CC BY
73
ИСТОРИЯ, ВЛАСТЬ И МАССОВОЕ СОЗНАНИЕ
УДК 94(47)072.5+929Наполеон
РОССИЯ И УРАЛ НА МЕНТАЛЬНЫХ КАРТАХ НАПОЛЕОНА М.В. Шистеров
Уральский государственный педагогический университет, кафедра всеобщей истории E-mail: [email protected]
В предлагаемой работе Отечественная война 1812 г. рассматривается сквозь призму геостратегических планов Наполеона. Автор делает попытку прояснить место России и Уральского региона на «ментальных картах» императора французов, выявить характерные ожидания и представления французов, проследить процесс трансформации образов России под влиянием военного поражения «Великой Армии» в 1812 году.
Ключевые слова: Наполеон, Русская кампания, геостратегия, ментальные карты, геополитика, «индийские проекты», Урал, географический образ, фронтирное пространство.
RUSSIA AND URAL ON NAPOLEON'S MENTAL MAPS M.V. Shisterov
This article contains the analysis of the Russian Patriotic war of 1812. Much prominence is given by this work to geostrategic plans. The author tries to detect a Russia's place and Ural's place on Napoleon's mental maps. Also the author makes attempt to investigate process of transformation of an image of Russia under influence of military defeat of the Napoleon's Grand Army in 1812.
Key words: Napoleon, Russian Patriotic war of 1812, grand-strategy, mental maps, geopolitics, Napoleon's Indian projects, Ural, geographical image, frontier space.
Обращение в отечественной исторической науке к тематике «ментальных карт» («mental map») пока не находит широкого применения. Несмотря на то, что методологические основы нового направления, за-
ложенные Э. Саидом и Л. Вульфом1, встретили позитивный отклик среди историков и подтверждаются заметными достижениями в области современной гуманитарной географии2, они по-прежнему находят слабое отражение в глубоких собственно исторических исследованиях. Между тем, как показывает пример украинского историка-«наполеоноведа» В. Ададурова3, успешное соединение перспективной, открывающей новые аспекты исторического познания методологии с основательной документальной базой, способно дать значительный результат. Весьма своевременное появление фундаментальной работы В. Ададурова не только подтверждает плодотворность использования моделей и методов «воображаемой географии» в конкретно-историческом исследовании, но также указывает направление дальнейших научных поисков тех проблем отечественного «наполеоноведения», которые в рамках традиционной методологии уже в достаточной степени изучены или, напротив, не могут быть изучены в принципе. Исследование целей, задач и планов «Русской кампании» Наполеона, а также проектов «послевоенного» переустройства Восточной Европы в настоящее время вряд ли может быть плодотворным без обращения к «воображению» великого императора. Еще более остро необходимость новой методологии ощущается при исследовании проблем восприятия и трансформации образа России в представлении Наполеона (в том числе под влиянием военного поражения 1812 г.), а также в рамках общих «культурных представлений» западноевропейцев начала XIX века.
Эпоха Просвещения в Европе была временем интеллектуального поиска и философского «изобретательства», результатом чего стала, в частности, культурная концепция «Восточной Европы»4. Образно-географическая карта Европы была переформатирована таким образом, чтобы соответствовать предъявляемым потребностям и задачам «нового типа философствования»5, детерминированного в свою очередь определенным уровнем развития экономи-
1 См.: Said, E.W. Orientalism. N.Y., 1979 (Рус. пер.: Саид Э.В. Ориентализм. Западные концепции Востока, пер. с англ. А.В. Говорунова. СПб., 2006); Wolff, L. Inventing Eastern Europe. The Map of Civilization on the Mind of the Enlightenment. Stanford, 1994 (Рус. пер.: Вульф, Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения, пер. с англ. И. Федюкина. М., 2003).
2 См. напр.: Замятин, Д.Н. Метагеография: Пространство образов и образы пространства. М., 2004.
3 Ададуров, В. «Наполеоніда» на Сході Європии: Уявлення, проекти та дія-тельнїсть уряду Франції щодо південно-західних окраїн Російської імперії на початку XIX століття. Львів, 2007.
4 См. об этом: Вульф, Л. Указ. соч.
5 См.: Фуко, М. Что такое Просвещение // Вестн. МГУ. 1999. Сер. 9. № 2. С. 45.
ческих и политических отношений в Западной Европе. Однако в соответствии с принципом бинарной оппозиции для успешной самоидентификации необходим «конституирующий Другой», в роли которого для Европы устойчиво выступала «Азия» (Восток)6. Новая, предложенная просветителями модель взаимодействия с «Другим» состояла в том, чтобы через взаимодействие в определённой сфере, включить чужие культурные ареалы в свой культурный кругозор, адаптировать «чужое» к «своему»7. Заменяя культурологический язык образно-географическим, можно сказать, что происходил процесс «вписывания» образа чужой культуры (в том числе географического) в систему собственных геокультурных, геоэкономических и геополитических представлений, а также поиска подходящего места для такого образа в рамках «своей» воображаемой карты. Объектом подобного «интеллектуального изобретательства» со стороны западноевропейцев была, безусловно, и Россия, которая начиная с XVIII в. стала важным структурным элементом создаваемого концепта Восточной Европы8. С этого времени отличительными чертами геополитического и геокультурного образа России становятся выраженная фронтирность и амбивалентность9. Россия оказывается на периферии ментальной карты Европы (в некоторых интерпретациях вовсе выпадает из неё), закрепив за собой роль «пограничной» (фронтирной) империи, окраины «цивилизованного мира»10. Амбивалентность геокультурного образа России проявилась в виде
6 Л. Вульф, ориентируясь на Э. Саида, сделал вывод о «недо-ориентализации» концепта Восточной Европы, «изобретению концепции «Востока», только в более мягкой форме» (см.: Вульф, Л. Указ. соч. С. 39).
7 Шайдрова, А.В. Постижение другой культуры европейским Просвещением XVIII века: Россия и Китай: автореф. дис... канд. культурологии. Саранск, 2006. С. 5.
8 Точка зрения Л. Вульфа о переориентировании вектора «воображаемой географии» Европы с оппозиции «Юг-Север» на оппозицию «Запад-Восток» в XVIII в., под влиянием идей Просвещения, выглядит обоснованной, но, возможно, более обоснован взгляд на вторую половину XVIII - первую половину XIX в. как на «переходный этап» в процессе смещения образно-географической оси Европы (Миллер, А. Предисловие / / Вульф, Л. Указ. соч. С. 6-7). Во всяком случае, для интеллектуалов первой половины XIX в. противопоставление «Юг-Север» оставалось, безусловно, значимым (Мильчина, В. Жермена де Сталь и ее «философическая география» / / Сталь Ж., де. Десять лет в изгнании: пер. с фр. В.А. Мильчиной. М., 2003. С. 23, примеч. 1).
9 Подр. см.: Замятин, Д.Н. Стратегии интерпретации историко-географических образов России / / ОЗ. 2002. № 6.
10 Показательно, что Д.Н. Замятин, говоря о восприятии России как «фронтирной страны Европы», указывает на схожесть образов России и Испании: «Очень важно отметить, что Россия воспринималась и воспринимается во многом как маргинальная, пограничная, фронтирная страна Европы, во многом схожая, например, с Испанией -прежде всего, конечно, на историко-культурных основаниях» (Там же).
своеобразного «двуликого Януса»: одновременное существование в ментальном пространстве западноевропейцев России-как-Азии и России-как-Европы. Иными словами, Россия стала восприниматься как место на карте, где Европа и Азия (Запад и Восток) сходятся и накладываются друг на друга. В этом контексте вторжение «Великой Армии» Наполеона в Россию в 1812 г. может быть истолковано как попытка «освоения» новых политико-географических и культурно-исторических границ Европы. Война с Россией должна была не только способствовать расширению политического и культурного влияния «объединенной» Наполеоном Западной Европы, но отражала также стремление к расширению и наполнению самого понятия «Европы» новыми политическими, культурными и геогра-фиическими смыслами. Вероятно, прав американский историк и культуролог Л. Вульф, когда он делает вывод о том, что «изобретая Восточную Европу», эпоха Просвещения создавала «культурный контекст для амбициозных проектов» проникновения в Восточную Европу и овладения ею11. Собственно с геополитической точки зрения поход Наполеона в Россию и был попыткой такого «овладения».
Ключевой вопрос о том, какие цели и задачи военно-стратегического и политического плана ставил Наполеон в войне с Россией, изучается уже очень давно (едва ли не с 1812 года), но до сих пор не имеет однозначного ответа. Главной причиной этого, на наш взгляд, является проблема самой личности Наполеона (импульсивной, творческой, увлекающейся, склонной к инсайдам и «гениальным прозрениям», а потому непоследовательной и противоречивой) и его особого положения Императора-Полководца, которое позволяло Наполеону все важнейшие решения принимать самостоятельно, без «консультаций» с окружением и необходимости фиксировать принятые решения на бумаге. Справедливой выглядит точка зрения известного отечественного историка В.М. Безотосного: «Каждый раз, начиная военные действия, Наполеон не связывал руководство войсками с заранее расписанным в мелочах планом, основанным на географических математических расчетах <...> Операционный план действий фактически оформлялся в последний момент и легко менялся в зависимости от обстоя-тельств»12. Значит ли это, что конкретный план верстался под определенные политические, либо геополитические задачи?
Отсутствие соответствующих документов заставляет историков искать иные пути реконструкции предвоенных замыслов Наполео-
11 Вульф, Л. Указ. соч. С. 524.
12 Безотосный, В.М. Разведка и планы сторон в 1812 году. М., 2005. С. 72.
на. Однако попытка решить эту задачу, исходя из предвоенной дислокации «Великой Армии» и опираясь на данные штабной переписки, плодотворна лишь при выяснении тактических задумок Наполеона, но не в состоянии ответить на вопрос о стратегических целях Русской кампании. Распространенной является точка зрения, что Наполеон не преследовал в ходе Русской кампании иных целей, кроме «сугубо политических»: «целью Наполеона было принудить Александра I строго соблюдать условия Континентальной блокады. В зависимости от масштабов своей победы и от результатов переговоров находились судьбы Польши и Литвы. Наполеон мог отторгнуть у России некоторые земли бывшей Речи Посполитой, но завоевывать всю огромную территорию Российской империи или посягать на православную веру он, конечно, не собирался»13. Вместе с тем, в исторической литературе неоднократно высказывались обоснованные сомнения относительно того, что стратегический план Русской кампании Наполеона был столь беден «геополитическими смыслами». Тем более что сам император, по свидетельствам современников, много и охотно говорил о смелых перспективах похода в Россию.
Наиболее рельефно выступает геостратегический замысел Русской кампании как нанесения «непрямого удара» по позициям Великобритании. Общие очертания этот замысел приобрел уже в марте 1810 г. в секретном докладе, представленном Наполеону министром иностранных дел Ж.-Б. Шампаньи, где Россия рассматривалась как «естественный союзник Англии» и главный противник Франции «на Севере и Востоке Европы»14. Вывод из этих соображений напрашивался вполне определенный: война с Россией неизбежна; вопрос лишь в том, когда и какой конфигурации она начнется. Несмотря на то, что сам Шампаньи вскоре будет отправлен в отставку, общие соображения геополитического свойства, выраженные в его докладе, соответствовали представлениям и образу мыслей Наполеона. Летом 1811 г., когда подготовка к войне с Россией уже шла, в беседе с бывшим французским послом в С.-Петербурге А.О.Л. Коленкуром император достаточно четко и ёмко сформулировал ключевую стратегическую задачу: «Для того чтобы мир был возможным и прочным, нужно, чтобы Англия убедилась, что она не найдет больше пособников на континенте. Нужно, следовательно, чтобы русский колосс и его орды не могли больше угрожать югу вторжением»15. Цель войны, в передаче Коленкура, определялась
13 Попов, А.И. Великая армия в России. Погоня за миражом. Самара, 2002. С. 46.
14 Шильдер, Н.К. Император Александр I: в 4 т. СПб., 1897. Т. 3. С. 472, 474-475.
15 Коленкур, А. Мемуары: Поход Наполеона в Россию: пер. с фр. М., 2002. С. 69.
Наполеоном следующим образом: «Необходимо нанести удар Англии в лице единственной решающей державы, еще остающейся на континенте и могущей причинить беспокойство, присоединившись к Англии»; «...будет полезно отстранить русских от европейских дел и создать в центре государство, которое было бы барьером против нашествий северной державы.»16. Таким образом, цели, которые ставились французским императором перед походом в Россию, отнюдь не ограничивались насущными «сугубо политическими» проблемами, но лежали в плоскости геополитической («непрямой удар» по Англии, создание на границе Европы «буферного» государства или государств). Развивая свою мысль, Наполеон 16 августа 1811 г. в беседе с новым министром иностранных дел Ю.Б. Маре высказался в том смысле, что возможное усиление России подготовило бы такой «порядок вещей, который поставил бы под угрозу все господство Юга, и о котором вся Европа с ужасом всегда думала, и который, быть может, установится на глазах подрастающего поколе-ния»17. В этом пассаже интересно то, что геополитические цели здесь смыкаются с геокультурными задачами «вытеснения» России за границы Европы, и это «вытеснение» на ментальной карте Наполеона уже произошло («.вся Европа с ужасом всегда думала.»). Та же мысль - о недопустимости влияния России на европейские дела в силу (гео)культурной (сегодня многие сказали бы - цивилизационной) чуждости русских Европе - читается в переданных Коленку-ром «предвоенных» словах Наполеона, высказывающего возмущение тем фактом, что у России есть какая-то своя позиция в отношении «европейских дел»: «Какое дело до них России, находящейся на краю света?»; и добавляет, что сам он (с позиции правителя Европы) не мешает «ему» (Александру I, как правителю не-Европы) «округлять свои владения в Азии»18. Много позже, в ссылке на острове Св. Елены, Наполеон разовьет тему «русского варварства», как явления культурно глубоко чуждого цивилизованной Европе, противостоящего ей.
Показательно, что уже первые попытки французского императора осмыслить (в санях с Коленкуром) причины катастрофически закончившейся кампании 1812 г. указывали вектор его дальнейших поисков. Многое в ходе Русской кампании представлялось ему тогда
16 Коленкур, А. Указ. соч. С. 85.
17 Вандаль, А. Наполеон и Александр I. Франко-русский союз во время первой империи: в 4 т. Ростов н/Д , 1995. Т. 4. С. 221. Здесь важно обратить внимание на то, что на «ментальной карте» французского императора еще нет «Восточной Европы», а оппозиции «цивилизация - варварство» соответствует ось «Юг-Север».
18 Коленкур, А. Указ. соч. С. 76.
нелогичным: «Сожжение русских городов <...> в том числе пожар Москвы - это бессмыслица. Зачем было поджигать, если он (Александр I. - М.Ш.) возлагал столько надежд на зиму. Есть армия и есть солдаты для того, чтобы драться. Нелепо расходовать столько денег и не пользоваться ими. Не следует -с самого начала причинять себе больше зла, чем мог бы причинить вам неприятель, если бы он вас побил. Отступление Кутузова - это верх бездарности. Нас убила зима. Мы - жертвы климата. Хорошая погода меня обманула. Если бы я выступил из Москвы на две недели раньше, то моя армия была бы в Витебске и я смеялся бы над русскими и над вашим пророком Александром, а он жалел бы о том, что не вступил в переговоры. Все наши бедствия объясняются этими двумя неделями. Если бы хотели завлечь нас внутрь страны, то надо было начинать с отступления и не подвергать риску корпус Багратиона. Не надо было тратить столько денег на постройку карточных домиков на Двине. Не надо было сосредотачивать столько складов. Русские жили изо дня в день, без определенных планов. Они ни разу не сумели дать сражения вовремя.»19. Наполеон видит причины проигранной кампании либо во вмешательстве стихийных факторов («Хорошая погода меня обманула», «Нас убила зима»), либо в собственных ошибках («Если бы я выступил из Москвы на две недели раньше.»), либо в неудачном стечении обстоятельств («Все способствовало моим неудачам»), но не в действиях русских, которые, по его мнению, все делали неправильно («бессмысленное» сожжение городов; «нелепая» трата денег на содержание армии, которая не используется; «нерациональное» ведение войны, с большим ущербом для страны, чем может причинить неприятель; «бездарные» действия командования; «отсутствие» планов ведения боевых действий и т. д.). Система комплектования русских войск и их готовность к войне в 1812 г. также были оценены Наполеоном крайне низко: «Расстояния, привычки, оппозиция дворянства против рекрутских наборов, хищения плохо оплачиваемых начальников, которые прикарманивают солдатское жалованье и пайки <.> все препятствует укомплектованию русской армии. В течение трех лет шла безостановочная работа над ее укомплектованием, а в результате всего этого под ружьем оказалось наполовину меньше людей, чем думали до боев»20. Даже похвалу Наполеона в адрес казаков в данном контексте, по-видимому, следует рассматриваться как подчеркивание специфического (неевропейского) характера русской «варваризованной» армии и способа
19 Коленкур, А. Указ. соч. С. 425-426.
20 Там же. С. 428.
ведения войны: «Надо отдать справедливость казакам: именно им обязаны русские своими успехами в этой кампании»21. Таким образом, Наполеон не только оправдывал свои действия (в общем и целом правильные), но и явно указывал на «варварский» характер противника (которого он бил «во всех сражениях, даже при переходе через Березину»22), заключающийся в «нецивилизованных» способах организации и ведения войны. Судя по всему, Наполеон намеревался вести войну с неевропейской («варварской») державой, на ее неевропейской («варварской») территории, по европейским («цивилизованным») правилам и потому оказался совершенно не готов к тому, что русские начнут эти правила нарушать. На наш взгляд, это свидетельствует о том, что до войны и в ходе войны образ России и русских в представлении Наполеона характеризовался амбивалентностью, где «цивилизованность» и «варварство» были как бы двумя сторонами одной медали, парадоксальным образом сочетаясь в нечто нерасчленимое («До сих пор, если не считать того, что Александр сжигает свои города, чтобы мы не жили в них, мы вели друг против друга довольно добросовестную войну»23), когда в зависимости от ситуации он мог свободно выбирать считать ли русских варварами, либо представителями европейской цивилизации. Амбивалентность представлений Наполеона о России прослеживается даже в его суждениях о российском климате, который еще в Москве казался императору французов почти таким же «как во Франции» («в Москве осень лучше и даже теплее, чем в Фонтенбло»), однако затем «внезапно наступили чрезмерные холода» («Погода меня обманула»)24. Но уже в 1813-1814 гг. (надо думать, под влиянием «не по правилам» проигранной кампании) образ русских в воображении императора заметно «варваризируется». В феврале 1813 г. выступая перед Законодательным корпусом, Наполеон призвал сплотиться вокруг общеевропейского дела - борьбы с вторжением «татар»25. Эту мысль император впоследствии развил в прокламации к армии от 13 мая 1813 г.: «В ходе прежней кампании [1812 г. - М.Ш.] враг не счел нужным в борьбе против наших армий отказаться от тех диких методов, которые использовали его предки: армии татар сжигали своих же товарищей, свои города, саму Святую Москву. Сегодня они идут в наши страны, прежде всего в Г ерманию, Францию и Италию
21 Коленкур, А. Указ. соч. С. 428.
22 Там же. С. 473.
23 Там же. С. 286.
24 Там же. С. 246.
25 Napoléon, I. Oeuvres de Napoléon. P., 1827. T. 5. P. 90-91.
<...> чтобы проповедовать мятеж, анархию, гражданскую войну, убийство; они выступают апостолами всяческих преступлений». Завершалась прокламация похвалой в адрес солдат «общеевропейского дела»: «Мы отбросили этих татар в их ужасный климат, из которого они не смогут выбраться. Пусть они остаются в своих ледовых пустынях, останутся в рабстве, в варварстве и коррупции, где человек низводится до животного! Вы заслужили похвалу цивилизованной Европы. Солдаты! Италия, Франция, Германия воздают должное вашим действиям»26. Таким образом, уже в 1813 г. в представлении Наполеона конфликт с Россией перерастает из войны «с сугубо политическими целями» в бескомпромиссную борьбу «цивилизации» с «варварством»; борьбу «свободной» Европы с культурно чуждой ей азиатской структурой («рабство», «варварство», «коррупция»); почти эсхатологическую борьбу добра («цивилизованной Европы») со злом («апостолами всяческих преступлений»).
Окончательно концепция «общеевропейской» войны с Россией в 1812 г. была «доработана» Наполеоном на острове Святой Елены. Теперь у опального императора уже не было никаких сомнений в «варварской» природе русских, которые «не имеют чувства родины», ибо не следует смешивать простое предпочтение природных условий, в которых рожден человек (характерно для «русских-варваров»), с осознанием преимущества своего образа жизни и общественной организации (характерно для «просвещенного европейца»), что, по мнению Наполеона, и есть основа подлинной любви к отечеству27. Указывая на «нищету» русских, Наполеон отмечает этот факт как условие, создающее для России «необходимость завоеваний, продвижения вперед»28. Этот тезис не только успешно «объясняет» «естественную агрессивность» России, но и в известном смысле снимает с самого Наполеона обвинения в развязывании войны в 1812 г., так как придает его действиям характер «превентивного удара». Для большей убедительности Наполеон предлагает собственную геополитическую концепцию, согласно которой все народы делятся на «океанические» и «восточные»; причем, если западноевропейцы (французы, англичане, итальянцы и др.) относятся к народам «океаническим»29, то русские (в силу «слабо цивилизованного пространства» и «варварского населения») - к народам
26 Correspondance de Napoléon I. P., 1868. T. 25. P. 262-263.
27 O'Méara. Napoléon dans l'exil // Las Cases A.-E.-D.-M. Mémorial de Sainte-Hélène. P., 1823. T. 2. P. 639.
28 Ibid.
29 Las Cases, A.-E.-D.-M. Mémorial de Sainte-Hélène. P., 1823. T. 2. P. 257.
«восточной фамилии»30. Попытка Петра Великого «цивилизовать» русских окончилась неудачей, им так и не удалось «войти в европейское общество»31. В апреле 1816 г., возвращаясь к событиям Русской кампании, Наполеон говорил будущему автору знаменитого «Мемориала» О.-Э.-Д.-М. Лас Казу: «Я шел на Россию во главе всей остальной Европы. Начинание было популярным, дело было европейским. Это было последнее усилие, которое Франции оставалось сделать; предназначением этого усилия была новая европейская система, которая стала бы концом борьбы. Россия была последним ресурсом Англии. Всеобщий мир был в России и успех, без сомнения, был обеспечен»32. Эти слова Наполеона, пожалуй, наиболее рельефно подчеркивают стратегические цели Русской кампании: геополитические («Россия была последним ресурсом Англии») и геокультурные («новая европейская система»). Интересно, что опальный император не упомянул здесь о геоэкономических целях кампании (восстановление Континентальной блокады). В августе 1816 г. Наполеон утверждал, что успешное завершение войны с Россией стало бы «концом опасностей и началом безопасности», открыло бы «новый горизонт», «время полного благополучия и процветания всех»33. Основой такого процветания должен был стать созданный Наполеоном европейский союз. Рассуждая о несостояв-шемся объединении Европы, Наполеон в октябре 1816 г. вновь возвращается к Русской кампании: «В результате многих предшествующих событий, эта война из войн новейших времен была наиболее популярной: это была война здравого смысла и подлинных интересов, война ради покоя и безопасности всех; она была исключительно ради мира и сохранения достигнутого - все было ради европейскости и континентализма. Ее успех был бы использован ради создания баланса [интересов], новых комбинаций, которые бы уничтожили опасности того времени, дабы сменить их будущим спокойствием.»34. В завершение этой тирады несостоявшийся создатель «объединенной Европы» рассказывает о планах объединения религий, искусств, коммерции и создания общеевропейских средств коммуникации35. Однако удивительнее всего то, что, по словам На-
30 Las Cases, A.-E.-D.-M. Op. cit. T. 2. P. 165.
31 Ibid. P. 141.
32 Ibid. P. 472.
33 Ibid. P. 144.
34 Ibid. P. 339.
35 Ibid. P. 145. Между тем вопреки известному мнению (См. напр.: Тюлар, Ж. Наполеон, или миф о «спасителе». М., 1997. С. 170-171) со схожими идеями Наполеон выступал и ранее. Например, в 1811 г. в беседе с Ж. Фуше он говорил:
полеона, успех его проекта «объединенной Европы», означал бы «процветание» и для побежденной России36. Последнее утверждение опального императора, по замечанию В.Н. Земцова, «выглядит несколько странным», так как, во-первых, оно «выбивается» из общих рассуждений Наполеона о России, и, во-вторых, «сам ход событий говорил явно об обратном: Россия должна была быть исключена из европейской системы, возникавшей под эгидой Франции»37. Действительно, выглядит крайне сомнительным вариант, при котором Россия могла бы стать элементом создаваемой (или планируемой) Наполеоном геополитической и геокультурной конструкции «объединенной Европы», даже на правах «младшего партнера». Впрочем, не исключено, что император имел в виду не прямое «включение» России в «европейскую систему», но лишь «цивилизующее» влияние «объединенной Европы» на русское «слабо цивилизованное пространство». Таким образом, в окончательном варианте концепция войны с Россией предполагала наличие двух основных моментов, которые ранее нами были условно обозначены как «геополитический» и «геокультурный» аспекты стратегического планирования. Суть их вкратце сводилась к тому, чтобы нанести сковывающий удар по Англии, лишив ее последнего «континентального ресурса», и подготовить условия для реализации проекта создания «объединенной Европы» вокруг Франции. Цели эти были в «сыром» виде поставлены Наполеоном накануне похода в Россию и в значительной степени определили характер кампании, ее оперативный и тактический рисунок. Сомнительно, чтобы одна из этих целей выделялась в качестве приоритетной, хотя бы потому, что их практическая реализация достигалась одними и теми же средствами - через военный разгром России. Впрочем, стратегическое планирование Наполеона на этом не заканчивалось: второй фазой общей геополитической задачи нанесения «смертельного» удара по
«Нам нужно единое европейское законодательство, единая кассационная палата Европы, единая монета, одинаковые меры веса и длины, одни и те же законы» (Цит. по: Молок, А.И. Империя Наполеона накануне войны 1812 г. // Учен. зап. ЛГУ. 1938. Т. 4. № 19. С. 60).
36 Las Cases, A.-E.-D.-M. Op. cit. T. 2. P. 145.
37 Земцов, В.Н. Наполеон о войне с Россией в 1812 году // Эпоха 1812 года: Исследования. Источники. Историография. III: сб. материалов. К 200-летию Отечественной войны 1812 г. М., 2004. С. 306; Он же. Великая армия Наполеона в Бородинском сражении. Екатеринбург, 2001. С. 139-140. О проектах создания «европейской конфедерации» и планах обустройства Восточной Европы см.: Ададуров, В. Указ. соч. С. 280-291.
позициям Великобритании в мире после «выведения из игры» России должно было стать завоевание Индии.
«Индийские проекты» Наполеона недостаточно исследованы в отечественной историографии38. Между тем их наличие в планах императора не вызывает сомнений и, безусловно, придает стратегии Наполеона не только «размах» и «восточный колорит», но и выраженное геополитическое измерение. Завоевание Британской Индии (окончательно потерянной французами по итогам Семилетней войны) в корне изменило бы геополитический расклад сил в мире, что прекрасно осознавалось императором французов. Однако практическое осуществление «индийского похода» неизбежно наталкивалось на ряд трудностей (едва ли в полной мере преодолимых), среди которых назовем хотя бы отсутствие удовлетворительных карт и разведанных путей, слабое «дипломатическое прикрытие»39 и слабое знание местности, а также отсутствие опыта взаимодействия с коренным населением территорий, через которые следовало пройти. Вряд ли серьезность всех этих (и многих других) конкретных препятствий полностью осознавалась Наполеоном, тем более что возможность военной экспедиции в Индию через территории Турции, Ирана и Средней Азии не исключалась даже и в английских политических кругах, где планы императора французов вызывали серьезную озабоченность и беспокойство40.
Между тем большое значение при разработке вариантов «индийского проекта» Наполеон придавал позиции России. Еще, будучи первым консулом, Бонапарт активно пропагандировал российскому императору Павлу I идею совместного франко-русского похода в Индию, результатом чего стала известная экспедиция казаков войска Донского, в 1801 г. выступивших из района Оренбурга на завоевание Средней Азии. План «индийского похода», переправленный через генерала Ж.К. Дюрока первым консулом российскому императору и получивший одобрение Павла I, предполагал создание на паритетных началах союзного франко-русского корпуса численностью в 70 тыс. человек (включая 10 тыс. казаков), перед которым ставилась задача за 120-130 дней достичь берегов Инда. План содержал на сей счет вполне конкретные предложения: «Планировалось, что французские части собе-
38 См., напр.: Безотосный, В.М. Индийский проект Наполеона // Император. 2001. № 2. С. 2-8.
39 В 1807 г. в Финкенштейне между Францией и Персией был подписан договор, согласно которому иранский шах соглашался на проход экспедиционного французского корпуса в Индию (Безотосный, В.М. Разведка и планы сторон в 1812 году... С. 81).
40 Там же. С. 84.
рутся на Дунае, русский флот перебросит их в Таганрог, а оттуда по Дону они прибудут к Царицыну. Затем по Волге - в Астрахань, где к ним присоединятся русские войска. На это отводилось 80 дней. После чего объединённый экспедиционный корпус через Каспийское море должен попасть в персидский город Астрабад, двигаясь из которого он благополучно достигнет правого берега реки Инд. И на все эти действия давалось лишь 50 дней!»41. Однако скорая смерть российского императора в результате дворцового переворота поставила на первом варианте «индийского проекта» Наполеона крест. Между тем от своей цели он не отказался. В 1805 г. по агентурным каналам в Россию стекались сведения о замыслах французского императора «с помощью толпы своих агентов, козней и самых сильных средств добраться до английских колоний в Великой Индии. Это единственный способ поразить эту державу в самом источнике ее кредита и богатства и ударить на нее, так сказать с тылу»42. Очевидно, что в своей бескомпромиссной борьбе с Англией Наполеон все более склонялся к геополитической стратегии «непрямых ударов», искусно дополняя ее геоэкономическим подтекстом («поразить <.> в самом источнике ее кредита и богатства»). Предпринятые им в этом направлении действия (разведывательные миссии Ромье и Жобера, посольство в Иран генерала Ж.-М. Гардана) имели тем не менее ограниченный эффект. Это заставило Наполеона после Тильзита вновь прибегнуть к помощи России. В письме императору Александру I от 2 февраля 1808 г. он предлагает следующий план: «Если бы войско из 50 тыс. человек русских, французов, пожалуй, даже немного австрийцев, направилось через Константинополь в Азию и появилось бы на Евфрате, то оно заставило бы трепетать Англию и повергло бы ее к ногам материка»43. Впрочем, «материковая» стратегия Наполеона не нашла поддержки у нового российского самодержца.
Постепенное ухудшение отношений с Россией, явно наметившееся уже в 1810 г., потребовало «корректировки» геостратегии Наполеона, что в свою очередь привело к реанимированию «индийского проекта», но в новой редакции: теперь его реализация ставилась в зависимость от успешного исхода войны с Россией. В беседе со своим генерал-адъютантом графом Л. Нарбонном, состоявшейся в апреле 1812 г., император обрисовал свои дальнейшие планы: «...чтобы добраться до Англии, нужно зайти в тыл Азии с одной из сторон Европы... Представьте себе, что Москва взята, Россия
41 Безотосный, В.М. Через Москву в Индию // НГ. 2002. № 8.
42 Он же. Разведка и планы сторон в 1812 году... С. 80.
43 Там же. С. 81.
сломлена, с царём заключён мир или же он пал жертвой дворцового заговора... и скажите мне, разве есть средство закрыть путь отправленной из Тифлиса великой французской армии и союзным войскам к Г ангу; разве недостаточно прикосновения французской шпаги, чтобы во всей Индии обрушились подмостки торгашеского величия»44. С этими словами Наполеона коррелирует должностная записка руководителя французской разведки в Герцогстве Варшавском Э. Биньона на имя министра иностранных дел Франции Маре от 14 апреля 1812 г. Ее автор был убежден в том, что огромные силы, собираемые для войны с Россией, предназначены для более масштабной цели, и что простое «ослабление России, ограничение этой державы границами старой Московии не станет достаточным вознаграждением за убытки чрезмерного передвижения». Сокрушив Россию, Наполеон, по мнению Биньона, сделает из русских сателлитов, а русская армия превратится в «послушный инструмент» и будет использована как «вспомогательная сила» для похода в Индию45. Таким образом, стратегическая цель Русской кампании заключалась в том, чтобы в результате разгрома последнего «континентального ресурса» Англии подготовить почву для «индийского похода», к которому Россия «присоединится или добровольно, или вследствие законов победы» и, таким образом, «будет привлечена к великому движению, которое должно изменить лицо мира»46. Особенностью стратегического планирования Наполеона, как видно, была не только склонность императора к геополитической «упаковке» стратегических планов (что в перспективе стало заслонять от него оперативную и тактическую составляющие, выработало пренебрежение к деталям), но и стремление «вписывать» самостоятельные (зачастую, очень масштабные) задачи в общую геополитическую «рамку», что заставляло искать «спасительное решение» в каком-нибудь «одном месте». В 1812 г. таким «местом» стала Россия. В зависимость от успеха Русской кампании напрямую были поставлены не только планы реализации «индийского проекта», а следовательно, и исход борьбы с Англией, но и судьба наполеоновской «объединенной Европы». На ментальной карте Наполеона образы России, Англии и Индии оказались тесно связанными единым геополитическим замыслом. Оборотной стороной этого процесса неизбежно становилось то, что на планирование конкретной войны с Россией начали оказывать влияние (возможно, определяющее)
44 Безотосный, В.М. Разведка и планы сторон в 1812 году... С. 81.
45 Там же. С. 81-82.
46 Там же. С. 82.
факторы, не имеющие к ней непосредственного отношения (произошло «раздвоение» оперативной мысли Полководца-Императора, преследующего расходящиеся цели). В конечном итоге не будет преувеличением сказать, что именно это стало одной из главных причин катастрофического провала Русской кампании.
Безусловно, политические факторы (нестабильная внутриполитическая обстановка во Франции, незавершенная война в Испании, ненадежность Австрии и Пруссии, враждебность Англии), равно как и необходимость лично руководить войсками в России, требовали от Наполеона проведения «скоротечной войны». Быстрый успех снимал и ряд других трудностей чисто военного характера (прежде всего, решал проблему длительного обеспечения войск на обширной и малоизвестной территории с враждебно настроенным населением в условиях непривычного и непредсказуемого климата). Затягивание же Русской кампании, не подкрепленное убедительными результатами, серьезно осложняло положение французского императора, чего он не мог не понимать. Между тем характер кампании (необходимость вести войну на широком фронте с ограниченными ресурсами47), как и особенности противника (представление о котором император имел вполне сносное), требовали от Наполеона учитывать вероятность «затяжной войны». То, что война с Россией не будет легкой, Наполеон понимал достаточно отчетливо. В марте 1812 г., когда вопрос о войне уже был окончательно решен, в беседе с архиканцлером Ж.-Р. Камбасересом, Наполеон признал, что задуманное «предприятие» потребует от него лично всех сил и военного таланта, чтобы рассчитывать на успех, который, вероятно, будет «по крайней мере делом двух кампаний». Он заявил, что отнюдь не собирается сразу «погрузиться в дикие равнины, которые, вероятно, еще и разорены», но в первую кампанию будет готовить плацдарм на линии Двина-Днепр, для того чтобы на второй-третий год войны нанести России «смертельный удар»48. Схожий план (в несколько модифицированном варианте) Наполеон изложил в мае 1812 г. во время встречи в Дрездене австрийскому министру иностранных дел К. Меттерниху: «Победа достанется наиболее терпеливому. Я открою кампанию переходом через Неман. Я закончу ее в Смоленске и Минске. Там я остановлюсь. Я укреплю эти два пункта, сам же перезимую в Вильне, где будет размещена главная
47 В. Ададуров указывает на это как на важнейший фактор, побудивший Наполеона отказаться от проектов М. Сокольницкого (см.: Ададуров, В. Указ. соч. С. 310).
48 Thiers, A. Histoire du Consulat et de l'Empire. P., 1856. T. 13. P. 458-460.
квартира; займусь реорганизацией Литвы, которая сгорает от нетерпения избавиться от российского ярма». Основные задачи на этом этапе виделись Наполеону в том, чтобы создать «естественный барьер» против России (линию укреплений, за которой будут расположены зимние квартиры «Великой Армии») и реорганизовать польскую армию. Ключевой вопрос обеспечения войск Наполеон рассчитывал разрешить за счет захваченных территорий. Если же русские не пойдут на мир сразу, то второй фазой войны должно было, по мысли французского императора, стать наступление «до центра [Российской] империи», которое будет «оплачено польской кровью» и вынудит царя подписать мир49. Впрочем, в последние месяцы перед войной Наполеон изменил свою точку зрения, резко сократив сроки кампании. Так, в беседе с французским посланником в Варшаве аббатом Д. Прадтом он изложил также план однолетней кампании, заявив, что закончит войну «в одно или в два сраже-ния»50, а в письме к своей жене Марии-Луизе от 1 июня 1812 г. утверждал, что «через 3 месяца все будет закончено»51. Сложно сказать, что именно подвигло великого императора на то, чтобы в последний момент «ужать» войну, которая, как ему казалось еще совсем недавно, не может быть выиграна в одну кампанию. Вероятно, свою роль сыграли как причины политического характера, так и уверенность в собственных силах: ударная мощь «Великой Армии» действительно была колоссальной, но как опытный полководец Наполеон понимал, что со временем она будет неизменно снижаться. Сосредоточение «избыточных» сил для войны с Россией наводит на мысль, что Наполеон так до последнего момента и не решился окончательно, какой вариант военных действий выбрать, пытаясь действовать по плану «с несколькими вариантами». Последующие действия «Великой Армии» в значительной степени вытекали из складывающейся в конкретный момент оперативной обстановки и отражают скорее стремление Наполеона не растерять преимущества, чем последовательно реализовать какой-либо план.
Между тем отсутствие разработанного плана войны не означает, что Наполеон закрывал глаза на объективные трудности ведения войны в России, напротив, он тщательно к ней готовился. В 1980-е гг. Безотосным была предпринята попытка на основе французской лите-
49 Metternich. Mémoires, documents et écrits divers. P., 1880. T. 1. P. 121-122; Pradt, D. Histoire de l'ambassade dans le Grand duché de Varsovie en 1812. P., 1815. P. 153.
50 Pradt, D. Op. cit. P. 57.
51 Цит. по: Безотосный, В.М. Разведка и планы сторон в 1812 году... С. 79.
ратуры и трофейных документов «Великой Армии», отложившихся в отечественных архивах, исследовать деятельность наполеоновской разведки в России накануне войны 1812 г. Им был сделан вывод о высокой степени активности французских осведомителей, сумевших собрать и обработать для политического и военного руководства Франции значительный объем информации (не всегда однако отличавшейся высокой степенью достоверности) о военных возможностях России и состоянии дел в ее, преимущественно, западных губерниях52. Вместе с тем, шел сбор информации и более широкого плана, что, по мнению Безотосного, было связано с «индийским проектом» Наполеона. В частности, в 1811 г. в России действовала группа французских агентов (полковник А. Платтер, майор Пикорнель и топограф Крест-ковский), которые «под видом отставных офицеров» посетили Москву, а также девять центральных российских губерний, где собирали различные сведения стратегического характера. Впоследствии двое из них (Платер и Пикорнель) продолжили путешествие, рассчитывая оказаться на Южном Урале (в Оренбурге), где, по мнению Безотосного, должны были разведать возможные пути в Индию53. В 1813 г. на Южном Урале побывал еще один агент Наполеона А. Моретти, в вещах которого были обнаружены инструменты для съемки местности и план Оренбурга «с расположением полков»54. Эти факты убедительно свидетельствуют, что Урал (прежде всего - Южный), где активно действовала французская стратегическая разведка, не был для Наполеона и политического руководства Первой империи совершенно неизвестным «пятном на карте».
Следует отметить, что во второй половине XVIII - начале XIX вв. географический образ Урала в представлении западноевропейцев претерпевает существенные изменения: он постепенно конституируется заново как «фронтирное пространство», как новая граница между Европой и Азией. До начала XVIII в. роль такой «границы» играла сама старая «Московия» (еще в 1716 г. французский «Almanach Royal» в списке европейских монархий называл Польшу, но не Россию / Московию, а уже на следующий год Россия / Московия была в этом списке), однако после преобразований Петра Великого географический образ России стал трансформироваться, приобретая выражено амбивалентный, «двуликий» характер. Россия теперь как бы сочетала в себе черты «европейскости» и «азиатскости», а значит граница Европы (и в куль-
52 Безотосный, В.М. Разведка Наполеона в России перед 1812 г. // ВИ. 1982. № 10. С. 86-94; Он же. Разведка и планы сторон в 1812 году... С. 72-85.
53 Он же. Разведка и планы сторон в 1812 году... С. 80.
54 Там же.
турном, и в географическом отношении) перемещалась «куда-то на восток». Исследователь истории формирования в европейской культуре образа Сибири М. Бассин, не без основания, считал, что новый культурно-географический образ Урала как «пограничья» между Европой и Азией (цивилизацией и варварством) был культурным механизмом, с помощью которого России искусственно был придан статус «настоящей» европейской державы с метрополией в Европе и с владениями в Азии55. Причем этот процесс был обоюдосторонним, так как позволял западноевропейцам «вписать» Россию в «цивилизованный мир» на правах «дикой окраины Европы» (и избавиться тем самым от экзистен-ционального страха перед «варварским нашествием»), но в то же время соответствовал претензиям российского самодержавия на роль «просвещенной европейской монархии», отчетливо проявившимся в правление Екатерины II. Пытаясь оспорить тезис Бассина, Е. Рабинович указывает на то, что «Сибирь действительно начинается за Уралом. <...> Сибирь при Петре (и позже) не была Россией, там и законы были иные - например, там не было поместного землевладения, а значит, не было и крепостного права, так что процветшие при Петре стараниями все того же Татищева уральские заводы с их относительно высокой технологией, зато и с крепостными работниками оказались подлинным фронтиром новой европейской империи. Границей Сибири Урал был по крайней мере со времени завоевания Сибири, разделяя вполне реальную "метрополию" и столь же реальные "владения", где имелось всё, чему положено быть в колониях: золотые прииски, каторга и ссылка, экзотические язычники, специфические законы и простор для личной инициативы вкупе с надеждой на обогащение - просто туда можно было добраться не только посуху (из Лиссабона в Гоа тоже можно добраться посуху), но и не пересекая при этом государственных границ, что никак не упраздняет реальности рубежа между метрополией и колонией»56. Однако даже если принять не бесспорные доводы автора, возражения Рабинович относительно того, что Урал был вовсе не «искусственно сконструированной» европейцами границей, а вполне реальным фронтиром между европейской и азиатской Россией, сути дела, на наш взгляд, все равно не меняет. Именно с момента, когда в европейском сознании Уралу была приписана его новая культурная роль (роль «барьера цивилизации»), он «прорисовыва-
55 Bassin, M. Russia between Europe and Asia: The Ideological Construction of Geography // Slavic Review. Spring, 1991. Vol. 50, № 1. P. 6; Idem. Inventing Siberia: Visions of the Russian East in the Early Nineteenth Century / / American Historical Review. 1991. Vol. 26. № 3, P. 767-769.
56 Рабинович, Е. От Атлантики до Урала (к предыстории вопроса) / / НЛО. 2001. № 52. С. 71-72.
ется» на европейских картах и «запечатлевается» в сознании (т. е. находит свое место на ментальной карте западноевропейца). Показательны в этом смысле слова шведского географа Ф.Й. фон Страленберга: «Вот что следует отметить касательно границы между Европой и Азией: хотя на некоторых новейших картах, из-за неуверенности, где же ее провести, эта граница была вовсе опущена, я на своей карте показал ее столь ясно, что она теперь определена навсегда»57. И действительно, несмотря на то, что далеко не все исследователи приняли «границу по Уралу» и пытались предлагать альтернативы, культурная функция Урала как будто бы была «определена навсегда».
Какое место занимал Урал на ментальных картах Наполеона и был ли он вообще на них отмечен? Ответить на эти вопросы крайне трудно, так как в обширном письменном и «устном» наследии французского императора не удается обнаружить даже упоминания об Урале. Этот факт, сам по себе достаточно красноречивый, свидетельствует о том, что привыкший рассуждать «геополитическими категориями» Наполеон не придавал в своих планах Уралу слишком серьезного значения, а его географический образ не был «нагружен» значимыми для императора «геополитическими смыслами». Нет никаких оснований полагать, что Наполеон рассматривал Урал как границу своей будущей «объединенной Европы». Так далеко его планы не заходили.
Вместе с тем, деятельность французской стратегической разведки на Урале показывает, что этот регион рассматривался Наполеоном как стратегически важный, а материалы, собранные здесь, использовались во время планирования войны с Россией (возможно, собирались также «на перспективу»). Среди трофейной французской документации, захваченной во время Отечественной войны 1812 г. и отложившейся в российских архивах, наряду с бумагами военного и административного делопроизводства и огромным массивом писем, содержатся бумаги, свидетельствующие о пристальном внимании французской стратегической разведки к самым разным сторонам российской жизни (маршруты и списки населенных мест России, «реестры» основных исторических событий русской истории, выписки из русских газет, касавшиеся в том числе и настроений в глубинке, и т. д.). Сам Наполеон перед войной усиленно занимался изучением будущего противника, аккумулировал всю доступную ему информацию о России, используя ради этого, в том числе и ресурсы своих союзников (прежде всего, Поль-ши)58. Сбор сведений осуществлялся по различным каналам. Импера-
57 Цит. по: Вульф, Л. Указ. соч. С. 238.
58 Роль Польши была огромной, так как на ее плечи ложилась не только значительная часть «черновой работы» по сбору разведывательной информа-
торский библиотекарь А.-А. Барбье, например, курировал сбор общих и специальных сведений о России, опубликованных за последнее время на европейских языках (перевод осуществляло специальное бюро во главе с г-ном Мунье). Сбором картографического материала занимался специальный отдел Генерального штаба под руководством Л.-А. Бакле д'Альба, которому удалось собрать свыше 70 топографических карт Европейской России59. Вместе с тем, качество французских карт было невысоким, поэтому разведке предписывалось предпринять самые серьезные усилия, чтобы получить русские официальные карты60. Накануне войны французскому послу в России Ж.-А.-Б. Лористону удалось достать и переправить во Францию новую большую карту России (так называемую «столистовую» карту), однако к началу военных действий транскрибировать и размножить карту не успели (работа над картой была завершена лишь к концу июля 1812 г., когда потребность в ней значительно снизилась)61. Наконец, сбор разведывательной информации и агентурных сведений возлагался на созданное в 1810 г. бюро Э. Лелорня д'Идевиля, подготовившее десятки «Статистических описаний» России. Материал для этих «описаний» брали, как правило, из уже опубликованных работ, в основном немецких авторов, таких как Г.Ф. Шторх (в 1800 г. опубликовал работу под названием «Историкостатистический обзор России конца XVIII в.»), Ф. Гемпель (в 1803 г. издал «Опись всех народов, пребывающих под властью российского императора Александра I»), И.Г. Георги (в 1798 г. издал работу - «Статистика России»)62. Особенно интересовался французский император Литвой, а также войнами на территории России (19 декабря 1811 г. он потребовал от Барбье все, касавшееся кампании Карла XII в Польше и России63. Некоторые представленные ему работы Наполеон даже посчитал нужным захватить с собой в Россию, так как они «будут ему полезны в походе» (переведенные труды о русской армии Р. Вильсона и К. Плото)64. Своеобразным «справочником по России» была созданная специально для русского похода Наполеона (вероятно, в бюро Лелорня д'Идевиля) масштабная (243 листа, заполненных текстом с обеих сторон) работа под названием «Статистический очерк Российской импе-
ции, но, что более важно, Польша выполняла функцию «переводчика» культурных кодов между Западом и Востоком.
59 Ададуров, В. Указ. соч. С. 69.
60 Margueron. Campagne de Russie. P., 1906. T. 4. P. 225-541.
61 Письмо графа Реаля герцогу де Бассано от 25 июня (н. ст.) 1812 г. // ОПИ ГИМ. Ф. 160. Ед. хр. 290. Л. 2.
62 Ададуров, В. Указ. соч. С. 71.
63 Correspondance de Napoléon I. P., 1868. T. 23. P. 95.
64 Ibid. P. 162, 398-399.
рии» (Essai de statistique de l'Empire de Russie), содержащая весьма разносторонние сведения о России65. «Очерк» носил компилятивный характер и включал сведения, взятые, главным образом, из трех источников: работ по российской статистике Хасселя (Hassel) и Шторха (Storch), а также из уже упоминавшейся работы по «военному состоянию» России прусского офицера Плото (Plotho). Вероятно, в «Очерк» были включены и уже обработанные перед войной данные разведки. В структурном отношении работа делится на четыре неравные части.
Первая часть содержит материал общего характера. Здесь излагаются начальные сведения о России, ее истории и географии, уточняются некоторые специфические понятия (например, «верста»). Затем дается обзор территориального деления страны, где перечисляются 45 российских губерний, а также вновь присоединенные территории, такие как, например, «Шведская Финляндия»66. При характеристике каждой губернии указываются ее пространственные и территориальные особености (в том числе площадь), а также ключевые города. Резюмируя свой обзор, авторы «Очерка» сравнивают Россию с величайшей империей Запада и в духе новоевропейских античных аллюзий приходят к выводу о том, что «Рим в период своей самой блестящей эпохи не имел и четвертой части подобного пространства»67. После этого излагаются сведения физико-географического, геологического и демографического характера: описание гор и полезных ископаемых, места расселения разных народов; затем гидрологические сведения: о морях, реках, портах и условиях навигации. Осуществляется достаточно квалифицированный обзор климатических условий с выделением отдельных регионов и их характеристикой68.
Вторая часть посвящена преимущественно демографическим вопросам. Здесь дается характеристика населения России, начиная от динамики его роста в течение XVIII в.; приводится численность жителей всех губерний, а также общий «срез» социальной структуры российского общества, осуществленный весьма грамотно, на большом материале, но в европейской терминологии69. В некоторых случаях авторы «Очерка» осуществляют сопоставление тех или иных сведений о России с данными по Европе, например, приводя численность населения Московской губернии (по сведениям на 1794 г. - 1199000 жителей), с данными по Моравии (1137000 человек)
65 Essai de statistique de l'Empire de Russie / / ОР РНБ. Ф. 961. Франция. FIV. № 160.
66 Ibid. Л. 7.
67 Ibid. Л. 25.
68 Ibid. Л. 99.
69 Ibid. Л. 116-120.
и Дании (1125000 человек). Здесь же приводятся сравнительные данные по соотношению демографического потенциала России и Европы, который авторы определили в пропорции 1 к 4,5; при том что соотношение между Россией и Францией оценивается как 1,33 к 1 в пользу России70. В «Очерке» проанализирован также половозрастной состав населения, динамика смертности и рождаемости71. Подробно и достаточно квалифицированно (однако вновь с «привязкой» к европейским реалиям) проанализирован сословный строй империи. В сословной структуре России авторы «Очерка» выделили следующие «сословные группы»: «дворянство» (noblesse), «буржуазию» (bourgeoisie), «крестьянство» (paysans), за вычетом крепостных, но с включением «служилых инородцев», а также «рабов» (serfs), под которыми подразумеваются крепостные крестьяне. Каждая из этих сословных групп подробно охарактеризована, как правило, с выделением «подгрупп» (например, «родовое дворянство», «служилое дворянство», «дворяне-иноземцы» и т. д.) и указанием численности их представителей по материалам переписи 1783 года72.
В третьей части представлен обзор финансово-экономического развития страны, сопровождающийся значительными статистическими выкладками73. Здесь же приводится характеристика государственного строя Российской империи; представлена структура органов управления и их основные функции: помимо Сената, Синода и министерств упоминается, в том числе и учрежденный 1 января 1810 г. Государственный Совет74.
Заключительная четвертая часть (не менее сотни страниц) посвящена армии и военно-морскому флоту. Обзор содержит сведения военно-исторического характера, сведения о системе организации русской армии и системе управления вооруженными силами, и при этом начинен различными цифровыми данными, вплоть до жалованья офицерам различных родов войск; здесь же содержалась краткая и весьма неполная поименная характеристика командного состава российской армии, с указанием чинов, должностей, наград. Характеризуя русского солдата, авторы «Очерка» отмечают такие его сильные качества, как большая выносливость, хорошее физическое состояние, храбрость75.
70 Essai de statistique de l'Empire de Russie... H. 122-124.
71 Ibid. H. 150-151.
72 Ibid. H. 169-179.
73 Ibid. H. 296-339.
74 Ibid. H. 350.
75 Ibid. H. 434-439.
По всем этим частям, главам, параграфам и разделам оказались рассредоточенными достаточно многочисленные и разнообразные сведения об Урале. Так, в общем обзоре авторы «Очерка» отметили, что «русское правительство расценивает Уральские горы в качестве естественной границы между Европой и Азией»76. Поэтому в политико-географическом смысле авторы делят Россию на европейскую и азиатскую. Губернии азиатской России перечисляются отдельно: Пермская, Оренбургская, Тобольская, Томская и Иркутская, «которые носят общее название Сибирь», включая и некоторые другие территории. При характеристике Пермской губернии, например, указывалось, что она составляет 5954 квадратных мили, или 16541 льё, и подразделяется на 12 уездов - Пермский, Кунгурский (Kounghour), Красноуфимский, Осский, Оханский, Соликамский, Чердынский, Екатеринбургский (Iékaterinbourg), Камышловский (Kanichlov), Шадринский, Ирбитский, Верхотурский (в качестве 13-го уезда к этому списку был по не вполне понятной причине добавлен Киргишанский (Kirghichanskaïa)77.
Отдельно следует остановиться на описании Уральских гор (les Mounts Oural), «которые образуют естественную границу Европы и Азии, разрезают Россию по всей ее ширине и протягиваются на более чем 300 миль или 500 льё». Авторы «Очерка» приводят даже этимологию самого топонима: «Урал, на языке башкир и татар, означает центр земли <...> Русские также <...> называют его еще Каменный и Земной Пояс (Kamennoï et Srmnoï-Роïаs)». Далее следует почти «художественное» описание: «Основная часть этой огромной цепи, начинающейся между Каспийским морем, Аральским озером, расстилающаяся от Оренбурга до Перми, между Тобольском и Архангельском до Карского (Karich) залива, образуя Ледовитое море Павла (?), и разветвляясь разными образами на Восток и на Запад, замечательна». Приводятся также многочисленные данные об Урале геологического и гидрографического характера: «Плато сформировано в основном гранитом, на склонах есть <...> кварцы, и разные минералы, свойственные основным горным породам. Основа состоит из гравия, глины и из песка, но этот порядок не обязательно в точности такой. Возвышаются некоторые вершины. Пав-динская (Pavdinskoé) имеет 6397 футов или 1060 туазов над уровнем Каспийского моря. Из всех гор России, эти горы Урала наиболее богаты. Они изобилуют прекрасными породами гранита или порфира <...> красивым кварцем, отборной нефтью, щебнем, точильным
76 Essai de statistique de l'Empire de Russie. Л. 8.
77 Ibid. Л. 22.
камнем, кремнем <...> калцедоном, большими кристаллами горного хрусталя, топазами, прекрасными аметистами, хризолитами; в земле имеются залежи фарфора, жирной глины, железного шпата <...> змеевика <...> слюды, асбеста, изящного мрамора <...> гипса, плавикового шпата, минеральных масел, каменного угля <...>. Они богаты рудным золотом, серебром, медью, железом, которые прекрасно разрабатываются. В скалах имеются многочисленные пещеры, находящиеся на склонах. Сами горы покрыты лесом. Сверх того замечательны в этой цепи многочисленные водоемы, полные рыбой, и очень чистые. Главные водоемы и реки, которые там протекают, - Сосьва, Исеть (l'Iset), Уй (l'Ouï), Тобол, Эмба (l'Iemba), Урал или Яик, Белая, Чусовая, Кама, Печора, Большая (?! - la Bolchaïa)»78. В тексте также содержатся неполные и не во всем точные сведения о Северном Урале, «который занимает территорию от Ледовитого моря до реки Тавды», и к которому авторы отнесли также «цепь Новой земли». Видимо, с целью придания этнического колорита имеется указание на то, что «Урал - это страна башкир (Bachire)»79. Наконец, отмечая культурное значение Урала авторы вновь подчеркивают: «Урал помимо прочего сегодня является демаркационной линией между европейской цивилизацией и грубостью дикаря (l'homme sauvage)»80.
Таким образом, несмотря на ряд неточностей, сведения, помещенные об Урале в этом «Статистическом очерке», давали возможность Наполеону и его окружению составить достаточно цельное и не слишком искаженное представление о далеком уральском крае81. Специально отметим неоднократное подчеркивание авторами «Очерка» функции Урала как культурной границы, «разделительной линии» между «европейской цивилизацией» и «варварством» («грубостью дикаря»).
Подводя общие итоги, необходимо подчеркнуть, что образ Урала на ментальных картах Наполеона, разумеется, не был ключевым и не занимал значительного положения. Более того, он даже не всегда был четко «прорисован», а диагностировать его присутствие не так просто. И все же полагаем, что такое не явное присутствие вовсе не означает, что этот образ не был значимым. Его значение было велико хотя бы потому, что образ Урала являлся конституирующим элементом для образа России как европейской (пусть и окраинной) державы. Нако-
78 Essai de statistique de l'Empire de Russie. Л. 30-32.
79 Ibid. Л. 33.
80 Ibid. Л. 185.
81 Надо полагать, сведения об Урале, приводящиеся в «Очерке», восходят в конечном итоге к известным в германоязычном ученом мире работам И.Г. Гме-лина, П.С. Палласа и И.П. Фалька.
нец, он был значим как образ «естественной» границы Европы; границы далекой и малоизвестной, но выполняющей важнейшую геокуль-турную функцию. Таким образом, опосредованно, но образ Урала оказался чрезвычайно важен в геополитических построениях великого императора, хотя на его личной ментальной карте он и пребывал в тени. Ни разу не упомянув об Урале в своем огромном письменном и «устном» наследии, Наполеон в некоторой степени «открыл» Урал для западноевропейцев: когда авторы «Мемуаров сержанта Гийемара» Ж. Лардье и Ш. Барбару издали в 1826 г. (одновременно в Париже и Лондоне) свою занимательную работу82, выяснилось, что бравый сержант 9-го линейного полка армии Наполеона, обошедший всю Европу, гостил и на восточной ее окраине, на Урале.
82 Mémoires de Robert Guillemard, Sergent en retraite: suivis de documents historiques, la plupart inedits, de 1805 à 1823. P., 1826. T. 1-2; Adventures of a French Serjeant, during his Campaigns in Italy, Spain, Germany, Russia, etc. from 1805 to 1823. Written by Himself. L., 1826. В том же году вышло и американское издание: Adventures of a French Serjeant, during his Campaigns in Italy, Spain, Germany, Russia, etc. from 1805 to 1823. Written by Himself. Philadelphia, 1826. Через год появилось немецкое издание: Memoiren Robert Guillemard's verabschiedeten Ser-genten. Leipzig, 1827. Bd. 1-2. Впоследствии «мемуары» Гийемара неоднократно переиздавались.
