CC BY
19А.А. Катаева
Россия как Другой в современной западной визуальной культуре
В данной статье Россия рассматривается как Другой по отношению к Западу, - основные черты, которыми наделяется Другой, основные коды и мифы, описывающие Россию. Особое внимание уделяется роли визуальности в формировании образа Другого в современной западной культуре. Отдельные примеры современного кинематографа, а также официальные видео к композициям некоторых музыкальных коллективов проанализированы в заданном семантическом контексте.
Ключевые слова: Другой, Запад, Россия, визуальная культура, современность.
Конструирование образа Другого - традиция, характерная для Запада как коллективного субъекта, нуждающегося в ориентире, противопоставляя себя которому он мог бы выстраивать собственную идентичность. Разумеется, Запад - это точно так же конструкт, под которым подразумевается культурное пространство, ассоциируемое с Европой и европейской современностью.
Непрерывное формирование образа России как Другого привело к распространению на Западе популярных шаблонов, задача которых - вписать чуждый образ в родную культуру. Наука, журналистика и искусство, как правило, не разрушают, а еще более укореняют их. Визуальное сопровождение образа - всегда часть концепции, поэтому семантически «текстуальное» и «визуальное» раскрываются как единое целое. Часто при этом рождение мифа происходит в России, а Запад лишь адаптирует его. Мы проследим, как это происходит, и проанализируем, к каким последствиям ведет.
Еще Эдвард Саид в работе «Ориентализм. Западные концепции Востока» писал о Западе и его Другом - Востоке, который существует в трех ипостасях: рассуждение о Востоке в рамках искусства, ориентализм как научный дискурс и, в широком смысле, любое говорение о Востоке вообще. В постколониальных исследованиях Другой фигурирует в контексте межкультурных отношений между бывшими колонизаторами и их колониями. В акте «говорения»
© Катаева А.А., 2017
выражается стремление Запада овладеть Другим, поэтому, по мнению Гаятри Ч. Спивак, угнетенные не могут говорить, - за них говорит Запад. Однако стоит понимать, что Другой необходим Западу для построения собственной идентичности. Другой также сильно влияет на Запад, как Запад на Другого.
Мы видим, что разные исследователи используют понятие Другого в разных контекстах: в ориенталистском дискурсе, в постколониальном дискурсе и т. д. Россия как Другой также играет определенную роль в формировании современной западноевропейской идентичности. В этом ракурсе интересно рассмотреть работу Ларри Вульфа «Изобретая Восточную Европу». В ней он пишет, что считает себя ребенком холодной войны и реконструирует способы создания образа врага в лице Советского Союза, пропаганду, включавшую, в том числе, средства устрашения населения. Дети во время учебной тревоги должны были закрывать голову руками. Так инсценировались бомбардировки, которые, без сомнения, инициировала бы Россия.
Россия как образ злого врага прочно залегла в сознании американцев, и им предстояло преодолевать предрассудки и страхи своего детства. По телевизору транслировали мультфильм «Рокки и Бульвинкль», где антагонистами выступали два русских персонажа, мужчина и женщина, и женщина была «главной». Образ злой и деспотичной русской женщины противопоставлялся традиционному положительному женскому архетипу. Русские шпионы Борис Бедунов и злобная, высокая, соблазнительная Наташа противостояли летающей белке Рокки и глупому лосю Бульвинклю, отстаивающим американские моральные ценности. «Зло говорило с русским акцентом». Только гораздо позже, к 1990-м гг., американцы смогли переосмыслить образ России и с помощью рефлексии разрушить сложившийся и искусственно сконструированный миф.
Образ России ассоциировался не только со злыми шпионами. Знакомство с такими персонажами, как доктор Живаго и Иван Денисович, дало представление о страдающем русском человеке, интеллигенте, - о тех, кто с иной стороны преподнес для западного человека «ужасы коммунизма». По словам Ларри Вульфа, Россия занимала воображение американцев и помогала ощущать свою принадлежность Америке и Западу в целом. Русские были нужны американцам как русские шпионы - Рокки и Бульвинклю. Образ России формировался исходя из культурных потребностей самих американцев.
Восприятие России как Другого не только формировало дискурс Запада, но и дискурс Востока в контексте самой Европы. Европейские страны делились на Западную и Восточную, и у американцев не возникало сомнений в том, какие страны являлись «их», а какие испытывали существенное влияние Советского Союза. Другой приобрел большие масштабы и ассоциировался уже не столько с самой Россией, сколько с советским влиянием, распространявшимся на страны Восточной Европы.
Ларри Вульф заключает, что если бы России не существовало, то ее следовало бы выдумать. Запад нуждается в таком Другом, как Россия. Однако вопрос также в том, насколько Россия развивалась
с помощью Запада и через Запад, насколько Россия - Запад вообще. Реформы Петра, проекты декабристов, промышленный переворот начала XX столетия указывают на то, что на протяжении достаточно длительного периода времени Россия шла «в ногу» с Западом и развивалась по западному образцу. Реформы, принимаемые сверху, и культурные нормы, определяемые русским дворянством, направляли Россию к западной культуре, европеизировали ее. Однако это положение «недозапада», стремящегося войти в западное пространство, догоняющего западные страны, если не в экономике, так в культуре, не в культуре, так в политике, не прельщало русские умы. Необходимость осознавать свою значимость на фоне прогрессирующих западных стран вылилась в формирование собственной идентичности. Славянофильство как течение, к примеру, искало способы доказать наличие «собственного пути развития» России. Россия тянется к Западу и одновременно отворачивается от него. Россия признает, что у нее есть не только своя особенность как западной страны, но особенность, отличающая ее от западных стран.
Стремление войти в западный дискурс также имеет отношение к ощущению себя как Другого по отношению к Западу и ощущение Запада как Другого по отношению к России. Поиски новой идентичности в 1990-х гг. были связаны с перениманием «чужого» опыта, его переосмыслением и попыткой приобрести свой собственный опыт. Позже Э. Гидденс в работе «Неспокойный и могущественный континент. Что ждет Европу в будущем» писал, цитируя Дмитрия Тренина: «Теперь Москва "покидает Запад" интеллектуально, перестав, наконец, притворяться, что она якобы имеет те же ценности, что и страны Евросоюза, и стремится присоединиться к ним каким-то креативным способом».
Россия как культурное пространство создавала миф «русско-сти» во многом при помощи русской интеллигенции. Сложное восприятие русской реальности со смешением различных культурных и религиозных традиций неизбежно вело к тому, что у русского интеллигента не было выхода, кроме как акцентировать пресловутую непохожесть на Запад, в том числе в своих произведениях. Русская эмиграция привезла на Запад миф о России, который воспроизводился также и им самим. Этот миф не пострадал и от смены режима в России, только добавил трагичности и без того трагичным персонажам. Если раньше были Раскольников и Болконский, то позже появились «Белая гвардия» и профессор Преображенский. В итоге «трагичность» русского интеллигента стала опознавательным знаком, и даже символом, не только для западного, но и для русского человека. Классика, которую и сегодня изучают в российских школах, передает те же представления о страдающем русском человеке с «загадочной» русской душой каждому новому поколению детей.
Для понимания того, как формируется образ России на Западе, необходимо проанализировать истоки конструирования «ина-ковости» России для США. В.И. Журавлева в работе «Понимание России в США: образы и мифы» (М.: РГГУ, 2012) раскрыла проблему конструирования образа России как Другого для США и показала, насколько сложным и неоднородным был процесс формиро-
вания этого образа. От «дружественного» Другого Россия плавно перешла к образу «демонического» Другого, чему способствовала и особая «повестка дня», формировавшаяся журналистами. В итоге изначально теплые и дружественные отношения стали холодными и конкурирующими, что, однако, не означало прекращения общения между государствами. Тем не менее тенденция создания мифа о России во многом зародилась именно тогда, в конце XIX - начале XX вв., и поддерживалась в течение «холодной» войны.
В.И. Журавлева среди тех черт «инаковости» России, которые использовались в конструировании ее образа как Другого на Западе, выделила такие, как религиозность, деспотизм, пьянство, патриотизм (в значении «преданность царю»), холодность (тема «русской зимы»), отсталость и т. д. Особое внимание в конструировании мифа о России уделялось национальному русскому характеру, который формировался преимущественно в среде «темного люда», крестьян, находившихся в состоянии рабства, и инертных дворян. Неподвижность, «восточность», инерция отмечались как отличительные черты характера русских, они противопоставлялись энергии американцев.
Любопытно, что изначально, до первого кризиса русско-американских отношений, было принято делать акценты на схожести двух держав, в том числе на капиталистическом развитии, на межкультурной ситуации, на стремлении к расширению границ, на «имперскости» и на стремлении к мировому господству, на желании объединиться друг с другом против Великобритании и т. п. Удивительно, что впоследствии все эти черты не помешали конструированию принципиально иного образа Другого.
В.И. Журавлева пишет также о том, что эта тенденция была вызвана и спровоцирована отчасти политикой России на Востоке и стремлением сотрудничать с Китаем. Что мы видим на сегодняшний день? Укрепление русско-китайских отношений на фоне культурного и политического противостояния Соединенным Штатам и Евросоюзу приводит к возобновлению бинарной оппозиции «Другой - Другой», которая логично вытекает из противостояния «первого» и «второго» миров во времена «холодной войны», хотя речь об этом идет уже совсем в ином дискурсе. Э. Гидденс считает, что новый президентский срок Владимира Путина отличается более эксплицитной авторитарной окраской, по сравнению с тем, что было раньше. Его мнение, по словам Э. Гидденса, вероятно, заключается в том, что Европа «увязла в процессе необратимого упадка». Европейский Союз рассматривается сейчас не как источник идей для строительства новой России, а как группа ослабленных государств. «Отстранившись от США и Европы, Россия обратила свой взор на Восток, рассматривая страны региона в качестве своих главных партнеров». Россия осознанно выбирает «восточность» (что отражается на ее культурной политике, в частности на пропаганде религиозности), ориентируясь на Китай, в то время как США имплицитно воздействуют на Запад в целом с помощью все тех же средств пропаганды, проявления которой мы можем видеть «наглядно» в визуальной культуре.
В современном мире сфера визуального стала занимать преимущественное положение. Поэтому образ России как Другого в современной западной культуре наблюдается ярче всего именно в визуальном. Каковы инструменты, с помощью которых происходит конструирование образа Другого в визуальной культуре? Позы, жесты и мимика, одежда референта, изображения, окружение, тона и цвета, ракурсы и др. - то, что конструирует образ в фотографии. Попробуем применить тот же самый метод к анализу видеоизображений.
Ролан Барт в «Мифологиях» анализировал конструирование образа римлян в кино на примере «Юлия Цезаря» Дж. Манкевича. По характерным чертам, которыми наделил римлян режиссер, зритель понимает, что перед ним на экране именно римляне. Р. Барт обращает внимание на использование особых знаков, таких как, например, челка, которую носят абсолютно все персонажи так, что у зрителя просто не остается сомнения, что это римляне: «У кого-то она кудрявая, у кого-то гладкая, у кого-то хохолком, у кого-то прилизанная, но у всех - аккуратно причесанная». Волосы в фильме Дж. Манкевича являются опознавательным знаком «римскости», одним из важнейших элементов конструирования образа римлянина. Хотя мы понимаем, что не все в Древнем Риме носили челки, этот конструкт все равно работает: «Лысых здесь в принципе нет, хотя в римской истории их встречалось немало». Знак челки перекрывает даже антропологическое несоответствие лиц американских актеров, лишенных латинских черт.
Визуальный образ римлян с челками, спадающими на римские лбы, можно соотнести с образом русских в западных фильмах. В качестве предметного кода часто выступают вещи, ставшие знаками, такие как самовар или шапка-ушанка. В качестве часто узнаваемого предмета фигурирует водка. Например, в фильме «Армагеддон» Лев Андропов предстает перед зрителем в шапке-ушанке и в майке, как и в фильме «Рокки IV», где русские, пришедшие поддержать своего боксера, показаны одетыми в шапки-ушанки и в шубы. Еще одной чертой, присущей русским в западных фильмах, является небритость, небрежность у мужских персонажей и сдержанность во внешнем виде у женских персонажей (Лев Андропов из фильма «Армагеддон», Иванова из сериала «Вавилон-5»). При этом для западных фильмов, где фигурирует дореволюционная Россия, характерен другой образ русских, как правило, мужчин, одетых в военную форму, причем зачастую с общими внешними характерными особенностями: темно-зеленый мундир с высоким воротником, китель или шинель. Имя Наташа, к примеру, тоже является кодом для американского и западного кино. Существует множество фильмов, где женские русские персонажи носят именно это имя, например, Наташа Романофф из «Мстителей».
Во время холодной войны в американских фильмах в основном шла антисоветская пропаганда. С 1990-х гг. русские изображались как представители мафии. Часто русские персонажи - антагонисты. Также встречаются такие решения, как наделение русских персонажей чертами выходцев из «страдающей» интеллигенции.
Иванова из «Вавилона-5» родом из семьи русских евреев (тема евреев как маркер, выделяющий русскую культуру, особенно исследуется в работе В.И. Журавлевой), и сценарист сосредоточился на русском происхождении героини, объясняя ее оригинальное чувство юмора и мировоззрение через «квинтэссенцию коллективного сознания "многострадального русского народа"». Подобное восприятие русского интеллигента маркирует очень многие западные произведения массовой культуры. Наташа Романофф из «Мстителей» - бывшая балерина. И даже образ американского ученого по имени Дэвид из сериала «Друзья», уехавшего в Минск, напоминает нам образ советского интеллигента. Что характерно, авторы располагают Минск в России, хотя Минск - столица Белоруссии. Этот факт доказывает тезис Вульфа о сильном влиянии советского пространства на Восточную Европу. В культурном смысле эти пространства имеют одно и то же смысловое наполнение - они становятся объектом репрезентации Другого.
Конструирование образа России в фильме «Железное небо» главным образом осуществлялось через образ Владимира Путина. В отрывке из этого фильма, который предложен для анализа, человек сидит за столом в плохо освещенной комнате и приклеивает к карте России куски бумаги, изображающие другие территории. Затем он прыгает на стол и начинает танцевать «вприсядку» в армейских сапогах, раздевшись до пояса. Создаваемый образ говорит нам о таких чертах, как вызывающая брутальность, стремление показать физическую силу, маскулинность и т. п. Полумрак добавляет картине таинственность, придавая «инаковости» особую атмосферу, навевающую беспокойство. В.И. Журавлева в работе «Понимание России в США: образы и мифы» отмечала, что темнота ассоциировалась с Россией как с «восточным» и инертным пространством. Стоит отметить, что с Россией связывался образ иррациональной угрозы. Эта тенденция прослеживается еще со времен холодной войны, о чем также писал Ларри Вульф. Миф об угрозе из СССР проецируется и на отношения России с Западом в современном мире. На примере этого видео можно судить о тенденции «демонизации» образа России как Другого.
Хотя, стоит заметить, существуют мнения, авторы которых не согласны с данной тенденцией. Милош Земан утверждал в интервью, что Россию воспринимают как СССР до сих пор, хотя это давно не так. Президент Чехии считает, что в России есть демократия и свободные выборы, и что сравнивать Россию с СССР нельзя. Тем не менее образ СССР остается популярным в западной культуре. Например, в официальном видео песни «Love The Way You Move» (LTWYM) группы «Slightly Left of Centre» фигурирует символ «серп и молот». Среди прочих черт также фигурирует маскулинность, брутальность, персонализирующие В.В. Путина. В сюжете присутствует скрытая ирония, особенно в кульминации, когда в результате демонстрации физической силы Владимира Путина взрывается планета Земля, и патриот на Луне пускает слезу радости. Здесь можно увидеть подтверждение тезиса В.И. Журавлевой о том, что разницу в понимании термина «патриотизм» («преданность роди-
не» на Западе и «преданность царю» в России) часто использовали и используют в западной культуре.
Основной тенденцией в репрезентациях является подчеркну-тость силовой политики (hard force), и ею пользуются как русофобы, так и русофилы. Например, в видеоролике к песне коллектива «A.M.G.» «Go hard like Vladimir Putin» акцент также делается на силе, причем происходит формирование параллелей между властью и православием (когда визуальные образы Путина сменяются изображениями храмов). Так прослеживается использование такой черты Другого, как религиозность, впрочем, отличной от западной религиозности (эта тенденция отмечена В.И. Журавлевой как зародившаяся еще на рубеже XIX-XX вв.).
В видеоролике проекта «The Mockingbird Men» «Putin-Putout» Россия также предстает через образ В.В. Путина, вследствие чего можно сделать вывод о знаковости роли правителя в формировании впечатления о современной России. Автор проекта использует все традиционные шаблоны, перечисленные В.И. Журавлевой, в том числе и «имперскость» (через репрезентацию образа В.В. Путина в костюме императора), ориентацию на Восток, маскулинность и т. д., а также такие коды, как водка, медведь, балет и др. Фактически это и есть те самые знаки, по которым западный зритель может считывать образ Другого. Об этом писал Р. Барт, когда говорил о наличии общего символического словаря. И российский зритель, хотя и видит «плоскость» представленных кодов, тем не менее считывает «инаковость», в которой узнает то, что можно обозначить как «русскость». При просмотре видео не возникает сомнений, о ком и о чем идет речь.
Таким образом, поскольку визуальные образы играют в наше время огромную роль, во многом Другой конструируется через визуальную культуру. Россия как Другой - это конструкт, который появился еще на рубеже XIX-XX вв. на основе культурного противостояния с США. Формирование Другого было неоднородным и из «дружественного Другого» конструкт трансформировался в «демонического Другого». Кроме того, существовала и романтизация образа России. На Западе все популярнее мифы, воспроизводящие ее инаковость по отношению к западной культуре. В заимствовании культурных кодов из России Запад игнорирует все, что связано с европеизацией, поскольку необходимо противопоставление, служащее поддержанию собственной идентичности. Это противопоставление строится на основе бинарной оппозиции США и СССР, и во многом Восточная Европа попадает под влияние советского пространства, хотя Россия - это не СССР и проявляет стремление быть частью западного дискурса. Однако в последнее время в самой России намечается тенденция ориентированности на Восток, что только укрепляет образ Другого, усиливая основные черты, такие как сила, брутальность, восточность, инертность, «северность», темнота, маскулинность, «имперскость», отсталость и т. д. Огромная роль в формировании конструкта «Россия как Другой» принадлежит интеллектуалам, в особенности эмигрантам.
Насколько миф о России поддерживает и сама Россия в условиях современности? Конструкт «Россия как Другой» необходим не только Западу для формирования собственной идентичности, но и самой России для той же цели. Исходя из потребности в создании некоего своего образа в западных СМИ, Россия, судя по всему, выбирает устоявшиеся шаблоны в ущерб реалиям, однако укрепляя их необходимым материалом (в частности, это мы могли видеть на Олимпийских играх в Сочи, когда эффектное представление России было составлено из все тех же популярных культурных образцов). Утрачивается возможность различить, насколько сконструированная «восточность» является исконно русским качеством. Вполне очевидно лишь то, что в определенные моменты в истории это понятие в той или иной мере актуализировалось, если того требовали чьи-либо политические цели. Вероятно, «демонический Другой», так же как и деспотический царь, нужны России и Западу сегодня для того, чтобы сыграть на чувствах и первых, и вторых, в то время как сама по себе «инаковость» изначально лишена позитивных или негативных черт.
