CC BY
283
УДК 94(47).083+929 Азеф
ЕВНО АЗЕФ: ПРОВОКАЦИЯ И ТЕРРОР (по материалам Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства)
Ю. В. Варфоломеев
Саратовский государственный университет E-mail: [email protected]
Статья посвящена исследованию феномена одной из самых зловещих фигур революционной эпохи России, двойного агента и провокатора, «архитектора» террора - Е. Ф. Азефа. Автор, привлекая ранее не вводившиеся в научный оборот материалы Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, проводит исто-рико-психологический анализ личности и деятельности Евно Азефа. Ключевые слова: Е. Ф. Азеф, провокатор, секретный агент, терроризм, Чрезвычайная следственная комиссия.
Yevno Azef: Provocation and Terror (on Materials Extraordinary investigation Commission of Provisional Government)
Yu. V. Varfolomeev
The article discusses the phenomenon of one of the most sinister figures of the revolutionary era in Russia, a double agent and provocateur, «architect» terror - EF Azef. By using materials of the Extraordinary Commission of Inquiry of the Provisional Government, holds a historical and psychological analysis of personality and activity Yevno Azef. Key words: E. F. Azef, provocateur, secret agent, terrorism, Extraordinary Investigation Commission.
С нарастанием волны революционного террора и повышением «верхней планки» статуса его жертв стало очевидно, что покушения на высших сановников империи в первом десятилетии XX в., очевидно, были совершены при содействии чинов политической охраны, и поэтому не случайно с думской трибуны прозвучало сенсационное, но справедливое утверждение в том, что «Никто не сомневается теперь, что убийства министра внутренних дел Плеве, Уфимского губернатора Богдановича, Великого Князя Сергея Александровича, С.-Петербургского градоначальника Лауница были организованы сотрудником охраны, известным провокатором Азефом»1. В связи с этим Чрезвычайную следственную комиссию Временного правительства (далее - ЧСК) заинтересовала не только организация и функционирование системы политического сыска, но также роль и место в революционном терроре так называемых двойных агентов-провокаторов, таких как Е. Ф. Азеф.
Между тем громкие политические убийства свидетельствовали о том, что они являются своеобразной «разминкой» боевиков, подбиравшихся к своей главной цели - императору. Думается, и сам Николай II отдавал себе отчет в этом. По словам директора Департамента полиции А. А. Лопухина,
в убийстве великого князя Сергея Александровича «император увидел приближение опасности для себя лично»2. Эти опасения были вполне обоснованными. С момента принятия решения ЦК ПСР в феврале 1907 г. о восстановлении ее Боевой организации «главная и единственная задача, которую руководство партии поставило перед БО (Боевой организацией. - Ю.В.), - организация цареубийства», - уточняет К. Н. Морозов3.
Действительно, главарями террористов отрабатывалось множество планов цареубийства, часть из которых была провалена самим Е. Ф. Азефом, «сдавшим» их охранке из тактических соображений. В то же время этот гений террора и провокации «радикально изменил методы террористической деятельности БО, - справедливо отмечает К. Н. Морозов. - Прежде всего, он отказался от создания отряда наблюдения за передвижениями жертвы. Им делалась ставка на сбор информации от людей, связанных в той или иной мере с придворными кругами»4. О высокой эффективности нового метода подготовки терактов свидетельствуют данные из таблиц наблюдений за высшими сановниками, членами царской фамилии и самим императором, хранящихся в фонде Б. В. Савинкова5.
Наряду с этим «мозговым центром» террористов - и, прежде всего, Е. Ф. Азефом и Савинковым
- обдумывались различные варианты цареубийства, в том числе и самые, на первый взгляд, невероятные
- как например, использование для покушения на Николая II... аэроплана или миниатюрной подводной лодки! На смену кинжалам, револьверам и бомбам шел технический прогресс. О. В. Будницкий справедливо считает, что «эсеры, исчерпав, как им казалось, возможности «традиционных» террористических методов, в 1908-1910 гг. финансировали работы по созданию аэроплана, при помощи которого планировали атаковать Царскосельский дворец или Петергоф. В 1909 г. Савинков рассматривал представленный ему проект миниатюрной подводной лодки, предназначенной для установки стокилограммовых мин, прикрепляемых к днищу корабля (речь шла, по-видимому, о царской яхте)»6. Савинков с гордостью говорил В. Н. Фигнер, что последнее слово науки будет отдано в руки партии на дело революции. В. М. Чернов на V Совете партии в 1909 г. убеждал в необходимости использования достижений науки в деле террора и указывал на достижения военно-инженерной мысли, ведущей уже борьбу в воздухе и под водой7.
Идея с аэропланом, как видно, была розовой мечтой террориста-романтика Б. В. Савинкова,
который с упоением рассказывал Вере Фигнер о строившемся в Баварии самолете. «Савинков ездил к изобретателю-инженеру Сергею Ивановичу Бухало, - вспоминала она, - был в мастерской, в которой сооружался аэроплан»8. Савинков, как никто другой, верил в инженера, в целесообразность и выполнимость его изобретения и мечтательно говорил Вере Николаевне, вообразив себя героем-пилотом: «"Я полечу на этом аэроплане", - и подобно Азефу с гордостью подчеркивал, что последнее слово науки будет отдано в руки партии на дело революции.. ,»9. В последний тираноборческий полет он планировал взять и еще одну «ласточку» террора вернее, «ястреба» - «Ивана», как он по-дружески величал Евно Азефа, для того чтобы тот таким необычным способом «восстановил» свою честь. Между тем в планы самого Азефа такой подвиг не входил, хотя он тоже поддерживал идею с авиаударом по императорской резиденции.
Аэро-планы террористов стали известны полиции. Министерство внутренних дел, всерьез оценивая опасность подобного вида терактов, 28 сентября 1909 г. издало циркуляр № 39, который устанавливал, что «воздухоплавателям безусловно воспрещается совершать полеты в пределах императорских резиденций». 22 марта 1912 г. последовал очередной циркуляр МВД губернаторам (в пределах Европейской России), градоначальникам и варшавскому обер-полицмейстеру, в котором, в частности, говорилось: «.в связи с возможностью терактов при помощи летательных аппаратов., а равно и поступающих в Департамент полиции сведений, дающих основание опасаться возможности злоумышления на Священную Особу Государя Императора со стороны революционеров при помощи воздушных аппаратов, имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство, в случае прибытия Их Императорских Величеств в подведомственный Вам район, своевременно сделать распоряжение о полном прекращении авиаторами в пределах такового всяких полетов и вместе с тем подтвердить чинам подведомственной Вам полиции к неуклонному исполнению требования циркуляра от 21 августа 1909 года за № 135206, изданного по Департаменту полиции»10.
Противостояние власти и оппозиции с использованием провокации как средства для достижения своих целей вело к применению аморальных, а с точки зрения закона - преступных, методов борьбы, и в этой ситуации двойной агент Евно Азеф стал, безусловно, классическим и непревзойденным образчиком этого опасного явления. «Все, что касается Азефа, - справедливо отмечает Ф. М. Лурье, - потрясает глубиной падения человеческого духа. Кровь, предательство, безграничный цинизм, грязные деньги, липкая ложь создали сплошную зыбкую трясину, в которой погребены жизни сотен людей. Единственный случай в истории русского освободительного движения, когда одно и то же лицо в течение нескольких лет одновременно занимало самое высокое положение в революционной
партии и департаменте полиции, к голосу которого внимательно прислушивались руководители политического сыска империи и лидеры революционной партии, когда одно и то же лицо одновременно руководило убийствами крупных царских администраторов и выдавало полиции членов революционной партии»11.
Современники и потомки не переставали удивляться феномену этого провокатора. «Могущественнейший террорист, состоящий при департаменте полиции; довереннейший агент, организующий убийства министра внутренних дел и великого князя, - разве это не титаническая по своим внутренним противоречиям фигура, далеко выходящая за рамки человеческого и только человеческого? - размышлял лидер социал-демократов Л. Д. Троцкий. - Самые трезвомыслящие люди с каким-то психологическим сладострастием разводили руками перед проблематикой "величайшего провокатора". У них к этому чувству даже примешивался некоторый оттенок национальной гордости. "Азефом вполне, можно сказать, утерли нос Европе". В интернациональном обществе европейских кафе многие русские глядели в то время прямо-таки именинниками»12. Но подобная гордость за «величайшего провокатора» оборачивалась другой стороной - становилось очевидным, что в России взаимовлияние и переплетение полицейской провокации и революционного терроризма достигло к тому времени наивысшей и самой опасной степени конвергенции, что неизбежно вело к тяжелейшим внутренним потрясениям. Апогей провокации и террора ознаменовал собой заключительный этап противостояния власти и общества, закончившийся падением самодержавия.
Как стало известно членам ЧСК из документов Департамента полиции, наиболее подходящими для привлечения к работе в агентуре считались следующие категории революционеров: арестованные по политическим делам, слабохарактерные, разочарованные или обиженные партией, а также нуждающиеся материально, бежавшие из места ссылки, ранее подвергавшиеся преследованиям и т. д. 13 Вместе с тем вербовка революционеров царской охранкой была вынужденной и рискованной мерой. На ненадежность и аморальность таких сотрудников справедливо указал А. И. Спи-ридович: «Слишком развращающее действовала подпольная революционная среда на своих членов своею беспринципностью, бездельем, болтовнею и узко-партийностью, чтобы из нее мог выйти порядочный чиновник, - считал жандармский дока. - Он являлся или скверным работником, или предателем интересов государства во имя партийности и революции. Были, конечно, исключения, но они являлись именно исключениями» 14. Кроме того, пополнение агентурной сети тайной полиции за счет революционного подполья таило в себе серьезную опасность, так как это вело к появлению «двойных» агентов, работавших одновременно и на полицию, и на революционные организации, как, например, Е. Ф. Азеф, который «.использовал худшие при-
емы борьбы друг с другом политического сыска и революционеров, в нем произошло ядовитое "кровосмешение" этих потивоборствующих проявлений человеческой деятельности.»15, - верно констатирует Ф. М. Лурье.
В ходе расследования провокаторской деятельности комиссию заинтересовал вопрос, касающийся того, что в ЦК партии эсеров, признававшейся тогда преступной, в течение целого ряда лет находился «агент Герасимова» - Азеф, и с этой точки зрения, не является ли преступной и деятельность того самого учреждения, в котором служил двойной агент. Однако директор Департамента полиции М. И. Тру-севич в ходе допроса, не вдаваясь в расшифровку этой коллизии, резонно парировал: «.департаменту полиции нужно было либо отказаться от борьбы с террором, либо остаться при тех средствах, которые были выработаны практикой в течение многих лет»16. Тогда председатель следственной комиссии Н. К. Муравьев попытался образно и саркастически конкретизировать эту «практику» Департамента полиции: «Т. е. оставаться при Азефах больших и маленьких? <.> Так что, по вашему мнению, в настоящий момент нет государства, которое не имело бы на своей службе Азефов и не совершало убийств очень высоких должностных лиц при участии, содействии или, по крайней мере, с ведома своего агента, получающего за это деньги?»17
Однако и Трусевич считал, что «участие в таких действиях, это такое ненормальное явление, которое ни с какой точки зрения не может быть терпимо», и в доказательство своей позиции отмечал: «Если взять положение департамента полиции во Франции, то там - то же самое, у них те же сотрудники в анархических организациях, потому что там идет борьба с анархией. Возьмем самую упрощенную форму государственного строя - вольный город Гамбург. Я перед реформой полиции осведомлялся: там ведут борьбу с легализированными обществами, которые подрывают существующий там строй, и точно так же там есть люди, состоящие в этих обществах и доставляющие сведения»18.
Как сообщил Чрезвычайной следственной комиссии бывший министр внутренних дел А. А. Макаров, секретные сотрудники были или у начальников губернских жандармских управлений или, главным образом, у начальников охранных отделений. «У начальников губернских жандармских управлений они были, главным образом, в тех губерниях, в которых охранных отделений не было, - пояснял он. - Но главное сосредоточение секретных сотрудников было у начальников охранных отделений <.> они пользовались секретной агентурой в гораздо большей степени»19. Поэтому руководство МВД, как правило, не знало о конкретных агентах, и, в частности, о деятельности Азефа до его разоблачения, и разгоревшемся в связи с этим скандале. «Об Азефе я узнал незадолго перед тем, как разыгралась вся эта история с его разоблачением и его провалом, с речью Столыпина в Государственной Думе, - признался Макаров. - Незадолго перед этим. <.> Я относился
к этому в высокой степени отрицательно, раз я узнал, что Азеф принимал участие в таких действиях, как действия террористические. Но в то время Азеф из нашей сферы уже вышел, потому что в качестве провалившегося агента он исчез»20. В итоге за деятельность агента-провокатора ответственным оказался только один человек - Герасимов, «потому что Азеф не был никогда ни в каких сношениях с департаментом полиции, - пояснял А. А. Макаров, - а Герасимов скрывал Азефа. Он один сносился с ним»21.
С 1906 г. руководителем Азефа почти эксклюзивно был действительно Герасимов. Для охранки это был «дорогой» трудник — ему платили от 500 до 1000 руб. в месяц. «В конце 1906 года он был за границей, оттуда он сообщил мне о том, что в Финляндии есть группа лиц, которые замышляют покушение на градоначальника фон-дер-Лауница, - рассказал на допросе в ЧСК Герасимов. — В Финляндии мы не могли наблюдать, - финляндские власти нас выгоняли. Известно только, что эта группа жила на Иматре и что Лауниц был убит. Потом, в 1907 г., он дал сведения о том, что он знал от одного своего знакомого: что проживающий в Петербурге лейтенант Никитенко ищет связей и организует покушение в Царском Селе посредством охраны. Затем он сказал, под какой фамилией живет Чайковский»22.
В охранке очень дорожили таким ценным агентом, как Азеф, потому что он «.был близок к боевому делу, и, если бы надо было, ему не только тысячу, на и пять тысяч заплатили бы»23, — подчеркивал руководитель охранки. В то же время из показаний Герасимова у членов комиссии сложилось впечатление, что Азеф «ничего не делал», и тот, как ни странно, с этим согласился. Прайсман: «С мая 1906 г. Азеф верой и правдой служил русским властям. Курс П. А. Столыпина его полностью устраивал, погромы прекратились, его престиж в руководстве партии был очень высок, деньги шли как от Герасимова (1000 руб. в месяц), так и из кассы БО. Благодаря совместной деятельности Азефа и Герасимова все усилия Боевой организации по осуществлению покушения на Столыпина были парализованы и она была распущена в октябре 1906 г. Азеф сообщил Герасимову, где находится штаб-квартира Центрального боевого отряда партии эсеров, что помогло арестовать Л. Зильберберга и В. Сулятицкого. Азеф подробно рассказал Герасимову о покушении на царя, готовившемся новым руководством отряда во главе с Б. Никитенко.»24.
В деле разоблачения Евно Азефа решающую роль сыграл бывший директор Департамента полиции А. А. Лопухин, который в начале 1908 г. сообщил о службе в тайной полиции этого агента сначала журналисту В. Л. Бурцеву, а затем 10 декабря в Лондоне — членам ЦК партии эсеров: В. М. Чернову, Б. В. Савинкову и А. А. Аргунову. По возвращении из Лондона 19 января 1909 г. Лопухин был арестован и предан суду Особого Присутствия Правительствующего Сената (далее - ОППС) с участием сословных представителей по обвинению в «оказании партии с.-р.-ов существенного содей-
ствия» в разоблачении Азефа. Между тем бывший министр юстиции И. Г. Щегловитов на допросе в ЧСК отметил: «при возникновении этого дела у меня были сомнения относительно состава преступления, по тому обвинению, которое предъявлялось <...> Весь вопрос, конечно, сводился к тому: можно ли в этом разоблачении, если таковое действительно имело место, можно ли в нем усматривать наличность признаков преступления?»25.
Лопухин объяснил свой поступок желанием пресечь террористическую деятельность двойного агента. В то же время, размышляя над тем, почему именно Лопухин изобличил «великого провокатора», М. А. Алданов отмечает: «Многое непонятно в карьере и в характере А. А. Лопухина. Две черты бросались в глаза при самом поверхностном с ним знакомстве. По взглядам, по самому складу ума, по окружению он был либералом; по происхождению, по внешности, по привычкам он был аристократом. И обе эти черты не вязались с большой и значительной полосой в его сложной биографии. Русские либералы слышать не могли о Департаменте полиции; русские аристократы относились к этому учреждению с некоторой осторожностью, предоставляя службу в нем людям незнатного рода. А. А. Лопухин, человек передовых взглядов, носитель одной из самых громких фамилий в России, был директором Департамента полиции в самую реакционную пору - при Плеве»26.
Безусловно, Лопухин как директор Департамента полиции по должности знал многих революционеров. Знал, конечно, и секретных сотрудников. «Среди них у него были "особенно прочные антипатии", - отмечал с его слов М. А. Алданов. - И наиболее прочной был Азеф, самый вид, которого вызывал в нем отвращение. Догадывался ли он о настоящей роли Азефа? Конечно, не догадывался, как не догадывался тогда никто другой. <.. > Вероятно, Лопухин просто старался об этом не думать. Психология его была психологией высшего офицера, ведающего в военное время контрразведкой. С революционерами велась война, - начальнику контрразведки некогда думать о побуждениях и методах своих и чужих агентов. Это не мешает признавать пределы, из которых выходить нельзя»27.
По мнению М. А. Алданова, решающее значение для Лопухина в его решении разоблачить провокатора, имели слова В. Л. Бурцева о цареубийстве, которое готовил «Раскин» (кличка Е. Ф. Азефа. - Ю.В.), и об ответственности за ту кровь, которая еще будет им пролита в будущем. «Как бы то ни было, - считает Алданов, - после шести часов разговора, уже перед самым Берлином, А. А. Лопухин разбил свою жизнь, сказав Бурцеву, что инженер Азеф - тайный агент Департамента полиции»28. Разбив свою, Лопухин спас десятки, а может и сотни других жизней, попавших в перекрестье прицела террористических акций Азефа. Власти же, в том числе и Николай II, которого, по сути, так же как и многих других, Лопухин спас от несостоявшихся злодеяний террориста-прово-
катора, усмотрели в действиях бывшего директора Департамента полиции чуть ли не предательство государственных интересов. На одном из докладов министра юстиции, который предшествовал судебному рассмотрению этого дела, император выразил пожелание: «Надеюсь, что будет каторга»29, а когда последовала резолюция ОППС, согласно которой Лопухин был приговорен к лишению всех прав состояния и высылке на каторжные работы сроком на 5 лет, Николай II не удержался от восклицания: «Здорово!»30
Правда, впоследствии общее собрание Сената заменило ему каторгу ссылкой на поселение в Сибирь, которую он отбывал в Красноярске. Высочайшим повелением от 4 декабря 1912 г. Лопухин был помилован и восстановлен в правах. Личную драму Лопухина, как отражение противостояния либеральной интеллигенции и нечистоплотных радикалов, очень точно отобразил М. А. Алданов: «Бывший директор Департамента полиции, близкий сотрудник Плеве, был русский интеллигент, с большим, чем обычно, жизненным опытом, с меньшим, чем обычно, запасом веры, с умом проницательным, разочарованным и холодным, с навсегда надломленной душою»31.
После громких разоблачений Азефа И. Г. Щегловитов неоднократно указывал председателю совета министров П. А. Столыпину на необходимость более детального и полного разбирательства этого дела. Между тем, по информации патрона Азефа32 — бывшего начальника С.-Петербургского охранного отделения—А. В. Герасимова, Столыпин всегда интересовался организацией агентурной работы внутри Боевой организации эсеров. По словам Герасимова, после его ухода и окончательного провала Евно Азефа Столыпин «.не хотел оставлять боевого дела без сотрудников. Потому что департамент полиции и Столыпин были заинтересованы, чтобы сотрудники были в боевом деле»33. Другими словами, он всегда интересовался делом освещения этой боевой организации и был в курсе дела Азефа.
Каким образом Азефу удавалось водить за нос и эсеров, и охранку, и при этом оставаться крайне ценным и непорочным сотрудником и для тех и для других? Л. Д. Троцкий очень точно описал схему его беспроигрышной деятельности: «Тех, которые выдвигались против него или работали помимо него, он выдавал; это было естественным, почти рефлекторным жестом самообороны; а в результате - рост азефского авторитета в обоих лагерях. После слишком крупных выдач он - возможно, что с ведома своих ближайших контрагентов справа - давал совершиться таким террористическим актам, которые должны были упрочить его позицию пред лицом его контрагентов слева. Это снова развязывало ему руки для выполнения его полицейских обязательств. Он предавал, а за его спиною работало его начальство, направлявшее все свои усилия на то, чтобы сохранить своего
«сотрудника», и замести за ним следы. И шпион поднимался вверх с силой почти фатальной»34.
Деятельность Азефа распространялась не только на Петербург, но и на всю Россию, и он был обязан освещать деятельность эсеровского боевого центра, «но мы не были гарантированы от каких-либо шантажей, — уточнял А. В. Герасимов. - Тут едва ли может быть какая-нибудь сделка, — тут все идет на веру. Ему оказывают доверие, но он может говорить правду, может и наврать. У нас нет ничего регулирующего. Он нам дает сведения, и эти сведения подтверждаются, для этого у нас есть наружные наблюдения. Если наружные наблюдения проверят его сведения, они приобретают значение, а если бы он не дал никаких сведений, то это на его душе грех. Тут мы ничего не можем сделать»35.
В ходе допроса председатель ЧСК Муравьев попросил руководителя столичной охранки объяснить такой парадокс: у тайной полиции есть ценный агент в революционной организации, а террористические акции продолжаются, например, покушения на С. К. Гершельмана, А. А. Рейнбота, Ф. В. Дубасова. На что Герасимов парировал: «В Москве была своя агентура». Таким образом, внутри Департамента полиции не было не только координации и согласованности, но, подчас, некоторые структуры МВД соперничали между собой и даже вступали в противодействие. Кроме того, как оказалось, Азеф сообщал своему полицейскому шефу Герасимову, как правило, «только 10% своих сведений»36. ЧСК заинтересовалась также перепиской Азефа и Герасимова, но последний разочаровал следствие, заявив: «10 лет тому назад, я все уничтожил. У меня ни клочка не осталось от моей деятельности. Я все забыл. Мне противно вспоминать свою деятельность»37.
Бывший московский градоначальник А. А. Рейнбот (Резвой) также ничего толком не смог рассказать о существовании секретного сотрудника Азефа и заявил, что лично он «.от этого дела старался держаться дальше, потому что это дело их — покупать себе шпионов. А какой-то шпион был — я не интересовался. Только, когда докладывали, я всегда требовал от них, чтобы давались основания для того или другого ареста, потому что нельзя так себе арестовать <.> Но лично, кто из шпионов докладывал, я обыкновенно не знал. Я узнал об этой самой Жученко в самом конце службы в градоначальстве; а относительно Азефа, я повторяю, узнал только из газет, когда был запрос в Думе. Затем, позвольте еще: когда было покушение на меня на Тверской, то, должно быть, через неделю, через две. Я из агентуры узнал, что покушение было при участии, кажется, Рысса38. Потом, я знаю, в этот самый Рысс покушался на Коттена в Париже»39.
Самым удивительным в провокаторской «работе» Азефа было то, что в течение 16 лет он так и не был разоблачен партийными товарищами, хотя несколько раз был очень близок к провалу. То, что он не попадался, служило, по мнению Л. Д. Троц-
кого, «лучшим доказательством его из ряду вон выходящей выдержки. Как, однако, понимать это сакраментальное "не попадался"? Значит ли это: не делал промахов, по крайней мере грубых? Или же это надо понимать просто в том смысле, что и самые грубые промахи в тех условиях, какие создались вокруг Азефа, неспособны были погубить его? Вот где корень всего вопроса. И стоит подойти к загадке с этой стороны, чтобы сразу бросилось в глаза одно поистине поразительное обстоятельство: почти во все продолжение карьеры Азефа по пятам за ним шли слухи и прямые обвинения в провокации. Еще в Дармштадте, где Азеф был студентом, один из профессоров отзывался о нем в частном разговоре словами: "dieser Spion" ("этот шпион")»40. Знал бы этот немецкий профессор, что он намного лет предвосхитил своей проницательностью относительно Азефа и революционеров, и Департамент полиции.
Подозрения против Азефа в разное время высказывали соратники по партии: Н. И. Крестья-нинов, Н. А. Мельников, С. Рысс, Я. Л. Делевский, В. К. Агафонов, Н. С. Тютчев, А. Д. Трауберг. Впервые Азеф был обвинен в провокации в 1903 г. Затем в начале 1906 г. ЦК партии эсеров получает информацию о провокаторской деятельности Азефа уже от агентов саратовской охранки, а осенью этого же года подобные сведения поступают от сотрудника охранки из одного южного города. Осенью 1907 г. становится достоянием партийных функционеров так называемое «саратовское письмо», в котором содержались совершенно определенные факты, причем легко поддававшиеся проверке, уличавшие Азефа в провокации. И наконец, после всего этого В. Л. Бурцев провел в 1908 г. свою разоблачительную кампанию против Азефа, которая, однако, встретила отчаянное сопротивление и непонимание со стороны руководящих фигур партии. Вожди партии, от Гершуни41 и Натансона до Чернова и Савинкова, отнеслись пренебрежительно к таким обвинениям. За это, кстати, их впоследствии всячески поносили в разных революционных и нереволюционных кругах. «Хороша же партия, где подобные субъекты могут вращаться шестнадцать лет 42»43, — саркастически заметил по этому поводу адвокат А. А. Лопухина А. Я. Пассовер.
Задумываясь над неуловимостью и живучестью двойного агента, соратники и противники пытались приписать его успехи проявлению чуть ли ни дьявольской натуры. Еще Г. А. Гершуни в свое время создал вокруг себя полумистический ореол в глазах однопартийцев. Азеф унаследовал от него этот ореол вместе с постом руководителя боевой организации. Однако совершенно очевидно, что «.не в дьявольской ловкости крылась тайна азефского успеха и никак не в его личном обаянии, - рационально рассуждал Л. Д. Троцкий.
- Тайна азефщины - вне самого Азефа; она - в том гипнозе, который позволял его сотоварищам по партии вкладывать перст в язвы провокации и
- отрицать эти язвы; в том коллективном гипнозе,
который не Азефом был создан, а террором, как системой»44.
Отказывались верить в измену своего лучшего осведомителя и профессионалы сыска. Л. Н. Ратаев сокрушенно писал директору Департамента полиции Н. П. Зуеву: «Ты один, может быть, поймешь, как тяжело было для меня прийти к убеждению в предательстве Азефа. Он дал мне столько осязательных доказательств своей усердной службы, сведенья его отличались всегда такой безукоризненной точностью, что мне казалось чудовищным, чтобы при таких условиях человек мог быть злодеем и дважды предателем»45. Точно так же бывший начальник Петербургского охранного отделения А. В. Герасимов через много лет после разоблачения своего подопечного отмечал, что если бы он не имел в годы Первой русской революции своим сотрудником такого человека, как Азеф, то «.политической полиции, несмотря на все ее старания, почти, наверное, не удалось бы так успешно и так систематически расстраивать все предприятия террористов. А трудно представить, что случилось бы с Россией, если бы террористам удалось в 1906-07 годах совершить 2-3 удачных «центральных» террористических акта <.> Если бы в дни Первой Государственной думы был бы убит Столыпин, если бы удалось покушение на Государя, развитие России сорвалось бы гораздо раньше. Заслуги Азефа в деле борьбы против революционного террора - огромны»46.
Несмотря на то что Герасимов ближе всех соприкасался со своим секретным агентом, с трудом верится в особые заслуги этого провокатора по предотвращению выдающихся терактов того времени. Думается, М. А. Алданов ближе всех подошел к разгадке феномена Азефа. «В развинченной душе Азефа по необходимости существовали два мира: мир социалистов-революционеров и мир Департамента полиции, - писал он. - Ни один из этих миров не был его собственным миром. И в обоих он, конечно, должен был всегда чувствовать себя дома. Его тренировка в этом смысле граничит с чудесным. Азефа выдали другие; сам он ничем себя ни разу за долгие годы не выдал. В каждом из миров своей двойной жизни он позволял себе и роскошь оттенков. Говорили мне, что этот человек, -переходная ступень к удаву - очень любил музыку, музыку кабаков, и кафе-концертов: слушал будто бы с умилением и восторгом. Может быть, немного и дурел, как змеи от флейты?»47. Но больше всего удав террора и провокации «дурел», надо думать, от очередного политического убийства, удачно организованного им.
Вместе с тем, громкое и скандальное разоблачение двойного агента-провокатора имело негативные последствия не только для партии эсеров, серьезно подмочившей свою революционную репутацию, но и для власти. «Разоблачение Азефа имело тяжелые последствия и для правительственного лагеря, - отмечает Л. Прайсман. - Газеты всего мира обвинили русское прави-
тельство в том, что все покушения последних лет проходили под руководством правительственных агентов. Это вело к падению престижа российского государства во всем мире» 48. Разоблачение Азефа, убийство А. А. Петровым 19 декабря 1909 г. начальника Петербургского охранного отделения полковника С. Г. Карпова и убийство агентом Киевского охранного отделения М. Г. Бо-гровым П. А. Столыпина привели руководителей Министерства внутренних дел России в какой-то мистический ужас перед тайными сотрудниками и неуправляемой системой тотальной провокации. После убийства Столыпина ситуация в Департаменте полиции кардинальным образом изменилась. Теперь организаторы политического сыска уже не видели в используемых ими тайных агентах самое надежное средство борьбы с революцией.
Проводником новых тенденций стал назначенный в 1913 г. товарищем министра внутренних дел В. Ф. Джунковский. Он резко отрицательно отзывался об охранке: «Все эти районные и самостоятельные охранные отделения были только рассадником провокации; та небольшая польза, которую, быть может, они могли бы принести, совершенно затушевывалась тем колоссальным вредом, который они сеяли в течение этих последних лет»49. Если с 1902 по 1908 г. число охранных отделений выросло с 3 до 31, то циркуляром министра внутренних дел от 15 мая 1913 г. были ликвидированы восемь охранных отделений, а осенью 1913 г. такая же судьба постигла и все остальные, за исключением Московского, Петербургского и Варшавского. При этом резко сократилось число тайных сотрудников. Ярким свидетельством нового отношения к ним стала история лучшего агента Департамента полиции в рядах социал-демократов - председателя думской фракции большевиков в 3-й Думе Р. В. Малиновского, которого Джунковский заставил уйти из Думы, так как не мог допустить, чтобы «членом Думы было лицо, состоящее на службе в ДП»50.
Таким образом, Февральскую революцию Департамент полиции встретил практически без широкой сети секретной агентуры. «Может быть, это одно из главных последствий дела Азефа»51, -делает обоснованный вывод Л. Прайсман.
Примечания
1 Убийство Столыпина : Свидетельства и документы. Рига, 1990. С. 225.
2 Лопухин А. А. Отрывки из воспоминаний. М. ; Пг., 1923. С. 60.
3 Морозов К. Н. Партия социалистов-революционеров в 1907-1914 гг. М., 1998. С. 379.
4 Там же. С. 381.
5 ГАРФ. Ф. 5831. Оп. 1. Д. 372. Л. 1.
6 Будницкий О. В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX - начало XX в.). М., 2000. С. 168.
7 См.: Морозов К. Н. Указ. соч. С. 376, 423-426.
8 Фигнер В. Н. Полн. собр. соч. : в 6 т. Т. 3. М., 1929. С. 293-294.
9 Там же.
10 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 260. Д. 401. Л. 75-75 (об.).
11 Лурье Ф. М. Полицейские и провокаторы : Политический сыск в России. 1649-1917. М., 1992. С. 294.
12 Троцкий Л. Д. Сочинения : в 9 т. Т. 8. М. ; Л., 1926. С. 89.
13 ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 38. Л. 87-88.
14 Спиридович А. И. При царском режиме // Архив русской революции : в 22 т. Т. 15. М., 1993. С. 128.
15 Лурье Ф. М. Полицейские и провокаторы : Политический сыск в России. 1649-1917. М., 1992. С. 294.
16 Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства в 1917 г. : в 7 т. М. ; Л., 1924-1927. Т. 3. С. 217.
17 Там же. С. 217-218.
18 Там же. С. 218.
19 Там же. Т. 2. С. 93-94.
20 Там же. С. 103.
21 Там же. С. 103.
22 Там же. Т. 3. С. 14.
23 Там же. С. 15.
24 Прайсман Л. Феномен Азефа. URL: http://www.memo.ru/ history/terror/preisman.htm (дата обращения: 28.05.2013).
25 Падение царского режима. Т. 2. С. 400.
26 АлдановМ. А. Азеф. URL: http: ldn-knigi.narod.ru (дата обращения: 28.05.2013).
27 Там же.
28 Там же.
29 Падение царского режима. Т. 2. С. 401.
30 Там же.
31 Алданов М. А. Указ. соч.
32 А. В. Герасимов «принял» Азефа под свое кураторство по приказу П. Н. Дурново и настоянию заведующего заграничной агентурой Департамента полиции П. И. Рач-ковского в 1906 г.
33 Падение царского режима. Т. 3. С. 13.
34 Троцкий Л. Д. Указ. соч. С. 124.
35 Падение царского режима. Т. 3. С. 15.
36 Там же. С. 16.
37 Там же. По свидетельству М. А. Алданова, переписка Е. Ф. Азефа и А. В. Герасимова сохранилась и находится в неизданном архиве В. К. Агафонова.
38 Рысс Соломон, кличка «Мортимер», с.-р., максималист. В июне 1906 г. при содействии тайной полиции бежал из Киевской тюрьмы, после чего с ведома своих соратников М. И. Соколова («Медведя») и Н. Климовой стал сотрудничать с Департаментом полиции, давая ложную информацию и скрывая подготовку взрыва дачи П. А. Столыпина и экспроприацию в Фонарном переулке.
39 Падение царского режима. Т. 6. С. 125.
40 Троцкий Л. Д. Указ. соч. С. 127.
41 В конце 1907 г. Г. А. Гершуни, уже тяжелобольной, узнав, что Евно Азеф обвиняется в провокаторстве, хотел поехать в Россию и вместе с ним совершить убийство Николая II, чтобы подобным образом реабилитировать своего преемника.
42 Указывая 16 лет провокаторской деятельности Е. Ф. Азефа, адвокат А. Я. Пассовер, скорее всего, имел в виду весь период его работы в качестве секретного сотрудника полиции, куда он был принят в 1892 г. (Подробнее см.: П. А. Столыпин. Речь о деле Азефа, произнесенная в Государственной Думе 11 февраля 1909 года // П. А. Столыпин. Нам нужна великая Россия. М., 1991).
43 Цит. по: АлдановМ. А. Указ. соч.
44 Троцкий Л. Д. Указ. соч. С. 130.
45 Из истории политического сыска в России // Из глубины времен. СПб., 1992. С. 49.
46 Герасимов А. В. На лезвии с террористами. Париж, 1985. С. 141-142.
47 Алданов М. А. Указ. соч.
48 Прайсман Л. Указ. соч.
49 Из истории политического сыска в России. С. 54.
50 Дело провокатора Малиновского // Протоколы заседания революционного трибунала при ВЦИКе. М., 1992. С. 189.
51 Прайсман Л. Указ. соч.
УДК 94(47)»1905/1907»
создание образа «героя-террориста» в ходе политических процессов
над эсерами в 1905 году
с. В. Мосолкин
Саратовский государственный технический университет E-mail: [email protected]
В статье рассмотрен механизм создания образа «героя-террориста» из числа членов партии социалистов-революционеров на
судебных процессах в 1905 году. Проанализировано влияние этого образа на российскую культуру. Автор приходит к выводу об исторической обреченности политического террора и его несостоятельности в качестве средства решения политических задач. Ключевые слова: революционный терроризм, партия социалистов-революционеров, национальная безопасность, регулятивная функция культуры.
