CC BY
131
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ КНР РОССИЙСКО-КИТАЙСКОЕ СТРАТЕГИЧЕСКОЕ ПАРТНЕРСТВО
DOI: 10.24411/2618-6888-2018-10001
С.Г. Лузянин
РОССИЯ И КИТАЙ: РЕАЛИЗАЦИЯ ПОВЕСТКИ МИРА, РАЗВИТИЯ И БЕЗОПАСНОСТИ 2018 ГОДА
Аннотация. Проанализированы текущее состояние и перспективы стратегического взаимодействия России и КНР в условиях современной динамично развивающейся международной обстановки, включая вопросы отношений в треугольнике «Россия—Китай— США».
Ключевые слова: Россия, Китай, США, XIX съезд КПК, проект «Один пояс, один путь», глобальное управление, «стратегическая устойчивость».
В настоящее время опасность и непредсказуемость международных противостояний связаны с принципиально иным (в отличие от противоборства эпохи холодной войны) характером глобальных и региональных противоречий. В условиях биполярного мира «СССР—США» противостоящие системы отличались относительной самодостаточностью, ибо развивались по собственным эконо-
мическим и идеологическим законам. Взаимодействие и сосуществование двух систем с точки зрения конфликтности было тогда более или менее понятным и управляемым.
Нынешнее противоборство происходит в одном «измерении» на базе схожих принципов политико-экономической жизни, в условиях глубокой хозяйственной взаимозависимости, обусловленной эффектом глобализации. Борьба идет одновременно на всех «площадках» — от экономики, информационных, цифровых технологий до культуры, спорта и искусства, захватывая быстроразвивающиеся процессы регионализации в различных их формах.
Для Российской Федерации противостояние с ведущими западными державами в условиях санкций, при относительном снижении совокупного потенциала страны (по сравнению с СССР) и других негативных факторов, пока дается непросто. Однако экономического и политического распада России, который прогнозировали отдельные западные политики и эксперты, не произошло. Наоборот, РФ, пройдя период иллюзий и ошибок начала 1990-х гг., вернулась в мировую политику как реальная, самодостаточная сила, как крупная и независимая держава, имеющая свои интересы в Евразии, на Ближнем Востоке, в Восточной, Центральной Азии, на других сопредельных территориях. В каком-то смысле в 2014—2018 гг. Россия вернулась на Большой Восток, но не в имперской (советской) форме, а в качестве глобальной силы, нацеленной на сохранение мира, стабильности, на борьбу с терроризмом, обновление международных отношений (МО) на основе взаимного уважения ценностей и приоритетов каждого мирового актора1.
На этом же треке переформатирования международных отношений действует и поднимающийся Китай, который успешно интегрировался в современную мирохозяйственную систему, с каждым годом сокращая экономический разрыв с США. Серьезное влияние на международное общественное мнение, экспертов и ведущих политиков оказал прошедший в Пекине 18—24 октября 2017 г. XIX съезд КПК. В докладе генерального секретаря ЦК КПК Си Цзиньпина нашла отражение нацеленность Китая на развитие рыночной экономики и либерализацию мировых торговых процессов. Для внешнего мира, в том числе и для России, стал важным сигнал, прозвучавший в докладе партийному форуму, о том, что для руководства КПК на
первом месте стоит сохранение курса на экономические реформы и открытость. В силу этого, в свете реализации интеграционных инициатив в Евразии более отчетливыми становятся перспективы сопряжения интересов России и КНР в опоре на инициативу «Один пояс, один путь», ключевая роль которой в развитии внешней открытости Китая была подтверждена съездом КПК.
Новый состав китайского партийного руководства, сформированный XIX съездом, с одной стороны, отражает принцип преемственности: председатель КНР и генеральный секретарь ЦК КПК Си Цзиньпин и премьер Госсовета КНР Ли Кэцян сохранили свои посты в Постоянном комитете Политбюро. С другой стороны, в соответствии с принятой в КПК практикой регулярной ротации партийных кадров, Постоянный комитет (ПК) Политбюро пополнился пятью новыми членами. Для российско-китайских отношений важно, что новые посты получили руководители, которые длительное время принимали участие в развитии российско-китайского сотрудничества. Так, новый член ПК Ли Чжаньшу на посту губернатора пров. Хэйлунцзян в 2007—2010 гг. руководил развитием связей этой приграничной провинции с регионами Сибири и Дальнего Востока. Другой новый член ПК — Ван Ян, занимавший с марта 2013 г. пост вице-премьера Госсовета КНР, активно участвовал в расширении российско-китайских отношений, в частности в рамках Российско-китайской комиссии по подготовке регулярных встреч глав правительств.
5—20 марта 2018 г. в Пекине состоялась 1-я сессия Всекитайского собрания народных представителей (ВСНП) 13-го созыва. По итогам сессии Си Цзиньпин был переизбран на пост председателя КНР, Ли Кэцян вновь возглавил Госсовет. В докладе правительства, посвященном в основном вопросам экономики, нашли отражение и основные внешнеполитические установки, выдвинутые XIX съездом КПК. Приоритеты китайской дипломатии нынешнее руководство видит в содействии формированию нового типа международных отношений, активном участии КНР в реформировании и совершенствовании системы глобального управления
Делегаты рассмотрели и приняли поправки к Конституции, в том числе о снятии ограничения на время пребывания на посту председателя КНР, что дает возможность Си Цзиньпину переиз-
браться на новый, третий срок в 2023 г. Это позволяет говорить о том, что идеи Си Цзиньпина будут определять развитие Китая не только в начавшемся пятилетнем политическом цикле, но и на более далекую перспективу. Новая редакция Конституции включила идею Си Цзиньпина о «великом возрождении китайской нации», предполагающую рост международного влияния Китая и его новую глобальную роль.
В Основной закон вошли также положения о «сообществе единой судьбы человечества» и стратегии взаимовыгодного сотрудничества и открытости3. Данные идеи, составляющие теоретическую основу инициативы Си Цзиньпина по строительству «Одного пояса, одного пути», углубляют китайскую концепцию «мира и развития» в новых условиях, когда растет турбулентность международной обстановки, появляется потребность в свежих идеях по реформированию устаревающей системы мироустройства.
Особенностью современной международной жизни стал переход оппонентов Китая и России от «мягкого давления» (периода президентства Д. Буша и Б. Обамы) к более жесткому, агрессивному, выходящему за рамки международного права, приверженцем которого выступил действующий президент США Д. Трамп. Причины этой эволюции хорошо известны и связаны как с внутриамериканскими проблемами взаимоотношений президента и политического истеблишмента, так и личностью самого президента.
В официальных выступлениях председателя КНР Си Цзиньпина все рельефней обозначаются границы, за которые Китай не станет отступать в случае дальнейшего ухудшения ситуации. Китайский руководитель заявляет о «надлежащих правах» и «коренных интересах» КНР, жертвовать которыми недопустимо. «Ни одна зарубежная страна, — заявляет он, — не должна надеяться на то, что мы будем вести торг по поводу наших собственных коренных интересов...»4.
Важным моментом стало решение китайского руководства о переходе во внешней политике к принципу принятия на себя глобальной ответственности и разработки собственной глобальной повестки. В 1990-е гг., как известно, доминирующей тенденцией для Китая было противостояние западному давлению/влиянию, при этом Пекином демонстрировалось умелое использование экономических плодов глобализации «западной волны», приведшей к быстрому
росту и относительной либерализации ряда секторов китайской экономики. Китайское общество было успешно мобилизовано на продвижение внутренних реформ благодаря росту патриотизма и сплоченности нации в ответ на разворачивавшееся давление Запада. При этом международная повестка КНР базировалась на жестком «нет» любым попыткам США или ЕС начать процесс политической либерализации системы Китая (через «цветные революции» и пр.), а также на неприятии стремления США разделить с КНР глобальную ответственность и управление миром (американский концепт «Большой двойки», 2009 г.). Расчет Вашингтона и Брюсселя просматривался достаточно четко: на волне успешных китайских реформ следовало убедить Пекин взять на себя львиную ношу обязательств и через это — затруднить экономический рост КНР. Китайское руководство того времени мягко отклонило американские предложения, что глубоко разочаровало тогдашнего президента США Б. Обаму.
После прихода к власти «пятого поколения» руководителей во главе с Си Цзиньпином (2012 г.), на фоне выдвинутых лозунгов о «великом возрождении китайской нации», КНР радикально изменила свои подходы и в отношении глобальной ответственности, и в отношении собственного места в системе глобального управления. Си Цзиньпин достаточно четко сформулировал идею перехода Китая к активному стратегическому мышлению и действию, предполагающим позиционирование КНР как державы, ответственной за судьбы мира и развития, и как державы, реализующей собственное видение глобального управления.
Китайское видение не предусматривает политическое вмешательство, но сосредоточено на экономических вопросах, стремлении повысить роль КНР в мировых финансовых структурах, на защите собственных интересов и интересов развивающихся стран при формировании тех или иных глобальных повесток развития. На саммите G-20 в Ханчжоу (2016 г.) китайский руководитель призвал к созданию мировой экономики открытого типа, дальнейшей либерализации в торгово-инвестиционной сфере. Этот тезис им был вновь озвучен на экономическом форуме в Давосе в 2017 г. Китайский лидер говорил об укреплении позиций КНР в глобальном управлении, о необходимости как прямого участия Китая в формировании новых
норм глобального управления, так и расширения его пространств за счет морских акваторий, космоса, полярных территорий, Интернета, вопросов ядерной безопасности, борьбы с коррупцией и с изменениями климата. Очевидно, что китайский взгляд преодолевает чисто экономические рамки, внося собственную концепцию разделения ответственности между США и КНР.
Таким образом, китайское руководство развивает свой подход к идее совместного с США управления миром, разрабатывая стратегию вовлечения Америки в собственный вариант разделения глобальной ответственности путем принятия не только Пекином, но и Вашингтоном принципов «отношений нового типа» между большими государствами (США и КНР), разработанных в недрах высших китайских структур.
Переходные процессы на мировой арене объективно влияют на эволюцию инициированного в 1990-е гг. российско-китайского стратегического партнерства и взаимодействия. Принципиальным в ней является неизменность официальной терминологии при качественно новом наполнении внутреннего содержания партнерства.
Внутренняя эволюция российско-китайского партнерства связана с координацией национальных стратегий развития и безопасности, включая двусторонние и многосторонние (БРИКС, ШОС) повестки. Очевидно, что при экономической асимметрии потенциалов России и Китая эта координация не может быть достигнута путем механического сложения «мощности» двух стран. Речь, скорее, идет о развивающемся механизме взаимодополнения их потенциалов, когда Российская Федерация имеет явное превосходство в военно-стратегической сфере, а Китай — в экономико-технологической. Важную роль в этом взаимодополнении играют личности руководителей двух государств, их огромный политический авторитет и влияние как внутри страны, так и за рубежом. Блок профильных (двусторонних) межправительственных комиссий и комитетов служит институциональным механизмом регулирования обновляемой модели сотрудничества, особенно на экономических треках.
Выстроенная модель не идеальна и имеет отдельные «нестыковки» и противоречия на межрегиональных, финансовых или технологических уровнях сотрудничества, что вполне объяснимо: при близком взаимодействии двух больших и разнородных систем неизбежно
возникают «зазоры» и сложности. Однако высокий уровень доверия и взаимная/долговременная стратегическая заинтересованность позволяют купировать либо «замораживать» отдельные противоречия.
Базовые принципы партнерства, как известно, были закреплены в Большом договоре России и Китая 16 июля 2001 г., позволившем документально зафиксировать долговременный баланс интересов в плане со-развития, модернизации и поддержания безопасности. Договор предусматривает свободу его сторон в контактах с третьими субъектами МО. Он не устанавливает отношения союзничества, но по интенсивности и эффективности предлагаемого взаимодействия практически во многом его превосходит, давая возможность сторонам выступать в качестве геополитической силы, сдерживающей потенциальных противников5.
Важным моментом, обусловленным реалиями сегодняшнего дня, является сознательное расширение Россией и Китаем функционала их партнерства — введение в него вопросов реализации глобальной и региональных повесток (расширение взаимодействия в СБ ООН, координация в сирийском, корейском, иранском и других вопросах). В настоящее время можно говорить о новом качестве партнерства, обусловленном сформированной «стратегической устойчивостью» отношений двух стран на длительную перспективу. Не исключено, что текущие реалии, вызовы и достигнутые (де-факто) результаты могут быть утверждены (де-юре) в новом Большом договоре о стратегическом партнерстве двух государств, к которому стороны придут в ближайшее время с учетом быстро меняющейся международной обстановки и обостряющихся угроз.
Для России и Китая ближайшее пятилетие явит самый серьезный вызов за всю историю их существования. Не исключено, что при возникновении форс-мажорных обстоятельств, связанных с угрозами их национальной безопасности, РФ и Китай могут пойти на создание некоего военно-политического союза, хотя в настоящее время в этой плоскости вопрос пока не стоит.
Результатом развития партнерства является сформированная широкая «евразийская повестка», которая содержит как двустороннее российско-китайское измерение, так и коллективный формат в рамках «сопряжения» Евразийского экономического союза (ЕАЭС) и китайской инициативы «Один пояс, один путь». При этом китайский
подход здесь претерпел определенную эволюцию. На начальном этапе (2014 г.) Китай рассматривал инициативу как комплексное предложение заинтересованным странам Евразии создать транспортные коридоры, зоны совместного экономического развития, достичь сочетаемости инфраструктурных возможностей с торговыми, активизировать финансовые связи, но при этом — делать это вне контактов с Евразийским экономическим союзом (тогда Таможенным союзом) и Шанхайской организацией сотрудничества (ШОС). Скорее, речь шла о планах Пекина, нацеленных на «параллельное» развитие.
В результате серии российско-китайских двусторонних, а также многосторонних переговоров был достигнут важный политический итог. 8 мая 2015 г. в Москве китайская сторона официально заявила о поддержке усилий российской стороны по продвижению интеграции в рамках Евразийского экономического союза (ЕАЭС) и начала переговоры о заключении с Российской Федерацией соглашения о торгово-экономическом сотрудничестве в контексте «сопряжения» ЕАЭС и инициативы «Один пояс, один путь»6.
На форуме высокого уровня «Один пояс, один путь» 15 мая 2017 г. в Пекине эволюция китайского подхода вновь проявила себя: появились идеи объединения стран, участвующих в реализации инициативы, под лозунгом общего взгляда на безопасность и совместного решения «горячих проблем». Си Цзиньпин подчеркнул возможность получения всеми участниками «взаимного выигрыша» при формировании зон открытости, экономического роста и инноваций. Был расширен спектр китайских предложений, охвативших, кроме сферы инфраструктуры и инвестиций, сотрудничество в развитии цифровой экономики, искусственного интеллекта, нанотехнологий, квантовой вычислительной техники. Активизировалось обсуждение в различных форматах вариантов создания зон свободной торговли (ЗСТ).
В евразийской повестке Китая просматривается прагматичный, функциональный подход: через экономико-технологические новации и инфраструктурные подвижки определенно направить евроазиатскую интеграцию по китайским «рельсам». При этом логика инициативы «Пояса и пути» отличается от известного европейского проекта «Объединения угля и стали», возникшего после Второй мировой войны и ставшего, как известно, основой политико-экономи-
ческой интеграции и прообразом Европейского союза (ЕС). Китайская инициатива основана на принципах уважения суверенитета и приоритетности национальных интересов больших и малых государств, участвующих в проекте, сохранения цивилизационных различий и ценностей.
Россия в развитие процесса «сопряжения» представила концепцию Большого евразийского партнерства (БЕП), с которой полностью согласен Китай. В оба плана (БЕП и ОПОП) вписывается казахстанский проект «Светлый путь» и инициативы создания трехсторонних экономических коридоров «Россия—Монголия—Китай». Очевидно, что совместное освоение евразийского пространства — это долговременный и противоречивый процесс, требующий расширения поля российско-китайской «стратегической устойчивости», вбирающий в себя широкий спектр кооперационных направлений в транспортно-экономических, гуманитарных областях и сфере безопасности, включая совместное противодействие международному экстремизму и терроризму.
Набирает обороты процесс формирования ЕАЭС в плане расширения партнерства от Европы до Юго-Восточной Азии (ЮВА). В 2016 г. впервые в истории импорт ЕАЭС из стран региона Азиатско-Тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС) превысил импорт из ЕС. В том же году вступило в силу соглашение ЕАЭС о зоне свободной торговли с Вьетнамом, а с правительствами Монголии, Камбоджи, Сингапура начался диалог согласно положениям подписанных меморандумов о сотрудничестве. Для России инициатива создания Большого евразийского партнерства — способ перехода к стратегии опережающего развития путем форсированного создания производств нового технологического цикла. БЕП — это также и потенциальный институт нового мирохозяйственного уклада. В случае успеха этих планов Россия и ЕАЭС могли бы претендовать на статус полноправных «центров» мировой экономической системы.
Процесс формирования БЕП позволяет не только развивать китайскую инициативу «Один пояс, один путь», но и придать особое экономическое и инфраструктурное наполнение повестке Шанхайской организации сотрудничества в ее расширенном составе.
В концепции национальной безопасности, оглашенной президентом США Д. Трампом в декабре 2017 г., сказано, что Китай и Россия бросают вызов американской мощи, влиянию и интересам, пытаясь размыть американскую безопасность и процветание. Они намере-ны-де сделать экономики менее свободными и честными, нарастить свои вооруженные силы и контролировать распространение информации, чтобы подавлять свои общества и наращивать собственное влияние.
Очевидно, что стратегическое противостояние США и их союзников, с одной стороны, КНР и России — с другой, в 2018 г. вышло на уровень открытого взаимного сдерживания и «холодной» борьбы во всех сферах — военно-политической, экономической и идеологической. Москва и Пекин вынуждены держать в своем арсенале различные сценарии ответов на ужесточающийся американский вызов. Сознательно сохраняя несоюзнический статус, обе державы качественно расширяют повестку сотрудничества, охватывая все новые и новые уровни глобальных и региональных процессов — от борьбы с терроризмом в «горячих» точках и тесного взаимодействия в Совете Безопасности ООН практически по всем актуальным вопросам до продвижения различных проектов и инициатив в БРИКС, ШОС, на евразийском континенте («Один пояс, один путь» + ЕАЭС) и др.
Несоюзнические отношения позволяют Российской Федерации и КНР мягко и юридически выверенно влиять на процессы усиления демократических тенденций в международных отношениях, сохранять старые структуры (например, «пятерку» постоянных членов СБ ООН с правом вето), обновлять и создавать новые институты и форматы, направленные на углубление полицентризма и сдерживание одностороннего диктата США и их союзников.
Таким образом, сформированное Москвой и Пекином партнерство сочетает в себе сразу четыре преимущества, которых нет у других государств. Во-первых, оно сохраняет полную «свободу рук» каждого в отношениях с третьими государствами, исключая взаимные обвинения в нарушении каких-либо обязательств. Во-вторых, не являясь союзничеством, по интенсивности, уровню доверия, глубине и эффективности оно практически во многом его превосходит. В-третьих, по своему потенциалу оно способно явить собой самостоятельную геополитическую силу, сдерживающую происки потен-
циальных противников. В-четвертых, Россия и КНР, кроме исполнения собственно двусторонних функций, сумели адаптировать партнерство под решение практически любой глобальной и региональной ситуации/задачи, сохраняя при этом быстроту принятия решений, тактическую гибкость и стратегическую устойчивость.
Итак, можно сказать, что на длительную перспективу для отношений РФ и КНР сохранит ключевую роль принцип «стратегической устойчивости», что подтвердили результаты государственного визита российского президента В.В. Путина в Китай и его переговоров с председателем КНР Си Цзиньпином 8 июня 2018 г. в Пекине, а также встречи во время саммита ШОС в Циндао (9—10 июня 2018 г., КНР).
Примечания
1 Автор еще в 2007 г. прогнозировал «возвращение России на Восток». См.: Лузянин С.Г. Восточная политика Владимира Путина. Возвращение России на Большой Восток. М., 2007. См. также: Лузянин С.Г., Сафронова Е.И., Свешников А.А. Некоторые итоги внешнеполитической активности КНР в 2005 г. // Проблемы Дальнего Востока. 2006. № 3. С. 56—70.
2 Ли Кэцян. Китай будет неизменно идти по пути мирного развития // Синьхуа. 05.03.2018. URL: http://russian.news.cn/2018-03/05/c_137017990.htm
3 Чжунхуажэньминь гунхэго сяньфа сючжэнань : [Поправки к Конституции Китайской Народной Республики] // Жэньминь жибао. 12.03.2018.
4 Xi Jinping. To co-ordinate better domestic and international situation, to solidity foundations for following the path of peaceful development // Xinhua. 29.01.2013. Beijing (In Chin.). URL: http://cpc.people.com.cn/n/2013/0130/c64094-20368861.html
5 Российско-китайские отношения на современном этапе. К 15-летию подписания Договора о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве между РФ и КНР // Проблемы Дальнего Востока. 2016. № 4. С. 5—43.
6 Совместное заявление Российской Федерации и Китайской Народной Республики о сотрудничестве по сопряжению строительства Евразийского экономического союза и «Экономического пояса Шелкового пути». 8 мая 2015 г. URL: http:// kremlin.ru/supplement/4971
