CC BY
184
ОвченкоЮ. Ф. Московская охранка на рубеже веков, 1880 - 1904 гг. М.: Инсофт, 2010. - 232 с.
МОСКОВСКАЯ ОХРАНКА: К ИСТОРИИ ИЗУЧЕНИЯ
История Российской империи рубежа XIX - начала XX вв. имеет много аспектов изучения, интерес и актуальность которых только возрастают. Современный многофакторный анализ дает далеко не однозначную и противоречивую картину последних десятилетий империи, тенденций ее развития и причин гибели. При этом подчас малозначительный факт или единичное событие могут предстать симптоматичным явлением, ярко иллюстрирующим тенденции развития, подтверждаемые огромным количеством собранной информации. Такие симптоматичные явления и характеризующие процессы всегда особо привлекали общественный, публицистический и научный интерес.
Одним из таких «частных» аспектов является противостояние правоохранительной системы империи революционному движению. Он позволяет прояснить не только уровень общественной и массовой поддержки революционных партий и идеологий, понять стратегию и тактику революционных сил, но и осознать глубину административного кризиса, который объективно проявился в успехах и неудачах полицейских учреждений.
Исследования правоохранительных органов империи в последние годы представлены важными публикациями, в которых отражены акты реформирования III Отделения Е.И.В. канцелярии, создание и эволюция Департамента полиции, Отдельного корпуса жандармов и новых органов защиты правопорядка. Важной вехой стала публикация разнообразных документов о революционно-террористической деятельности и воспоминаний полицейских чинов. Однако остаются не выясненными вопросы функциональности, взаимосвязь и взаимозависимость структур правоохранительной системы самодержавия. Еще более дискуссионным является вопрос о продуктивности деятельности всевозможных охранных отделений и губернских жандармских управлений. Равно как и вопрос о влиянии периодического реформирования правоохранительной системы на разгромы народнического движения, многочисленных террористических и националистических групп в последние десятилетия Российской империи. И, наконец, - ключевой вопрос: почему достаточно развитая и функциональная, в целом, правоохранительная система не смогла предотвратить Февральскую революцию?
Новая монография известного историка Юрия Федоровича Овчен-ко, давно и плодотворно исследующего историю самодержавной право-
охранительной системы, позволяет на это противостояние взглянуть сквозь призму деятельности Московского охранного отделения. Хронологические рамки исследования начинаются периодом его становления в начале 1880-х гг. и заканчиваются известными попытками начальника отделения С.В. Зубатова (1896-1902 гг.) противопоставить «полицейские профсоюзы» революционному движению.
В исследовании представлен процесс формирования секретно-розыскного отделения второй столицы и сложный ход урегулирования функциональных полномочий с губернским жандармским управлением и общей полицией в период всплеска народнического террора. Отягчала этот процесс принадлежность к разным силовым структурам: охранного отделения и общей полиции - к Департаменту полиции, а жандармского управления - к Отдельному корпусу жандармов, при этом «действия корпуса жандармов по вопросам розыска были согласованы с Департаментом полиции, а не подчинены ему» (с. 32). Анализируя произошедшие структурные изменения российской правоохранительной системы в 18701880-е гг., автор приходит к убедительному выводу, что в ней «повысилась взаимозависимость розыскных органов» (с. 42). Это же проявилось и в перераспределении полномочий и функций между тремя силовыми структурами. На жандармское управление был возложен сбор сведений о революционном движении, однако оно «не ведет по ним разработку», «общая полиция стала исполнительным органом охранки в ведении розыска», а организация внутренней и наружной агентуры, то есть собственно розыск, осуществляется охранным отделением. При этом, «розыск становится ведущим направлением деятельности полиции, а дознание, помимо расправы, служило задачам розыска» (с. 74). Таким образом, в результате реформирования все звенья жандармско-полицейского аппарата самодержавия были объединены в политический розыск, который представлял собой систему оперативно-тактических мероприятий, нацеленных на «обнаружение, фиксацию, разработку и оперативную реализацию розыскных данных» (с. 41). Такая взаимосвязь дала возможность исполнить основную стратегию карательной политики самодержавия в отношении оппозиционного движения - соединить дознание, следствие и наказание в одних руках, что вместе с тем позволяло бесконтрольно использовать административное или уголовное наказание к противникам режима.
Сложная взаимосвязь и соподчиненность политической полиции и жандармерии вызывали разнообразные суждения ведомственных чиновников, оформляемые и подаваемые в виде служебных записок на имя начальства. Автор монографии эти ведомственные и личные мнения представляет и анализирует, что является особенно полезным для раскрытия тенденций развития и реформирования полиции, понимания служебных
инструкций и положений. Так, представлены различные рассуждения московского генерал-губернатора В.А. Долгорукова, петербургского градоначальника А.Ф. Федорова, несколько записок С.В. Зубатова и В.К. Плеве, дискуссии на ведомственных совещаниях.
От освещения карательного аппарата и стратегии карательной политики Ю.Ф. Овченко переходит к характеристике самого политического розыска, показу тактических противоречий полицейской борьбы с революционным движением. Как он отмечает, в основу противодействия революционным организациям охранка положила два оперативно-тактических приема. Во-первых, пресечение их противозаконных действий на начальной фазе развития. И, во-вторых, их разгром на стадии продуктивной деятельности, что давало возможность, собрав достаточный изобличающий материал, подвергнуть революционеров более жестокому уголовному наказанию. Именно вторая тактика, при высоком профессионализме и многочисленности московской охранки, позволяла буквально каждого революционера знать в лицо и отслеживать его действия, что успешно использовалось против небольших заговорщических групп народнических организаций, студенческих кружков и при зарождении социал-демократического движения.
Именно под такую тактику и был в полной мере приспособлен аппарат московской охранки. Секретные сотрудники охранки освещали внутренние процессы революционных групп, а филеры - конкретизировали связи, контакты и окружение. Понимая невозможность мерами охранки справиться со стремительно проникающим в пролетарскую массу социал-демократическим движением, С.В. Зубатов пытался ослабить его, искусственно поддерживая оппортунистические движения в социал-демократии (с. 135) и предлагая новшество в виде организации «полицейских профсоюзов». Формально зубатовские организации могли обрести поддержку рабочих, но по существу, как отмечает Ю.Ф. Овченко, они носили «провокационный» характер и являлись «оперативно-тактическим приемом, подрывной деятельности полиции» (с. 52). Именно это и проявилось в развитии зубатовского движения. До тех пор пока они занимались досугом рабочих, эти организации имели поддержку власти, но как только стали влиять на трудовые отношения - «злонамеренная провокация» была пресечена самой же властью.
Ю.Ф. Овченко особо оговаривается, что такой методики, требующей очень высокой квалификации, придерживались только в охранных отделениях, и то лишь в лучших из них. Губернские жандармские управления были ориентированы на дознание, а не на розыск, что сказывалось в стремлении при первых имеющихся возможностях сразу «хватать» подозреваемого, руководствуясь принципом «арестовать впредь до выяснения при-
чин ареста», а в случае отсутствия улик подвергнуть административному наказанию (с. 67). Такая методика при малочисленном оппозиционном движении в провинции в конце XIX в. приносила свои положительные плоды. Однако при революционном массовом движение она себя не оправдала. Пытаясь ее дополнить, Департамент полиции требовал от губернских жандармских управлений расширения полицейской агентуры, а в декабре 1906 г. подчинил их районным охранным отделениям, которые объединяли и направляли деятельность местных органов политического розыска.
Важной частью монографии, как и крупным достижением Ю.Ф. Ов-ченко как исследователя, является подробное фактографическое освещение охранных методик. Изучив большое количество источников, он особо выделяет работу внутренней агентуры, показывает методы вербовки агентов, все нюансы, специфику и тенденции этой охранной деятельности. Он приходит к выводу, что после разгрома народнического движения, в последние десятилетия XIX в., Московское охранное отделение особое внимание стало уделять студенческому движению. Это отразилось и на количестве секретных сотрудников. Так, в 1884 г. из 14-ти агентов только на студенческие кружки приходилось 9 (с. 94). Указывая на необходимость «секретных сотрудников» (осведомителей, «штучников», «лягавых» и прочих) для розыскных действий, Ю.Ф. Овченко обращает внимание на то, что эта методика борьбы порождала провокационные тенденции как среди самих правоохранителей, так и среди внедренных в революционную среду полицейских агентов. «В условиях перехода правительства к политической реакции полиция применяла провокацию, благодаря которой получала возможность ускоренными темпами выявить своих врагов и осуществить над ними расправу. Из этого следовало, что провокация являлась составной частью правительственного террора и, как оперативно-тактический прием, применялась полицией» (с. 92). Кроме того, провокация использовалась «как средство создания недостающих улик» (с. 52). Не последнюю роль в применении и распространении провокации играли и корыстные интересы. По существу, идейные сотрудники, какой была А.Е. Серебрякова, среди внутренней агентуры встречались крайне редко.
На почве российской действительности из столь уязвимого в законности, политических и материальных вопросах явления как провокация нередко урождались многочисленные плоды вопиющего беззакония и карьеризма. Примеры преступной деятельности судейкиных, рачковских, азефов, рыссов, богровых и малиновских являются хрестоматийными, причем эти примеры можно многократно продолжить. Так, заурядный острогожский исправник (Воронежская губ.) в 1909 г. сообщал о создании у себя в уезде сети из 88 (!) секретных сотрудников, причем не состоявших
ни в одной партийной организации. Заметим, что даже у такого профессионала как начальник С. -Петербургского охранного отделения A.B. Герасимов в 1909 г. было только 120-150 партийных агентов.
Вопиющим примером провокаторства является анархистский «Союз народной мести». «Учиненный единолично» в конце 1908 г. секретным сотрудником Московского охранного отделения И. Русановым, союз за два года издал несколько прокламаций, выпустил программу и провел два «съезда». Несмотря на отсутствие иной деятельности, союз вызвал закономерное беспокойство Департамента полиции, переписку между столичными охранками и ввел в заблуждение некоторых современных исследователей. «Серьезной попыткой объединения всех революционных групп и организаций» называет его появление исследовательница A. Гейфман; отмечает его деятельность и историк анархизма М. Худайкулов. В действительности, как союз, так и его «деятельность» были вымышленным продуктом самого Русанова, для убедительности подкрепленным написанными им прокламациями. Но выяснилось это только в ноябре 1910 г. Аналогичная ситуация сложилась в 1911 г. в Воронежской губернии. Местное жандармское управление несколько месяцев будоражил и держал в напряжении секретный сотрудник Ф. Шапошников, в своих сообщениях описывая приготовления к террористической деятельности также вымышленного анархистского «Союза десяти».
В монографии Ю.Ф. Овченко не менее пристальное внимание уделено характеристике работы московской наружной агентуры, которая была представлена лучшими специалистами этого дела в империи - Летучим отрядом филеров Е.П. Медникова. Характеризуются приемы и специфика этой формы отслеживания революционного движения, методики привлечения филеров к следственным действиям и судебным процессам, способы анализа доставляемых филерами сведений. На основании этого автор приходит к важному выводу: Летучий отряд филеров «превратился в подвижное розыскное отделение, которое, помимо наружного наблюдения, занималось формированием агентуры центрального подчинения» (с. 59).
Как ни стремилась предотвратить полиция «слияние народовольческого террора со стихийным движением масс» (с. 91), именно это произошло в революцию 1905-1907 гг. Кризисное состояние российского общества и высокий уровень социального экстремизма при активной неонародни-ческой, социал-демократической, анархистской и разнообразной националистической пропаганде породили поддержанное массами революционное движение. В революционном арсенале был опыт не только индивидуального террора народников, но и методы вооруженных восстаний, партизанских акций, и что еще более опасно для любого правительства -общественное оппозиционное движение. Старая тактика полицейской си-
стемы империи оказалась не способной обеспечить адекватную реакцию на такие формы протестов. Власть прибегла к массовым репрессиям, «скорострельному» судопроизводству, применению войск и карательных экспедиций против своего народа.
В свою очередь, и революционные организации пытались противодействовать охранке. Постановка службы, организационные новшества, полицейские распоряжения и инструкции были известны в партиях благодаря как налаженным связям с представителями правоохранительных органов, так и компетентным перебежчикам из самой полиции (В.Д. Берез-невский, Н.В. Клеточников, М.Е. Бакай, Л.П. Меньщиков). Сведения о порядке формирования стражи, об охранных конвоях Е.И.В., об инструкциях филерской службы имели огромную важность для революционных террористов. Обладание такой информацией облегчало выполнение «боевых задач» и способствовало повышению уровня конспиративности.
Особое значение для революционных и боевых организаций приобрела «контрразведывательная» деятельность, то есть комплекс мер, нацеленных на противодействие антиреволюционным усилиям правительства. В первую очередь, это касалось внедренных в организацию провокаторов и агентов полиции. Страх и нетерпимость к провокации толкали революционеров на расправу с подозрительными фигурами даже при малейших сомнениях. Если предательство подтверждалось, следовало официальное партийное заявление-предупреждение, после чего жизнь агента подвергалась серьезной опасности. Спастись от жестокого наказания провалившийся агент мог переходом на официальную должность в МВД и особым повышением бдительности, но даже смена имени, места жительства и прежних контактов от возможного покушения не уберегала. Руководитель боевых дружин С.-Петербургского комитета РСДРП Э. Кадомцев спустя много лет вспоминал: «Весной 1907 г., в период черной реакции, надо было избавить партию от провокаторов, чтобы спасти кадры, переходящие в подполье. Боевики приняли эту работу на себя, и в феврале-марте, в один день, на улицах Петербурга были обнаружены трупы с дырками между глаз... Их было, примерно, штук двадцать. Это сделали боевики, мною инструктированные. Вот как рабочие дружины вели арьергардные бои, очищая партию от шпиков и провокаторов. Ни один из дружинников не промахнулся и истратил только по одному патрону на каждого гада». Данный случай другими источниками не подтверждается, однако сам комментарий руководителя столичных боевиков симптоматичен.
В отношении некоторых категорий служащих революционеры не отказывались и от прямого физического воздействия, запугивания и шантажа. К примеру, это касалось дворников, служба которых в XIX - начале XX вв. не ограничивалась только наведением чистоты во дворах, но вклю-
чала поддержание широко понимаемого порядка, содействие полиции в ее деятельности, контроль паспортного режима. Поэтому отношения между дворниками и революционерами сложились особенно напряженными. Так, в 1905 г. Батумский революционный комитет ультимативно требовал от домовладельцев уволить в двухдневный срок своих дворников. Призывали расправляться с ними польские националисты. Во время Московского вооруженного восстания в декабре 1905 г. было убито 14 дворников.
В борьбе с охранкой большое значение для революционеров имело и качество личных документов. Оснащение нелегалов поддельными удостоверениями для большинства революционных организаций не являлось проблемой: чистых паспортных бланков за годы революции в волостных правлениях по всей стране было «экспроприировано» огромное количество, а техника заполнения осваивалась в организациях самостоятельно. Сложность вызывали только проставление поддельных печатей, но и здесь профессионализм был достаточно высок чтобы не вызывать подозрение при поверхностном осмотре документов. Отсутствие в паспортных книжках фотографий значительно облегчало их подделку. В случае сомнений в подлинности паспорта или его принадлежности лицу, предъявившему документ, полиции приходилось проводить длительную процедуру подтверждения не столько документа, сколько факта выписки паспорта по указанному месту выдачи. На это тратилось почти столько же дней, сколько составляло предварительное заключение без предъявления обвинения (31 день). Легальными считались те паспорта, которые выписывались органами местной власти реальным людям, не вызывающим подозрения у полиции. Принципиального значения не имело, при помощи воровства или добровольно эти документы оказывались в руках революционеров. Паспортами «второго сорта» были дубликаты с чужой паспортной книжки или заполненные произвольно, в меру воображения «паспортиста». Поэтому для полиции особенно важна была передача агентурной информации о том, под какими именами скрываются на данный момент революционеры, каким именем они пересекают границу и куда направляются.
В свою очередь, революционные нелегалы старались почаще менять свои конспиративные имена и паспорта. Иногда нелегальным революционерам было предпочтительно вообще не предъявлять паспорт, а после месячного предварительного заключения, если на них не находился более существенный «материал», получив административное наказание за беспаспортное существование, легализоваться с новым, уже выписанным полицией, паспортом. М.И. Васильев-Южин, член арестованного 9 декабря 1905 г. Московского федеративного комитета, отмечал курьезный случай, «характерный для охранки»: «Некоторые из нас сидели в тюрьме под вымышленными именами, по фальшивым паспортам. Московская
охранка легализовала эти фальшивые паспорта, выдав взамен их под теми же фамилиями заграничные».
Обстоятельно, со знаем дела и последовательно в монографии Ю.Ф. Овченко рассматриваются конкретные операции московской охранки против революционно-демократического движения, что придает ей исключительную значимость. Две главы целиком посвящены борьбе со студенческим движением, народовольцами и эсерами, ликвидациям первых марксистских кружков и организаций. В этом отношении работа носит еще и крайне важный справочный характер, конкретизируя обстоятельства полицейских разработок, фигурантов дел, статьи приговоров. В приложении, кроме ведомственных источников по учреждению и организации Московского охранного отделения, большой интерес вызывает публикация двух документов: «Положение о полицейском надзоре, учреждаемом по распоряжению административных властей» (1882 г.) и «Инструкция гг. участковым приставам московской городской полиции по производству обысков, арестов и выемок по делам о государственных преступлениях» (1881 г.).
Коротким, но симптоматичным замечанием автора является утверждение о «явно преувеличенной роли Азефа в революционном движении» (с. 9). Это касается и руководства Евно Азефом Боевой организацией ПСР и его участия в самой террористической деятельности периода Первой российской революции, масштабы которой определялись не столько актами террора центральной Боевой организации ПСР (и, соответственно, саботажем «великого провокатора»), сколько деятельностью местных групп. Сам кризис революционного терроризма в большей степени можно связать с двумя периодами: второй половиной 1906 г., когда началось активно распространяться экспроприаторство, и серединой 1907 г., провальными попытками с помощью террористических акций активизировать угасшее массовое движение. По нашему мнению, разоблачение Азефа в 1908 г. только усугубляло организационный кризис центральной Боевой организации эсеров и активизировало критику революционного радикализма. Типичность азефовщины в большей степени относится к провокационным методам охранки, в революционном же движении азефовщина представляет собой только один из вариантов синдрома «ложного бонапартизма».
Намного меньше внимания в монографии уделено перлюстрационной работе охранки. Формально кабинеты перлюстрации не входили в структуру охранных отделений и вообще были противозаконны, однако, по нашему мнению, было бы целесообразно в работе такого масштаба и такого характера, с концептуальными авторскими выводами, рассмотреть
и этот важный элемент получения информации. Тогда удалось бы увязать друг с другом все источники полицейского информирования (перлюстрация, внутренняя и наружная агентура) в единую систему.
Как видится, спорным является утверждение Ю.Ф. Овченко о том, что «провал группы Бруснева наглядно показывал необходимость четкого размежевания между социал-демократами и народовольцами не только в идейном, но и в организационном плане, так как связи с народовольцами не через отдельных представителей, а всей организацией использовались охранкой для усугубления вины и более жестокой расправы» (с. 116). Во-первых, как сам же автор и полагает справедливо, полицейская расправа при необходимости нашла бы и иные доводы. Во-вторых, это был один из вариантов, хоть и бесперспективный, выхода социал-демократического движения из этапа «кружковщины». В-третьих, на этих провалах и анализе их причин формировались конспиративные навыки всего революционного движения. Наконец, в-четвертых, это была естественная стадия развития зарождающегося нового движения, и ее необходимо было пережить.
Детально проведенный Ю.Ф. Овченко анализ работы Московского охранного отделения позволяет сделать значимые выводы и о структуре революционных организаций. Практически ни одной деятельно противостоящей самодержавию оппозиционной группе не удалось остаться не «освещенной» охранкой. Несмотря на многочисленное структурное разнообразие революционных организаций, выделить преимущество какой-либо из них затруднительно. Охранка постоянно и успешно совершенствовала методы и способы противодействия оппозиционному движению. Некоторые конспиративные плюсы структуры «паучья сеть» («пятерки», «десятки», «сотни») нивелировались низкими возможностями партийного контроля, предрасположенностью к обособлению и организационными издержками управления.
В заключение выразим надежду, что продолжающиеся исследования местных и региональных учреждений политического розыска, сопоставление результатов их деятельности со столичными, позволят расширить наши представления о противоборстве между правоохранительной системой Российской империи и революционным движением на рубеже XIX-XX вв.
О.Н. Квасов
