CC BY
120
УДК 329.052
О. А. Кузнецова
Сибирский институт управления — филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации (Новосибирск, Россия)
Д. А. Михайлов
Сибирский институт управления — филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации (Новосибирск, Россия)
РОССИЙСКАЯ НЕСИСТЕМНАЯ ОППОЗИЦИЯ В КОНТЕКСТЕ СТРАТЕГИИ ДЕПОЛИТИЗАЦИИ
Принята к публикации 12.07.2018
В статье исследуется российская несистемная оппозиция как политический феномен, категоризация которого произошла в 2000-х гг. Несистемная оппозиция рассматривается в контексте принципиального изменения характера деполитизации после президентских выборов 2012 г., когда административно-бюрократическая рациональность сменилась секьюритизацией ключевых сфер общественной жизни. Отмечается, что мобилизация понятия «несистемная оппозиция» является частью стратегии властного дискурса. Постепенно «несистемность» переводится из юридического в культурное предметное поле посредством противопоставления «стабильности» — основному постулату риторики президентской кампании Владимира Путина 2012 г. Таким образом запускается механизм отчуждения части политического сообщества и формирования негативного к ней отношения в общественном сознании. По мере реализации стратегии секьюритизации это понятие постепенно выходит из публичного оборота.
Ключевые слова: оппозиция, несистемная оппозиция, деполитизация, секьюритизация, гражданское общество.
DOI: 10.32324/2412-8945-2018-2-27-32
В 2000-х гг. в российском общественно-политическом дискурсе категоризовался новый феномен — несистемная оппозиция. Для его описания используются различные характеристики. В частности, Ольга Попова выделяет такие критерии, как нетрадиционные методы политической борьбы, ограниченные ресурсы, виртуализация политической активности, малое число сторонников, низкая степень доверия среди населения и т. п. [14, с. 102—103]. Ключевым критерием, по которому оппозиционная партия относится к системной или несистемной оппозиции, является доступ к власти, обретаемый формальным путем (регистрация партии и представительство в парламенте) или неформальным (контакты с правящей группой). Владимир Гельман видит отличие несистемной оппозиции (в других терминологиях — полуоопозиция или секторальная оппозиция) от системных субъектов политики в том, что несистемные силы заявляют о себе с позиции явной конкуренции режиму, в то время как представители системной оппозиции являются попутчиками и младшими партнерами авторитарных режимов, они могут противостоять власти в определенных областях, но не склонны бороться за серьезные изменения режима [5, с. 107].
ISSN 2412-8945. Развитие территорий. 2018. № 2 (12). © О. А. Кузнецова, 2018 © Д. А. Михайлов, 2018
По линии революция-эволюция, т. е. в зависимости от того, насколько радикальные цели преследует политическая партия или движение и каким образом эти цели предполагается достичь, проводит границу между системной и несистемной оппозицией и Иван Большаков.
Специалисты отмечают, что открыто приверженность к революционным методам практически никем не декларируется, поскольку российским «антиэкстремистским» законодательством деятельность радикальных политических организаций поставлена вне закона [7, с. 19]. Поэтому в России проявление готовности действовать в рамках существующей политической системы или отрицание последней проявляются в отношении к выборам. Критикуя стремление к разрушению существующей политической системы, И. Большаков подчеркивает, что лидеры несистемной оппозиции сами являлись частью системы, следовательно, их претензии относятся не столько к ней, сколько к лидеру, т. е. персонифицируются. Кроме того, есть опасность, что радикальные методы борьбы с системой будут неизбежно заложены в принципы новой системы. Основная мысль работы И. Большакова, который является членом партии «Яблоко», сводится к необходимости изменения системы, что невозможно без «использования переговоров, сотрудничества и компромисса» [17, p. 90].
В любом случае, очевидно, что несистемная оппозиция может определяться только в контексте политической системы. В связи с этим целью данной публикации является характеристика изменений российской несистемной оппозиции в условиях трансформации политической системы, которая произошла в ходе политического кризиса, развивавшегося на фоне выборной кампании 2011—2012 гг.
Теоретические рамки нашего анализа феномена российской несистемной оппозиции определяются методологическим аппаратом, формируемым в процессе обсуждения проблемы деполити-зации. Дженни Эдкинс под деполитизацией понимает отсутствие возможности оспаривать текущую ситуацию, что подразумевает исключение альтернативных трактовок границ власти и в целом политического сообщества. В результате ин-ституционализации власть приобретает механический характер, и ее действия фактически сводятся к калькуляции. «Политическое», таким образом, описывает не все процессы, связанные с реализацией власти, а актуализируется в моменты, подразумевающие ситуацию альтернативы [22, р. 126]. Основное политическое противостояние разворачивается между различными трактовками субъекта политики — нации. Как отмечает Джудит Батлер, политический процесс будет сводиться к борьбе за переопределение народа, что подразумевает формирование исключенного из политики сообщества [18, р. 4]. Следовательно, политический смысл ситуация может приобретать только тогда, когда попадает в систему маркирования свой-чужой. Опираясь на идеи Карла Шмитта и Джорджо Агамбена, Батлер демонстрирует, как производство «опасного» выступает в качестве механизма, с помощью которого современное государственное управление игнорирует верховенство закона. В этом принципе исключения и проявляется сущность современного суверенитета: задерживая человека на неопределенный срок, государство определяет свою власть как стоящую над любыми правовыми нормами [19, р. 61—62]. «Чужой» таким образом превращается в ключевой дискурсивный механизм суверенизации, и в этом контексте актуализируется центральная проблема политического суверенитета — проблема безопасности. Формирование образа «чужого» требует абсолютизации общественной проблемы и выведения ее за пределы политического в область национальной безопасности. Перевод отдельных сфер общественной жизни в область национальной безопасности позволяет производить дискурсивную среду, в которой категоризируется «опасный враг», политическое взаимодействие с которым невозможно. «Чужой» превращается в экзистенциальную проблему, разрешение которой не предусматривает использование обычных политических методов и средств. Это создает моральную основу для легитимации экстренных мер в отношении объекта, имеющего отличную оценку ситуации.
Исходя из заданного контекста, проанализируем трансформацию роли и места российской несистемной оппозиции вследствие изменений стратегий деполитизации, которые произошли в третий президентский срок Владимира Путина. Как отмечалось рядом исследователей, деполити-зация стала основой стратегии власти начиная с 2000 г. [25, р. 138]. В середине 2000-х гг. депо-литизация приобретает тотальный характер: из политической сферы выводятся СМИ, бизнес, идет активный процесс сокращения реального числа акторов в политике. Российская власть реализуется по принципу бизнес-корпорации, в основе логики принятия решений которой лежит экономическая необходимость [24, р. 65]. При этом «политическое» активно подменяется «административным». Идеологическим обоснованием этого процесса стала идея построения сильной «вертикали власти», которую активно популяризировал бывший глава администрации президента Владислав Сурков. Используя типологию деполи-тизации Жака Рансьера и характеристики ультраполитики Славоя Жижека, Филипп Касула показывает, что в России реализуются все типы депо-литизации: метаполитика проявляется в стремлении обосновывать администрирование через экономическую целесообразность, параполитика проявляется во включении части оппозиции в систему, археополитика связана с усилением этнического национализма [20, р. 3—15].
В этой ситуации роль оппозиции в политической жизни постоянно уменьшалась. Одним из механизмов искусственного регулирования политического процесса стала регистрационная политика Минюста. В результате часть политических партий оказались за скобками политической жизни. Чаще всего именно в отношении них стал употребляться термин «несистемная оппозиция».
Тем не менее, как замечает Владимир Гельман, в этот же период зарождались предпосылки для будущего усиления оппозиции. Этому способствовали, во-первых, смена поколений и выход на политическую арену новых молодых лидеров; во-вторых, ослабление властями давления на гражданское общество и некоторые попытки диалога с общественностью в президентство Дмитрия Медведева; в-третьих, изменилась стратегия самой оппозиции, которая перешла к осуждению абстрактных требований свободы и демократии действующего режима как преступного [23, р. 227].
В 2011 г. на фоне президентской кампании политическая ситуация в стране резко обострилась. Информация о массовых фальсификациях, допущенных в ходе избирательной кампании, усилила недовольство несменяемостью власти, и зимой 2011—2012 гг. в Москве и других крупных городах прошли массовые акции протеста.
Власть сделала ответный ход, вступив в диалог с наиболее активными представителями оппозиции. В рамках послания президента к Федеральному собранию 22 декабря 2011 г. были объявлены политические реформы, в частности
упрощение регистрации партий, изменение системы выборов в Государственную Думу, прямые выборы губернаторов, создание общественного телевизионного канала. В марте 2012 г. состоялась встреча президента Дмитрия Медведева с представителями незарегистрированных партий, на которой присутствовали Борис Немцов, Владимир Рыжков и Сергей Удальцов. Одним из ее итогов стало заявление о создании рабочей группы для обсуждения законодательных предложений оппозиции. Создавалось впечатление начала процесса реполитизации, в основе которого лежит открытый диалог власти с недовольной общественностью.
Однако уже весной 2012 г., после вступления в должность президента Владимира Путина и столкновений в ходе «марша миллионов» 6 мая, ситуация в отношениях власти и несистемной оппозиции стала стремительно меняться в сторону конфронтации. На фоне обострения противостояния властью был запущен процесс политической мобилизации, который выразился в секью-ритизации отдельных сфер общественной жизни современной России. С этого момента можно говорить о реализации новой стратегии власти, об идеологическом повороте, в основе которого лежит новое прочтение национальной безопасности.
Под секьюритизацией понимается комплекс практик, направленных на формирование у объекта чувства критической уязвимости, следствием чего становится появление потребности в немедленном устранении угрозы путем использования чрезвычайных мер [16, p. 2]. Начиная с 2012 г. секьюритизации подверглись различные аспекты общественной жизни: проявление религиозных чувств, деятельность некоммерческих организаций, проведение публичных общественных мероприятий. Для определения идеологической сущности третьего президентского срока Владимира Путина используются разные определения: «моральный поворот», «цивилизационный поворот», поворот к «суверенной морали», «продвижение нового национального идеологического консенсуса, основанного на морализации» [26, p. 3].
Изменения в стратегии деполитизации не могли не отразиться на интерпретациях несистемной оппозиции. Важным инструментом се-кьюритизации стала масштабная информационная кампания, ключевой идеологемой которой стала «пятая колонна». Мысль о внешних хозяевах российской оппозиции и проплаченных Гос-депом митингах стала ключевой в скандальном проекте НТВ «Анатомия протеста», нацеленном на дискредитацию деятельности оппозиционеров, принимавших активное участие в протестном движении 2011—2013 гг. Серьезный резонанс вызвала «крымская речь» Путина, в которой он предупреждает народ о возможном внешнем противодействии российской внешнеполитической деятельности со стороны Запада посредством «пятой колонны» [11].
Речь в обращении президента шла не только об оппозиционных лидерах, но и о широкой со-
циальной группе, которая ведет чуждый образ жизни, — так называемом креативном классе, или «креаклах». В общественном дискурсе современной России данный термин приобрел негативную смысловую нагрузку. В выступлении патриарха Кирилла «креаклы» характеризуются как группа людей, «которая пренебрежительно относится к народу, считая его не способным к творческой деятельности» [12]. Гендиректор Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) Валерий Федоров определяет креативный класс как «сборище тех, кто кормится за счет нефтяной ренты и на каждом углу ругает власть». Он утверждает, что «креативный класс» — это не более чем самоназвание, и проводит аналогию с «бездельниками, с красными тряпками и разгуливающими по улицам, потому что органически не способны работать у станка», которые назвали себя «пролетариатом», предостерегая о возможных последствиях политической деятельности «креаклов», о повторении 1917 г. [15].
Как показывают исследования, социальный состав участников протестов составил относительно немногочисленный и достаточно неоднородный средний класс, отношение к которому носит противоречивый характер [27, p. 77—80]. В блогосфере, в частности, распространилось выражение «революционеры в норковых шубах», одним из символов которых стала эпатажный обозреватель светской жизни Божена Рынска. Изменения социального состава протестующих в акциях 2017 г. заставили переосмыслить тактику стигматизации, теперь оппозицию обвиняли в «политической педофилии» [3].
На фоне политического обострения все более рельефным становится отличие между системной и несистемной оппозицией. Позиция представителей думских партий в ходе голосования по упомянутым выше проблемам указывает на их полную поддержку инициатив власти. Характерно и изгнание из думы членов фракции «Справедливая Россия», активных участников про-тестных акций Геннадия Гудкова и Ильи Пономарева. Более того, понятие «пятая колонна» часто употребляется лидерами системной оппозиции в том же контексте, что и правящей элитой. Так, С. Миронов, лидер партии «Справедливая Россия», в статье под заголовком «Закат "пятой колонны". Кому ненавистна Россия, встающая с колен?» пишет следующее: «Деятельность "пятой колонны", как правило, маскируется под оппозиционную деятельность. Именно маскируется! Потому что власовщину не следует путать с оппозицией» [9].
Представители исполнительной власти долгое время не давали комментариев относительно своего отношения к несистемной оппозиции, предпочитая ее игнорировать. Однако в январе 2016 г. пресс-секретарю В. Путина Д. Пескову пришлось прокомментировать агрессивные заявления главы Чечни Рамзана Кадырова: «Что такое несистемная оппозиция? Это те, кто находится
вне легитимного политического поля страны. Это те, кто в своей деятельности не остаются в рамках закона и готовы его нарушать, в том числе и во вред стране» [2].
Политический кризис 2011—2012 гг. стал важным рубежом в процессе самоидентификации несистемных политических сил России. Предвыборная президентская кампания аккумулировала протестные настроения, в связи с чем определение выборов и отношение к ним стали важнейшим фактором позиционирования субъекта в современном российском политическом пространстве.
До выборов 2011 г. часть несистемной оппозиции, прежде всего Гарри Каспаров и Владимир Буковский, пыталась игнорировать политический процесс, подчеркивая тем самым свой «несистемный статус». Летом 2011 г. группа оппозиционеров организовала кампанию «Против всех». Исходной посылкой явилось принципиальное неприятие процедуры выборов, которые Борисом Немцовым характеризовались как «мошенничество и фарс». Он призвал избирателей прийти на избирательные участки, перечеркнуть бюллетень крест-накрест и написать «Долой власть жуликов и воров!» или еще что-нибудь [1]. Схожую позицию занял лидер «Другой России» Эдуард Лимонов, который предложил избирателям вычеркивать свои фамилии из списков избирателей.
Показательно, что наиболее радикальное размежевание в стане оппозиции происходит именно в связи с позицией по отношению к выборам. В частности, вопрос об отношении к парламентским выборам привел к конфликту в ПАРНАСе, из которого вышел не согласный со стратегией «Против всех» Владимир Милов. Он же стал ее наиболее последовательным критиком: «"Нах-нах" — это вообще позор этой избирательной кампании, авторы таких историй заслуживают пожизненного белого билета в политике...» [8].
Провал кампании «Против всех», а также резкий подъем протестного движения изменили стратегию несистемной оппозиции, которая в течение последних двух лет сводится к попыткам игнорировать навязываемую деполитизацию. Это само по себе обозначает качественные изменения в самоопределении политических сил, квалифицирующихся как «несистемные».
Попытки преодолеть навязываемую деполи-тизацию проявляются в различных формах политической активности и в первую очередь посредством участия в избирательных кампаниях. Так, А. Навальный, один из лидеров российской несистемной оппозиции, в сентябре 2013 г. баллотировался на пост мэра Москвы и получил 27,24 % голосов избирателей. Партия «ПАРНАС» участвовала в выборах в Костромскую областную думу и набрала, по заявлению представителя избирательной комиссии, 2,28 % от числа проголосовавших. В 2015 г. либеральная коалиция во главе с «Партией прогресса» и «ПАРНАС» собиралась также участвовать на региональных выборах в Магаданской, Калужской и Новосибирской областях, однако из-за препон со стороны избиратель-
ных комитетов регистрация коалиции на участие в выборах затруднялась. В Новосибирской области более 1 300 подписей, собранных для подачи заявки на выборы, были признаны недействительными из-за расхождений с базой данных УФМС.
На встрече лидеров оппозиции было принято решение о выдвижении единого списка кандидатов от несистемной оппозиции на выборах в Государственную Думу в 2016 г. [10].
Готовность участвовать в политическом процессе демонстрируется оппозицией также посредством согласования с администрацией проведения публичных манифестаций. Примечателен при этом тот факт, что администрация стремится перенести место проведения митинга как можно дальше от центра города, как это было с массовой акцией оппозиции «За сменяемость власти», прошедшей в сентябре 2015 г. в московском районе Марьино.
Еще одним способом преодоления «несистемности» является обращение в правоохранительные органы в целях расследования коррупционной деятельности и различного рода нарушений правящей элиты. Активнее всего этим занимается Фонд по борьбе с коррупцией А. Навального. Юристы фонда разрабатывают антикоррупционные законопроекты, такие как законопроект об уголовной ответственности для чиновников за отказ представлять сведения о своих доходах и расходах, законопроект о применении отдельных способов проверки обоснованности установления, изменения или применения цен (тарифов) на коммунальные услуги.
Наконец, важным символическим элементом стратегии противодействия исключению из политического пространства становится апелляция к государственным символам. Так, начиная с митинга в Марьино в сентябре 2015 г. протестующие стали активно использовать российский государственный флаг. Ранее на массовых акциях протеста использовались белые ленты и флаги оппозиционных партий и движений, что становилось поводом для обвинений в духе политики секьюритизации. В частности, один из бывших руководителей «Молодой гвардии Единой России» Павел Данилин подчеркивал непопулярность протестных акций несистемной оппозиции под лозунгами «Occupy Russia! Occupy Moskow!», суть которых сводилась к «оккупированию» определенной площади на протяжении некоторого отрезка времени. По его мнению, символично, что организаторы данных акций, помимо самого названия «оккупантов», выбрали своим символом «белую ленточку» — символ коллаборационистов [6].
К концу третьего президентского срока Владимира Путина попытки преодоления несистемности стали все чаще соседствовать с открытым сопротивлением. Крупные несанкционированные акции прошли 26 марта, 12 июня, 7 октября 2017 г. и 5 мая 2018 г. Митинги протеста сопровождались столкновениями с полицией, после чего следовали аресты организаторов. Еще одним
признаком изменения стратегии преодоления «несистемности» стал бойкот значительными оппозиционными силами президентских выборов 2018 г. В то же время по мере углубления стратегии секьюритизации категория «несистемная оппозиция», выполнившая свою функцию обозначения исключаемого сообщества, постепенно вышла из публичной риторики.
По мере того, как экономическая целесообразность в условиях стагнации и падения уровня жизни населения перестает быть легитимизующим фактором, власть усиливает все формы де-политизации, будь то юридические препятство-вания любым формам деятельности представителей несистемной оппозиции, параполитика в виде кандидатов в президенты — спойлеров или ар-хеополитика в виде агрессивной мобилизующей пропаганды. Одним из результатов трансформации общественно-политической системы под влиянием деполитизирующих практик стала постепенная утрата политической субъектности системной оппозицией. Особенно наглядно это проявляется в отказе коммунистов от участия в выборах губернатора в 2018 г. в Омской и Новосибирской областях. Омская версия «Московского комсомольца» откликнулась на это характерным замечанием: «Мы вступили в эпоху вертикали власти: оппозиции больше нет, а есть власть и есть бунтовщики» [13].
Мобилизация понятия «несистемная оппозиция» является частью стратегии властного дискурса. Пользуясь терминологией Ж. Рансьера, можно сказать, что в результате политического кризиса преобладающая стратегия деполитиза-ции — метаполитика начинает вытесняться ар-хеополитикой. Благодаря этому «несистемность» переводится из юридического в культурное предметное поле. Она обозначает «хаос» и противостоит «стабильности», которая являлась основой риторики президентской кампании В. Путина 2012 г. Таким образом, запускается механизм отчуждения части политического сообщества. Сте-реотипизация образа оппозиции позволяет включать ее в комфортную для власти классификационную систему «нормы-отклонения». Гомогенизируя протестное движение в образе «пятой колонны», власть избавила себя от необходимости вступать в полемику с отдельными ее представителями.
Новая стратегия власти в отношении несистемной оппозиции обеспечивает полный контроль над политической ситуацией в стране. Во многом ее эффективность обусловлена узостью и противоречивостью социальной базы протестно-го движения. Как отмечает Дональд Йенсен, средний класс в России не растет, значительную его часть составляют лояльные власти чиновники и сотрудники государственных компаний, наконец, его отличает крайняя политическая пестрота [21].
Это позволяет характеризовать несистемную оппозицию как исключаемое в результате переопределения нации сообщество, которое предпринимает попытки давать новую трактовку са-
мой системы, реполитизируя тем самым российское общество. Политическая сила может оставаться несистемной, пока с ней можно не считаться. Несистемная оппозиция может быть только слабой, поскольку ее усиление будет обозначать реорганизацию самой системы. Единственной естественной перспективой «несистемности», с точки зрения власти, является ее дальнейшая маргинализация либо полное исчезновение.
В то же время политика преодоления «несистемности» сохраняет альтернативу полного переворота в отношениях системности-несистемности. Поляризация сил в результате деполитизи-рующих практик приводит к тому, что политическим в современной России может быть только несистемное, что неизбежно со временем станет ключевым фактором в электоральных предпочтениях. Широкий политический спектр российской несистемной оппозиции потенциально может стать основой легитимности полноценного госу-дарствообразующего процесса. Парадокс российской несистемной оппозиции заключается в том, что ее идеологическое разнообразие едва ли не шире, чем идеологический спектр системных политических акторов. В состав оппозиционного парламента «Национальная Ассамблея», собранного весной 2008 г., входили 500 политических деятелей от 85 организаций. Протестное движение в России (2011—2013) также объединяло представителей всего идеологического спектра несистемных оппозиционных партий. Характерно, что сама несистемная оппозиция рассматривает свою деятельность как возврат «настоящей политики» [4]. В этом понимании за пределами политического процесса оказывается как раз системная политика, которая в трактовке несистемной оппозиции представляет собою имитацию деятельности демократических институтов и выполняет функцию легитимации авторитарной власти. Таким образом, «политическое» в современной России проявляется только в виде реакции на стратегию деполитизации.
Список литературы
1. Быков Д. Л. Движение «наХ-наХ: Голосуй против всех» [Электронный ресурс]. URL: http://www.nemtsov.ru/ (дата обращения: 19.05.2018).
2. В Кремле призвали не нагнетать ситуацию вокруг заявлений Кадырова об оппозиции [Электронный ресурс] // Interfax. URL: http://www.interfax.ru/russia/490544 (дата обращения: 16.11.2015).
3. Вассерман А. «Политическая педофилия»: ничего грязного, только бизнес [Электронный ресурс]. URL: https://ria.ru/analytics/20170715/ 1498553606.html (дата обращения: 10.05.2018).
4. Воронков К. Алексей Навальный. Гроза жуликов и воров [Электронный ресурс]. URL: http://navalny.multima.net/ (дата обращения: 19.05.2018).
5. Гельман В. Я. Трудное возрождение российской оппозиции // Pro et Contra. 2014. № 1—2. С. 106—123.
6. Данилин П. В. Оккупация с белыми «поли-цайскими» ленточками [Электронный ресурс]. URL: http://www.politonline.ru/comments/11769.html (дата обращения: 19.05.2018).
7. Кондратьев В. С. «Несистемная оппозиция» в России: основные подходы к рассмотрению политического феномена // Pro nunc. Современные политические процессы. 2012. № 1 (11). С. 17—22.
8. Милов В. С. А сколько на самом деле у «Единой России»? [Электронный ресурс]. URL: http://v-milov.blogspot.ru/2011/12/blog-post_05.html (дата обращения: 19.05.2018).
9. Миронов С. М. Закат «пятой колонны». Кому ненавистна Россия, встающая с колен? // Офиц. сайт партии «Справедливая Россия» [Электронный ресурс]. URL: http://www.spravedlivo.ru/ 5_62576.html (дата обращения: 19.05.2018).
10. Несистемная оппозиция планирует выдвигать на выборах в Госдуму единый список кандидатов [Электронный ресурс] // ИА России ТАСС. 2015. 1 апр. URL: http://tass.ru/ politika/1870650 (дата обращения: 16.05.2018).
11. Обращение Президента Российской Федерации [Электронный ресурс] // Сайт Президента России. URL: http://kremlin.ru/events/president/ news/20603 (дата обращения: 16.05.2018).
12. Патриарх Кирилл обвинил «креативный класс» в презрении к народу [Электронный ресурс] // Lenta.ru. URL: http://lenta.ru/news/2013/ 12/22/kreakl/ (дата обращения: 16.05.2018).
13. Политтехнолог Сергей Старовойтов: «Оппозиции больше нет, есть власть и бунтовщики» [Электронный ресурс] // Сетевое издание «МК в Омске». URL: http://omsk.mk.ru/politics/ 2018/06/26/polittekhnolog-sergey-starovoytov-oppozicii-bolshe-net-est-vlast-i-buntovshhiki.html (дата обращения: 03.07.2018).
14. Попова О. В. Политика современного российского государства в отношении несистемной оппозиции // Политические партии и политическая конкуренция в демократических и недемократических режимах. М. : КМК, 2010. С. 97—106.
15. Федоров В. Креативный класс — это фикция [Электронный ресурс]. URL: https://историк.рф/
joumal/креашвный-класс-это-фикция/ (дата обращения: 16.05.2018).
16. Balzacq T. A theory of securitization. Origins, core assumptions, and variants // Securitization Theory. How security problems emerge and dissolve, 2010. P. 1—31.
17. Bol'shakov, I. The Nonsystemic Opposition // Russian Politics & Law. 2012, Vol. 50. № 3, P. 82—92.
18. Butler J. Notes toward a performative theory of assembly. Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press. 2015. 256 p.
19. Butler J. Precarious Life. The Power of Mourning and Violence. London ; New York : Verso. 2004. 168 p.
20. Casula Ph. Sovereign Democracy, Populism, and Depoliticization in Russia // Problems of Post-Communism. 2013, Vol. 60. № 3. P. 3—15.
21. Jensen Donald N. In Search of Russia's Middle Class Insttute of modern Russia [Electronic resource]. URL: htp://imrussia.org/en/society/467-in-search-of-russias-middle-class (дата обращения: 20.05.18).
22. Edkins J. Poststructuralism and International Relations. Bringing the Political Back In. Boulder. London : Lynne Rienner. 1999. 163 p.
23. Gel'man V. Political Opposition in Russia: A Dying Species? // Post-Soviet Affairs. 2005, Vol. 21. № 3. P. 226—246.
24. Makarychev A. Politics, the State, and Depolitisation // Problems of Post-Communism. 2008, Vol. 55. № 5. P. 62—71.
25. Morozov V. Russia's Postcolonial Identity. A Subaltern Empire in a Eurocentric World. Palgrave Macmillan UK. 2015. 209 p.
26. 0stb0 J. Securitizing «spiritual-moral values» // Russia Post-Soviet Affairs, 2016 DOI: 10.1080/1060586X.2016.1251023. P. 3.
27. Ross C. Middle Class Support for Democracy and Political Protests in Russia // Systemic and non-systemic opposition in the Russian Federation. Civil society awakens? New York : Routledge. 2016. P. 77—97.
O. A. Kuznetsova, D. A. Mihailov
THE RUSSIAN NON-SYSTEMIC OPPOSITION IN THE CONTEXT OF THE STRATEGY
OF DEPOLITICIZATION
This paper examines the Russian «non-systemic opposition» as a political phenomenon, which has been defined at the 2000s. The non-systemic opposition is considered in the context of a fundamental change in the nature of depoliticization after the 2012 presidential elections, when bureaucratic rationality has been replaced by securitisation of key spheres public life. The article noted that mobilization of the concept of «non-systemic opposition» is a part of the strategy of government discourse. The «non-systemic» is gradually moving from legal to a cultural field by means of the opposition of «stability» — the main postulate of the rhetoric of Vladimir Putin's presidential campaign 2012. Thus the mechanism of alienation of part of political community and formation of attitude negative to it in social consciousness is started. In accordance with the realization of the strategy of securitization, this concept gradually leaves a public circulation.
Keywords: non-systemic opposition, depoliticization, securitization.
