CC BY
32
УДК 821.161.1(1-87)
ББК 87.3(2)61-07+83.3(2=411.2)53
LA RUSSIE DU PASSÉ OU LA RUSSIE DU FUTUR?: (au sujet de l'article «La littérature soviétique et émigrée des années vingt»
de Fedor Stepun)
SVETLANA GARZIANO CESAL, Université de Lyon 3, 6 cours Albert Thomas, 69008 LYON, France E-mail: [email protected]
Le présent article examine l'attitude de Fedor Stepun (1884-1965), philosophe et écrivain russe émigré, expulsé de Russie en 1922, vis-à-vis de la culture et de la littérature soviétiques. La conception philosophique et culturelle de cet auteur est étudiée sur l'exemple de certains de ses articles publiés dans la revue émigrée «La cité nouvelle» ainsi que sur l'exemple de son texte important «La littérature soviétique et émigrée des années vingt» publié en 1962. La position de Fedor Stepun est épisodiquement comparée aux points de vue d'autres penseurs émigrés. L'auteur de l'article tire la conclusion selon laquelle la théorie de Fedor Stepun est fondée sur les principes suivants: 1) la véritable émigration apparaît en 1922; 2) la littérature émigrée vit dans le passé tandis que la littérature soviétique vit dans le futur; 3) la mission de l'émigration est de préserver activement la création libre.
Mots-clés: Fedor Stepun, émigration, Russie soviétique, paquebot des philosophes, «La cité nouvelle», littérature émigrée, littérature soviétique, conscience post-révolutionnaire, communisme bolchevique, mission de l'émigration.
РОССИЯ ПРОШЛОГО ИЛИ РОССИЯ БУДУЩЕГО? (о статье Федора Степуна «Советская и эмигрантская литература 20-х годов»)
С.А. ГАРЦИАНО
Научно-исследовательский Центр им. Андре Лиронделя, Лионский Университет им. Жана Мулена, 6 cours Albert Thomas, 69008 LYON, France E-mail: [email protected]
Рассматривается отношение русского философа и писателя Федора Степуна (1884-1965), высланного за границу в 1922 году, к советской культуре и литературе. Философская и культурная концепция этого автора исследуется на материале его статей, опубликованных в эмигрантском журнале «Новый град», а также его основополагающего текста «Советская и эмигрантская литература 20-х годов», вышедшего в 1962 году. Позиция Ф. Степуна отчасти сопоставляется с точками зрения других мыслителей зарубежья. В результате выделены основные положения теории Ф. Степуна: 1) истинно мыслящая эмиграция зарождается в 1922 году; 2) эмигрантская литература живет прошлым, советская - будущим; 3) миссия эмиграции - активное сохранение свободного творчества.
Ключевые слова: творчество Федора Степуна, эмиграция, Советская Россия, «философский пароход», «Новый град», эмигрантская литература, советская литература, пореволюционное сознание, большевистский коммунизм, задача эмиграции.
RUSSIA OF THE PAST OR RUSSIA OF THE FUTURE? (about Fedor Stepun's article "Soviet and emigrant literature in the twenties")
S. GARZIANO
Scientific and Research Center named after ANDRÉ LIRONDELLE Lyon 3 University of Jean Moulin, 6 cours Albert Thomas, 69008 LYON, France E-mail: [email protected]
This article is devoted to Fedor Stepun's attitude toward the Soviet culture and literature. F. Stepun (1884-1965) is a Russian philosopher and writer, who was sent abroad in 1922. The philosophical and cultural concept of this author is studied on the example of his articles, published in the emigrant «New City» journal, and of his basic text «Soviet and emigrant literature in the 20s», published in 1962. F. Stepun's position is also compared with other emigrant thinkers' points of view. The author of the article makes the conclusion, according to which F. Stepun's theory is based on the following principles: 1) the truly thinking emigration is conceived in 1922; 2) the emigrant literature lives in the past, the Soviet - in the future; 3) emigration's historical task is the active protection of free creation.
Key words: Fedor Stepun's works, emigration, Soviet Russia, philosophical steamship, «New City», emigrant literature, Soviet literature, post-revolutionary consciousness, Bolshevik communism, emigration task.
Fedor Stepun (1884-1965) est un philosophe et hommes de lettres russe émigré. Il a été forcé de quitter la Russie soviétique en automne 1922 dans le cadre de la décision de Lenin de renvoyer en dehors de la Russie une partie de l'intelligentsia se trouvant dans l'opposition au pouvoir soviétique. Cet exil forcé est connu sous le nom du «paquebot des philosophes» («философский пароход»). Stepun est parti de Russie par le train «Moscou-Berlin» le 22 novembre 19221. De 1926 à 1937 il a été professeur de sociologie à Dresde, à partir de 1946 il est professeur à la faculté de philosophie à Munich. De 1931 à 1939 il a édité, avec Georgij Fedotov, la revue La cité nouvelle [Новый град]. Il est proche dans sa philosophie de Nikolaj Berdjaev. Stepun considérait que les personnes faisant partie du «paquebot des philosophes» constituaient la vraie force motrice de l'émigration: «Внутренне правильная форма пореволюционного сознания была выношена в России и занесена в эмиграцию некоторыми высланными из России в 1922 году писателями и публицистами» [2, c. 22].
Dans le présent article, nous nous proposons d'étudier le point de vue de Fedor Stepun sur les relations entre l'émigration et l'Union soviétique, point de vue assez
1 Stepun réfléchit longuement sur ce départ à la fin de ses mémoires Passé et attentes (Бывшее и несбывшееся, 1956): «22-го ноября закончился 26-й год пребывания заграницей высланных из России ученых и общественных деятелей. Несколько человек из нас уже умерло на чужбине. В лице отца Сергия Булгакова и Николая Александровича Бердяева «первопризывная» эмиграция понесла тяжелую утрату.
Вернется ли кто-либо из нас, младших собратьев и соратников, на родину - сказать трудно. Еще труднее сказать, какою вернувшиеся увидят ее. Хотя мы только то и делали, что трудились над изучением России, над разгадкой большевистской революции, мы этой загадки все еще не разгадали» [1, с. 429].
original par rapport aux autres visions de ces rapports dans l'émigration, ce que nous verrons plus précisément dans ses développements logiques et ses conclusions.
Dans son article «La conscience post-révolutionnaire et la t âche de la littérature émigrée» [«Пореволюционное сознание и задача эмигрантской литературы», 1935] paru dans la Cité nouvelle, Stepun souligne que la conscience post-révolutionnaire exige d'une littérature un fort engagement politique:
«1. Пореволюционное сознание - сознание целостное. Как таковое, оно не может не предъявлять к литературе вполне определенных требований.
2. Целостность пореволюционного сознания «качествует» в настоящее время прежде всего в политической форме. Пореволюционное сознание не может потому не связывать политики и литературы.
3. Пореволюционное сознание эмиграции - сознание противобольшевистс-кое. Из этого следует, что оно не может не ожидать от эмигрантской литературы действенной помощи в своей борьбе против большевиков» [3, c. 12].
Il relativise ce postulat, en précisant que la littérature émigrée prône la liberté de l'art et ne peut pas par conséquent être politisée pour combattre les bolcheviques. L'appel de combattre le bolchevisme par l'art, d'après Stepun, témoigne d'un bolchevisme à l'envers, ainsi que d'une mauvaise compréhension de la tâche et de l'essence de la création en émigration:
«Но, если таково положение вещей, то как же можно призывать эмиграцию, самою судьбою поставленную на страже духовной свободы творчества, к политизации искусства, ради борьбы с большевиками? Не варварство ли такой призыв, не большевизм ли наизнанку, не полное ли непонимание сущности искусства и культурно-политической задачи эмиграции?» [3, c. 13].
Au début de l'article «La littérature soviétique et émigrée des années vingt» [«Советская и эмигрантская литература 20-х годов», 1962] publié dans le livre Rencontres [Встречи], Stepun fait une distinction entre la révolution qui est un phénomène exceptionnel et universel dans l'histoire et son explication marxiste limitée, entre la réalité des choses et une de ses théorisations possibles. La théorisation soviétique de la révolution est caractérisée de manière négative («дышат узколобым провинциализмом», « ползают на черепашьих лапах»). Selon Stepun, la théorie marxiste n'est pas apte à expliquer la révolution russe:
«Среди всех противоречий, которые раздирают сейчас русскую жизнь духовно, может быть, наиболее существенна противоположность между образом вызванной большевиками революции и марксистской теорией, которой они пытаются ее объяснить и осмыслить.
Революция, как бы ее ни оценивать, во всяком случае явление всемирное, а философские размышления ее коммунистических идеологов явно дышат узколобым провинциализмом.
Революция развертывается совершенно бешеным темпом, а мозги советской публицистики все еще ползают на черепашьих лапах» [4, c. 276-277].
Pour décrire un fait unique dans l'histoire russe, notre auteur recourt à une métaphore médicale: la Russie est un patient malade qui, dans son délire, appelle Karl Marx et les penseurs soviétiques, jouant le rôle de médecins, tâchent de présenter ce
message comme ayant une grande valeur scientifique. Cette métaphore permet d'exprimer deux sentiments antinomiques, le rire et la peur:
«По целому ряду сложных причин заболевшая революцией Россия действительно часто поминала в бреду Маркса, но когда люди, мнящие себя врачами, бессильно суетясь у постели больного, выдают бред своего пациента за последнее слово науки, то становится как-то и смешно, и страшно» [4, c. 277].
D'après le raisonnement soviétique, l'explication marxiste simpliste d'un phénoméne historique complexe ne peut pas être mise en doute. Elle est fondée sur les textes de Marx, opaques pour les masses soviétiques, et sur l'interprétation de ces textes par Lenin: «С точки зрения «власть предержащих», ломать себе голову над пустыми вопросами не приходится. Имеется святое писание Карла Маркса, имеется присяжный интерпретатор в лице канонизированного покойника Владимира Ленина - чего же еще, какого еще научного, философского или, того хуже, религиозного рожна!
<.. .> ... большинство низовых советских администраторов, из которых многие искренне помешаны на имени Карла Маркса, но из которых никто, конечно, никакого Маркса не понимает, хотя бы по одному тому, что он совсем непонятен без Гегеля, манчестерства и тясычи других весьма сложных вещей» [4, c. 277, 278].
Nous pouvons constater des convergences certaines entre ce texte et le discours d'Ivan Bunin «La mission de l'émigration russe» («Миссия русской эмиграции», 1924)2.
Pour décrire la littérature soviétique, notre auteur procède par deux étapes: points négatifs et points positifs. Il énumère d'abord les défauts de la littérature soviétique en général: la compréhension superficielle de l'époque contemporaine, la complexité de la forme pour exprimer la banalité du contenu, le mépris de la spiritualité:
«Есть скверная внешняя тенденция, есть кичливая наглинка: "вот мы певцы!" Есть непростительность внешнего понимания эпохи, полагающего, что космические вихри революции передаются кинематографическими закрутками фабулы, а федеративное строение России - непролазной гущей фольклора. Есть лягушачье топорщение и надуванье, пытающееся во что бы то ни стало отразить вола революции и застревающее в орнаментально сложном, но внутренне убогом репортаже внешних событий. Есть пренебрежительное отношение к духу, выплеснутому вместе с отрицанием утонченной психологии в помойную лохань буржуазных предрассудков» [4, c. 279].
Les préjugés bourgeois de ce type sont également analysés au début de l'article «Le triomphe de la vertu» [«Торжество добродетели», Le gouvernail, le 5 mars 1930]3 de Vladimir Nabokov.
Ensuite, Stepun passe aux points positifs. Selon lui, l'existence elle-même de la littérature soviétique constitue déjà un grand mérite: «Главное достоинство советской литературы в том, что она, при всех своих недостатках, как-никак есть» [4, c. 280]. Malgré l'oppression intellectuelle du régime communiste, Stepun constate
2 См.: Бунин И.А. Миссия русской эмиграции // Слово. 1990. № 10. С. 67-69 [5].
3 См.: Набоков В.В. Торжество добродетели // Набоков В.В. Русский период. Собр. соч. В 5 т. Т. 2. СПб.: Симпозиум, 2001. С. 683-688 [6].
l'apparition d'une nouvelle littérature soviétique de qualité (les frères Serapion, Lidin, Pil'njak, Babel', Leonov, Sejfullina). D'après le critique, la littérature soviétique a tout particulièrement ressenti la gravité de son époque. Elle a également reproduit le caractère fougueux de la Russie décrit à la fin des Ames mortes et, par ce trait, elle possède des éléments du fantastique:
«Главное из них - ощущение веса эпохи: ощущение того, что произошло нечто бесконечно большое, неотменимое и бесповоротное; ощущение, что Россия сказала нет всему известному, да неизвестности и, вдруг сорвавшись с места, со всем своим провинциальным захолустьем, со своим серым, мужицким царством не то как комета ринулась в бесконечные просторы...
Ощущение России-кометы придает советской литературе характерный для нее звук фантастики.» [4, c. 281].
Après avoir discouru sur les qualités formelles de la littérature soviétique, Stepun se tourne vers plusieurs questions de fond. La première c'est que le conflit dans la littérature soviétique est fondé non pas sur une contradiction politique, comme on le croit d'habitude, mais sur une contradiction religieuse, non pas sur l'opposition entre capitalisme et communisme, mais entre Dieu et le Diable:
«Читая советских авторов, слепому нельзя не увидеть, что в России борьба идет не между капитализмом и коммунизмом, а между Богом и дьяволом, причем в стане дьявола борется большевистский коммунизм, а в Божьем стане - вся страдающая Россия» [4, c. 282-283].
En poursuivant son article, Stepun donne la deuxième opposition, en considérant que la littérature soviétique et l'idéologie communiste sont des phénomènes différents qui s'excluent l'un l'autre sur le plan spirituel: «... советская литература и коммунистическая идеология - два совершенно разнокачественных и во многом исключающих друг друга духовных явления» [4, c. 285]. Le penseur poursuit le développement de l'idée selon laquelle la littérature et le régime soviétiques sont des entités contradictoires:
«Нет никаких сомнений: советская литература (поскольку она действительно литература, а не макулатура) и советский строй (поскольку он - не осиливание жизни в Советской России, а проводимый мир идей), как бы они временно не уживались в одной берлоге, по существу, - что, безусловно, вскроет будущее -непримиримые враги» [4, c. 286].
Dans ses cours de littérature4, Nabokov énonce un autre point de vue à ce sujet: le régime communiste a bel et bien engendré une littérature servile.
Stepun différencie deux phénomènes dans la littérature soviétique, sur l'exemple de Leonov, chantre de la révolution universelle, et Voronskij, critique limité par des conceptions communistes. Le «grand sens» inhérent à la production artistique est opposé au sens médiocre de son interprétation critique limitée:
«В чем же корень расхождения между вспоенным революционным воздухом художником Леоновым и его марксистским критиком? <...> Творчество Леонова, все целиком, - от большого смысла ревоюции, от взрыва всех смыслов;
4 См.: Nabokov VV Littératures II. Paris, Fayard, 1985. P. 25-39 [7].
критика же Воронского - от маленьких смыслов, от стремлений удушить трагический смысл революции в глухом тупике коммунистического осмысления. Леонов весь от реального, творческого безумия революции, а Воронский - от ее фиктивного разума» [4, c. 288].
Plus loin, Stepun distingue une partie de l'émigration qui pense que tout ce qui se passe en Union soviétique est mauvais pour la Russie et tout ce qui se fait en émigration est pour le bien de cette dernière. Cette réflexion peut se représenter sous le mode du schéma suivant: les mauvais sont en Union soviétique, les bons sont en émigration. D'après Stepun, pour ces penseurs, la définition de la Russie par rapport au communisme passe non pas à travers la vie actuelle, mais à travers le présent et le passé. Le passé est envisagé, par l'émigration, comme la Russie émigrée à l'Occident et le présent bolchevique est tout simplement ignoré:
«Как это ни странно, но черта, отделяющая Россию от большевистского коммунизма, многими все еще проводится не через настоящее русской жизни, в котором происходит решающая борьба между этими двумя силами, а между настоящим и прошлым. Причем в качестве России утверждается ее прошлое, эмигрировавшее на Запад; настоящего же в России пока нет, так как им завладели большевики» [4, c. 290].
Notre auteur dresse le tableau de l'Union soviétique vu par l'émigration et évalue de façon critique la conclusion élaborée par cette dernière: se souvenir constamment de la Russie du passé et haïr la Russie soviétique du présent:
«Представляется большевистская Россия весьма просто. Ее населяют большевики-преступники, приспособившиеся интеллигенты-подлецы, наглые рабочие, озверевшее крестьянство. В ней, конечно, много страдания, но что делать, - снявши голову, по волосам не плачут. Погубили старую Россию, не плакать же о большевистской, хотя бы в ней и происходили неописуемые ужасы. А в конце концов, как знать, чем хуже, тем, может быть, все же лучше. Никаких творческих процессов в этой России нет. На ее полях, вспаханных дьяволом и засеянных его прислужниками - большевиками, может расти разве только чертополох; и ждать, что на них уродится хлеб, не только легкомысленно, но и преступно. Если говорить о России, не предавая того, что выше России, - Истины, то воистину для русского человека возможны только два чувства: крепкая память о прошлой России и святая ненависть к большевистской» [4, c. 290-291].
Dans l'article «Les missions de l'émigration», il décrit certains écrivains émigrés de manière désobligeante: «писатели, уверяющие, что с большевиками перевелись на Руси курские соловьи и русские девушки» [1, p. 18]. Un peu plus loin dans ce texte, il constate que l'émigration n'est plus la Russie: «это уже давно не Россия, а утерявшая всякую связь с живой Россией эмиграция, которая, "стопроцентно" хороня большевиков, преждевременно хоронит и себя, как силу, способную на творческую борьбу с мировым злом большевизма» [2, c. 18].
Stepun s'arrête plus longuement sur la question de la mémoire. Ce critique relève un paradoxe et un défaut dans la réflexion émigrée: l'émigration a bien évidemment le droit de commémorer le passé et de s'en souvenir, mais elle ne doit pas y vivre: «Помнить о прошлом эмиграции никто не в силах ни воспретить, ни помешать, но
помнить его она как раз и не хочет - она хочет в нем жить» [4, c. 291]. A la suite du droit à la mmoire, Stepun reconnaît le droit à la haine:
«Как я не оспариваю право помнить, так я не оспариваю и права ненавидеть; согласен даже и на большее, на принципиальное признание не только права, но и долга ненависти. Но лишь при условии очевидной бескорыстности ее истоков и объективно правильного представления ее предмета, говоря короче -при условии ее зрячести, а не слепоты» [4, c. 292].
A titre de comparaison, dans les écrits critiques de Georgij Adamoviè, nous retrouvons la description du même sentiment de haine5 et Nabokov parle du sentiment du mépris6.
Plus loin, Stepun fait une distinction entre les coupables des événements historiques tragiques en Russie et les victimes (le peuple russe). Sous les coupables, le penseur entend les émigrés (ce qui ont perdu contre les bolcheviques) et le gouvernement soviétique:
«Совершенно забывая, что в эмиграции находятся виновники большевизма (все те, которые проиграли Россию большевикам), в России же (за исключением правительства и его партийных идеологов и оруженосцев) только его жертвы, они почему-то совсем не чувствуют своей связи (связи во грехе) с большевиками и не отличают большевиков от той России, которую большевики мучают на покинутой эмигрантами территории» [4, c. 293].
Par cette déclaration, l'auteur culpabilise l'émigration qui a abandonné le peuple russe aux bolcheviques.
Stepun rétorque à ses lecteurs supposés que l'émigration ne prend pas en compte le peuple russe. Par ce trait, le critique instaure un rapprochement entre les émigrés et les bolcheviques qui négligent tous les deux la souffrance du peuple et le méprisent. La cause de ce rapprochement est dans le fait que les deux délaissent la Russie du présent, les émigrés pour leurs souvenirs du passé, les soviétiques pour leur engouement du futur. Pour Stepun, la Russie éternelle sous son aspect actuel ne peut pas être comprise ni sans le passé ni sans le futur:
«Этой засеянной не «чертополохом» (Мережковский), а страданием и по мере сил (конечно, не без компромиссов) отбивающейся от большевиков России эмиграция не видит и не чувствует. Вместе с большевиками, может быть, даже сильнее их, ненавидит она всю оставшуюся в России Россию - совпадая в этой ненависти с большевизмом.
Причина этого скорбного совпадения в том, что эмигранты и большевики одинаково отрицают настоящую (как в смысле подлинной, так и в смысле сегодняшней) Россию: первые - во имя своих воспоминаний о прошлом, вторые - во имя своих идей о будущем. России же настоящей нет как без прошлого, так и без будущего, ибо настоящая Россия мыслима только как единство ее прошлого и будущего.
5 См.: Адамович Г.В. Двадцать лет // Критика русского зарубежья. Т. 2. М.: Олимп. Библиотека русской классики, 2002. С. 70 [8].
6 См.: Набоков В.В. Юбилей // Набоков В.В. Русский период. Собр. соч. В 5 т. Т. 2. СПб.: Симпозиум, 2001. С. 645-647 [9].
Утверждая это единство, т. е. утверждая вечную Россию в ее нынешнем облике, я отнюдь не проповедую, конечно, никакой смычки с большевиками, но утверждаю лишь то, что творчески существенная борьба ведется не между большевиками и эмигрантами, но между Россией и всеми ее отрицателями - как в стане эмигрантов, так и в стане большевиков» [4, c. 293].
Stepun conclut son article en remarquant que le véritable rapport de force se joue non pas dans le couple «bolcheviques / émigrés», mais dans le couple «Russie et ceux qui la nient dans les deux camps», en proposant au lecteur une autre vision de la nature des rapports entre l'émigration et l'Union soviétique.
Le questionnement essentiel de Stepun, tout comme celui de l'émigration en général, porte sur le statut de la Russie: où est-elle, la véritable Russie, dans le passé ou dans le futur? La seconde grande question existentielle est la suivante: quelle est sa vraie mission historique? Dans l'article «La voie d'une révolution créatrice» [«Путь творческой революции», 1931], Stepun donne une réponse à cette dernière question, en définissant clairement la mission de la Russie émigrée, à savoir protéger et favoriser la création:
«Как ни тяжело жить в сознании тяготеющего над Россией большевистского гнета, нельзя забывать, что вести борьбу с большевизмом на большевистский лад и в большевистских темпах нам нельзя. Стоящая перед нами задача гораздо сложнее той, что стояла в свое время перед радикальной русской интеллигенцией. Ее миссия заключалась в организации разрушения, наша - в взращении творчества» [10, c. 20].
Certes, le point de vue de l'auteur étudié dans le présent article est polémique et n'est pas partagé par la majorité de l'émigration. Cependant, il nous a semblé pertinent de le présenter afin de respecter la multiplicité des voix issues de l'émigration russe sur le destin et la mission historique de la Russie.
Список литературы
1. Степун Ф.А. Бывшее и несбывшееся. Т. 2. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1956. 429 с.
2. Степун Ф.А. Задачи эмиграции // Новый Град. 1932. № 2. С. 15-27.
3. Степун Ф.А. Пореволюционное сознание и задача эмигрантской литературы // Новый Град. 1935. № 10. C. 12-28.
4. Степун Ф.А. Советская и эмигрантская литература 20-х годов // Критика русского зарубежья. Т. 1. М.: Олимп. Библиотека русской классики, 2002. C. 276-293.
5. Бунин И.А. Миссия русской эмиграции // Слово. 1990. № 10. С. 67-69.
6. Набоков В.В. Торжество добродетели // Набоков В.В. Русский период. Собр. соч. В 5 т. Т. 2. СПб.: Симпозиум, 2001. С. 683-688.
7. Nabokov VV Littératures II. Paris, Fayard, 1985, 443 p.
8. Адамович Г.В. Двадцать лет // Критика русского зарубежья. Т. 2. М.: Олимп. Библиотека русской классики, 2002. C. 59-71.
9. Набоков В.В. Юбилей // Набоков В.В. Русский период. Собр. соч. В 5 т. Т. 2. СПб.: Симпозиум, 2001. С. 645-647.
10. Степун Ф.А. Путь творческой революции // Новый Град. 1931. № 1. С. 8-20.
References
1. Stepun, FA Byvshee i nesbyvsheesya [Past and Unfulfilled Past], New York: Izdatel'stvo imeni Chekhova, 1956, vol. 2, 429 p.
2. Stepun, FA Novyy Grad, 1932, no. 2, pp. 15-27.
3. Stepun, FA Novyy Grad, 1935, no. 10, pp. 12-28.
4. Stepun, FA Sovetskaya i emigrantskaya literatura 20-kh godov [Soviet and Emigrant Literature of 20-s], in Kritika russkogo zarubezh'ya, 1.1 [Russian Emigration's Critics, vol. 1], Moscow: Olimp, Biblioteka russkoy klassiki, 2002, pp. 276-293.
5. Bunin, I.A. Missiya russkoy emigratsii [Mission of the Russian Emigration], in Slovo, 1990, no. 10, pp. 67-69.
6. Nabokov, VV Torzhestvo dobrodeteli [Virtue Celebration], in Nabokov, VV Russkiy period. Sobranie sochineniy v5 t., t. 2 [Russian Period. Collected Works in 5 vol., vol. 2], Saint-Petersburg: Simpozium, 2001, pp. 683-688.
7. Nabokov, VV Littératures II, Paris, Fayard, 1985, 443 p.
8. Adamovich, G.V Dvadtsat' let [Twenty Years], in Kritika russkogo zarubezh'ya, t. 2 [Russian Emigration's Critics, vol. 2], Moscow: Olimp, Biblioteka russkoy klassiki, 2002, pp. 59-71.
9. Nabokov, VV Yubiley [Anniversary], in Nabokov, VV Russkiy period. Sobranie sochineniy v 51., t. 2 [Russian Period. Collected Works in 5 vol., vol. 2], Sankt-Petersburg: Simpozium, 2001, pp. 645-647
10. Stepun, FA Novyy Grad, 1931, no. 1, pp. 8-20.
РЕФЕРАТ
Высылка за границу по приказу В. Ленина в 1922 году многих видных представителей интеллектуальной среды широко известна под названием «философский пароход». Русский мыслитель и писатель Федор Степун (1884-1965) оказался в данном списке и был вынужден покинуть Россию поездом Москва-Берлин. По приезду в Германию он активно участвует в жизни эмиграции, с 1931 г. по 1939 г. издает совместно с Георгием Федотовым эмигрантский журнал «Новый Град», в котором печатает многие свои тексты. Целью данной статьи является исследование позиции Ф. Степуна в отношении к эмигрантской и советской литературе. Работа основана на исследованиях, проводимых в Фонде эмиграции Русской библиотеки при Лионской Нормальной Школе.
В 1935 году в статье «Пореволюционное сознание и задача эмигрантской литературы» Ф. Степун дает характеристику пореволюционного сознания и его связи с литературной деятельностью. Ф. Степун считает, что единственно истинно мыслящая часть эмиграции - это представители «философского парохода». Эта точка зрения дана в его воспоминаниях «Бывшее и несбывшееся», вышедших в 1956 году.
Далее в статье досконально изучается текст «Советская и эмигрантская литература 20-х годов» (1962), в котором Ф. Степун излагает свои основополагающие тезисы. Автор отделяет понятие революции от ее идейного толкования, в частности марксистского. По его мнению, марксистская теория не может логически объяснить исторический революционный процесс, зародившийся в России. Ф. Степун подробно останавливается на положении литературы в Советском Союзе, рассматривает ее отрицательные и положительные черты. В качестве отрицательной характеристики Ф. Степун называет поверхностное понимание современной эпохи, сложность формы при банальности содержания, призрение к духовному аспекту в творчестве. Характери-
зуя положительные черты, автор самое главное достоинство советской литературы видит в том, что она существует. Он констатирует появление новой литературы (Серапионовы братья, Лидин, Пильняк, Бабель, Леонов, Сейфул-лина), остро ощутившей исторический вес своей эпохи и динамически-фантастический облик, присущий России. Ф. Степун выделяет существенные признаки советской литературы: 1) литературный замысел построен не на антагонизме капитализма и коммунизма, а на религиозной оппозиции Бога и дьявола; 2) советская литература и коммунистическая идеология радикально противопоставлены друг другу.
Ф. Степун выделяет ту часть эмиграции, которая применяет к историческому процессу в России бинарную концепцию и, следовательно, думает, что всё, что происходит в Советской России, - зло, а в эмиграции - добро. Согласно Ф. Степуну, эти представители эмиграции основывают данную мысль на оппозиции «прошлое - настоящее»: беспрестанно помнить прошлую Россию и ненавидеть Советскую Россию настоящего времени. Из такого положения вещей вытекает вопрос о главенствующей роли памяти в эмиграции. Ф. Степун не оспаривает у эмиграции ни права памяти, ни права отмщения, но только при условии объективного к ним подхода. Ф. Степун озвучивает свою идею о том, кто виновен в революционных событиях в России. По его мнению, виновниками являются большевики и проигравшие им идеологи эмиграции, в то время как больше всего пострадал от происшедших событий русский народ. Ф. Сте-пун упрекает эмиграцию и большевиков, тем самым сближая их в том, что и те и другие забывают о своем народе: первые - ради сохранения ценного прошлого, вторые - ради построения светлого будущего. По Степуну, феномен России не может быть понят без сопряжения ее прошлого с будущим. В конце статьи философ предлагает читателю другое видение мира, распределяя по-иному силы в противостоянии «эмиграция - Советский Союз»: противостояние должно осуществляться не между большевиками и эмигрантами, а между истинной Россией и теми, кто ее отрицает.
Главный вопрос статьи, решением которого занята почти что вся думающая эмиграция, - это вопрос о статусе настоящей России: где она находится, в прошлом или будущем? Второй существенный вопрос, так, как он был поставлен в 1924 году Иваном Буниным в докладе «Миссия русской эмиграции», затрагивает историческую миссию России. В статье «Путь творческой революции» (1931) Ф. Степун дает ответ на этот вопрос: эмиграция должна сохранять и поощрять свободное творчество. Точка зрения автора полемична и не разделялась большей частью эмиграции, но она гармонически дополняет многоголосие эмигрантской идеи о смысле, судьбе и историческом назначении России.
