдающая уголовщиной «Нечаевская история» (1869 г.) способствовали идеологическим и тактическим поискам сторонников концепции заговора.
Для 70-80-х гг. были характерны уже идеи систематического индивидуального террора, служившего прологом к революционизации народных масс и захвату власти глубоко законспирированной революционной партией.
В апогее революционного насилия, наступившем в годы первой русской революции, терроризм становится массовым проявлением идеи политической борьбы с самодержавием, на своем пике переросшем в мелкую уголовщину «эксов».
В 1905-1908 гг. публикуемые прессой многочисленные списки «рядовых» жертв среди мирного населения, от лица которого и во имя которого якобы действовали народные мстители8, лучше всего свидетельствовали о вырождении идей тираницида и революционизирующего террора в уголовную вакханалию массового насилия. В этом заключалось «своеобразие» момента, подмеченное современниками событий.
Ну а что же политическая полиция? Обладая многочисленным и разветвленным аппаратом, полиция не раз на протяжении столетия противостояла планам заговорщиков. Причины, по которым замыслы террористов достигали успеха, а также малая эффективность мер, предпринимавшихся всесильными руководителями борьбы с крамолой, во многом определялись недостаточной степенью компетенции руководящего состава9, неправильным пониманием стратегии развития и тактики действия политической полиции. В многочисленных исследованиях темы не раз отмечался консерватизм системы, ее инертность, слабый профессиональный уровень сотрудников. Поскольку роль кадрового вопроса в стратегии развития политической полиции - объект самостоятельного исследования, автору хотелось бы остановиться на методах организации работы политической полиции, используемых в отношении террористических организаций - главной угрозы личной безопасности столпов имперской политики и самодержавия.
В первой половине XIX в. способы получения информации о неблагонадежных подданных и противоправительственных сообществах не отличались оригинальностью и новизной. Донос и наружное наблюдение были широко известны и ранее, в XVIII столетии, когда они повсеместно использовались и поощрялись властями. Внутренняя секретная агентура, наоборот, стала новым и любимым детищем всесильных руководителей политического сыска, получившим повсеместное распространение на рубеже ХК-ХХ вв.
Донос, или «извет» (старорус. - ДР.), имел глубокие «корни» в национальной истории10. В
XIX в., как и двести лет тому назад, закон по-прежнему вменял в обязанность российским подданным доносить в каждом случае, если они становились свидетелями совершившегося или готовящегося преступления11.
При этом власти действительно могли рассчитывать на поступление конфиденциальной информации, изобличающей явные и мнимые преступные сообщества12. Вся история тайных обществ и кружков XIX столетия была наполнена примерами доносов, сыгравших в их судьбе роковую роль13.
К собственно специально-полицейским приемам получения информации относились наружное наблюдение и секретная внутренняя агентура14.
Использование агентов наружного наблюдения (филеров) позволяло определить по связям членов группы, ее структуру и в некоторых случаях возможные планы организации. Специфика данного источника информации заключалась в получении сведений от агентов, постоянно соприкасавшихся с революционной средой, но не входивших в нее.
Для филерской службы отбирались преимущественно армейские унтер-офицеры запаса не старше 30 лет. Кандидаты на должность помимо физического здоровья должны были обладать высокими моральными качествами (что имело место далеко не всегда, особенно в провинции. - Д-Р-), быть политически благонадежными, наблюдательными и без броских внешних примет. Принимаемые на службу проходили двухнедельные испытательные курсы и зачислялись на службу, которая долгое время велась по старинке, без какой-либо серьезной подготовки сотрудников.
В 60-70-е гг. по мере формирования типажа профессионального революционного деятеля наружное наблюдение становилось все более сложным занятием. Это требовало от сотрудников специальных знаний, для приобретения которых было необходимо значительное время15. Большинство опытных революционеров времен второй «Земли и воли» и «Народной воли» имели навыки конспиративной работы на нелегальном положении, позволявшие уходить от наблюдения16.
В зависимости от объекта работа филеров предполагала наблюдение за определенным лицом, что, как правило, использовалось для установления круга контактов лиц, находящихся под подозрением полиции. Несмотря на свою простоту, этот прием при умелой организации дела позволял получить превосходные результаты17.
В апреле-мае 1882 г. этот прием с успехом использовал в столице Г. П. Судейкин для выявления структуры Центральной группы партии «Народная воля», готовившей на него покушение. «За нами не ходили шпионы, — вспоминал народоволец А.В. Прибылев, — не подсматривали, за немногими исключениями, за каждым нашим шагом. Нет, все шпионы в костюмах околоточных надзирателей были расставлены на перекрестках и замечали каждого из нас, проходившего мимо них. Они отмечали в своих книжках, кто из нас и в каком направлении отправлялся, когда и с кем виделся и пр. <.. > Такой надзор, не бросавшийся в глаза выслеживаемому, давал полную картину наших действий Судейкину»18.
Другим вариантом использования наружного наблюдения являлась непосредственная охрана должностных лиц. Подобного рода деятельность велась при проездах императора и членов его августейшей фамилии, высших должностных лиц, а также в отношении тех, на кого, по сведениям полиции, могло быть совершено покушение. Развивая это направление, 20 декабря 1883 г. была учреждена специальная охранная агентура. Охранники по роду возлагаемых на них служебных обязанностей разделялись на постовых и местных. Для первых обязанности заключались «в предотвращении злодейских покушений путем непосредственного, личного наблюдения в районе поста за всеми, почему-либо возбуждающими подозрение лицами, появляющимися на улицах или же часто замечаемыми у окон и на балконах
уличных фасадов. Местные же агенты, избираемые преимущественно из околоточных надзирателей, обязаны следить за всеми подозрительными лицами, проживающими в определенном для наблюдения районе столицы»19.
Во второй половине 1880-х гг. только в столице для охраны мест, посещаемых членами августейшей фамилии, выделялось около 300 филеров охранной агентуры, работавших в три смены на 98 постах. Они же, помимо казаков Е.И.В. конвоя и специально созданной для защиты императора охранной стражи20, сопровождали царский кортеж при поездках в другие города.
Третьим направлением работы филерской службы было стационарное наблюдение за определенными местами. Этот прием использовался полицией в начале XX в. при охране высших сановников, за которыми вели наблюдение террористы, или в ситуациях, когда удавалось установить конспиративные квартиры революционной организаций. При этом в зависимости от ситуации наблюдателей-подпольщиков либо спугивали специальные агенты, которые настолько плотно садились «на хвост», что не заметить слежку не мог даже дилетант21, либо после выявления конспиративных связей и состава группы террористов предпринимались шаги по ее ликвидации.
Все эти приемы были настолько эффективны, насколько опытными являлись противостоящие полиции террористы. В ряде случаев полиции удавалось предотвратить покушения. Так, благодаря тщательно организованному наблюдению зимой 1906 г. была выявлена и задержана группа подозрительных лиц, и тем самым предотвращено покушение на жизнь саратовского губернатора графа Татищева22. Этот пример — редкое исключение. Как правило, охота террористов за высшими должностными лицами империи заканчивалась успешнее. Единственным эффективным способом избежать теракта становился домашний «арест» сановника, запираемого в четырех стенах под надежной полицейской охраной до тех пор, пока боевики, не отчаявшись найти к нему подход, сами отказывались от попытки совершить по-кушение23.
При умелой постановке дела филеры доставляли ценные сведения, подтверждавшие информацию секретных агентов (о них речь пойдет ниже.
- Д.Р.). Знаменитая московская школа филеров, возглавлявшаяся Е.П. Медниковым, имела в составе «Летучего отряда» (1890-1902 гг.) сыщиков, способных за счет опыта и интуиции безошибочно распознавать в толпе обывателей лиц, причастных к революционной деятельности24. Перебрасываемый по мере необходимости из города в город «Летучий отряд» помогал местным ГЖУ и полицейским командам в организации наблюдения за революционным подпольем.
Однако в большинстве случаев в деле противодействия террористам политическая полиция проявляла некомпетентность, граничащую
с халатностью. По подсчетам современного исследователя, только жертвами боевиков партии социалистов-революционеров (ПСР) за период с 1901-1911 гг. стали: 2 министра; 33 генерал-губернатора, губернатора и вице-губернатора;
16 градоначальников, начальников окружных отделений, полицмейстеров, прокуроров; 7 генералов и адмиралов, 15 полковников25.
Настоятельная потребность в достоверной информации о планах противоправительственных организаций, в особенности тех из них, которые считали допустимым использование террористических методов борьбы с самодержавием, способствовала развитию совершенно секретной внутренней агентуры.
На протяжении XIX столетия практика применения секретных агентов прошла путь от безуспешных попыток проникнуть в тайные общества декабристов26 до массового внедрения в структуру всех оппозиционных организаций в годы первой революции.
Уже в начале столетия отчетливо проявились черты низкой агентурной организации сыскного дела, с небольшими исключениями просуществовавшие до начала XX в. «Разнородные полиции, -вспоминал о 1810-х гг. член Северного общества Г. С. Батеньков, - были крайне деятельны, но агенты их вовсе не понимали, что надо разуметь под словами карбонарии и либералы, и не могли понимать разговора людей образованных. Они занимались преимущественно только сплетнями, собирали и тащили всякую дрянь, разорванные и замаранные бумажки, их доносы обрабатывали, как приходило в голову»27. Отметим то пренебрежение, которое высказал в этих строках образованный офицер по отношению к низкому ремеслу полицейского агента. Подобный взгляд не раз проявится и у тех, кто по долгу службы, должен был способствовать развитию секретной агентуры.
Известно, что как сам всесильный хозяин III отделения граф А.Х. Бенкендорф, так и его правая рука - Л.В. Дубельт, презирали агентов-доносчиков, рассчитываясь с ними, исходя из сумм в 3, 30, или 300 рублей в память о 30 сребрениках, за которые Иуда продал Христа.
А.Х. Бенкендорф писал: «Всякий порядочный человек сознает необходимость бдительной полиции, охраняющей спокойствие общества и предупреждающей беспорядки и преступления. Но всякий опасается полиции, опирающейся на доносы и интриги»28.
В других случаях жандармы (в прошлом кадровые офицеры. - Д.Р.) сами выдавали своих осведомителей из презрения к их грязному ремеслу. В 1840 г. жандармский генерал А.А. Сагтын-ский предупредил А.И. Герцена о возможных последствиях его неосторожных высказываний при «посторонних», а в 1848 г., являясь помощником Дубельта, раскрыл перед задержанными участниками кружка Петрашевского тайну имени агента
Антонелли29. Интересно, что подобное негативное отношение к секретным агентам разделяли и рядовые сотрудники. «Вопреки толкам многих,- писал в одном из своих донесений наблюдавший за московскими изданиями Н.А. Кошинцев, - в публике наблюдение благородное никогда не унизится до шпионства: тут все доводится до света, там - мрак сомнения, пристрастия, пороков. Наблюдение необходимо, а шпионство - верное зло: это - подкуп, следственно, порча нравов, поколебание правил, шаткость обязанностей»30.
К середине столетия ситуация фактически не изменилась. В записке управляющего III отделением А.Ф. Шульца к исполняющему должность шефа жандармов генерал-лейтенанту Н.Д. Сели-вестрову от 10 августа 1878 г. отмечалось: «...с первых времен учреждения III отделения не выдвигалось потребности в учреждении секретной агентуры в обширных размерах. Лишь с конца пятидесятых и начала шестидесятых годов за появившимся брожением среди молодежи обращено внимание на эту отрасль деятельности, и тогда уже возникла секретная агентура»31.
Таким образом, ее организация совпала с периодом нового подъема интереса учащейся разночинской молодежи к социализму, заговорщической традиции и терроризму как одному из тактических средств революционизации пассивных народных масс. Не разрешенные «Великими реформами» социально-экономические противоречия способствовали не только новому количественному росту участников революционно-демократического движения, но и качественному его изменению, началу новых поисков в тактике и стратегии борьбы подпольной России. В сложившихся условиях, по словам Л.А. Тихомирова, «идея заговора оставалась на бумаге и мало-помалу затухала, а идея террора все росла и усиливалась»32. К этому III отделение, как показали события, оказалось не готовым.
Уже выстрел Д. Каракозова 4 апреля 1866 г. продемонстрировал всю беспомощность «высшей полиции», даже не подозревавшей о возможности такого покушения, не имевшей ни сил, ни средств, ни навыков для охраны императорской особы от террористов33.
Руководителям III отделения пришлось на ходу перестраивать работу некогда всесильной системы политического сыска. В этих условиях расширение использования секретной внутренней агентуры превращалось в наиболее важный источник информации о планах и деятельности террористов. Однако для осознания этого потребовалась не просто кадровая реорганизация, но модернизация всей системы политического сыска, начавшаяся в период «бархатной диктатуры» М.Т. Лорис-Меликова и завершенная в годы руководства Департамента полиции МВД
В.К. фон Плеве.
Благодаря кадровому чутью нового директора Департамента на руководство оперативной работой
были привлечены подлинные профессионалы-практики, сумевшие внести системность в организацию дознаний по государственным преступлениям. Благодаря Г.П. Судейкину, а после его гибели
- С.В. Зубатову, П.И. Рачковскому, А.В. Герасимову и др., внедрение секретных сотрудников в революционные организации к началу XX в. превратилось из единичных примеров в отлаженную систему. В результате была образована новая структура получения оперативной информации, в которой закреплялось, что «главным и единственным основанием политического розыска является внутренняя, совершенно секретная и постоянная агентура», состоящая из агентов внутреннего наблюдения, секретных сотрудников и вспомогательных сотрудников или осведомителей34. В инструкции по организации агентурной работы Московского охранного отделения отмечалось, что «секретного сотрудника, находящегося в революционной среде или другом обследуемом обществе, никто и ничто заменить не может»35.
Несмотря на настоятельные рекомендации, поступающие на места из Департамента полиции, основной штат агентуры формировался из секретных и вспомогательных сотрудников, получавших незначительное вознаграждение за оказываемые услуги.
Агенты, чье жалованье достигало нескольких сот рублей в месяц, как правило, входили в центральные звенья оппозиционных партий, поставляя ценную информацию о партийной стратегии и тактике, планах вооруженных выступлений, готовящихся террористических акциях и экспроприациях36. Современные исследователи оценивают их численность приблизительно в 50 человек37. Именно их работа, являясь наиболее информативной для Департамента полиции, в силу специфики положения агента подводила его к грани, за которой он превращался в провокатора, то есть лицо, сознательно преступившее закон.
Проблема незаконности подобных действий была поставлена в русской юридической литературе еще в 70-х гг. XIX в., когда, стремясь определить место среди аналогичных составов (соучастие, пособничество), юристы стали квалифицировать провокацию через подстрекательство к преступлению38.
В этом случае, как считали некоторые из юристов, разница между сотрудником полиции и агентом-провокатором39 состояла в том, что «первый раскрывает уже совершенные, предупреждает готовящиеся преступления, а второй их создает с тем, чтобы выдать исполнителей40. Это утверждение требует комментария. Дело в том, что политическая полиция, нуждаясь в информации о деятельности оппозиции, не была заинтересована в развитии провокации, страшные слухи
о преступлениях которой ходили в либеральной среде и подрывали престиж властей. Для борьбы с оппозицией использовалось репрессивное законодательство41, позволяющее осуждать даже за умы-
сел к преступлению. Опираясь на чрезвычайные законы, карательная система могла обрекать на годы каторги мирных пропагандистов, отправлять на виселицу террористов и тех, кто выказывал им сочувствие. Сами жандармы при этом могли практически не заботиться о доказательной силе предъявляемых обвинений42.
И все же, несмотря на неоднократные заявления высшего руководства МВД43, провокация существовала. Объяснить это можно несколькими обстоятельствами.
Во-первых, то положение, которое занимал секретный сотрудник в революционной организации, предполагало вполне определенное его участие в нелегальной деятельности. Причем чем выше он поднимался по партийной лестнице, тем большим должен был быть его вклад в общее «дело» революции. Это положение входило в противоречие с инструкциями, согласно которым от секретных сотрудников требовались действия по смягчению революционного движения и недопущению ситуаций, ответственность за которые несли бы другие лица и даже невиновные44.
Выход из щекотливого положения виделся в тесном контакте агента с курировавшим его жандармским офицером. На практике же получалось, что этот вопрос решался на свой страх и риск либо самим агентом, либо неискушенными в юридических тонкостях, нередко преследующими свои корыстные цели жандармами45.
Во-вторых, провокация произрастала на почве морального разложения, беспринципности и корысти, ярко проявлявшимися у маргинальной части революционного подполья. А.И. Спиридо-вич не лукавил, когда записал в своих мемуарах, что «не жандармерия делала Азефов и Малиновских, имя же им легион, вводя их как своих агентов в революционную среду; нет, жандармерия выбирала лишь их из революционной среды». И далее: «Их создавала сама революционная среда. Прежде всего они были членами своих революционных организаций, а уже затем шли шпионить про своих друзей и близких органам политической полиции»46. Однако обелять охранку, перекладывая всю вину на противоборствующий лагерь, было бы глубочайшим заблуждением.
Своим массовым появлением провокация была обязана именно полиции. Без завербованных агентов охранка не могла получать исчерпывающую информацию о планах террористов, с невиданной дерзостью и целеустремленностью охотившихся на министров, в том числе и МВД. Это понимали министры, это использовали руководители Особого отдела Департамента полиции, организуя работу на местах, этим злоупотребляли в ГЖУ, ЖПУ, РОО, ОО и розыскных пунктах в провинции.
Чтобы отрапортовать о блестящих победах над крамолой, полиция шла на прямое участие в провокациях, организуя подпольные типографии и налаживая распространение нелегальной
литературы с помощью секретных сотрудников; создавала каналы по транспортировке из-за границы оружия для боевых групп47.
Чтобы выслужиться перед начальством и заработать, агенты сообщали о планировавшихся на царя и его министров дерзких покушениях при помощи отравленных пуль и динамита, автомобилей и аэропланов, а поскольку министров отстреливали как зайцев, любым небылицам агентуры охотно верили, разрешая преступать через инструкции Департамента.
Так, министр внутренних дел В.К. Плеве «благословил» вхождение своего лучшего агента Е. Азефа в Боевую организацию эсеров, нарушая тем самым строжайшие инструкции, запрещающие секретным сотрудникам активную (тем более террористическую!) нелегальную деятельность48. За это он заплатил своей жизнью49. Но без секретной агентуры полиция обойтись не могла. И вот уже П.А. Столыпин, по просьбе А.В. Герасимова, дает «добро» на то, чтобы Е. Азеф лично возглавил БО50!
Появление двойных агентов во времена массового революционного насилия, втянувшего в кровавые игры даже детей (из которых революционеры вербовали на будущее - экзальтированных героев-мучеников, а охранка - послушных агентов)51, дискредитировало методы работы полиции, нанеся непоправимый моральный вред, разложило ее изнутри.
И в это же самое время общество, устав от крови, потеряв способность сопереживать все новому и новому насилию, отворачивается от недавних героев-тираноборцев, постепенно выродившихся в мелких уголовников-экспроприаторов, которые «. от убийства для идеи переходили к краже денег для облегчения идейного убийства. сама кража денег тоже сопровождалась убийством почтальонов, кондукторов, артельщиков, кассиров и т.п. <.> постепенно кражи и убийства при них и ради них из “эксов” для идеи превратились в “эксы” для себя»52.
Спад террористической деятельности, наметившийся к 1911 г., стал следствием потери радикалами общественной поддержки, лишившей революционных мстителей своей апатией и равнодушием морального права карать тиранов.
«Оппозиция против правительства, - запишет в дневнике современник событий В О. Ключевский, - постепенно превратилась в заговор против общества. Этим дело русской свободы было передано из рук либералов в руки хулиганов»53.
Политической полиции не удалось поставить точку в деле борьбы с терроризмом. Многочисленные успехи террористов свидетельствовали о полном провале всей системы наружной охраны54 и секретной агентуры, не сумевшей предупредить и защитить распадающуюся систему. В этом противоборстве «III отделение не смогло воспрепятствовать разгулу терроризма, Департамент полиции - спасти трон. Оба они оказались в
состоянии конфронтации с обществом, “утратили доверие обывателя”, который стал относиться к полиции “с явной враждебностью”»55.
К сожалению, как свидетельствует история спецслужб, наиболее эффективными в оперативной работе оказываются наименее законные методы получения информации (перлюстрация, вербовка агентов, шпионаж), подрывающие гражданские основы демократического общества.
В этом неумолимом «повторении истории» заключается подлинная трагедия страны, разобщенное общество которой вновь переживает волну терроризма. Исторический урок следует извлечь и правоохранительным органам, вновь, как и сто лет тому назад, борющихся и с терроризмом, и за доверие россиян.
Примечания
1 Подробнее см.: Рязанов Д.В. Идеи тираницида в политической и правовой культуре России XIX- начале
XX в. // Правовая культура. 2006. № 1.
2 См.: ОдесскийМ.П., ФельдманД.М. Поэтика террора и новая административная ментальность: очерки истории формирования. М., 1997. С.103-120.
3 Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПб., 1996. С. 314; Лапин В.В. Семеновская история. Л., 1991. С. 66-67.
4 Подробнее см.: Артамонов Д.С. Тираноборческие и террористические идеи в русской политической культуре первой четверти XIX в.: Автореф. ... дис. канд. ист. наук. Саратов, 2006. С. 15.
5 Герцен А.И. Былое и думы. Части 1-3. М., 1973. Т. 1. С. 159.
6 Об этом см.: ИсаковВ.А., ИсаковаИ.П. Концепции заговора в радикальной социалистической мысли России 1840-1880-х годов: опыт периодизации и типологиза-ции // Отечественная история. 2006. № 6. С. 164-165.
7 Его участники планировали, лет через десять, приступить к истреблению царской фамилии, а пока запасались впрок оружием: турецким ятаганом, кинжалом, охотничьем ружьем. См.: ГернетМ.Н. История царской тюрьмы: В 5 т. М., 1961. Т. 2. С. 418-423.
8 По подсчетам А. Гейфман, только от террористических акций, осуществленных партией эсеров в России, пострадали с 1901 по 1911 гг. около 17 тыс. чел., из которых только в 1905-1907 гг. террористами было убито и ранено 4500 государственных служащих различного уровня. При этом мирных обывателей было убито 2180 и ранено 2530 человек (Гейфман А. Революционный терроризм в России, 1894-1917. М., 1997. С. 31).
9 Руководящий состав III отделения набирался преимущественно из высшего кадрового состава армии (из 7 главноуправляющих ни один не имел юридического образования и оперативного опыта работы). Среди министров внутренних дел к концу XIX - началу XX в. процент юристов был достаточно высок (32 % от числа всех руководителей министерств). Это позволяло министерству занимать почетное второе место в «рейтинге»
госучреждений после министерства юстиции и финансов, среди которых руководителей-юристов было по 47%. При этом из 13 директоров, руководивших ДП МВД с 1881 по 1911 г., 11 имели базовое юридическое образование с опытом не оперативной, а прокурорской работы.
10 Еще в «крестоцеловальных» грамотах XV в. между великими московскими князьями и перешедшими им на службу удельными князьями и боярами специально оговаривалась обязанность сообщать, «где которого лиходея государя своего взведаю или услышу на государя своего лихо или от кого ни буди что взведаю или услышу, и мне то сказати своему государю великому князю безо всякие хитрости по сей укрепленной грамоте». Цит. по: АнисимовЕ. В. Дыба и кнут: политический сыск в России в XVIII веке. М., 1999. С. 150.
В Уложении Алексея Михайловича вновь была подтверждена обязанность подданных доносить на государственных преступников. На важность роли извета указывало и обилие статей, регламентирующих его порядок и предусматривающих суровое наказание за недоносительство (ст. 19.) или ложный донос (ст. 12, 13.), а также награду «правильному» доносчику (гл. 15.) в размере, «что государь укажет».
11 Подробнее об этом см.: БурашевЯ.И. Основания уголовного судопроизводства с применением к российскому уголовному судопроизводству. М., 2001. С. 80-81.
12 Только за два месяца, после декабрьских событий 1825 г., в военном ведомстве было получено около 200 доносов о неблагонадежных лицах и существующих в империи тайных обществах. Подробнее см.: Мандры-кина Л.А. После 14 декабря 1825 года (1825-1827) // Освободительное движение в России. Саратов, 1986. Вып. 11. С. 42.
13 Например, доносы библиотекаря гвардейского Генерального штаба М. К. Грибовского, сообщавшего властям о существовании в армейской среде тайного общества в мае 1820 г.; унтер-офицера 3-го Украинского полка И.В. Шервуда, донесшего о заговоре на юге (июль 1825 г.); капитана Вятского полка А.И Майбороды, назвавшего имена 46 членов Южного и Северного обществ (декабрь 1825 г.).
С доноса начиналось и крупнейшее «дело» николаевского царствования о кружке сына известного петербургского врача Михаила Васильевича Буташевича-Петрашевского (март 1848 г.) (Венгеров С. Петрашевцы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. СПб., 1894. Т. XXIII. С. 450).
С оговоров В.А. Меркулова, И.Ф. Окладского, «откровенных» показаний Г. Д. Гольденберга, положенных в основу обвинительных актов, начинался разгром партии «Народная воля» (Троицкий Н.А. «Народная воля» перед царским судом. Саратов, 1983. С. 86-87).
В начале XX в. роль информации, поступающей от благонамеренных доносителей, еще более возросла, что особенно заметно в годы первой русской революции.
14 Перлюстрации отводилась важная роль в деле профилактики антиправительственных настроений и организации розыска. Противозаконная по своей природе, она не имела законной силы в суде и не играла значительной роли в деле противодействия террористам (Спиридо-вич. А.И. Записки жандарма. Харьков, 1928. С. 61).
15 По авторитетному мнению П.П. Заварзина, «профессиональная сообразительность и наблюдение “без провала” вырабатывались у филеров только через два года» (Заварзин П.П. Работа тайной полиции. Воспоминания. Париж, 1924. С. 34).
16 Особенно пока революционеров оберегал конспиративный талант А.Д. Михайлова являвшегося «по совокупности данных. идеальным для своего времени конспиратором» (Троицкий Н.А. «Дворник»: народоволец Александр Михайлов // Освободительное движение в России. Саратов, 1999. Вып. 17. С. 53-66).
17 Поступавшие в полицию сведения ложились в основу картограммы наблюдения, прилагавшейся к каждой тетради сотрудника наблюдения. В ее центре помещался кружок с фамилией и кличкой объекта, затем шли лица, составлявшие круг его связей. Если между лицами замечались параллельные контакты, то кружки взаимно соединялись, также на схеме отмечались все даты посещений и производившихся арестов.
18 Прибылев А.В. Записки народовольца. М., 1930. С. 47. За эту операцию Судейкин был премирован 15 тысячами рублей.
19 Полиция России: Документы и материалы. 17181917 гг. / Авт.-сост.: А.Я. Малыгин, Р.С. Мулукаев, Б.В. Чернышев, А.В. Лобанов. Саратов, 2002. С. 222.
20 Охранная стража была сформирована 2 мая 1866 г. для личной охраны царя и членов августейшей фамилии после покушения на Александра II Д. Каракозова 4 апреля 1866 г. Подробнее см.: Глебов С.С. Охранная стража и ее роль в системе политической полиции Российской империи в 1866-1881 гг. // История государства и права. 2006. № 1.
21 «Для этой цели, - вспоминал А.В. Герасимов, - у нас имелись особые специалисты, настоящие михрютки. Уважающий себя филер на такую работу никогда не пойдет, да и нельзя его послать: и испортит, и себя кому не надо покажет» (Герасимов А.В. На лезвии с террористами. М., 1991. С. 86).
22 Саратовский комитет ПСР готовил его убийство на 6 декабря 1906 г. во время проезда губернатора в собор или по возвращении его с торжественной службы по случаю годовщины коронации. См.: Мартынов А.П. Моя служба в отдельном корпусе жандармов // «Охранка»: Воспоминания руководителей охранных отделений. М., 2004. Ч. 1. С. 181.
23 См.: Прайсман Л.Г. Террористы и революционеры, охранники и провокаторы. М., 2001. С. 201-202.
24 См.: Белоконский Н.П. «Гороховое пальто»: Памятная книжка профессионального шпиона // Минувшие годы. 1908. № 9. С. 290-312.
25 См.: ГусевК.В. Рыцари террора. М., 1992. С. 34.
26 Особенности общественных нравов и представлений о чести, присущих офицерской дворянской среде в тот момент стали поистине непреодолимым препятствием для создания агентурной сети в армии Александровской эпохи.
27 Цит. по: Троцкий И. М. III отделение при Николае I. Л.,
1990. С. 26.
28 Рууд Ч.А., Степанов С.А. Фонтанка, 16: Политический
сыск при царях. М., 1993. С. 52-53; ЧукаревА.Г. Тайная полиция России: 1825-1855. М., 2005. С. 234.
29 См.: Лемке М. Николаевские жандармы и литература: 1826-1855. Б.м., 1908. С. 122-133; Чукарев А.Г. Указ. соч. С. 234.
30 ИзмозикВ.С. Политический розыск ведет III Отделение (1826-1880 годы) // Жандармы России / Сост. В.С. Измозик. СПб., 2002. С. 258.
31 Цит. по: Абакумов О.Ю. Методы политического сыска: агентурный надзор (из истории III отделения на рубеже 1850-1860-х гг.): Учеб. пособие. Саратов, 1998. С. 4.
32 Тихомиров Л.А. Несколько мыслей о развитии и разветвлении революционных направлений // Каторга и ссылка. 1926. № 3. С. 122.
33 До этого момента в охране императорской семьи были задействованы дворцовая полицейская команда (30 городовых, которые несли патрульную службу вокруг резиденции), отставные унтер-офицеры гвардейских полков, привлекавшиеся к охране загородных дворцов и казаки из собственного Е.И.В. конвоя, сопровождавшие царские выезды. Каждое в отдельности и все вместе, включая многочисленную гвардию, эти подразделения никогда до этого не ориентировались на защиту священной особы государя от нападения террористов.
34 В инструкциях давались четкие разъяснения по поводу классификации агентуры. В ее состав входили «лица, непосредственно состоящие в каких-либо революционных организациях (или прикосновенных к последним), или же лица, косвенно осведомленные о внутренней деятельности и жизни хотя бы даже отдельных членов преступных сообществ. Такие лица, входя в постоянный состав секретной агентуры, называются “агентами внутреннего наблюдения”. Таково общее понятие, которое сейчас расчленяется: агенты, состоящие в революционной организации, <.. .> именуются “секретными сотрудниками”. Лица, не состоящие в организациях, но соприкасающиеся с ними, исполняющие различные поручения и доставляющие материал по партии, в отличие от первой категории, называются “вспомогательными сотрудниками или осведомителями”. Осведомители делятся на постоянных, доставляющие сведения систематические, и случайных, доставляющие сведения маловажные, не имеющие связи. Осведомители, доставляющие сведения хотя бы и постоянно, но за плату, за каждое отдельное свое указание, называются “штучниками”». Цит. по: Павлов П. [Щеголев П.Е.] Агенты, жандармы, палачи. По документам. Пг., 1922. С. 6.
35 Цит. по: Жилинский В.Б. Организация и жизнь охранного отделения во времена царской власти. М., 1918. С. 8.
36 Например, Е.Ф. Азеф в расцвете своей «карьеры» получал в месяц 500 руб., Р.В. Малиновский - около 500 руб., А.И. Лобов - от 100 до 750 руб. См.: Прайсман Л.Г. Указ. соч. С. 24; Тютюкин С.В., ШелохаевВ.В. Революция и нравственность // Вопросы истории. 1990. № 6. С. 9.
37 См.: Тютюкин С.В., Шелохаев В.В. Указ. соч. С. 9.
38 Для квалификации провокации служила ст. 120. Уголовного уложения, по которой под подстрекательством понималось побуждение лица или группы лиц к со-
вершению преступных действий или покушение к ним. Подробнее см.: Жукова Л.В. Провокация с позиции законности // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 8. 1996. № 2. С. 30-31.
39 Как отмечают исследователи, термин «агент-провокатор» в русском языке до революции 1905-1907 гг. практически не встречался, но использовалась иная транскрипция его написания - «agent-provocateur» см.: Жаров С.Н. Обеспечение законности оперативнорозыскных мероприятий в Российской империи // История права и государства. 2001. № 5. С. 189;Жукова Л.В. Указ. соч. С. 30.
40 Там же. С. 36. Командир Корпуса жандармов П.Г. Кур-лов отмечал, что «провокация - есть организация или пособничество к преступлению в целях личного успеха и выслуги перед начальством» (Курлов П.Г. Гибель императорской России. М., 1991. С. 120).
41 В первую очередь это законы 19 мая 1871 г., 7 июня 1872 г. и 9 мая 1878 г., определившие особый порядок рассмотрения политических преступлений; законы от
9 августа 1878 г. и 8 апреля 1879 г., регламентировавшие особый порядок передачи дел о государственных преступлениях в военный суд; положение 14 августа 1881 г. «О мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия». Наконец, учреждение военно-полевых судов (20 августа 1906 г.), при условии очевидности преступления вообще отменивших необходимость даже предвзятого предварительного следствия. См.: Правительственное сообщение // Правительственный вестник. 1906. 25 авг.
42 В 1870-е гг. за обнаруженные прокламации суд приговаривал пропагандистов к 10 годам каторги (аналогичное наказание полагалось в случае предумышленного убийства без отягчающих вину обстоятельств и каралось каторгой от 8 до 12 лет (Уложение о наказаниях уголовных и исправительных. 7-е изд. СПб., 1892. Ст. 1455.), в эпоху «Народной воли» - судом ОППС к виселице или бессрочной каторге, в начале XX в. - к военно-полевому суду и смертной казни без следствия.
43 О недопустимости провокации и своем отрицательном отношении к ней говорили находившиеся под следствием ЧСК Временного правительства бывшие руководители и идеологи политического сыска: А.В. Герасимов,
А.И. Спиридович, М.И. Трусевич, Е.К. Климович. См.: Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства: В
7 т. Л., 1926. Т. 1. С. 4, 29, 187, 149.
44 См.: Членов С. Охранные отделения в последние годы царствования Николая II. М., 1917. С. 10; Рууд Ч.А., Степанов С.А. Указ. соч. С. 102.
45 См.: Тютюкин С.В., Шелохаев В.В. Указ. соч. С. 4.
46 Спиридович А.И. Указ. соч. С. 44.
47 См.: Новицкий В.Д. Из воспоминаний жандарма. М.,
1991. С. 16; ср.: Прайсман Л.Г. Указ. соч. С. 40-42, 329.
48 Подробнее об этом см.: Прайсман Л.Г. Указ. соч. С. 39.
49 15 июля 1904 г. Плеве был убит членом БО эсеров
Е. Сазоновым.
50 Весной 1907 г. Е. Азеф получил предложение от А. Герасимова вновь возглавить БО, чтобы затем парализовать ее работу и убедить ЦК эсеров отказаться от идеи центрального террора. См.: Прайсман Л.Г. Указ. соч. С.262-263.
51 Не случайно, что сокращение сети агентуры, начавшееся в 1913 г. по инициативе товарища министра внутренних дел В.Ф. Джунковского, началось с приказа, запрещающего вербовать осведомителей из числа учащихся.
52 Изгоев А.С. На перевале. Преодоление террора // Русская мысль. 1913. Кн. 1. С. 112-113.
53 Ключевский В.О. Собр. соч.: В 9 т. М., 1990. Т. 9.
С. 355.
54 Л. Ратаев, прочитав в воспоминаниях Б. Савинкова об обстоятельствах одного из готовившихся на В.К. Плеве покушения, с изумлением запишет: «Подробное описание обстановки покушения 18 марта (1904 г. - Д.Р.) наглядно показывает, насколько можно полагаться на всякую наружную охрану вообще. Мне кажется, что еще не было случая, чтобы охрана спасла кого-нибудь от смерти (курсив мой. - Д.Р.)». Цит. по: Прайсман Л.Г. Указ. соч. С. 55.
55 Перегудова З.И. Политический сыск России 18801917 гг. М., 2000. С. 368.
