CC BY-NC-ND
155
О.Н. Квасов
ГУБЕРНСКИЙ АППАРАТ ТАЙНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО СЫСКА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В НОВЕЙШИХ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
В статье в контексте изучения деятельности учреждений политического сыска Российской империи рассматриваются новейшие работы российских историков о деятельности губернского аппарата политического сыска. Главное внимание уделено книгам Ю.Ф. Овченко и М.С. Чу-даковой. Оцениваются новаторские подходы авторов к анализу методов и форм работы учреждений политического сыска, взаимодействию между ними, роли и эффективности губернского аппарата политического сыска в борьбе с революционным движением в России.
Ключевые слова: Российская империя, политический сыск, Департамент полиции, губернское жандармское управление, охранное отделение, провокация, секретная агентура, историография.
Исследование истории тайной политической полиции имеет длительную традицию и обширную историографию. Современная актуальность проблемы во многом связана с террористической проблематикой и изучением опыта контртеррористического противодействия начала XX в., реформированием российских правоохранительных органов и возможностью конкретизировать объективные представления об имперской России.
Научные работы последнего десятилетия значительно углубили и расширили наши представления об учреждениях тайного политического сыска Российской империи, методах и результатах их работы. Опубликованы как академические, так и рассчитанные на широкий круг читателей высококачественные исследования, изданы важные документы полицейского делопроизводства, переизданы редкие и зарубежные издания воспоминаний деятелей россий-
© Квасов О.Н., 2013
ского политического сыска. В этой ситуации особый интерес стала представлять разработка истории именно губернского аппарата тайного политического сыска, изучение деятельности которого вкупе с анализом работы центральных учреждений позволяет сформировать комплексный, системный взгляд на российский политический сыск, его опыт, эффективность его работы.
Вообще повышение интереса исследователей к губернским учреждениям тайного политического сыска Российской империи - одна из характерных особенностей современной отечественной историографии. Другая ее особенность - углубленное изучение чисто «госучрежденческих» сюжетов: структуры, штатов, реорганизаций внутреннего устройства, создания новых учреждений и перераспределения функций, регулирования взаимодействия между центральным и губернским аппаратами. Далее, характерным моментом стало глубокое изучение методов политического сыска на основе множества конкретных дел. Наконец, историки вышли на новый уровень понимания того взаимовлияния, которые оказывали друг на друга, на деятельность «противной стороны» политический сыск и организации революционного подполья.
Прежде всего необходимо отметить, что в изучении первого столетия истории централизованной, имперской системы тайного политического сыска XVIII в. произошел очень важный поворот. А именно: поворот от описательного повторения и обобщения давно известных «кнутобойных» методов работы учреждений политического сыска1 к анализу изменений их внутреннего организационного устройства и развития методов розыскной работы под воздействием многочисленных социальных, политических и личностных факторов2. Особую важность имеет то обстоятельство, что раскрыты исторические предпосылки возникновения губернского аппарата тайного политического сыска. Как показано в исследовании С.В. Карпенко, в середине XVIII в., дабы избавить центральные учреждения политического сыска - Канцелярию тайных розыскных дел и ее Тайную контору (а затем - Тайные экспедиции Сената) в С.-Петербурге и Москве от многочисленных «ложных» доносов «подлых людишек» на «благородных», пришлось отказаться от установленной Петром I предельной централизации «розыска по слову и делу государевым» и привлечь к нему местные учреждения - воеводские и губернские канцелярии, -возложив на них своего рода «предварительное расследование»3.
К работам новаторского характера уже по истории тайного политического сыска в XIX в. можно отнести исследования Ю.А. Пелевина. В статье, посвященной организации и осуществ-
лению «Народной волей» взрыва в Зимнем дворце в 1880 г., он, в частности, обстоятельно раскрыл механизм взаимодействия различных учреждений политического сыска (включая центральный и губернский уровни), показал «узкие» места и слабости этого взаимодействия, следствием чего и стало приведение Степаном Халтуриным задуманной операции в исполнение4. Неспособность правоохранительных органов защитить даже саму императорскую особу оказалась просто поразительной. Органы политического сыска, имея обширные агентурные сведения и данные нелегальных паспортов Халтурина, не смогли выследить его даже в столице. Более того, в нелегальном паспорте, по которому он устроился на работу в Зимний дворец, вписаны были несуществующие волость и деревня Олонецкой губернии, и на это никто из «охранителей» не обратил внимание. Сама охрана дворца была организована крайне небрежно, что способствовало распространенному в нем воровству среди прислуги, посещению дворца случайными людьми, отсутствию должного пропускного контроля, что и позволило террористу по частям пронести от 36 до 48 кг взрывчатого вещества. Даже имея сведения о возможном покушении в стенах царской резиденции, Охранная стража не смогла выявить динамит, пять месяцев накапливаемый в подвальном помещении, и предотвратить взрыв. Эти факты наглядно и убедительно показывают, что охранная система III Отделения Е.И.В., столкнувшись с правильно организованной и законспирированной революционной деятельностью, оказалась функционально непригодной.
В работах5 автора настоящей статьи впервые в отечественной историографии рассмотрены такие вопросы, как классификация способов террористической борьбы, типология субъектов и организационные механизмы революционно-террористической деятельности. Особому вниманию подвергнуты уставные положения боевых подразделений революционных партий, благодаря чему возможно конкретизировать не только общепартийное отношение к террору, но и особенности использования террора местными комитетами. На материале революционных событий начала ХХ в. в Центрально-Черноземном регионе рассмотрены стратегия и тактика активно использующих террористические методы борьбы губернских комитетов, исследована и обобщена применяемая революционными организациями террористическая деятельность. В рамках изучения боевой деятельности революционных партий проанализирован структурно-функциональный механизм террора, его противостояние политической полиции империи и противодействие ее правоохранительным мероприятиям.
К работам такого же новаторского характера можно отнести недавно вышедшие монографии историков М.С. Чудаковой6 и Ю.Ф. Овченко7. Книги (в основе которых лежат и ранее опубликованные ими статьи8) представляют собой качественные, информативные издания с публикацией новых документов по истории охранных учреждений Москвы и ближних ней губерний (Костромской, Тверской и Ярославской). Исследования эти тем более важны, что позволяют представить, каким образом складывались практические методики противодействия охранки революционному движению, как они превращались в директивные распоряжения Департамента полиции, обязательные для исполнения всеми подразделениями охранки и, главное, насколько восприимчивы к этим распоряжениям были провинциальные структуры. Московское охранное отделение на рубеже веков было тем самым полигоном, на котором оттачивались эти методики, а перечисленные губернии обладали основными видами подразделений (охранные отделения, районное охранное отделение, губернские жандармские управления, жандармско-полицейские управления железных дорог), которые эти методики реализовывали.
Эти книги о способах полицейской борьбы с революционным движением позволяют сделать выводы о методологических основах работы охранки. Так, в 1870-е годы основным средством борьбы с революционным движением было дознание, отсюда акцент на облавах, обнаружении и пресечении этой деятельности. Как отмечает Ю.Ф. Овченко, арестовывали «впредь до выяснения причин ареста», для сбора улик, а не наоборот - собирали улики для ареста. Такая методика не смогла противостоять немногочисленному, конспиративно организованному Исполнительному комитету «Народной воли». После гибели Александра II и издания 14 августа 1881 г. «Положения к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» возможности дознавательной части противореволюционной деятельности расширились до уровня чрезвычайных мер. Агентурно-провокационные новации Г.П. Су-дейкина определили на долгие годы методику противодействия законспирированным революционным организациям. Дознание стало ориентироваться не только на уголовную и административную расправу над революционерами, но и на формирование «осведомительной базы розыска», а акцент противодействия перешел с дознания к самому розыску9. В полицейском сыске получили широкое развитие внутренняя и наружная агентуры. Наружные агенты, или филеры, имевшие высокий уровень профессионализма, были в состоянии выследить и выявить большое количество
связей внутри революционной группы, чем практически в одиночку могли и покончить с нею.
В монографии М.С. Чудаковой приводятся сведения по Ярославской охранке, которые позволяют заключить, что именно наружное наблюдение, а не внутренняя агентура давало большее количество выявленных жандармами революционеров и их связей. Однако, учитывая возросшие конспиративные меры и массовый отказ революционеров от дачи показаний, аресты на основе одних только данных наружного наблюдения могли столкнуться с отсутствием доказательной части обвинений, административные же меры наказания, которые возможно было применить в таком случае, в условиях нарождающегося массового революционного движения начала XX в. себя уже не оправдывали. Поэтому филерские сведения комбинировали с другими, среди которых особое внимание Департамент полиции уделял информации от внутренних агентов в революционных организациях. В период революционной борьбы 1905-1907 гг. и углубившегося административного кризиса Департамент полиции стремился убедить всех жандармских офицеров, что только наличие внутреннего агента позволяет контролировать революционную организацию.
Необходимость связать сведения центральной внутренней агентуры, под которой подразумевалась агентура, стоявшая близко к руководящим органам революционных организаций, и информацию периферийных охранных подразделений, а также координировать ликвидации региональных революционных групп вызвала появление районных охранных отделений. Структура эта носила выраженный экстраординарный характер, и ее создание напрямую было связано с активизацией революционного движения и необходимостью с ним скорейшими мерами покончить. Можно приводить многочисленные примеры успешных и масштабных ликвидационных операций районных охранных отделений против революционных организаций, однако необходимо учитывать, что эта структура формально была лишней в механизме политического сыска. Действуя втайне от местных полицейских сил, районная охранка в своих ликвидациях зачастую выкашивала и агентуру местных жандармов. Конфликт интересов между местными и районными руководителями сыска был особенно острым10, чему имеется большое количество фактов и многочисленные свидетельства самих жандармов. Поэтому с подавлением революционного движения и снижением уровня протестных выступлений районные охранные отделения были ликвидированы.
Дальнейшее реформирование охранки осуществлялось в условиях революционно-партийного кризиса и возрастающего массового протеста, что и отразилось в частичном сокращении агентуры, ликвидации ряда охранных отделений, обновлении руководства губернских жандармских управлений. Проекты объединения всех подразделений и видов правоохранительных органов в единую полицию и создание жандармской стражи, - подразделений, которые были бы приспособлены для противодействия массовым неповиновениям и призваны заменить собою казачьи и армейские части, применяемые в таких случаях, - не были осуществлены, хотя именно эти изменения были востребованы в условиях затянувшейся мировой войны и преддверии массовых волнений 1917 г. Таким образом, охранка справилась с партийным движением революционеров, успешно ликвидировала революционно-террористические проявления и обуздала всплеск организационно оформленного экстремизма. Однако она не смогла, да формально и не была рассчитана на противодействие массовому взрыву социальной напряженности, который произошел в 1917 г.
Особое внимание в обеих монографиях уделено полицейской провокации, оценки которой до сих пор неоднозначны не только в историографии, но и в юриспруденции. Развернуто характеризуя специфику и методы провокации, отмечая неоднократные успехи тайных агентов в раскрытие революционных организаций, авторы критически оценивают эту методику охранной деятельности. М.С. Чудакова особенно уделяет внимание тому, что основанием провокации было противозаконное допущение к использованию в целях полицейской службы государственных преступников - революционеров. Подавляющее большинство внутренних агентов (по революционной терминологии - провокаторов), первоначально состояли в какой-либо антиправительственной организации, что уже ст. 102 Уголовного уложения трактовалось как преступление и каралось срочной или бессрочной каторгой. Охранка всевозможными способами и методами склоняла революционеров предавать свои партийные интересы, помогала избежать уголовной ответственности и, возвращая в ряды антиправительственных организаций, заставляла информировать о ее деятельности полицию. Таким образом, полицейская целесообразность становилась выше государственного закона, что не могло разлагающе не сказаться на самой службе, ее органах и служащих.
Ю.Ф. Овченко, проанализировав механику полицейской провокации, трактует ее как «оперативно-тактический прием, направленный на решение конкретных розыскных задач: создание недо-
стающих улик, выявление реальных и потенциальных противников режима, профилактику преступлений, проведение идеологических диверсий и т. д.»11. Кроме того, «в условиях перехода правительства к политической реакции полиция применяла провокацию, благодаря которой получала возможность ускоренными темпами выявить своих врагов и осуществить над ними расправу»12.
Ю.Ф. Овченко обращает внимание на то, что эта методика борьбы порождала естественные противоправные тенденции как среди самих правоохранителей, так и среди внедренных в революционную среду полицейских агентов. Не последнюю роль в распространении провокации играли корыстные и карьеристские интересы. Примеры преступной деятельности судейкиных, рач-ковских, коммисаровых, азефов, рыссов, богровых, малиновских не уникальны и впечатляют только своим высоким статусом. В провокационных целях не только оборудовались типографии и готовились покушения, но и создавались целые революционные организации. Так, в конце 1908 г. секретным сотрудником Московского охранного отделения И. Русановым, был «учинен единолично» «Союз народной мести». За два года вялотекущей деятельности, пока фиктивность «союза» не выяснилась, он издал несколько призывающих к террору прокламаций, выпустил программу и провел два «съезда». Подобная вымышленная анархистская организация «Союз десяти» была создана и агентом Воронежского губернского жандармского управления Ф. Шапошниковым и в течение нескольких месяцев 1911 г. держала в напряжении местных жандармов и администрацию.
Имеющихся в монографии Ю.Ф. Овченко примеров вполне достаточно, чтобы сложилось, как минимум, недоверие к деятельности секретной агентуры охранки.
М.С. Чудакова отмечает, что, несмотря на неоднократные требования и циркулярные распоряжения Департамента полиции, противоречивое отношение к внутренней агентуре в охранке оставалось всегда, но справиться с революционными организациями в условиях бескомпромиссной борьбы 1905-1907 гг. иными мерами было весьма затруднительно. Периодически закрывая глаза на издержки метода и постоянно требуя соблюдать инструкции, Департамент полиции насаждал внутреннюю агентуру. После подавления революции и скандалов, связанных с провокаторством Е. Азефа и «делом А.А. Петрова», Департамент полиции ориентировал охранные подразделения на приобретение вспомогательной агентуры, которая состояла из полицейских агентов, не входящих в «преступные сообщества», не замешанных в «революционных
преступлениях», но имеющих возможности и умеющих отслеживать подозрительную информацию. М.С. Чудакова отмечает, что «активизация деятельности вспомогательной и сельской агентуры относится именно к послереволюционному периоду и датируется 1908-1910 годами» и число таких агентов было велико. К примеру, при Ярославском губернском жандармском управлении вспомогательных агентов было 49, в той же губернии по Романово-Бо-рисоглебскому уезду значилось 42, а Мологскому - 28 агентов13.
Формирование «тотального контроля» становилось обычным явлением не только для жандармских подразделений. Так, в Ниж-недевицком уезде Воронежской губ. обычный уездный исправник обзавелся 88 секретными сотрудниками, не состоявшими ни в одной революционной организации. Стоит отметить, что Департамент полиции настоятельно рекомендовал начальникам жандармских управлений более 10 вспомогательных агентов не иметь, а командир Отдельного корпуса жандармов В.Ф. Джунковский в 1914 г. распорядится ликвидировать полицейских агентов в армии и средних учебных заведениях. Таким образом, налицо пример внутреннего противоречия полицейской системы, когда руководство предлагает одно, а исполнительный механизм выбирает иное. Этот же вывод делает М.С. Чудакова, критически характеризуя «процессы, происходившие собственно в системе органов сыска и государстве в целом», оценивая их как «тенденцию роста прав частей системы, которые постепенно становились больше прав целого»14.
Анализируя провокацию как оперативно-тактический метод противодействия революционному движению, Ю.Ф. Овченко пришел к убеждению, что и в основании самой идеи «полицейского социализма», разработанной начальником Московского охранного отделения С.В. Зубатовым (1892-1902 гг.), была заложена провокация, что выразилось в принятии ряда целенаправленных мер поддержки оппортунистических направлений в социал-демократическом движении и создании широкой сети легальных рабочих организаций. Таким образом, провокация была превращена в «метод идеологической диверсии»15.
Подробно анализируя ход общественно-политического движения и механику полицейского противодействия, отмечая различные формы революционной деятельности, объективно характеризуя массовые и наиболее распространенные формы революционной борьбы, оба автора придерживаются позиций советской историографии в оценке революционного терроризма. «Террористические акты, внешне эффективные и грозные, в какой-то сте-
пени усиливали кризис верхов, однако в значительной мере они не ускоряли, а тормозили революционное движение, отвлекая массы от политической борьбы и обрекая их тем самым на пассивность. К тому же вслед за террористическими актами следовали массовые аресты, ссылки и высылки не только эсеров, но и социал-демократов»16. М.С. Чудакова вообще старается не замечать террористические проявления. В позиции авторов и их трактовках революционного терроризма видно понимание этих актов только как эксцессов социально-политического экстремизма, авантюристических действий отдельных революционеров или тактической ошибки революционных партий.
Крупным достижением в изучении работы губернского аппарата тайного политического сыска стала новая монография Ю.Ф. Овченко17. Она настолько многопланова, что требует отдельного критического анализа, поэтому в настоящей статье мы затронем только несколько сюжетов, которые позволяют уточнить исследовательские позиции автора и конкретизировать положение вещей в некоторых аспектах полицейской службы.
Ю.Ф. Овченко последовательно и достаточно полно раскрывает содержание всех этапов правоохранительной деятельности, понимаемой как «политический розыск». Среди этих этапов им выделяются осведомительство, информационно-аналитическая разработка, «ликвидация», дознание и надзор. Автор анализирует не только содержание каждого этапа, но и компетенцию структур, отвечающих за осуществление этой деятельности. Так, осведомительством занимались агентура общей и политической полиции, официальные лица и учреждения, отдельные доносители, перлюстрация и другие органы. Как уже говорилось, власть стремилась расширить спектр этих структур, а осведомительными функциями наделить максимально возможное количество лиц и учреждений, от дворников и официантов до представителей управленческого персонала. Стоит заметить, что в условиях выраженного социально-политического кризиса и революционных потрясений 1905-1907 гг. самостоятельную инициативу в добывании и предоставлении всевозможного характера сведений о противоправительственной деятельности проявляли как отдельные подданные, так и должностные лица, специально не обязанные это делать. «Обширная информация проверялась, анализировалась и фиксировалась, что вело к формированию информационно-аналитической структуры в подразделениях центрального и местного аппарата российских органов безопасности»18.
Вслед за этим, как показывает Ю.Ф. Овченко, велась оперативная разработка поступаемой информации, которой собственно и занимались структуры, уполномоченные правом: Департамент полиции, охранные отделения, губернские жандармские управления, жандармско-полицейские управления железных дорог.
Автор, применяя современное понятие оперативно-розыскной деятельности, дает детальную и полную характеристику таковой, осуществляемой губернскими жандармскими управлениями. На многочисленных конкретных примерах, с цитированием нормативных документов он освещает основные мероприятия, проводимые полицией: опрос, наведение справок, сравнительные исследования документов и вещественных доказательств, наблюдение, идентификация личности, обследование помещений, зданий, сооружений и территорий, контроль почтовых отправлений и телеграфных сообщений, прослушивание телефонных переговоров, внедрение и оперативный эксперимент.
Информационно-аналитическая разработка Департаментом полиции осуществлялась средствами секретной агентуры, наружного (филерского) наблюдения и перлюстрации корреспонденции. Каждое из этих средств имело свою фактологическую ценность и значение, специфику использования, границы и характер поставляемой информации. В совокупности они давали достаточно объективное представление о «состоянии умов» в обществе. При необходимости и целенаправленном использовании именно эти средства помогали получить полную и исчерпывающую информацию о проблеме, революционной организации, конкретном человеке. Совокупность и анализ собранной информации позволяла полиции приступить к «ликвидации», в ходе которой осуществлялось дознание. Как отмечает Ю.Ф. Овченко, особенностью дознания в Российской империи было то, что в порядке ст. 1035 Установления Уголовного Судопроизводства оно производилось в губернских жандармских управлениях, а «переписка», под которой понимался сбор фактических компрометирующих и «виновных» материалов для возбуждения дознания и передачи дела в суд, в порядке 21 ст. Положения об охране оставалась за Департаментом полиции. В общий комплекс «политического сыска», помимо перечисленных этапов, Ю.Ф. Овченко включает и надзор за отбывающими наказание политическими преступниками. Осуществление этого этапа являлось обязанностью общей полиции и выражалось в контроле над поднадзорными, их поведении, контактах, передвижении и пр.
В своем исследовании Ю.Ф. Овченко подробно раскрывает, что единого взгляда на «политический розыск» даже в руководстве Департамента полиции не существовало. Автор отмечает, как и под воздействием чего менялось представление правоохранительных структур, руководства и отдельных чиновников на содержание и понятие «политический розыск». Как заключает автор, только у «более дальновидных охранников» усматривался «планомерный, хорошо продуманный план действий, направленных на выявление, фиксацию, разработку и оперативную реализацию данных»19.
Важным нововведением, помимо общеупотребительного термина «провокация» и примененного к характеристике зубатовщины понятия «идеологическая диверсия», является использование понятия «оперативный эксперимент», под которым автором понимается следующее: «моделирование условий, показывающих истинные цели и намерения разрабатываемого. Создаваемые полицией условия полностью контролируются и управляются, что исключает преступление»20. Таким образом, Ю.Ф. Овченко логически связал эти три понятия - оперативный эксперимент, идеологическая диверсия и провокация - в единый комплекс, который позволяет лучше понять проблему «полицейской провокации», представить ее нюансы с точки зрения жандармов. В конечном итоге, такое понимание «провокации» дает основание говорить о появлении нового метода административного управления в условиях предкризисной и кризисной ситуации.
Автор неоднократно отмечает, что действия Отдельного корпуса жандармов и Департамента полиции нередко были не согласованы, что приводило к параллелизму, излишней конспиративности, громоздкости информационных служб и низкой оперативности в обмене информацией: «трения и конфликты между полицейскими подразделениями тормозили розыск, создавали волоки-ту»21, «между жандармерией и полицией не было четкого взаимодействия, что создавало благоприятные условия революционерам для подпольной работы»22.
Эти верные утверждения можно трактовать значительно шире, применяя ко всей управленческой системе империи, ибо административного взаимодействия не было и между ведомствами. Так, известный эсер М. Вишняк, объявленный в розыск Департаментом полиции, при всем при этом беспрепятственно поступил в университет, затем совершенно легально лечился в военном госпитале, был признан годным к военной службе и направлен в воинское присутствие. Получив годовую отсрочку, он поступил на
службу помощником присяжного поверенного. Спустя некоторое время М. Вишняк по чужому заграничному паспорту благополучно покинул Россию.
Данное положение вещей возможно было лишь при отсутствии взаимодействия между ведомствами и плохо организованной паспортной системе. И хотя Ю.Ф. Овченко детально и последовательно характеризует этапы становления паспортной и регистрационной систем в России, возможности их использования в целях политического сыска и механизмы надзорного контроля23, у нас имеется достаточно свидетельств со стороны представителей противоположного лагеря, которые позволяют говорить о слабой продуктивности этих механизмов.
Таким образом, проделанная Ю.Ф. Овченко и М.С. Чудаковой большая исследовательская работа по изучению деятельности губернского аппарата политической полиции позволяет сделать выводы о неготовности органов политического сыска противодействовать революционному движению. Несмотря на совершенствование методов розыскной работы, на многочисленные успешные операции и большое количество ликвидированных революционных групп и арестованных революционеров, в целом учреждения политического сыска по многим параметрам и аспектам оказались не готовы к противостоянию революции. Наиболее очевидно это проявилось в структурном дублировании полицейских функций, взаимном недоверии, ведомственном соперничестве, несогласованности в работе центрального и губернских аппаратов политического сыска.
Примечания
Анисимов Е.В. Дыба и кнут: Политический сыск и русское общество в XIII веке. М., 1999; Он же. Русская пытка: Политический сыск в России XVIII века. СПб., 2004; Курукин И.В., Никулина Е.А. Повседневная жизнь Тайной канцелярии. М., 2008.
Карпенко С.В. Михаил Хрущов, Степан Шешковский и «преображенье» Тайной канцелярии в Тайную экспедицию // Новый исторический вестник. 2010. № 2 (24). С. 58-109; № 3 (25). С. 57-94; Он же. Михаил Хрущов, Степан Шеш-ковский и «преображенье» Тайной канцелярии в Тайную экспедицию (1762-1764 гг.) // «Новый исторический вестник» к 80-летию МГИАИ-РГГУ: Избранное, 2005-2010. М., 2011. С. 89-194.
Карпенко С.В. Михаил Хрущов, Степан Шешковский и «преображенье» Тайной канцелярии в Тайную экспедицию // Новый исторический вестник. 2010. № 2 (24). С. 64-78, 87-88, 98-102.
2
3
4 Пелевин Ю.А. Степан Халтурин, «Народная воля» и покушение на Александра II в Зимнем дворце // Новый исторический вестник. 2011. № 1 (27). С. 73-89.
5 Квасов О.Н. Террористическая деятельность революционеров Центрального Черноземья, 1901-1911 годы // Вопросы истории. 2005. № 8. С. 93-103; Он же. Революционный терроризм в Центральном Черноземье в начале ХХ века (1901-1911 гг.). Воронеж, 2005; Он же. Развитие террористических тенденций в российском революционном движении начала ХХ века // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2010. № 5. С. 98-101; Он же. Количественные параметры жертв революционного терроризма начала XX века // Вестник ВГУ. Серия: История. Политология. Социология. 2010. № 2. Июль-декабрь. С. 24-32; Он же. Мария Федорова - террористка и жертва террора // Новый исторический вестник. 2011. № 1 (27). С. 89-104; Он же. Мария Федорова - террористка и жертва террора (1908 г.) // «Новый исторический вестник» к 80-летию МГИАИ-РГГУ. С. 195-212; Он же. Источники изучения проблемы терроризма в начале ХХ в. // Вестник архивиста. 2011. № 3 (сентябрь). С. 47-54; Он же. Террористический компонент социально-политических процессов в Курской губернии начала ХХ в. // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: История. Политология. Экономика. Информатика. 2011. № 19 (114). Вып. 20. С. 165-172; Он же. Националистические аспекты российского терроризма начала ХХ в. // Проблемы национальной стратегии. 2012. № 6. С. 206-215.
6 Чудакова М.С. Противостояние: Политический сыск дореволюционной России. Ярославль, 2003.
7 Овченко Ю.Ф. Московская охранка на рубеже веков, 1880-1904 гг. М., 2010.
8 Овченко Ю.Ф. Полицейская реформа В.К. Плеве // Вопросы истории. 1993. № 8. С. 153-157; Он же. Московская «охранка» на рубеже веков // Отечественная история. 1993. № 3. С. 193-201; Он же. Провокация на службе охранки // Новый исторический вестник. 2003. № 1 (9). С. 28-45; Чудакова М.С. Секретная агентура Департамента полиции (1907-1917 гг.) // Новый исторический вестник. 2010. № 1 (23). С. 22-34.
9 Овченко Ю.Ф. Московская охранка на рубеже веков, 1880-1904 гг. С. 69.
10 Чудакова М.С. Противостояние: Политический сыск дореволюционной России. С. 171, 180.
11 Овченко Ю.Ф. Московская охранка на рубеже веков, 1880-1904 гг. С. 10.
12 Там же. С. 92.
13 Чудакова М.С. Противостояние: Политический сыск дореволюционной России. С. 130, 176.
14 Там же. С. 18.
15 Овченко Ю.Ф. Московская охранка на рубеже веков, 1880-1904 гг. С. 135.
16 Там же. С. 89.
17 Овченко Ю.Ф. Безопасность империи: Политический розыск - средство обеспечения безопасности Российского самодержавия, 1880-1917 гг. М., 2012.
18 Там же. С. 311.
19 Там же. С. 312.
20 Там же. С. 313.
21 Там же. С. 136.
22 Там же. С. 109.
23 Там же. С. 122-136.
