CC BY
236
СОБЫТИЯ И СУДЬБЫ Landmarks in Human History
А.М. Лаврёнова
СЛУЖБА А.П. МАРТЫНОВА В САРАТОВСКОМ ОХРАННОМ ОТДЕЛЕНИИ (о кризисе идентичности в жандармской среде)
A. Lavryonova
A.P. Martynov's Service in Saratov Security Department (About the Crisis of Identity in the Gendarme Milieu)
1906-1907 гг. стали тем временем, когда под руководством директора Департамента полиции МВД М.И. Трусевича и с одобрения министра внутренних дел П.А. Столыпина работа по преобразованию системы политического сыска вышла на новый уровень. В это время происходит значительное расширение сети розыскных учреждений: создаются новые охранные отделения, розыскные части, охранные пункты. Параллельно в целях координации действий всех органов политического сыска, находящихся в одном районе (пределах нескольких губерний), АП Мартынов создаются районные охранные
отделения, своеобразные «филиалы»
Департамента полиции1.
Начальниками новых органов становились молодые инициативные жандармские офицеры, чье служебное положение порой вопиюще не соответствовало роли, предписанной им Табелью о рангах, зато в некоторых случаях соответствовало принципам и заветам А.Х. Бенкендорфа принимать на службу в тайную полицию людей «сколько возможно испытанной нравственности, уверенных искренно в пользе своего назначения»2. Функции вверенных им учреждений тесно переплетались с областью ответственности
губернских жандармских управлений (ГЖУ), порождая нездоровое соперничество. По свидетельству П.Г. Курлова, жандармские офицеры, обращавшие на себя внимание директора Департамента полиции, «получали награды и повышались в чинах, обходя своих наиболее скромных товарищей, вне всяких установленных военными законами норм»3. Благодаря этому между розыскными офицерами и рядовыми чинами корпуса, несмотря на все призывы руководства к взаимной поддержке и сотрудничеству, расцвела неприязнь, доходящая порой до открытой вражды.
Прекрасным примером разногласий жандармов из «охранки» и офицеров губернских жандармских управлений служит противостояние знаменитого Александра Павловича Мартынова в бытность его начальником Саратовского охранного отделения и его «коллег», начальников Саратовского губернского жандармского управления (ГЖУ), полковников Д.С. Померанцева и князя А.П. Микеладзе. Череда данных конфликтов была живописно представлена Мартыновым в его воспоминаниях, однако он был, во-первых, неточен, а во-вторых, разумеется, не был в курсе той внутриведомственной борьбы, которую порождали подаваемые на него доносы.
* * *
Александр Павлович Мартынов, один из самых молодых и успешных руководителей политического сыска Российской империи, начальник Московского охранного отделения, родился 14 августа 1875 г. в Москве, в дворянской семье.
Его отец, человек «американской складки», был заведующим городской типографией. Завсегдатаями в доме Мартыновых были издатели, журналисты, театральные постановщики и прочая интеллигентная публика4. Образование Мартынов получил в 3-м Московском кадетском корпусе, по 1-му разряду закончил 3-е Александровское военное училище. Военную службу он начал во 2-м Софийском пехотном полку, затем в 7-м гренадерском Самогитском полку, однако вскоре, в мае 1899 г., вслед за старшим братом сменил пехотный мундир на жандармский. Все три брата Мартыновы -Николай, Александр и Петр - избрали жандармскую карьеру. Но только лишь среднему из братьев она удалась столь блестяще.
Начав свою службу младшим офицером в Московском жандармском дивизионе, Мартынов вскоре после сдачи экзамена при разборе вакансий выразил желание служить по политическому розыску, в Московском охранном отделении. Но под давлением старшего адъютанта штаба Отдельного корпуса жандармов по строевой части полковника В.Д. Чернявского вынужден был согласиться на должность адъютанта Петербургского ГЖУ.
В начале 1903 г. Чернявский, не забыв своеволия Мартынова,
задумал перевести его в приграничное местечко Модржеево для осмотра паспортов, но благодаря умелому вмешательству начальника Петербургского ГЖУ генерала П.В. Секеринского и содействию товарища прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты М.И. Трусевича Мартынов был оставлен при ГЖУ на должности офицера резерва5.
В июле 1906 г. Мартынову доверили ответственный пост
начальника Саратовского охранного отделения.
* * *
Итак, в соответствии с приведенной в мемуарах Мартынова версии, первый его крупный конфликт с Дмитрием Семеновичем Померанцевым разгорелся в августе-сентябре 1906 г. из-за дела о ликвидации подпольной типографии, когда начальник Саратовского ГЖУ постарался очернить коллегу перед начальством, обвинив его в том, что типография-де организована самим охранным отделением6. По имеющимся сведениям, градус симпатии в отношениях Мартынова и Померанцева уже в самом начале августа был ниже нуля, и поводом к тому послужила никакая не типография, а некое дело об ограблении артельщика Кузьмина, получившее освещение в местной печати7.
4 августа близ Саратова было совершено вооруженное нападение на артельщика сталелитейного завода, у которого было похищено 3 419 руб. У Мартынова имелся секретный сотрудник, доставшийся ему в наследство от прошлого начальника, ротмистра Н.Д. Федорова. Этот сотрудник сообщил, что грабеж был организован саратовскими революционерами. Мартынов явился в ГЖУ к Померанцеву с просьбой возбудить дознание в порядке 1035-й ст. Устава уголовного судопроизводства. Однако, несмотря на заявления Мартынова о том, что у него к этому делу близко стоит «агентурка» и ограбление это носит политический характер, Померанцев заупрямился и категорически объявил, что наличие данных свидетельствует только об общеуголовном преступлении, и порекомендовал обратиться в полицию.
Однако под давлением Охранного отделения арест участников грабежа, Андреева и Васильева, все же состоялся, причем у них были конфискованы 900 руб. похищенных денег. Протоколы были доставлены в ГЖУ, но Померанцев принять их отказался, указав, что они должны быть направлены полицмейстеру. Мартынову, который пытался уладить дело лично, Померанцев заявил, что дальнейшие попытки Мартынова убедить его возбудить дознание напрасны8.
Следующий случай сыграл не на руку Мартынову: через некоторое время к судебному следователю явилась квартирная хозяйка и заявила, что ее жилец, некто Г. С. Замеховский, при заселении заявил ей, что работает на Охранное отделение, а накануне грабежа она видела, как он с приятелем мастерил фальшивые усы. Один из
обвиняемых сообщил, что Замеховский также участвовал в дележе награбленного. Охранное отделение не подтвердило факт своего сотрудничества с Замеховским, и ввиду того, что произведенный у него обыск результатов не принес, он был отпущен. В связи с этим начальник ГЖУ не без удовольствия, надо думать, заподозрил провокацию и пригрозил Мартынову, что «на основании означенных данных следователь имеет право произвести у него обыск и даже арестовать его». В ответ на это ротмистр Мартынов саркастически парировал, что следователь ничего не может с ним сделать и что если он и вызовет его к допросу, то не даст объяснений, так как это представляет его, Мартынова, профессиональную тайну9.
Естественно, Померанцев с воодушевлением принялся делиться своими «догадками» с коллегами, в том числе с прокурором Саратовской судебной палаты А.А. Миндером, и высоким начальством в лице Департамента полиции и Штаба Отдельного корпуса жандармов. Для начальника ГЖУ это было значимо еще и потому, что сам он совсем недавно, осенью 1905 г., удостоился отнюдь не лестной характеристики от бывшего на тот момент вице-директором департамента П.И. Рачковского, обвинившего местные жандармские органы в бездеятельности. «Это заявление находит себе подтверждение и в том обстоятельстве, - писал Рачковский. - что, несмотря на крайне тревожное состояние губернии, от начальника Саратовского ГЖУ не поступает никаких обстоятельных сведений, из которых можно было бы усмотреть, что со стороны вверенного полковнику Померанцеву управления принимаются решительные, энергичные меры к выяснению проживающих в губернии преступных агитаторов и к немедленному прекращению их вредной деятельности»10.
20 сентября 1906 г. последовал донос директору Департамента полиции, еще довольно аккуратный по форме, в котором автор счел долгом «доложить... о том неприглядном положении, в которое приходится стать, благодаря ли неопытности или просто сложившимся неблагоприятно условиям. ротмистру Мартынову»11.
Донесения же Померанцева в Штаб корпуса были весьма симптоматичны, в своем роде, и носили куда более откровенный характер. Померанцев жаловался на все, что «накипело»: «Каждый из начальников отделения, прибывая к месту служения, мнит о себе как о должностном лице, поставленном в служебном отношении если не выше, то никоим образом не ниже начальника жандармского управления, основывая таковое свое воззрение на "Временном положении об охранных отделениях"; они являются с задатками учить и давать указания, относясь к советам и заявлениям начальника управления с полной индифферентностью и выслушивая таковые с нескрываемой снисходительностью». Далее начальник ГЖУ, излагая обиды непосредственно на Мартынова, упоминает, будто тот объявил офицерам, что прибыл в Саратов «с особыми полномочиями», при
первом же знакомстве «проявил полную фамильярность»: приехав в управление, он послал Померанцеву с дежурным унтер-офицером свою визитную карточку. А расставаясь, высказался так: «Вы, полковник, не беспокойтесь сейчас приезжать ко мне, я поместился в одном номере, а вот когда я устроюсь на квартире, тогда прошу покорно - когда угодно и в какой угодно форме»12.
Надо отдать должное полковнику Померанцеву: в конечном итоге, его эмоциональность уступила место конструктивным размышлениям. В письме к А.Т. Васильеву, чиновнику особых поручений при Департаменте полиции (в недалеком будущем -его последнему директору) он высказал соображения по поводу проектируемых изменений в деле политического розыска, реорганизация которого является «очевидной, настоятельной и притом неотложной необходимостью».
Описывая свою служебную действительность, Померанцев не жалеет мрачных красок, а особенно в том, что касается охранных отделений. Так, по его словам, рознь, существовавшая прежде между чинами полиции и корпуса жандармов, «со времени введения в некоторых губернских городах охранных отделений появилась и между чинами корпуса жандармов». Померанцев описывает взаимоотношения жандармских управлений и охранных отделений так: начальник отделения, по присущей каждому слабости, «более или менее всегда мнящий о своем я и о своем назначении несравненно более, чем это есть на самом деле», - только из боязни не выполнить требований инструкции, -настолько поверхностно и притом «словесно» знакомит начальника управления с положением дела розыска, что этот последний не имеет никакой возможности сопоставить данные наблюдения и розыска по городу с поступающими к нему сведениями из уездов. Померанцев отмечает тот весьма плачевный и значимый факт, что массовые обыски, производимые без достаточных оснований, вызывали многочисленные нарекания и жалобы, ложащиеся на начальника управления. Немаловажен и другой вывод начальника Саратовского ГЖУ: созданное для начальника Охранного отделения привилегированное как в материальном, так и в наградном отношениях, положение парализовало интенсивность той части служебных обязанностей остальных жандармских офицеров, которую они должны проявлять в деле политического розыска. Все это, само собой, вело к смешению личных и служебных отношений. Однако тут же Померанцев с сожалением констатировал, что «большая часть жандармских офицеров не осведомлены с делом агентурного и наружного наблюдения», оправдывая их якобы тем, что, к ним до сего времени этих требований и не предъявлялось13.
Учитывая тот факт, что записка датирована 1906 г., трудно не оценить наивность такого оправдания. ГЖУ обязаны были приобретать секретных сотрудников. С самого начала века благодаря
усилиям Департамента полиции и, в частности, С.В. Зубатова, П.И. Рачковского, Г.М. Труткова, тема агентурной работы звучала все чаще и требовательней. В годы революции приобретение агентуры и вовсе сделалось насущной необходимостью. Поэтому Померанцев лукавит, когда говорит об отсутствии прямых директив: 18 и 25 июля 1906 г. циркулярно всем начальникам ГЖУ была разослана телеграмма, касающаяся срочного приобретения агентуры. В сентябре ввиду неудовлетворительного исполнения это требование было повторено14.
По отношению к районным охранным отделениям, детищам директора Департамента полиции М.И. Трусевича, Померанцев также высказывается скептически, опасаясь, что они «по отношению к входящим в район их губерниям станут в то же положение, в каком ныне стоят по отношению к губернским жандармским управлениям охранные отделения, со всеми приведенными... дефектами последних»15.
Относительно приведенных Померанцевым «дефектов» «охранки» следует, впрочем, сказать, что, по мнению исследователей, лучшие охранные отделения, к каковым можно смело отнести и Саратовское, обладали высокой розыскной квалификацией. Губернские жандармские управления же, напротив, будучи ориентированы на дознание, а не на розыск, стремились сразу «хватать» подозреваемого, руководствуясь принципом «арестовать впредь до выяснения причин ареста», а в случае отсутствия улик подвергнуть административному наказанию16.
В некоторой степени следует реабилитировать и провокацию как оперативно-тактический прием. Именно в таком качестве рассматривает ее Ю.Ф. Овченко. Так, по его мнению, «в условиях перехода правительства к политической реакции полиция применяли провокацию, благодаря которой получала возможность ускоренными темпами выявить своих врагов и осуществить над ними расправу»17. Также к провокации прибегали и как к «средству создания недостающих улик»18.
Между тем, предложенный полковником Померанцевым проект19 реорганизации системы политического сыска, предполагавший полное слияние охранных отделений с жандармскими управлениями под главенством начальников управлений, вполне соответствовал проведенной в 1913 г. В.Ф. Джунковским реформе. Впоследствии сам Джунковский, человек с весьма специфическими, «офицерскими», представлениями о пользе дела, также нелестно отозвался о Мартынове в своих мемуарах. Подполковник Мартынов в должности начальника Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в г. Москве (или, попросту, Московской «охранки») не угодил Джунковскому своей молодостью: «Начальниками же управлений были уже не молодые полковники, генерал-майоры. все это были люди, может быть, и не всегда безупречные, но с известным
стажем... Самолюбие их было задето...». Охранные отделения же, по мнению Джунковского, «были только рассадниками провокации; та небольшая польза, которую они, может быть, смогли бы принести, совершенно затушевывалась тем колоссальным вредом, который они сеяли в течение этих нескольких лет»20.
Ему вторил и представитель «старой школы» генерал В.Д. Новицкий, долгие годы возглавлявший Киевское ГЖУ: «Ненависть и злоба не только не только начальников жандармских управлений, но и вообще офицеров корпуса жандармов, дошла до ужасающих пределов и ненависти к своему шефу и Департаменту полиции, образовавшему филиальные жандармские управления в губерниях в лице ненавистных охранных отделений»21.
Так что претензии Померанцева к Мартынову, как и к «охранке» в целом, не были новинкой ни по форме, ни по содержанию.
Директор Департамента полиции и безусловный сторонник молодых розыскных дарований, впоследствии осыпанный хвалебными характеристиками Мартыновым в его мемуарах, Максимилиан Иванович Трусевич не замедлил заступиться за своего протеже. В числе прочего он сделал Померанцеву внушение: дескать, поскольку ротмистр Мартынов вступил в службу по розыскной части недавно, «все силы соприкасающихся с его деятельностью должностных лиц должны были бы быть направлены если не к опровержению слишком наглой клеветы, взведенной на него крайней левой прессой, то к поддержке названного офицера, честная служба коего, несомненно, не дает повода к подозрениям в сфере его служебной деятельности»22.
Если произошедший эпизод с Замеховским Трусевич склонен был рассматривать скорее как недоразумение, произошедшее из-за неслаженности действий двух чинов Отдельного жандармского корпуса, то передачу Померанцевым изобличающего Мартынова материала прокурорскому надзору в лице д.с.с. Миндера он счел однозначно недопустимой. Тот же, естественно, усмотрел в действиях ротмистра Мартынова указания на то, что или ограбление было организовано Замиховским с ведома Мартынова, желавшего последующим раскрытием этого преступления показать себя в новой должности, или же, если ограбление совершено без его ведома, он, убедившись в проделках своего агента Замиховского, заведомо дал ему возможность скрыться и продолжает ныне укрывать его23.
Если Департамент полиции склонен был винить начальника ГЖУ в отсутствии поддержки и «добрых советов», то Штаб корпуса в лице генерала С.С. Саввича традиционно придерживался противоположной точки зрения, результатом чего стало объявление ротмистру Мартынову выговора за «антидисциплинарные проступки» в отношении начальника ГЖУ24. Однако не только Мартынову «указали его место»: в дополнении Штаб корпуса поставил Померанцеву на вид то, что он по получении протоколов
обысков и арестов, отнесся к столь важному делу с формальной стороны25.
Впрочем, Департамент полиции также не оставил это дело без внимания. В мемуарах полковника Мартынова упоминается, что Трусевич конфиденциально запросил его дать объяснения по делу о «злосчастной типографии», возбудившему «нежелательные толкования» в местном обществе26.
Принимая во внимание хронологическое совпадение двух эпизодов и отсутствие упоминаний какого-либо дела о типографии (каковые были бы, несомненно, приведены хотя бы Померанцевым в качестве иллюстрации приверженности своего недруга к провокаторским методам), вероятно, этот эпизод и впрямь являлся первым конфликтом Мартынова и Померанцева. А учитывая то, сколько шума наделали дело об ограблении Кузьмина и последующие препирательства между жандармскими чинами, маловероятно, чтобы такой случай изгладился из памяти жандармского полковника.
Причина, по которой Мартынов приводит в мемуарах иную версию, очевидна: агент охранного отделения оказался явно не на высоте конспирации, а его руководитель и возглавляемое им учреждение сделались мишенью для критики коллег. На момент прибытия в Саратов молодой Мартынов был почти новичком в деле политического розыска, да и наследство от своего предшественника по должности, ротмистра Н.Д.Федорова, он получил не в лучшем виде. В дальнейшем он совершенно оправдал свою репутацию корифея политического сыска, однако начало его пути не было столь удачным, как ему бы того хотелось. Отношения со Штабом корпуса были испорчены: Мартынов попал на «черную доску», и о
дальнейших внеочередных повышениях ему пришлось забыть.
* * *
Вскоре, на счастье Мартынова, приказом по Отдельному корпусу жандармов № 94 от 3 мая 1907 г. начальник Саратовского ГЖУ полковник Померанцев был переведен в Одессу начальником жандармского управления вместо умершего генерал-майора Н.М. Кузубова27. Впрочем, сложным отношениям двух жандармских офицеров суждено было возобновиться через несколько лет уже в Москве, когда один оказался в должности начальника Московского охранного отделения, а другой возглавил Московское ГЖУ.
На смену Померанцеву в Саратов был назначен полковник, князь Александр Платонович Микеладзе. Как утверждает Мартынов в своих воспоминаниях, подобное назначение состоялось в рамках кадровой политики командира Отдельного корпуса жандармов генерала барона Ф.Ф. Таубе, предполагавшей бескомпромиссную борьбу с Департаментом полиции и его протеже посредством замещения вакансий лояльными Штабу корпуса офицерами28. По
словам Мартынова, Микеладзе был «стопроцентный неуч в деле политического розыска» и имел едва ли не самую скандальную репутацию в корпусе. Однако у Микеладзе был один неоспоримый козырь: он состоял в родстве с бароном Таубе29.
Неприятности Микеладзе начались еще в период пребывания его в должности начальника Каспийского отделения Владикавказского жандармско-полицейского управления железных дорог, однако серьезных последствий они не имели. Также Микеладзе успел испортить отношения с начальником Бакинского ГЖУ полковником Н.В. Васильевым30. Начальство на донесение Васильева о поведении князя прореагировало спокойно. Затем на Микеладзе подал жалобу штурман дальнего плаванья С. Гарфильд, сославшись на оскорбительное с ним обращение. Предпринятое расследование удалось замять, поскольку штурман ушел в плаванье, а жандармы отчитались тем, что «несмотря на все меры, принятые по розыску жалобщика... местожительство его не обнаружено»31. Следующий конфликт вышел у Микеладзе, помощника начальника Бакинского ГЖУ, с исполняющим должность Бакинского полицмейстера капитаном Полонским, однако в данном случае виноватым сочли последнего32.
Менее чем через год на рауте у бакинского губернатора в честь встречи 1904 г., у ротмистра Микеладзе вышел скандал с городским головой А.И. Новиковым: якобы тот, в ответ на поздравление с Новым годом, громко и театрально ответил «Я с Вами незнаком!». После чего, уже на выходе, в ожидании своих экипажей, Новиков, по словам Микеладзе, стал вызывающе смотреть на князя, а в ответ на замечание «Не сметь так смотреть!» еще ближе придвинулся к нему и стал смотреть ему прямо в глаза, почему Микеладзе «принужден был силой за бороду отвернуть его голову». Данный эпизод, приукрашенный различными малоприятными для жандармского ведомства деталями, припомнила газета «Баку» спустя целых десять лет, в марте 1913 г.33
Начальство ограничилось переводом Микеладзе на должность начальника Порт-Артурской крепостной жандармской команды, где он выдержал девятимесячную осаду, причем был контужен, что, несомненно, должно было крайне дурно повлиять на его нервную систему, поскольку следующий его конфликт повлек за собой убийство.
19 июня 1906 г. в Либаве начальник портовой жандармской команды полковник Микеладзе, будучи «оскорблен словами и действием» членом портового таможенного контроля А.Н. Тихановым, произвел в него шесть выстрелов из револьвера, отчего последний скончался на следующий день. В довольно противоречивом заключении военного прокурора Виленского военного окружного суда утверждалось, что Микеладзе стрелял из соображений самообороны, так как Тиханов первым направил на
него оружие, но его револьвер дал осечку. Между тем впоследствии этот револьвер был найден у Тиханова в застегнутом кармане брюк. В результате изнурительного судебного разбирательства было наконец решено, что полковник стрелял в целях самозащиты, и 24 декабря 1906 г. был оправдан 34 А через некоторое время он получил назначение в Саратов.
По свидетельству Мартынова, Микеладзе «совершенно искренне полагал, что своей шашкой... он сможет усмирить всю революцию в Саратовской губернии»35. И хотя первое время их отношения были вполне безоблачными, гроза была неотвратима. Дело в том, что Микеладзе быстро остыл к служебным обязанностям и, проводя вечера в местном «шато-кабаке», в ответ на экстренные просьбы Охранного отделения выдать ордер на арест или обыск просил его не беспокоить. Кроме того, грузинский князь был чересчур мягок в отношении арестованных барышень и, бывало, отпускал их под «честное слово». На сей раз настал черед Мартынова писать донесения начальству.
Столкнувшись с недовольством Департамента полиции, Микеладзе также, в свою очередь, засел за письменный стол. В результате обоюдных обвинений в Саратов для разрешения разногласий был послан подполковник А.М. Еремин, прикомандированный к Киевскому ГЖУ, чей рапорт живописует подлинные масштабы «недоразумений».
Из общения с саратовским губернатором графом С.С. Татищевым и прокурором судебной палаты А.А. Миндером Еремин вынес твердое убеждение, что «с переводом... князя Микеладзе дело политического розыска примет надлежащий вид и будет вестись с тем же успехом, что и до назначения князя Микеладзе, который был единственной помехой делу». Причину этого граф Татищев видел прежде всего в некоторых, как выразился Еремин, «индивидуальных и интеллектуальных свойствах князя и в полнейшем незнакомстве кн. Микеладзе с делом, на которое он был призван». По мнению губернатора, Микеладзе часто сознательно вредил как делу розыска, о котором имел совершенно искаженное представление, так и делу преследования уже разысканных преступников, относясь к последним с «какой-то непонятной для жандармского офицера либеральностью», что внушил и чинам своего управления. Микеладзе не находил состава преступления или политической неблагонадежности там, где для губернатора в этом не оставалось сомнений. Однако самым серьезным вредом, который князь Микеладзе принес делу, губернатор счел результаты обострившихся отношений князя с ротмистром Мартыновым, которые «дошли до грандиозных размеров». Ввиду серьезности взаимных обвинений, шедших главным образом со стороны князя, Татищев потребовал детального расследования.
Сам граф Татищев прибыл в Саратов немногим раньше
Мартынова: он был назначен исправляющим делами Саратовского губернатора весной 1906 г., а утвержден в этой должности лишь в конце 1908 г. Определяющим моментом при назначении Татищева было, по всей видимости, мнение его знаменитого предшественника - П.А. Столыпина. Граф С.С. Татищев, выходец из старинного дворянского рода, вступил в столь высокую должность, не достигнув и 34-х лет. Когда Мартынов, которому на тот момент было всего 30, занял пост начальника Саратовского охранного отделения, он поначалу чувствовал в обращении Татищева «нотку сдержанного недоверия». Этим он был обязан Померанцеву, который явился к губернатору и изобразил назначение Мартынова «в самых мрачных красках». Впрочем, вскоре между губернатором и новым начальником Охранного отделения установились самые уважительные и доверительные отношения, которые «нельзя было разрушить никакими происками или наветами». Мартынов охарактеризовал Татищева как «прекрасного человека редкой душевной чистоты и порядочности», чрезвычайно простого в своих привычках и примерного семьянина36.
В результате опроса свидетелей выяснилось, что начальник ГЖУ не стеснялся ни временем, ни местом, чтобы не только дискредитировать деятельность своего формального подчиненного, но всего учреждения политического розыска, «охранки», «в глазах своих подчиненных, сослуживцев и в глазах административной и судебной власти, а через них и всего общества». Еремин сетовал также на то, что самый род деятельности охранного отделения таков, что его легко обвинять «в тех или других неблаговидных поступках, а особенно в провокации, так как оправдания в возводимых обвинениях не могут быть предъявлены тому широкому кругу лиц, в котором распространилось обвинение». Между тем, по его словам, не только лица, чуждые розыскной службы, но даже имеющие некоторое понятие о ней, очень часто затруднялись ясно отделить провокацию от секретного сотрудничества и некоторых других приемов розыскной службы. В силу этого обстоятельства слухи, исходящие от фигуры начальника жандармского управления, получали полную авторитетность и признавались многими за истину, попутно смешивая с грязью репутацию Охранного отделения37.
Микеладзе обвинял Мартынова в содействии побегу заключенного, бывшего, якобы, его секретным сотрудником, через склонение к сотрудничеству унтер-офицера ГЖУ Емельянова , недисциплинарные отношения, фабрикацию и подлог улик38.
Однако расследованием Еремина указанные обвинения подтверждены не были, а объяснения Мартынова, который вновь вынужден был оправдываться перед начальством, выяснили и полнейшую их абсурдность.
Так, летом 1907 г. Саратовским ГЖУ на квартире некоей Ястребцовой, подозревавшейся в революционной деятельности, был
произведен обыск, в результате которого было обнаружено большое количество запрещенной литературы. Вместе с Ястребцовой был арестован и ее сожитель некто Панкрашов. Поскольку его причастность к антиправительственного деятельности установить было невозможно, а показаний он не дал, его пришлось бы вскоре отпустить. Мартынов увидел в нем потенциально ценного сотрудника и попросил Микеладзе дать ему возможность побеседовать с задержанным. Но когда Панкрашова доставили в управление, Мартынова, чья квартира, как и помещение Охранного отделения, находились по соседству, дома не оказалось. Унтер-офицер Емельянов, карауливший Панкрашова, несколько раз отлучался узнать, не вернулся ли Мартынов. Одной из таких отлучек и воспользовался Панкрашов, ускользнув через черный ход39.
Стал бы начальник охранки устраивать побег своему секретному сотруднику накануне официального освобождения? Мог ли вообще руководитель секретного сотрудника допустить внезапный и столь результативный обыск у своего подопечного? Весьма маловероятно. Но случившийся вскоре новый побег еще одного заключенного, некоего Кузнецова, из-под носа у того же Емельянова, а равно как и ставшая известной просьба последнего ссудить его деньгами, адресованная начальнику «охранки», дали Микеладзе обширную почву для домыслов. «Конечно, очень легко свалить на охранное отделение распущенность и нерадение унтер-офицеров», - жалуется по этому поводу Мартынов40.
Основанием для обвинения в фабрикации записки послужила ситуация вокруг ареста 9 сентября конференции «Технических боевых организаций» Всероссийского железнодорожного союза, проходившей в квартире помощника присяжного поверенного Перельмана. Все вещественные доказательства по этому делу были отправлены полицией в Охранное отделение, откуда, без предварительного просмотра, были переданы в ГЖУ Вскоре после осмотра в ГЖУ они были изучены одним из служащих отделения Щербаковым. В результате в конверте бумаг, изъятых у Перельмана, была обнаружена новая улика - записка, содержавшая незаконченное постановление арестованной конференции. Причем почерк, которым была сделана запись, не был идентичен почерку Перельмана. Принимая во внимание также и тот факт, что Перельман только лишь предоставил для конференции свою квартиру и не являлся ее активным участником, Мартынов подверг сомнению его авторство и решил, что данная записка оказалась в конверте с документами Перельмана из-за ошибки лица, производившего обыск.
Когда же Щербаков обратил внимание Микеладзе на значение этой записки, тот лишь отмахнулся: «Теперь не время фабриковать записки, это можно было делать раньше», - заявил он 41. Микеладзе не пожелал включать записку в протокол осмотра, поскольку был всецело убежден в беспринципности охранных отделений и не желал
отказываться от подобных своих убеждений в угоду рассудочным доводам42. Спустя почти год, в ноябре 1907 г. почерк записки был идентифицирован: подлинным автором записки и впрямь оказался не Перельман, а состоящий под надзором Василий Телегин43.
Также в своих обвинениях Микеладзе припомнил случай, произошедший еще во время службы своего предшественника, Померанцева. Так, Мартынов агентурным путем получил письмо к некоему Е.В. Виноградову, которое полностью доказывало его революционную деятельность. Для привлечения Виноградова к дознанию по политическому делу, как того хотел Департамент полиции, требовалось только отправить это письмо по адресу, в Вольск, предварительно выяснив у почтальона время получения, с тем, чтобы вовремя произвести обыск. Но помощник начальника Саратовского ГЖУ подполковник Козлов, отвечавший за проведение этой операции в Вольске, по всей видимости, счел это за провокационный прием. Несвоевременный обыск, который, тем не менее, был проведен, значимых результатов, естественно, не дал44. А сама история в изложении Микеладзе послужила поводом к очередному обвинению.
В отличие от разногласий со злокозненным, но сдержанным полковником Померанцевым, конфронтация Мартынова с его преемником приобрела оттенок вульгарной ссоры двух военных и не возбудила никаких рассуждений о реформе полицейского аппарата. На сей раз память Мартынова не подвела, и описание в мемуарах точь-в-точь соответствует таковому в документах. А произошло следующее: 1 сентября 1907 г. в кабинете начальника ГЖУ между Мартыновым и Микеладзе произошла напряженная беседа, посреди которой последний громогласно обрушился на коллегу со словами: «Потрудитесь, господин ротмистр, когда разговариваете со мной, стоять смирно!»45
В интересах конспирации Мартынов, равно как и другие офицеры Отдельного корпуса жандармов, занимающиеся политическим розыском, мундир носили чрезвычайно редко, а иногда и вовсе его не имели и большую часть времени были «не во фронте». Так, начальнику Петербургского охранного отделения А.В. Герасимову перед аудиенцией у императора пришлось спешно заказывать себе мундир46. Кроме того, фактически начальник Охранного отделения был прикомандирован к местному ГЖУ почти с одной только целью получения жалованья по сметам Военного министерства. Поэтому формальные требования воинской дисциплины были малоприменимы в отношении жандармов из «охранки».
Однако это соображение нисколько не устроило князя, и он заявил Мартынову, что не желает с ним больше разговаривать, велел тому больше не появляться в управлении и пригрозил подать рапорт командиру корпуса. Мартынов в ответ холодно заметил, что не заслужил подобного обращения и прежде никто себе с ним такого не
позволял. Напоследок Микеладзе выкрикнул: «Нахал!» Крик князя Микеладзе, несомненно, был слышен по всему управлению. Сочтя дальнейшие препирательства с князем бесполезными, Мартынов спокойно повернулся и вышел, и уже вслед услышал, как князь Микеладзе крикнул: «Убирайтесь вон!»47
Подобное обращение с Мартыновым, любимцем Трусевича да еще за год снискавшим полное доверие губернатора Татищева, не прошло для Микеладзе даром. Дурные манеры князя едва не стоили ему карьеры. Разгневанный Трусевич написал Таубе: «Я нахожу, что такое отношение Микеладзе к охранным отделениям, выражающее общую точку зрения этого офицера на розыскные учреждения, делает пребывание его в ведомстве, мною управляемом в части политического розыска, нетерпимым». А потому директор Департамента полиции просил «убрать его сейчас же с должности начальника саратовского управления, так как очевидно, что каждый час пребывания его в этой должности дискредитирует все ведомство в городе»48.
Микеладзе, в свою очередь, уже хлопотал о переводе на железную дорогу (каковой состоялся уже до конца сентября 1907 г. - начальником жандармско-полицейского управления Средне-Азиатской железной дороги), а заодно спешил поведать о случившемся всем желающим узнать все из первых уст. В письме, довольно доверительном и неофициальном по содержанию, адресованном И.П.Залесскому, вр.и.д. начальника штаба Отдельного корпуса жандармов, князь высказывается весьма образно: «Могу вас уверить, что не только горячусь по этому делу, но надо было иметь терпенье толстокожего гиппопотама, чтобы вынести все то, что проделывает этот господин, надо же наконец прекратить бесконтрольное царство этих (подобных ему) охранников, ведь они марают целое учреждение, если бы Вы могли знать хоть 1/10 той гадости, грязи и зла отечеству, которые сопутники этих деятелей, то не удивитесь, что у нас в России революция не утихает. Господа, подобные Мартынову, рассадники революции. Нахальство, невоспитанность и совершенное непонимание ни дисциплины, ни чести мундира, ни добра отечеству, и одно лишь желание добиться отличий по службе, при этом никакими гадкими средствами не пренебрегают. Департамент тоже хорош, и оправдывается
поговорка: "рыба портится с головы"»49.
* * *
Сколь ни удивительно обнаруживать подобные отношения в рядах тех, кого принято считать опорой трона, конфликты в жандармской среде, надо признать, отнюдь не были случайностью. Помимо очевидной громоздкости полицейского аппарата империи (попытки реформирования которого неоднократно предпринимались, но были
прерваны Первой мировой войной), среди причин этих и многих других проблем жандармского ведомства следует назвать принципы, заложенные в самой его основе.
Поскольку в сознании представителей власти, «все "доброе", "патриотические" и "надежное" объединялось с "военными"»50, Отдельный корпус жандармов получил военную организацию. Рудименты «нерассуждающей» воинской дисциплины мешали той живой и инициативной работе, которая требовалась от политической полиции. Дворянские предрассудки, в числе которых было представление о святости порядков, предписанных Табелью о рангах, значительно сужали для руководства простор в произведении своевременных кадровых перестановок. Понятие офицерской чести и излишняя нравственная щепетильность внушали многим отвращение к пользованию услугами платной агентуры и перлюстрации, этим «альфа и омега» политического розыска. Между тем обстоятельства текущего момента обусловили замену ожидания лояльности требованием действенности. Результатом стало продвижение «наверх», вопреки сложившимся служебным порядкам, розыскных офицеров, чей профессиональный инструментарий был разнообразнее, чем у их коллег из жандармских управлений.
Так, до определенной степени искусственно, жандармская корпоративная среда оказалась расколотой и, во многом, неспособной к консолидации даже во имя защиты государственных интересов.
Примечания
1 Перегудова З.И. Политический сыск России (1880 - 1917). М., 2013. С. 135-140.
2 Лаврёнова А.М. Чины Отдельного корпуса жандармов в восприятии российских революционеров // Вестник РГГУ. 2014. № 19. С. 22.
3 Курлов П.Г. Гибель императорской России. М., 1991. С. 86.
4 Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов // «Охранка»: Воспоминания руководителей политического сыска. Т. 1. М., 2004. С. 298-299.
5 Там же. С. 71.
6 Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов. С. 171-174.
7 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 110 Оп. 6 Д. 1508. Л. 1.
8 Там же. Л. 6об.-7.
9 Там же. Л. 7-8об.
10 ГА РФ. Ф. 110 Оп. 6. Д. 1318. Л. 1-2.
11 ГА РФ. Ф. 110 Оп. 6. Д. 1508. Л. 17-18об.
12 ГА РФ. Ф. 110. Оп. 6. Д. 1508. Л. 5-9об.
13 Там же. Л. 10-12.
14 Перегудова З.И. Политический сыск России (1880 - 1917). М., 2013. С. 214-216.
15 ГА РФ. Ф. 110. Оп. 6. Д. 1508, Л. 10-16об.
16 Овченко Ю.Ф. Московская охранка на рубеже веков: 1880 - 1904 гг. М., 2010. С. 67.
17 Овченко Ю.Ф. Московская охранка на рубеже веков: 1880 - 1904 гг. М., 2010. С. 92.
18 Овченко Ю.Ф. Московская охранка на рубеже веков: 1880 - 1904 гг. М., 2010. С. 52.
19 ГА РФ. Ф. 110. Оп. 6. Д. 1508. Л. 12об.-16об.
20 Джунковский В.Ф. Воспоминания. Т. 1. М., 1997. С. 217-218.
21 Новицкий В.Д. Из воспоминаний жандарма. М., 1991. С. 172.
22 ГА РФ. Ф. 110 Оп. 6. Д. 1508. Л. 2-3об.
23 Там же.
24 Там же. Л. 19.
25 Там же. Л. 20.
26МартыновА.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов. С. 177. 27 ГА РФ. Ф. 110. Оп. 6. Д. 1508. Л. 21.
28Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов. С. 206.
29 Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов. С. 207-208.
30 ГА РФ. Ф. 110. Оп. 14. Д. 143. Л. 1-6.
31 ГА РФ. Ф. 110. Оп. 6. Д. 886. Л. 1, 6.
32 ГА РФ. Ф. 110. Оп. 6. Д. 966.
33 ГА РФ. Ф. 110. Оп. 6. Д. 2909.
34 ГА РФ. Ф. 110. Оп. 6. Д. 1439. Л. 5, 20-21об., 31, 45.
35Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов. С. 207.
36 Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов. С. 145.
37 ГА РФ. Ф. 110. Оп. 6. Д. 1666. Л. 1-5.
38 Там же. Л. 3.
39 Там же. Л. 6.
40 Там же. Л. 6-9.
41 Там же. Л. 10.
42 Там же. Л. 9-10об.
43 Там же. Л. 16.
44 Там же. Л. 11-13.
45 Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов. С. 211.
46 Герасимов А.В. На лезвии с террористами // «Охранка»: Воспоминания руководителей политического сыска. Т. 2. М., 2004. С. 241-242.
47 ГА РФ. Ф. 110. Оп. 6. Д. 1666. Л. 9.
48 Там же. Л. 22-23об.
49 Там же. Л. 20-21.
50 Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов. С. 34.
Автор, аннотация, ключевые слова
Лаврёнова Анна Михайловна - аспирантка Российского государственного гуманитарного университета
lavryonova@mail.ru
Статья посвящена служебным взаимоотношениям чинов губернских жандармских управлений и охранных отделений после революционных событий 1905 г. В 1906-1907 гг. Министерство внутренних дел, исходя из опыта работы в условиях революционного кризиса, пыталось усовершенствовать систему учреждений политического розыска, повысить действенность ее работы. На основе архивных документов, хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации, анализируются эпизоды из службы А.П. Мартынова в Саратовском охранном отделении. Особое внимание уделяется корпоративной культуре и взаимоотношениям жандармских офицеров между собой, а также с руководящими учреждениями - Департаментом полиции и Штабом Отдельного корпуса жандармов. Делается вывод, что традиционный бюрократизм и дворянские предрассудки привели к обострению соперничества и конфликтности в среде жандармского офицерства, что помешало повысить действенность работы тайной политической полиции Российской империи.
Российская империя начала XX в., политическая полиция, Министерство внутренних дел, Департамент полиции МВД, Отдельный корпус жандармов, губернское жандармское управление, охранное отделение, Саратов, А.П. Мартынов, М.И. Трусевич, Д.С. Померанцев
References (Articles from Scientific Journals)
1. Lavrenova A.M. Chiny Otdelnogo korpusa zhandarmov v vospriyatii rossiyskikh revolyutsionerov. Vestnik RGGU, 2014, no. 19, p. 22.
(Monographs)
2. Ovchenko Yu.F. Moskovskaya okhranka na rubezhe vekov: 1880 -1904 gg. [The Moscow Okhranka at the Turn of the Centuries: 1880 - 1904]. Moscow, 2010, p. 67.
3. Ovchenko Yu.F. Moskovskaya okhranka na rubezhe vekov: 1880 -1904 gg. [The Moscow Okhranka at the Turn of the Centuries: 1880 - 1904]. Moscow, 2010, p. 92.
4. Ovchenko Yu.F. Moskovskaya okhranka na rubezhe vekov: 1880 -1904 gg. [The Moscow Okhranka at the Turn of the Centuries: 1880 - 1904]. Moscow, 2010, p. 52.
5. Peregudova Z.I. Politicheskiy sysk Rossii (1880 - 1917) [The Political Investigation of Russia (1880 - 1917)]. Moscow, 2013, pp. 135-140.
6. Peregudova Z.I. Politicheskiy sysk Rossii (1880 - 1917) [The Political
Investigation of Russia (1880 - 1917)]. Moscow, 2013, pp. 214-216.
Author, Abstract, Key words
Anna M. Lavryonova - Postgraduate Student, Russian State University for the Humanities (Moscow, Russia)
lavryonova@mail.ru
The article deals with the official relations among officers of Province Gendarme Departments and Security Departments after the revolutionary events of 1905. In 1906-1907 the Ministry of Internal Affairs taking into account the work experience in the conditions of the revolutionary crisis tried to improve the structure of political investigation bodies and raise their efficiency. Referring to archival documents from the State Archives of the Russian Federation the author analyses episodes from A.P. Martynov's work in the Saratov Security Department. A special attention is paid to the corporate culture and relations among gendarme officers, as well as with the above departments - the Police Department and the Headquarters of Separate Gendarme Corps. The author arrives at the conclusion that it was traditional bureaucracy and aristocracy's prejudices that sharpened the competition and conflicts among gendarme officers, which derailed the efforts to make the work of secret political police of the Russian Empire more efficient.
Russian Empire of the early 20th century, political police, Ministry of Internal Affairs, Police Department (of the Ministry of Internal Affairs), Separate Gendarme Corps, Province Gendarme Department, Security Department (Okhranka), Saratov, A.P. Martynov, M.I. Trusevich, D.S. Pomerantsev
