CC BY
313
УДК 34 DOI 10.24411/2073-0454-2019-10068
ББК 67 © П.П. Марченя, 2019
Научная специальность 12.00.01 — теория и история права и государства; история учений о праве и государстве
РОССИЙСКАЯ МНОГОПАРТИЙНОСТЬ: ИСТОРИЧЕСКИЕ УРОКИ СТОЛКНОВЕНИЯ «АЛЬТЕРНАТИВ»
Павел Петрович Марченя, заместитель начальника кафедры философии, кандидат исторических наук, доцент Московский университет МВД России имени В.Я. Кикотя (117437, Москва, ул. Академика Волгина, д. 12) E-mail: [email protected]
Аннотация. На материалах Февраля - Октября 1917 г. критикуются до сих пор популярные в теории и истории государства и права России мифы о том, что: многопартийность выступает универсальным конструктивным фактором развития гражданского общества; отношение масс к политическим партиям определяется соответствием партийных программ их интересам; межпартийное соперничество в России осуществляется в сфере рациональной публичной политики. В качестве доминирующего фактора политической истории Русской революции рассматривается массовое сознание (прежде всего, массовое правосознание).
Ключевые слова: Русская революция, 1917, история государства и права России, российская многопартийность, большевики, массы, массовое сознание, массовое правосознание.
RUSSIAN MULTI-PARTY SYSTEM: HISTORICAL LESSONS OF THE COLLISION OF «ALTERNATIVES»
Pavel P. Marchenya, deputy head of the Department of philosophy, candidate of historical sciences, associate professor Moscow University of the Ministry of Internal affairs of Russia named after V.Ya. Kikot' (117437, Moscow, ul. Akademika Volgina, d. 12) E-mail: [email protected]
Annotation. The author criticizes (on the materials of February - October 1917) myths (still popular in the theory and history of the state and law of Russia) that: the multi-party system is a universal constructive factor of civil society development; the popular attitude to political parties depends on the extent to which party programs meet the interests of the masses; interparty rivalry in Russia unfolds in the sphere of rational public politics. Masses consciousness (first of all, masses legal consciousness) is considered as the dominant factor in the political history of the Russian revolution.
Keywords: Russian Revolution, 1917, history of the Russian state and law, Russian multi-party system, Bolsheviks, masses, masses consciousness, masses legal consciousness.
Citation-индекс в электронной библиотеке НИИОН
Для цитирования: Марченя П.П. Российская многопартийность: исторические уроки столкновения «альтернатив». Вестник Московского университета МВД России. 2019;(2):41-44.
Актуальность переосмысления уроков столкновения «альтернатив» Февраля - Октября 1917 г. — остающихся не только символами политического календаря, но и продолжающих задавать смысловые координаты, в сетке которых строится современное проективное россиеведение [11, с. 678-683], — является отнюдь не просто юбилейно обусловленной: несмотря на столетие, прошедшее после неожиданного для многих обвала имперской государственности, до этого успешно выдерживавшей суровые проверки на прочность в течение целого ряда веков, ни у политических элит, ни у широких масс нет уверенности, что революционные катаклизмы навсегда остались для России в ее «непредсказуемом»
прошлом, что ее власть и народ определились наконец со своим «историческим выбором» — и имеют относительно единые планы хотя бы на ближайшее будущее.
Более того, отношение к вопросу о «закономерности» либо «случайности» побед и поражений партийных «альтернатив» вековой давности и оценке функционального значения самого феномена многопартийности в конкретно-исторической логике, определившей в 1917 г. сравнительную последовательность всероссийского сдвига: от бессилия оставшейся юридической фикцией «демократии» Февраля к установлению ставшей политической реальностью диктатуры Октября — можно считать мерой пони-
мания России и индикатором принципиального размежевания экспертного сообщества в ценностно-смысловом прочтении истории ее государства и права. Фактически, от выбора ответа на поставленные тогда вопросы и спустя столетие зависит судьба ци-вилизационного суверенитета России [14].
Увы, но методологической базой многих исследований политических партий в России остаются идеологические установки западного происхождения, не только не подтверждаемые отечественным историческим опытом, но и вступающие с ним в очевидный антагонизм. Так, для примера назовем три партологических мифа, которые, неявно диктуя теоретический мейнстрим по всей проблематике, связанной с изучением российской многопартийности, сами нечасто становятся предметом обсуждения: во-первых, априорное убеждение значительной части исследователей в том, что наличие многопартийности — уже само по себе (во всяком случае, в теории) хорошо, что это безусловно конструктивный фактор развития гражданского общества; во-вторых, также не подтверждаемое эмпирической практикой «теоретическое» представление о том, что отношение к партиям сознательно определяется отечественным электоратом (или хотя бы его статистически значимой частью) посредством изучения программных партийных документов, предметным сопоставлением со своими так называемыми «объективными интересами», и что, исходя из этого, и определяется популярность и успешность партии; в-третьих, вытекающая из первых двух мифов слепая вера (либо циничная попытка уверить) в то, что конкурентная борьба партий в России разворачивается в сфере рациональной публичной политики, и что ее реальная эффективность имеет прямую корреляцию с провозглашаемыми партиями разумными целями и потребностями общества.
История 1917 г. убедительно опровергает эти мифы: во-первых, многопартийность для нашего общества и государства стала фактором катастрофического порядка [10, с. 41-52]; во-вторых, партийных программ в России не читают, и представление о том, что от их бумажного содержания зависит реальный успех партии в массах, опирается лишь на наивную веру обывателей и лицемерное ханжество манипуляторов [5, с. 82-99]; в-третьих, в ситуации действительно исторического выбора борьба партий и стоящих за ними альтернатив осуществлялась
в далеком от рациональной политики массовом сознании, которое и выступает не фоном и ареной, но главным, подлинным ее мерилом, доминантой революции, определяющей ее реальных победителей и побежденных совсем не по тем основаниям, которые многие до сих пор пытаются найти в горах партийной документации [8, с. 64-78]. И один из главных уроков революции, который необходимо извлечь власти и обществу «новой» России, — это не столько «как можно», сколько «как нельзя> вести себя политическим элитам, если они не хотят вывести массы из равновесия, спровоцировать массовые деструктивные процессы и превратить массовое сознание из фактора социальной стабильности в угрозу национальной безопасности [7].
Таковы некоторые предварительные замечания по теме, вынесенной в заглавие настоящей статьи. Учитывая ее крайне сжатый характер, отметим сразу, что в ней использованы и тезисно обобщены около двух сотен научных публикаций автора о роли массового сознания в системных кризисах (смутах и революциях) российской истории и редуцированно представлены концептуальные результаты комплексного исследования взаимосвязей партий и масс России в 1917 г. (значительная часть этих публикаций доступна в сети Интернет, в том числе в коллекции авторского научного проекта «Народ и власть» [12]).
Как уже было отмечено, судьбы партий вершились в массовом сознании. Матрицей последнего было бесконечно далекое от партийных доктрин, уставов и программ сознание крестьянское. В условиях Империи (не столько как формы организации пространства, сколько как формы организации массового сознания, своеобразного единения власти и масс) многопартийность оказалась не чем иным как актором Смуты — временной деструктуризации всей системы взаимодействия государства и общества, она лишь разжигала конфликт идентичностей, активируя архаичные коды «свой — чужой» [4, с. 303-315] Даже наименее проницательные из партийно-правительственных «вождей» Февраля запоздало признали, что «там, где «партийные интересы» не уступают дороги интересам общественным и национальным, нечего ждать ни цивилизации, ни реального прогресса» [3, с. 370].
В сложившейся ситуации победу большевиков над остальными партиями (и последующую ликви-
дацию победителями скомпрометировавшей себя многопартийности) можно прокомментировать следующим образом.
Большевики, пропагандируя ненависть к Самодержавию, в массовом сознании преемственно заняли его историческое место, воссоздав Империю в новом историческом качестве. Формально выражая интересы пролетариата, реально большевики действовали во многом созвучно крестьянской общине, не только легимизировав итоги «черного передела», но и вернув народу чувство «почвы», установив твердую власть, осуществив социальную модель Советской государственности на общинных началах. Они смогли предложить массам вместо десакрали-зованной старой Идеи Идею «новую», сменив имперский идеократический комплекс «Православие, Самодержавие, Народность» на аналогичный «Коммунизм, Диктатура, Партийность/Советскость», и мобилизовав архетипические образы народных утопий и мессианских ожиданий. Базовые идеологемы большевизма оказались созвучны установкам массового сознания, соответствуя опознавательным кодам: «свой — свой».
Главным ресурсом партии, претендующей на выражение воли народа (т.е. на то, чтобы оказаться не мнимой, а реально победившей исторической альтернативой), является сам народ. И этот ресурс большевики — как единственная партия, практически действовавшая адекватно своему народу, времени и месту, — сумели мобилизовать, используя как позитивные характеристики массового правового и политического сознания [6, с. 212-227], так и массовые девиации [9, с. 84-95]. А вот их «многопартийно-демократические» оппоненты, теоретически выступавшие за «народовластие», на практике продемонстрировали неадекватность собственному демосу, скомпрометировав саму идею демократии в России.
Итак, если в теории многопартийность призвана служить фундаментальным элементом демократической политической системы, обеспечивающим опосредованную трансляцию интересов гражданского общества в сферу актуального внимания и конкретной деятельности государственной власти, то на практике российская многопартийность послужила инструментом демонтажа действовавшей системы взаимодействия власти и общества и ликвидации исторически сложившейся государственности [15,
с. 91-104]. Установление диктатуры в России было цивилизационно обусловлено, став естественной реакцией на контрцивилизационную деятельность противоестественной «российской многопартийности». «Эгоизму партий — выросшему над нуждою и страданием России...» [13, с. 338], и «политическому формализму, не желающему знать реального содержания человеческой жизни» [1, с. 190], большевики противопоставили понимание объективной природы политической власти, дорогой ценой положив конец многопартийной импотентности государства и «демократическому» раздиранию на части собственного общества. И вновь соединенный ими «разделившийся в себе дом» Империи устоял. По справедливому выводу С.Г. Кара-Мурзы, «партия большевиков строилась (практически, а не теоретически) в соответствии с цивилизационным подходом — и уже на первых этапах стала «орденом меченосцев», а не торговцем на политическом рынке программ и голосов. <...> Эта партия отражала структуру общества и тип власти, сложившиеся в российской цивилизации...» [2, с. 139].
Таким образом, ход столкновения так называемых «альтернатив» от Февраля к Октябрю отражал разрушительный процесс трансформации социального конфликта, квинтэссенцией которого был вопрос о кризисе цивилизационной идентичности политических элит и их адекватности массовому сознанию (прежде всего, правовому), в социальный взрыв массового негативизма, приведший к ликвидации, утратившей легитимность политико-правовой системы и смене десакрализовавших себя носителей власти. И, повторимся, современным российским элитам стоит учесть эти преподанные массами уроки [7].
Литература
1. Бердяев Н.А. Падение священного русского царства: Публицистика 1914-1922. М.: Астрель, 2007.
2. Кара-Мурза С.Г. Необходима новая программа партийного строительства // Российская многопартийность и российские кризисы ХХ-ХХ1 вв. М.: Изд-во Ипполитова, 2016.
3. КеренскийА.Ф. Русская революция. 1917. М.: Центрполиграф, 2005.
4. Марченя П.П. Крестьянское сознание как доминанта Русской революции // Научный диалог. 2015. № 12. С. 303-315.
5. Марченя П.П. Политические партии и массы в России 1917 г.: массовое сознание как фактор революции // Россия и современный мир. 2008. № 4. С. 82-99.
6. Марченя П.П. Изучение массового сознания революционной эпохи 1917 г. в отечественной исторической науке // Вестник РГГУ. 2009. № 17. С. 212-227.
7. Марченя П.П. Массы и массовое сознание: фактор социальной стабильности или угроза национальной безопасности? Уроки истории русских революций. М., 2017.
8. Марченя П.П. Массы и партии в 1917 г.: массовое сознание как доминанта русской революции // Новый исторический вестник. 2008. № 2. С. 64-78.
9. Марченя П.П. Пьяные погромы и борьба за власть в 1917 г. // Новый исторический вестник. 2008. № 1. С. 84-95.
10. Марченя П.П. Российская многопартийность: колыбель гражданского общества или могила имперской государственности? // Полис. 2017. № 1. С. 41-52.
11. Марченя П.П. Февраль и Октябрь 1917 г. в исторической памяти и политическом календаре России // Великая российская революция, 1917: Сто лет изучения. М.: ИРИ РАН, 2017.
12. Народ и власть: [Научный проект] // Социо-нет: [Открытый Архив научной информационной системы Соционет ЦЭМИ РАН] // URL://http://so-tionet.ra/collection.xml?h=repec:ras:tqtvuj
13. Розанов В.В. Уединенное. М.: Правда, 1990.
14. Цивилизационный суверенитет России: проблемы и дискуссии / С.Р. Аблеев [и др.]. М.: Московский университет МВД России имени В.Я. Кикотя, 2018.
15. Marchenya P. The Russian Multi-Party System // Social Sciences. 2018. Vol. 49. No 2. P. 91-101.
References
1. Berdyayev N.A. Padeniye svyashchennogo rus-skogo tsarstva: Publitsistika 1914-1922. M.: Astrel', 2007.
2. Kara-Murza S.G. Neobkhodima novaya programma partiynogo stroitel'stva // Rossiyskaya mnogo-partiynost' i rossiyskiye krizisy XX-XXI vv. M.: Izd-vo Ippolitova, 2016.
3. Kerenskiy A.F. Russkaya revolyutsiya. 1917. M.: Tsentrpoligraf, 2005.
4. Marchenya P.P. Krest'yanskoye soznaniye kak dominanta Russkoy revolyutsii // Nauchnyy dialog. 2015. № 12. S. 303-315.
5. Marchenya P.P. Politicheskiye partii i massy v Rossii 1917 g.: massovoye soznaniye kak faktor revolyutsii // Rossiya i sovremennyy mir. 2008. № 4. S. 82-99.
6. Marchenya P.P. Izucheniye massovogo soznaniya revolyutsionnoy epokhi 1917 g. v otechestvennoy istoric-heskoy nauke // Vestnik RGGU. 2009. № 17. S. 212-227.
7. Marchenya P.P. Massy i massovoye soznaniye: faktor sotsial'noy stabil'nosti ili ugroza natsional'noy bez-opasnosti? Uroki istorii russkikh revolyutsiy. M., 2017.
8. Marchenya P.P. Massy i partii v 1917 g.: massovoye soznaniye kak dominanta russkoy revolyutsii // Novyy istoricheskiy vestnik. 2008. № 2. S. 64-78.
9. Marchenya P.P. P'yanyye pogromy i bor'ba za vlast' v 1917 g. // Novyy istoricheskiy vestnik. 2008. № 1. S. 84-95.
10. Marchenya P.P. Rossiyskaya mnogopartiynost': kolybel' grazhdanskogo obshchestva ili mogila imper-skoy gosudarstvennosti? // Polis. 2017. № 1. S. 41-52.
11. Marchenya P.P. Fevral' i Oktyabr' 1917 g. v isto-richeskoy pamyati i politicheskom kalendare Rossii // Ve-likaya rossiyskaya revolyutsiya, 1917: Sto let izucheniya. M.: IRI RAN, 2017.
12. Narod i vlast': [Nauchnyy proyekt] // Sotsionet: [Otkrytyy Arkhiv nauchnoy informatsionnoy sistemy Sotsionet TS-EMI RAN] // URL://http://socionet.ru/-collection.xml?h=repec:rus:tqtvuj
13. Rozanov V.V. Uedinennoe. M.: Pravda, 1990.
14. Tsivilizatsionnyy suverenitet Rossii: problemy i diskussii / S.R. Ableyev [i dr.]. M.: Moskovskiy univer-sitet MVD Rossii imeni V.Ya. Kikotya, 2018.
15. Marchenya P. The Russian Multi-Party System // Social Sciences. 2018. Vol. 49. No 2. P. 91-101.
