CC BY
32
пунктов правила предпринята в электронном ресурсе Е.В. Бешенковой, О.Е. Ивановой, Е.В. Теньковой «Орфографическое комментирование русского словаря», однако там по-прежнему сохраняются исключения в семантических группах, в частности следующее: «Пишутся через дефис существительные, называющие сложные единицы измерения, напр.: еагоно-час, койко-место, машино-место, нормо-смена, нормо-час, самолето-вылет, судо-день, сило-рейс, тонно-миля, человеко-выход, человеко-день, но: трудодень, трудочас, тоннажесутки» [12].
Таким образом, мы полностью достигли цели исследования и выполнили его задачи. В Национальном корпусе русского языка XVIII в. сложные существительные с соединительными гласными, как правило, пишутся слитно, за исключением слов со значением сторон света. В СЦСРЯ 1847 г и грамматических сочинениях XIX в. данная норма закреплена почти в точности. Однако в словаре оформлено дефисно еще 6 слов (3 термина и 3 с первой частью священно-). В Национальном корпусе русского языка XIX вв. появляются дефисные написания образований с начальным священно-, что закреплено СЦСРЯ 1847 г После реформы 1917-1918 гг в узусе сохраняется как слитное написание слов рассматриваемой группы, так и полуслитное оформление некоторых из них, хотя в
Библиографический список
существующих правилах ни о каких исключениях не говорится. Пореформенные грамматические сочинения уточняют правила орфографии сложных существительных с соединительной гласной, вводя исключения из общего правила в семантических группах «Названия политических партий и направлений», «Сложные единицы измерения» и «Названия промежуточных стран света». Современный узус отступает от правил в двух случаях: в церковных изданиях, где наблюдается дефисное оформление сложных существительных с начальным священно-; в словах, которые были предложены в слитном оформлении в Проекте 2000 г в соответствии с формальным признаком (наличием соединительной гласной).
Теоретическая значимость нашей работы состоит в том, что она подтверждает мысль В.В. Кавериной о необходимости единого критерия мотивации слитного и дефисного написания, причем предпочтение отдается формальному критерию. Выявляя практическую значимость и перспективы исследования, следует отметить нечеткую классификацию сложных существительных в современной русской орфографии и трудности в изучении данной орфограммы школьниками. Наш диахронический анализ может быть учтен при совершенствовании действующих правил и методики обучения грамотному письму.
1. Словарь церковнославянского и русского языков Императорской Академии наук: в 4 т. Санкт-Петербург, 1847. Available at: http://etymolog.ruslang.ru/index. php?act=dict1847
2. Практическая русская грамматика изданная Николаемъ Гречемъ. Санкт-Петербург: Въ типографш Императорской Россшской Академш, 1827.
3. Смирновский П.В. Учебник русской грамматики для младших классов средних учебных заведений. 1915; Ч. I.
4. Шапиро А.Б., Уаров М.И. Орфография, пунктуация и техника корректуры. Справочник для работников печати. Москва: ГИЗЛЕГПРОМ, 1933.
5. Правила русской орфографии и пунктуации: Москва: Учпедгиз, 1956.
6. Бреусова Е.И. Работа над усовершенствованием русского правописания в послеоктябрьский период и вопросы общей теории орфографических реформ. Диссертация ... кандидата филологических наук. Красноярск, 2000.
7. Кузьмина С.М. О новой редакции «Правил русской орфографии и пунктуации». Русская словесность. 1995; № 2: 81-86.
8. Свод правил русского правописания. Орфография. Пунктуация. Проект. Москва: Азбуковник, 2000.
9. Друговейко-Должанская С.В., Попов М.Б. Современное русское письмо: графика, орфография, пунктуация: учебник. Санкт-Петербург: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2019.
10. Правила русской орфографии и пунктуации. Полный академический справочник. Под. ред. В.В. Лопатина. Москва: Эксмо, 2006.
11. Каверина В.В. Правописание сложных существительных в современном русском языке: проблемы кодификации. Филологическое образование в современных исследованиях: лингвистический и методический аспекты: материалы Международной научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. XVI Кирилло-Мефодиевские чтения». Москва - Ярославль: Ремдер, 2015: 286-289.
12. Бешенкова Е.В., Иванова О.Е., Тенькова Е.В. Орфографическое комментирование русского словаря. Available at: https://oross.ruslang.ru/
References
1. Slovar' cerkovnoslavyanskogo i russkogo yazykov ImperatorskojAkademii nauk: v 4 t. Sankt-Peterburg, 1847. Available at: http://etymolog.ruslang.ru/index.php?act=dict1847
2. Prakticheskaya russkaya grammatika izdannaya Nikolaem' Grechem'. Sankt-Peterburg: V tipografii Imperatorskoj Rossijskoj Akademii, 1827.
3. Smirnovskij P.V. Uchebnikrusskojgrammatikidlya mladshih klassov srednih uchebnyh zavedenij. 1915; Ch. I.
4. Shapiro A.B., Uarov M.I. Orfografiya, punktuaciya i tehnika korrektury. Spravochnikdlya rabotnikovpechati. Moskva: GIZLEGPROM, 1933.
5. Pravila russkoj orfografii i punktuacii: Moskva: Uchpedgiz, 1956.
6. Breusova E.I. Rabota nad usovershenstvovaniem russkogo pravopisaniya v posleoktyabr'skij period i voprosy obschej teorii orfograficheskih reform. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Krasnoyarsk, 2000.
7. Kuz'mina S.M. O novoj redakcii «Pravil russkoj orfografii i punktuacii». Russkaya slovesnost'. 1995; № 2: 81-86.
8. Svod pravil russkogo pravopisaniya. Orfografiya. Punktuaciya. Proekt. Moskva: Azbukovnik, 2000.
9. Drugovejko-Dolzhanskaya S.V., Popov M.B. Sovremennoe russkoe pis'mo: grafika, orfografiya, punktuaciya: uchebnik. Sankt-Peterburg: Izdatel'stvo Sankt-Peterburgskogo universiteta, 2019.
10. Pravila russkoj orfografii i punktuacii. Polnyj akademicheskij spravochnik. Pod. red. V.V. Lopatina. Moskva: 'Eksmo, 2006.
11. Kaverina V.V. Pravopisanie slozhnyh suschestvitel'nyh v sovremennom russkom yazyke: problemy kodifikacii. Filologicheskoe obrazovanie v sovremennyh issledovaniyah: lingvisticheskij i metodicheskij aspekty: materialy Mezhdunarodnoj nauchno-prakticheskoj konferencii «Slavyanskaya kul'tura: istoki, tradicii, vzaimodejstvie. XVI Kirillo-Mefodievskie chteniya». Moskva - Yaroslavl': Remder, 2015: 286-289.
12. Beshenkova E.V., Ivanova O.E., Ten'kova E.V. Orfograficheskoe kommentirovanierusskogo slovarya. Available at: https://oross.ruslang.ru/
Статья поступила в редакцию 05.04.23
УДК 81
Kartuzova M.V., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Department of Literature, Russian and Foreign Languages, Kemerovo State University of Culture
(Kemerovo, Russia), E-mail: mistral-mariya@rambler.ru
ROMANTIC MOTIVES IN THE PROSE OF A.P. CHEKHOV. The article considers the creative reception of romantic motives in the work of A.P. Chekhov with reference to a number of stories created in different periods of the writer's work: "Flowers are Late", "Thieves", "Student", "Bride", etc. Quite a long time ago, the idea of the fundamental "unromantic" of Chekhov's artistic method, which is usually polemicized with all kinds of "ready-made" literary models, was established in literary studies. The analysis of these works is connected with the general trends of the writer's creativity: the article examines the plot structure of the stories and puts forward the idea of the essential role of romantic motives, which serve primarily to express the ideal of beauty in Chekhov's prose. It is concluded that the romantic tradition had an undoubted influence on the Chekhov artistic system, being at the same time significantly rethought, embodied in the images of new reflective heroes. The article analyzes the romantic tradition with its inherent ambiguity and universality, taking into account its ambivalence and transformation in a different context - already Chekhov's.
Key words: Chekhov, realism, romanticism, romantic hero, artistic ideal, tradition, plot, poetics
М.В. Картузоеа, канд. филол. наук, доц., Кемеровский государственный институт культуры, г. Кемерово, E-mail: mistral-mariya@rambler.ru
РОМАНТИЧЕСКИЕ МОТИВЫ В ПРОЗЕ А.П. ЧЕХОВА
Данная статья посвящена рассмотрению творческой рецепции романтических мотивов в творчестве А.П. Чехова на примере ряда произведений, созданных в разные периоды творчества писателя: «Цветы запоздалые», «Воры», «Студент», «Невеста» и др. Достаточно давно в литературоведении утвердилась мысль о принципиальной «неромантичности» художественного метода Чехова, обычно полемизирующего со всевозможными «готовыми» литературными моделями. Анализ данных произведений связан с общими тенденциями творчества писателя: в статье рассматривается сюжетная структура
рассказов и выдвигается мысль о существенной роли романтических мотивов, которые служат, прежде всего, для выражения идеала прекрасного в прозе Чехова. Делается вывод о том, что романтическая традиция оказала несомненное влияние на чеховскую художественную систему, будучи в то же время значительно переосмыслена, воплотившись в образах новых рефлексирующих героев. В статье анализируется романтическая традиция с присущей ей неоднозначностью и универсальностью, с учётом её амбивалентности и трансформации в другом контексте - уже чеховском.
Ключевые слова: Чехов, реализм, романтизм, романтический герой, художественный идеал, традиция, сюжет, поэтика
В конце XIX века в русской литературе заметно усилилось романтическое начало: тяга к романтике была связана с обилием псевдореалистических, натуралистических произведений. По наблюдению В.П Короленко, реакция против крайностей натурализма шла в известной степени в сторону романтизма. Неудивительно, что «идеальный» герой Менахем из «Сказания о Фроле» Короленко и гаршинский безумец, сражавшийся с мировым злом, с их максималистскими идеалами напоминают нам героев романтических поэм начала XIX века. Далеко не случайно критический реализм Паршина и Короленко определяется исследователями как «романтический реализм» [1; с. 122]. Этих авторов нельзя назвать эпигонами романтизма, они ясно сознавали, что романтизм не возродим как идейно-художественная система.
В течение долгого времени литературоведение не уделяло особого внимания романтическим героям А.П. Чехова, считая их не характерными для писателя-реалиста: исследователи видели в них некое «инородное тело», полагали, что Чехов, выводя этих героев в произведениях раннего периода, просто пародировал «разбойничьи» новеллы и отдал дань мелодраматизму, от которого впоследствии отошёл. Однако с течением времени становилась всё более очевидной значимость и органичность для Чехова романтического элемента в его произведениях. Поиски романтических средств выражения идеала заняли важное место в творчестве писателя, чем и обусловлена актуальность данной работы.
Чехов отрицательно относился к ходульным, мнимо романтическим произведениям; общеизвестны пародии Чехова на романтические необычайные сюжеты. Так, анализируя традиционные для романтизма пространственные образы в творчестве Чехова (море, степь), Н.Е. Разумова указывает на их совершенно иное смысловое наполнение [2]. Однако, как справедливо указывал ещё ПА. Бялый, «своеобразие чеховской поэзии заключалось между прочим в том, что он, суровый и злой разоблачитель всяческой литературной «романтики», в молодые годы сам иногда становился на путь создания романтических образов» [3, с. 360]. Уже на первом этапе в творчестве Чехова ощутимы романтические настроения: он видел низость обывательской жизни и стремился к тому исключительному, что могло ей противостоять.
Содержание данной статьи ограничено рамками нескольких чеховских произведений («Цветы запоздалые», «Воры», «Студент», «Невеста»). Нами выбран аспект изучения, практически не затронутый в исследованиях, - выявление и переосмысление в названных рассказах традиционных романтических мотивов. Это и определяет цель нашей статьи. Новизна заявленной темы связана с тем, что данные произведения ранее не были рассмотрены исследователями в аспекте романтической традиции.
На основании поставленной цели мы выдвигаем перед собой следующие задачи: выявить романтическое начало в реалистическом творчестве Чехова, определить динамику развития романтических мотивов, а также исследовать конкретные особенности их функционирования в тексте (концепция романтического характера, романтические средства выражения идеала прекрасного). Сложность решения данных задач заключается прежде всего в том, что связь Чехова с романтической традицией глубинна и сплавлена со многими другими творческими импульсами, питавшими воображение писателя.
Иногда чеховские произведения такого рода были стилизацией романов зарубежных авторов, например, «Ненужная победа» (1882); в других же случаях это были оригинальные произведения, например, повесть «Цветы запоздалые» (1882). Каждый из героев здесь олицетворяет какую-то определённую черту, причём соблюдено характерное для мелодраматического сюжета противопоставление добра и зла. С несомненным авторским сочувствием обрисован образ Маруси Приклонской, трогательной в своей беспомощности, а в конце повести звучит так непохожая на иронию раннего Чехова лирически-сентиментальная нота. Пусть «не спасло солнце от мрака и... не цвести цветам поздней осенью» [4; с. 431], но главное в том, что любовь побеждает, что для героев, хоть на миг «взошло солнце». Не только для наивной Маруси, но и для врача Топоркова любовь - как озарение, как сила, противодействующая омещаниванию героя.
Намеченное в «Цветах запоздалых» пересоздание действительности особенно выразительно. Следуя традициям романтической поэтики, Чехов вначале сгущает краски в описании духовного омертвения Топоркова. Это «деревянный» человек: светлая тучка, мелькнувшая по его лицу, да передёрнувшая рот улыбка вызываются только денежным вознаграждением. Иным предстаёт Топорков в конце повести. Его искреннее волнение, вызванное признанием Маруси, проявилось в его растерянности, в голосе - «не мерном и отчеканивающем, а мягком, почти нежном». Эта минута нравственного прозрения позволила увидеть в Топоркове прежнего юношу с его идеалами и возвышенными чувствами, которые он растерял в борьбе за обеспеченную жизнь. Однако развитие мелодраматического сюжета и непосредственное авторское резюме («не цвести цветам поздней осенью») убедительно говорили о тщетности надежд на счастье в сугубо материальном мире, т. е. в конечном счете о несовместимости идеала и действительности.
Не ограничиваясь показом романтического преображения человека, т. е. необычного состояния духа, Чехов обращается к необычному герою, стоящему вне общества. Так возникает в его творчестве галерея образов бунтарей-озорников, конокрадов, ставших воплощением силы и страсти. В письме к А. С. Суворину от 1 апреля 1890 г писатель подчёркивал, что «конокрадство есть не просто кража, а страсть» [5; с. 54].
Преемственность образа романтического бунтаря от произведения Чехова «Пьеса без названия» (1880-1881) и драматического этюда «На большой дороге» (1885) до рассказа «Воры» (1890), по нашему мнению, очевидна. Активный протест Мерика против низости жизни рождает новую коллизию, и коллизия эта -романтическая: столкновение со средой героя, стоящего вне этой среды. Трудно считать бытовыми реалистическими картинами те скупые строчки, где сказано о таинственном постоялом дворе: как раз быта и нет в этом рассказе, в отличие от других чеховских вещей, хотя бы в повести «Степь», где постоялый двор и его обитатели показаны весьма подробно. Благодаря своей романтичности, образ Мерика вносит новый свет и тон в произведение, расширяет, меняет систему его образов, придаёт произведению новый художественный смысл.
На наш взгляд, художественная природа образа Мерика и в этюде «На большой дороге», и в рассказе «Воры» одна и та же. Разница в эстетическом уровне произведений объясняется вовсе не тем, что первое из них романтическое, а второе — реалистическое, а различием в жанре, росте мастерства писателя, сумевшего пять лет спустя облечь полюбившийся образ в более совершенные формы. В «Ворах», в отличие от этюда, авторская тенденция связана не с одним образом, который превращался бы в рупор, а вытекает из всей концепции произведения. Но это свидетельствует не о смене характера изображения (романтического - реалистическим), а о большей глубине и значительности обобщения, ибо умение выразить тенденцию самой «структурой» произведения не является специфическим признаком реализма; все дело в том, какова эта структура. И то, что романтизм в «Ворах» не остался внешней тенденцией, связанной с необычным образом Мерика, а слился со всем развитием сюжета, лишь доказывает, что мы имеем дело с романтической художественной моделью.
Рассказ «Воры» обнаруживает характерные черты романтической поэтики. Необычность характера героя не объективирована, а является эмоциональным ключом, определяющим стиль рассказа. Необычны обстоятельства, при которых встречается с Мериком фельдшер Ергунов на постоялом дворе, пользующемся дурной славой. К тому же Мерик оказывается тем «чёртом», о встрече с которым начал было рассказывать фельдшер; в его портрете подчеркиваются черты необычные, зловещие. Речевая характеристика Мерика сведена к нескольким фразам, обращённым к его возлюбленной Любке, но они многозначительны благодаря резкому контрасту между открытым взглядом, нежным и ласковым тоном, с каким произносятся слова, и их жутким смыслом: «Ужо узнаю, где у твоей старухи деньги спрятаны, убью её, а тебе горлышко ножичком перережу» [6, с. 320].
Характеры действующих лиц рассказа «Воры» лишены реалистической полноты, в их судьбах много неясного, недоговорённого. Они раскрываются только благодаря контрасту или созвучию образов (обычно у Чехова представление о характере создаётся и за счёт бытовых деталей). Ергунова автор откровенно противопоставляет конокраду. Фельдшер, человек пустой и пьяница, способен только позавидовать Мерику. Образ Любки, не знающей удержу ни в страсти, ни в пляске, напротив, созвучен образу главного героя, дополняет его, особенно в сцене огневой пляски. Незаурядность, темперамент «огонь-девки» проявляются в походке Любки, её манере держаться и даже в том, как показывает она обновы, смеясь и всплескивая руками, как будто изумляясь, что у неё такие сокровища.
Мы говорим в данном случае о романтическом воплощении идеала в рассказе «Воры», а не об объекте изображения. Сам по себе романтический герой может быть и в реалистическом произведении. Таков, например, Егор Власыч из рассказа Чехова «Егерь» (1885), в котором бросаются в глаза черты незаурядности натуры. Для окружающих он «шальной, заблудящий человек». Но характер изображения героя предельно объективирован: спокоен и подробен авторский рассказ о плетущемся по краю сечи человеке, непреднамеренна и обычна встреча героев.
В «Ворах», напротив, субъективное начало проявляется весьма заметно: оно и в заданности романтического сюжета, и в особой взволнованной интонации повествователя, и в непосредственном утверждении красоты вольной жизни: «Есть же ведь вольные птицы, вольные звери, вольный Мерик, и никого они не боятся, и никто им не нужен!» [6, с. 324-325]. Пейзаж в «Ворах» эмоционально насыщен, он приобретает характер символа, непосредственно связанного с образом главного героя. В описании снежной бури главенствует мотив буйных сил, ищущих выхода; в нём воплощён порыв к воле. Движения зловещих великанов в белых саванах как бы повторяют рисунок недавней пляски Любки и Мерика.
В статьях о Чехове стала общим местом ссылка на объективность писателя в рассказе «Воры». При этом авторы ссылаются на самого Чехова, который в том же письме Суворину говорил: «...если я подбавлю субъективности, образы
расплывутся, и рассказ не будет так компактен» [5, с. 54]. Но при этом часто не обращают внимания на то, какой же субъективности требовал от писателя Суворин: «Вы хотите, - писал Чехов, - чтобы я, изображая конокрадов, говорил бы: кража лошадей есть зло» [5, с. 54]. Следовательно, Суворин, браня писателя за «объективность», «отсутствие идеалов и идей», хотел видеть в рассказе нечто противоположное тому, что выражал в нём Чехов. Поэтому и вежливое согласие Чехова («было бы приятно сочетать художество с проповедью»), и его ссылка на «условия техники» были вызваны не чем иным, как несогласием с позицией Суворина. Приведённое же в данном письме творческое правило писателя («...я всё время должен говорить и думать в их (героев. - М. К.) тоне и чувствовать в их духе») нисколько не противоречит романтически-субъективному отражению жизни в рассказе.
Поворя о романтической форме воплощения идеала в рассказе «Воры», следует подчеркнуть, что и сам материал, положенный Чеховым в основу произведения, был для него необычен. Если Короленко мог утверждать, что все герои его «Сибирских рассказов» были для него реальностью, то для Чехова его романтические герои - дань литературной традиции. Возможно, эволюция, которую претерпевает в творчестве Чехова образ «разбойника», была не только следствием внутренних творческих побуждений, но и результатом влияния произведений Короленко, изображавшего сильные, незаурядные натуры на фоне суровой сибирской природы. Неслучайно в конце 1880-х годов Чехов увлекался творчеством Короленко, полагая, что им в будущем не обойтись без точек «общего схода».
Какую же роль сыграли образы, непосредственно воплощающие идеал прекрасного в дальнейшем творчестве писателя? Нередко приходится слышать, что образы, воплощающие романтические идеалы, случайны у Чехова. С таким утверждением нельзя целиком согласиться. Конечно, образы, подобные Мерику, в творчестве Чехова больше не появляются, однако романтическая «приподнятость», обретя новые формы выражения, продолжает жить в его произведениях.
Чем же объяснить, что характер воплощения идеала прекрасного в творчестве писателя на рубеже 1890-х годов существенно меняется? В одном из писем этого периода Чехов указывает Суворину на необходимость связи реальности и идеала в художественном изображении: «Мы пишем жизнь такою, какая она есть, а дальше - ни тпррру, ни ну», - тогда как в подлинно художественном произведении, по мысли Чехова, «кроме жизни, какая есть», должно чувствовать «ещё ту жизнь, какая должна быть» [5, с. 88]. Иными словами, Чехов не был удовлетворён своими поисками нормы воплощения идеала, так как в них ещё не было единства сущего и должного. Он испытывал настоятельную потребность выразить в своём творчестве не только настоящее, но и перспективы будущего. В дальнейшем Чехов, следуя своим художественным принципам, ищет возможности синтеза романтического и реалистического начал в воплощении идеала прекрасного. Новым формам изображения Чехов придавал большое художественное значение: «За новыми формами в литературе всегда следуют новые формы жизни (провозвестники), и потому они бывают так противны консервативному человеческому духу».
Вначале Чехов видит свой идеал на путях нравственного прозрения, обновления человека. Способность человека к состраданию представляется писателю чертой людей будущего, поэтому так дороги ему проблески человечности в героях настоящего. В рассказе «Студент» (1894) показана духовная близость людей, сопричастность к человеческим чувствам и страданиям, способность разделить чужую радость и чужое горе. Эта живая связь говорит о возможности нравственного усовершенствования человека.
Студент духовной академии Иван Великопольский, возвращающийся в вечерних сумерках домой, не имеет повода к радости. В лесу «неуютно, глухо и нелюдимо» [7, с. 306]. Не согревает его и мысль о доме, где ждут занятая домашними хлопотами босая мать, кашляющий на печи отец. Чувство тоскливой безысходности охватывает героя.
Евангельская притча о человеке, свершившем предательство, а потом раскаявшемся, которую студент рассказал повстречавшимся женщинам, нравственно их потрясла: и тогда на смену тоски и скорби пришло другое настроение: студент, глядя на узкую полоску холодной багровой зари (нельзя не обратить внимание на смену красок пейзажа), подумал о том, «что правда и красота... всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле; и чувство молодости, здоровья, силы... и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла» [7, с. 309]. Чехов называл рассказ «Студент» своим любимым произведением. Это один из первых его рассказов, где так отчётливо прозвучала нота бодрости и любви к жизни.
Библиографический список
В конце 1890-х годов идеалом писателя становятся новые формы жизни, высокие и разумные. Основным способом воплощения идеала прекрасного в творчестве Чехова становится лирико-романтическая апелляция к будущему, к «новой прекрасной жизни». С основным сюжетом произведения эта апелляция может быть связана в большей или меньшей степени («Дама с собачкой», «У знакомых», «Невеста» и др.).
Обращает на себя внимание непосредственность выражения авторского идеала, не свойственная Чехову раньше. Это уже не слова «в тоне и духе героя»: независимо от характера повествователя или героя, от их речевой характеристики, из рассказа в рассказ переходят почти одинаковые фразы, выражающие мечту писателя о прекрасной жизни: «Какая... могла быть чудная, поэтическая, быть может, даже святая жизнь», - тоскует по недосягаемой пока красоте купец Лаптев в повести «Три года» [8, с. 90]. «И казалось, что ещё немного - и решение будет найдено, и тогда начнётся новая, прекрасная жизнь», - так определяет автор направление нравственных поисков Пурова в «Даме с собачкой» [9; с. 143]. Перой рассказа «Случай из практики», врач Королёв, думает о том времени, «быть может, уже близком, когда жизнь будет такою же светлою и радостной, как это тихое, воскресное утро» [9, с. 85].
Повторяются словесные формы, буквально повторяются или варьируются близкие по смыслу эпитеты: чудная, новая, прекрасная, светлая, радостная жизнь. К этому можно добавить примеры из рассказа «Невеста»: «.И впереди ей рисовалась жизнь новая, широкая, просторная...» [9, с. 220]. Совершенно разные герои (девушка-курсистка, пожилой врач, коммерсант, наконец, сам автор-повествователь) говорят одними и теми же словами, что, конечно же, противоречит принципам собственно реалистической типизации.
Очень характерен для романтической поэтики рассказ Чехова «У знакомых». Здесь образ Подгорина служит выражением идеи и настроений автора. Бегущий от мещанского счастья Подгорин грезит об идеале, о женщине, которая говорила бы что-нибудь интересное, новое, не имеющее отношения ни к любви, ни к счастью.
Специального рассмотрения, которое не может быть сделано в рамках данной статьи, заслуживает функция пейзажа в передаче романтических настроений писателя и его героев. Чехов-лирик мастерски использует контраст между красотой природы и «некрасивостью» жизни, напоминая о том, какой прекрасной может быть жизнь человека.
Рассказ «Невеста» - новый серьёзный шаг писателя к синтезу романтического и реалистического начал. Наряду с объективным изображением жизни провинциального городка, раскрытием характеров героев через их поступки, бытовое окружение, в рассказе значительное место занимает непосредственное предчувствие скорых перемен. Героиня рассказа предчувствует «начало чего-то молодого, свежего», и сама является его олицетворением. Впервые у Чехова возрождение героя связано не с нравственным потрясением, горем, а с приобщением к новой жизни.
Таким образом, новая чеховская поэтика утверждалась в борьбе противоречивых тенденций. Творчество Чехова значительно обогатило русскую классическую литературу особыми формами воплощения идеала прекрасного, сочетая реалистическую правдивость изображения с непосредственным авторским утверждением «новой прекрасной жизни».
Проведённый анализ позволяет сделать вывод о том, что романтическое начало в творчестве Чехова пережило некоторую эволюцию на фоне развития реалистического метода писателя, в связи с чем более конкретным становится смысл чеховского «романтизма». Такая тенденция наметилась уже во второй половине 1880-х годов и особенно чётко проявилась в рассказе «Воры» - произведении с яркими романтическими героями. После рассказа «Воры» Чехов не создаёт произведений с подобными персонажами: романтическое начало в дальнейшем творчестве писателя стало проявляться в лирическом «подводном течении» его сюжетов, где довольно явственно ощущается мечта о свободной, прекрасной жизни в будущем.
На наш взгляд, теоретическая значимость результатов исследования заключается в том, что выделенный спектр романтических мотивов помогает глубже раскрыть генезис чеховского художественного метода. Исследование таких категорий, как эстетический идеал писателя и действительность, эстетический идеал и характер его художественного воплощения - все эти и многие другие вопросы позволяют осмыслить эстетические позиции Чехова, понять художественную функцию романтического героя. Данная статья, безусловно, затрагивает лишь один аспект многогранных и многоуровневых связей прозы Чехова с классикой XIX века и предполагает дальнейшие перспективы исследования, которое призвано определить сущностные основы русской классической литературы в её историческом развитии.
1. Фохт У. Пути русского реализма. Москва: Наука, 1983.
2. Разумова Н.Е. Творчество А.П. Чехова в аспекте пространства. Томск: Издательство ТГУ, 2001.
3. История русской литературы. Москва - Ленинград: Издательство АН СССР 1976; Т. IX, Ч. 2.
4. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Сочинения: в 18 т. Москва: Наука, 1974-1983; Т. 1.
5. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Письма: в 12 т. Москва: Наука, 1974-1983; Т. 4.
6. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Сочинения: в 18 т. Москва: Наука, 1974-1983; Т. 7.
7. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Сочинения: в 18 т. Москва: Наука, 1974-1983; Т. 8.
8. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Сочинения: в 18 т. Москва: Наука, 1974-1983; Т. 9.
9. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Сочинения: в 18 т. Москва: Наука, 1974-1983; Т. 10.
References
1. Foht U. Putirusskogo realizma. Moskva: Nauka, 1983.
2. Razumova N.E. Tvorchestvo A.P. Chehova v aspekte prostranstva. Tomsk: Izdatel'stvo TGU, 2001.
3. Istoriya russkoj literatury. Moskva - Leningrad: Izdatel'stvo AN SSSR, 1976; T. IX, Ch. 2.
4. Chehov A.P. Polnoe sobranie sochinenijipisem: v 30 t. Sochineniya: v 18 t. Moskva: Nauka, 1974-1983; T. 1.
5. Chehov A.P. Polnoe sobranie sochinenij ipisem: v 30 t. Pis'ma: v 12 t. Moskva: Nauka, 1974-1983; T. 4.
6. Chehov A.P. Polnoe sobranie sochinenij ipisem: v 30 t. Sochineniya: v 18 t. Moskva: Nauka, 1974-1983; T. 7.
7. Chehov A.P. Polnoe sobranie sochinenij ipisem: v 30 t. Sochineniya: v 18 t. Moskva: Nauka, 1974-1983; T. 8.
8. Chehov A.P. Polnoe sobranie sochinenij ipisem: v 30 t. Sochineniya: v 18 t. Moskva: Nauka, 1974-1983; T. 9.
9. Chehov A.P. Polnoe sobranie sochinenij ipisem: v 30 t. Sochineniya: v 18 t. Moskva: Nauka, 1974-1983; T. 10.
Статья поступила в редакцию 01.03.23
УДК 811
Koroleva M.Yu., Cand. of Sciences (Pedagogy), senior lecturer, Foreign Languages Department, Black Sea Higher Naval School n.a. P.S. Nakhimov
(Sevastopol, Russia), E-mail: sevas_mary@list.ru
STRUCTURAL AND SEMANTIC PECULIARITIES OF ABBREVIATIONS IN MODERN ENGLISH MILITARY TEXTS. Currently the largest percentage of new vocabulary in the advanced and most promising areas of knowledge are terms and abbreviations that allow to save and transfer knowledge in the professional field of activity and carry the main information and semantic meaning. Professionally-oriented literature on military topics is characterized by lexical-grammatical, syntactic specificity, the use of a fairly large number of terms-abbreviations that have a complex structure and allow to convey key information as quickly and concisely as possible. The article contains a structural analysis and semantic classification of abbreviations, which made it possible to consider features of their formation and functioning, as well as to identify certain difficulties associated with graphic design, as well as their content and ambiguity.
Key words: word formation, abbreviations, military text, semantic groups of abbreviations
М.Ю. Королева, канд. пед. наук, доц., Черноморское высшее военно-морское училище имени П.С. Нахимова, г. Севастополь,
E-mail: sevas_mary@list.ru
СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ АББРЕВИАТУР В СОВРЕМЕННЫХ АНГЛОЯЗЫЧНЫХ ТЕКСТАХ ПО ВОЕННОЙ ТЕМАТИКЕ
В настоящее время наибольший процент новой лексики в передовых и наиболее перспективных областях знания составляют термины и аббревиатуры, которые позволяют сохранять и передавать знания в профессиональной сфере деятельности и несут основную информационную и смысловую нагрузку. Профессионально ориентированная литература по военной тематике характеризуются лексико-грамматической, синтаксической спецификой, содержанием достаточно большого количества терминов-аббревиатур, имеющих сложноструктурный состав и позволяющих донести ключевую информацию максимально быстро и сжато. В статье проведен структурный анализ и семантическая классификация аббревиатур, позволившие рассмотреть особенности их формирования и функционирования, выявить определенные трудности, связанные с графическим оформлением, а также их содержательным наполнением и многозначностью.
Ключевые слова: словообразование, аббревиатура, семантические группы аббревиатур
Современный читатель ежедневно сталкивается с большим объемом информации, представленной в различных форматах (звуковом, зрительном, текстовом) и содержащей аббревиатуры, позволяющие сократить объем транслируемого сообщения.
В современных условиях жизни использование аббревиатур и сокращений приобретает всеохватывающий характер. С одной стороны, ускоренный темп жизни и большой объем информации, который приходится обрабатывать человеку как в повседневной жизни, так и в профессиональной деятельности, способствуют тому что человек получает, а в определенных условиях и сам активно воспроизводит и использует аббревиатуры и сокращения. С другой стороны, стремление к созданию более совершенных, эффективных, современных технологий в научной сфере, образцов техники и вооружения в военной и военно-морской сфере отражается на образовании соответствующих терминов и аббревиатур для их обозначения.
Кроме экономии речевых средств и необходимости быстрее передать содержание, актуальность употребления аббревиатур может быть обусловлена и рядом политических, социальных и экономических условий и событий, происходящих в определенный период времени и влияющих на активное использование тех или иных аббревиатур, актуальных для конкретного периода времени.
Специфической особенностью текста по военной тематике можно считать широкое использование терминов-аббревиатур и их разнообразие. Разработка и создание современных образцов вооружения и техники, модернизация уже имеющейся военной техники и систем вооружения, развитие вооруженных сил в соответствии с современными мировыми требованиями и угрозами обусловливают процесс пополнения терминологического словаря аббревиатурами, способными в сокращенной форме передать то или иное понятие или явление. Учитывая смысловую наполненность и способы образования аббревиатур, аббревиацию можно рассматривать как один из наиболее распространенных и продуктивных способов создания терминов и лексических единиц в профессиональной сфере деятельности.
Активное использование аббревиатур связано с появлением в определенной сфере деятельности сложных явлений и денотатов, для обозначения кото-
рых специалисты пользуются многокомпонентными словесными сочетаниями. «Следуя закону экономии языковых средств при выражении мысли и с целью исключения избыточности информации, говорящий активизирует компрессионные процессы», что позволяет передать содержание меньшим количеством знаков [1, с. 57].
Цель работы: рассмотреть, проанализировать и систематизировать способы образования аббревиатур в англоязычных текстах по военной тематике, определить их семантическую принадлежность и особенности употребления.
Задачи: провести анализ и систематизацию наиболее распространенных способов образования аббревиатур в современных англоязычных текстах по военной тематике на примере сайта Jane's defense; определить семантическую принадлежность выявленных аббревиатур; рассмотреть особенности их употребления.
Характер поставленных задач определил выбор основных методов исследования: анализ литературы по теме исследования, обобщение, систематизация, классификация, сопоставительный анализ способов образования англоязычных военных аббревиатур. Материалом для исследования послужили статьи журнала Jane's defense [2] (в электронном варианте) на английском языке за период с 2019-2023гг
Научная новизна заключается в системном исследовании и выявлении способов образования аббревиатур в англоязычных текстах по военной тематике и анализе примеров их употребления в военной сфере на материале современных англоязычных текстов, что позволяет раскрыть специфику деятельности вооруженных сил и военных специалистов, определить перспективные разработки и направления в военно-технической сфере, а также основные технические сведения и эксплуатационные характеристики систем вооружения и военной техники.
Практическая значимость исследования заключается в том, что полученные результаты могут быть использованы в лингводидактике, в процессе обучения английскому языку курсантов военных вузов, а также при подготовке военных переводчиков.
Теоретической базой исследования послужили работы таких лингвистов, как Алексеев Д.И. [3], Борисов В.В. [3; 4], Дубенец Э.М. [5], Дюжико-
