CC BY
102
11. Публичные речи А. Меркель с 2008 по 2015 год. Available at: https://www.bundeskanzlerin.de/SiteGlobals/Forms/Webs/BKin/Suche/DE/ Solr_aktuelles_formular.html?nn=619050&timerange=2011+2012+2014+2015+2013+2010+before&doctype=speech
12. Чудинов А.П. Современная политическая коммуникация. Екатеринбург: Издательство Урал. гос. пед. ун-та, 2009.
13. Шейгал Е.И. Семиотика политического дискурса. Диссертация ... доктора филологических наук. Волгоград, 2000.
References
1. Issers O.S. Kommunikativnye strategii i taktiki russkojrechi. Moskva: LKI, 2008.
2. Baranov A.N. Chto nas ubezhdaet? (Rechevoe vozdejstvie i obschestvennoe soznanie). Moskva: Znanie, 1990.
3. Sternin I.A. Osnovy rechevogo vozdejstviya. Moskva-Berlin: «Direkt-media», 2015.
4. Issers O.S. Rechevoe vozdejstvie. Moskva: Flinta: Nauka, 2011.
5. Shejgal E.I. Semiotika politicheskogo diskursa. Moskva: ITDGK «Gnozis», 2004.
6. Blakar R.M. Yazyk kak instrument social'noj vlasti. Yazyk i modelirovanie social'nogo vzaimodejstviya. Moskva, 1987: 88 - 120.
7. Dejk T.A. van. Yazyk, poznanie, kommunikaciya. Moskva: Progress, 1989.
8. Lakoff R.T. Persuasive discourse and ordinary conversation, with examples from advertising. Analyzing Discourse: Text and Talk. Washington DC: Georgetown University Press, 1982: 25 - 42.
9. Mihaleva O.L. Politicheskij diskurs: Specifika manipulyativnogo vozdejstviya. Moskva: Librokom, 2009.
10. Parshina O.N. Strategii i taktiki rechevogo povedeniya sovremennoj politicheskoj 'elity. Dissertaciya ... doktora filologicheskih nauk. Saratov, 2005.
11. Publichnye rechi A. Merkel' s 2008 po 2015 god. Available at: https://www.bundeskanzlerin.de/SiteGlobals/Forms/Webs/BKin/Suche/DE/ Solr_aktuelles_formular.html?nn=619050&timerange=2011+2012+2014+2015+2013+2010+before&doctype=speech
12. Chudinov A.P. Sovremennaya politicheskaya kommunikaciya. Ekaterinburg: Izdatel'stvo Ural. gos. ped. un-ta, 2009.
13. Shejgal E.I. Semiotika politicheskogo diskursa. Dissertaciya ... doktora filologicheskih nauk. Volgograd, 2000.
Статья поступила в редакцию 07.12.17
УДК 81
Litovchenko M.V., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Department of Literature and Russian, Kemerovo State
University of Culture (Kemerovo, Russia), E-mail: mistral-mariya@rambler.ru
A.P. CHEKHOV AND F.M. DOSTOYEVSKY: DIALOGUE OF CULTURES. The article considers the comments to the separate pages of correspondence of brothers Anton and Alexander Chekhov, which earlier were not of attention of researchers. The article defines F.M. Dostoyevsky's role in development of creativeness of young Chekhov. A.P. Chekhov's creativity holds unique position in the Russian literary process in the end of 19th - the beginnings of the 20th centuries. Chekhov finishes the development of classical literature and at the same time begins new era connected with symbolist art. It has caused deep assimilation by the writer of all achievements of the previous period "Golden Age" of the Russian culture. Chekhov's creativity represents deep synthesis of traditions of the Russian classical literature that is expressed in basic "dialogicity" Chekhov's texts. Dostoyevsky's tradition is one of the most important in his creativity. Chekhov's perception of Dostoyevsky develops two concepts coexisting at the turn of the century: classical, connected with such names as Belinsky, Turgenev, etc. - and the formed esthetic assessment of Dostoyevsky's creativity which was created in symbolist art and religious philosophy. The articles claims the idea that Chekhov organically perceives (often polemic) and develops creatively Dostoyevsky's tradition which has expression in his works, being present at various levels of art system (figurative and symbolical, subject and composite, philosophical).
The analysis of some of Dostoyevsky's quotes allows to speak about their constructive role in Chekhov's works. Quotes act as an important tool for an intertextuality as behind them there is a deep development of Dostoyevsky's tradition considered by Chekhov at the level of the subject scheme, the idea, and art philosophy. The considered material leads to a thought that Dostoyevsky's tradition is very significant in Chekhov's works. It is shown both in prose, and in dramatic art of the writer. This tradition is rich, large-scale, and it demands deep studying.
Key words: Chekhov, Dostoyevsky, literary process, epistolary heritage, tradition, creative dialogue.
М.В. Литовченко, канд. филол. наук, доц. каф. литературы и русского языка Кемеровского государственного
института культуры, г. Кемерово, E-mail: mistral-mariya@rambler.ru
А.П. ЧЕХОВ И Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ: ДИАЛОГ КУЛЬТУР
В данной статье предлагается комментарий к отдельным страницам переписки братьев Антона и Александра Чеховых, ранее не привлекавшим к себе внимания исследователей, и подтверждается мысль об определяющей роли Ф.М. Достоевского в творческом становлении молодого Чехова. Творчество А.П. Чехова занимает уникальное положение в русском литературном процессе конца XIX - начала XX вв. Чехов завершает развитие классической литературы и в то же время находится у истоков новой художественной эпохи, связанной с символистским искусством. Это обусловило глубокое усвоение писателем всех достижений предшествующего периода - «золотого века» русской культуры. Творчество Чехова представляет глубокий синтез традиций русской классической литературы, что выражается в принципиальной «диалогичности» текстов Чехова. Традиция Достоевского является одной из важнейших в его творчестве. Чеховское восприятие Достоевского складывается в свете двух концепций, сосуществующих на рубеже веков: классической, связанной с именами Белинского, Тургенева и др. - и формирующейся эстетической оценки творчества Достоевского, которая создавалась в символистском искусстве и религиозной философии. В статье утверждается идея о том, что Чехов органично воспринимает и творчески (зачастую полемически) развивает традицию Достоевского, которая имеет выражение в его произведениях, присутствуя на различных уровнях художественной системы (образно-символическом, сюжетно-композиционном, философском).
Ключевые слова: Чехов, Достоевский, литературный процесс, эпистолярное наследие, традиция, творческий диалог.
Место и значение литературных традиций Ф. М. Достоевского в творчестве А.П. Чехова начинают постепенно осмысляться в работах учёных [1], причём особую актуальность приобретает вопрос о той роли, которую сыграло художественное слово великого романиста в творческом самоопределении молодого Чехова [4]. Сравнительный анализ произведений двух писателей часто (и вполне закономерно) сопровождается указаниями на литературные первоисточники чеховско-
го текста, расшифровкой скрытых и явных цитат из романов и повестей Достоевского. Возникает вопрос: существует ли возможность подкрепить текстологический комментарий и литературоведческий анализ какими-либо документальными свидетельствами того, что Чехов непосредственно обращался к художественному опыту своего великого предшественника, действительно ли тот был его литературным учителем на раннем этапе творческого становления? Иначе говоря, появляет-
ся необходимость точнее определить место Достоевского в круге чтения Чехова.
Трудности, с которыми приходится сталкиваться, отвечая на этот вопрос, кроются в скудости наших представлений о таганрогском периоде и о первых годах жизни Чехова в Москве, а также в особенностях его творчества.
Исследователь Достоевского или Толстого восстанавливает истоки замыслов романиста относительно легко: обширный корпус черновиков и подготовительных материалов, где объекты полемики, а, следовательно, и литературные первоисточники названы по имени, предельно упрощает задачу. Чеховед такого подспорья лишён, как лишён и многого другого: утрачена вся ранняя переписка, нет полного описания чеховской библиотеки, практически отсутствуют серьёзные и достоверные мемуары о Чехове-гимназисте.
В результате, мы отлично знаем, чем торговали в лавке Павла Егоровича: любой желающий может заглянуть в эти пространные каталоги, на составление которых литературоведами потрачено немало усилий [7, с. 41], но неизвестно, что читал в ту пору Антон Чехов. И всё-таки некоторые пояснения и доказательства привести можно.
Прежде всего, сразу следует признать, что с самого раннего отрочества Чехов читал очень много - гораздо больше, чем это видно из письма брату Михаилу Павловичу, написанного в апреле 1879 г. Чеховеды любят ссылаться на него, и действительно, перечисленные в нём имена и названия (Бичер-Стоу, Шекспир, «Дон Кихот» Сервантеса, «Дон-Кихот и Гамлет» Тургенева, «Фрегат «Паллада» Гончарова) принадлежат мировой классике. Однако нужно учесть тот факт, что письмо адресовалось 14-летнему брату Мише, список литературы был рекомендательным и отражал небольшую часть читательского кругозора Чехова.
В научных и биографических работах о Чехове до сих пор не использованы талантливо написанные воспоминания русского писателя Ивана Шмелева «Как я встречался с Чеховым». Материал, содержащийся в них, ярче и богаче всего того, что обыкновенно пишется у нас о чеховском круге чтения.
Встречи, описанные И. Шмелевым, происходили, когда автору мемуаров было 12-13 лет, но, по-видимому, им можно доверять с большим основанием, чем, например, мемуарам того же Михаила Павловича.
Мальчик Иван Шмелев был восторженным почитателем Антоши Чехонте, обладал врождённой профессиональной литературной памятью, наконец, сам Чехов предсказал ему судьбу писателя! Разумеется, он запомнил эти встречи и разговоры точно, без искажений. «...Много читано... Бывало, таким вот был... -показывает он к нам пальцем, взглядывая, прищуриваясь через пенсне, - в неделю по аршину читал. - То есть как по аршину? <...> - А так. В неделю с краю аршин отхватишь... понимаете, книг? в городской библиотеке, что попадется. У нас за библиотекаря один старичок был... всегда почему-то Костомарова предлагал читать. Просишь Тургенева или там Диккенса, а он все: «Да вы бы Костомарова-то читали!» Фамилия, должно быть, нравилась. Так вот, понимаете... надоели ему записочками... надо по записочкам искать книги, он и - «Да чего там записочки, отхватывай с того уголка помаленьку, так всю читальню и прочитаешь» <...> Вот я и отхватывал по аршинчику в неделю... очень интересно выходило». Узнав, что его собеседник прочитал Жюля Верна, Фенимора Купера, Майн Рида, Загоскина, Мельникова-Печерско-го, Шпильгагена, Чехов сказал: «Ого! ... вам пора переходить на общее чтение» [8, с. 445 - 446, 447]. Таким образом, по словам Чехова, переданным писателем Шмелевым, с детства он читал по 10 - 20 книг в неделю, к 13 годам уже знал историческую, фантастическую, приключенческую литературу (в основном романистику) и приблизительно тогда же перешёл к «общему чтению», т. е., надо полагать, к «серьёзной», большой литературе.
Интерес к Достоевскому Чехов испытывал всю жизнь. Так или иначе, в его биографии постоянно возникало это имя.
В 1860 году он, очевидно, стал свидетелем открытия памятника Пушкину в Москве и, следовательно, слушателем Пушкинской речи Достоевского (его брат Николай делал тогда рисунки для «Всемирной иллюстрации», один из них был помещён в июльском выпуске на титульном листе журнала).
В 1883 году в «Осколках московской жизни» Чехов резко полемизировал с К. Леонтьевым, написавшим брошюру охранительного толка «Наши новые христиане. Ф.М. Достоевский и гр. Лев Толстой. (По поводу речи Достоевского на празднике Пушкина и повести гр. Толстого «Чем люди живы?»)». Эта небольшая заметка свидетельствует о том, что Чехов был всерьёз заинтере-
сован проблемой и прочитал не только сочинение К. Леонтьева, но и статьи Вл. Соловьева и Н.С. Лескова, включившихся тогда в полемику [6].
К тому же периоду относится мнение Чехова о Достоевском, высказанное косвенным путём: упомянув в одном из писем о том, что «Русский театр» предложил Николаю иллюстрировать Достоевского, он сразу увидел в этой работе возможность составить репутацию в художественно-литературной среде [П, 1, с. 54].
Через несколько лет (1891) Чехов отговорил Е.М. Шаврову «эксплоатировать процесс Бартенева», полагая, что «в таком сложном абсурде, как жизнь бедняжки Висновской, мог бы разобраться разве один только Достоевский» [П, 4, с. 238]. Конечно же, в этом отклике сказалось знание таких сюжетов, как «дело Каировой и Великановой», «дело Корниловой» из «Дневника писателя», событийной канвы «Идиота».
Наконец, в 1898 г. в Ялте, собирая деньги «в пользу детей крестьян Самарской губернии, бедствующих от неурожая», Чехов принял 10 рублей - пожертвование Анны Григорьевны Достоевской [с. 16, с. 366].
В библиотеке Чехова находилось 12-томное собрание сочинений Достоевского 1889 г. Но читал он, очевидно, уже то издание, которое вышло ещё в 1883 г., вскоре после смерти писателя, причём читал сразу же по выходе книг в свет. Об этом свидетельствует ответное письмо его брата Александра, датированное 20 января 1884 г.: «Многажды и долгожды благодарю тебя за цитату из письма Достоевского. Ты не даром трудился, переписывая её. Я чту её часто и много и сильно завидую тебе, имеющему возможность чтить подобные вещи, не рискуя, идя в библиотеку, попасть на «Рокамболя» вместо Тургенева» [5, с. 96].
С Александром Павловичем Чехов, видимо, часто говорил о литературе, не случайно тот (уже живя в Петербурге) счёл необходимым упомянуть, обращаясь к Антону: «Перечитываю Достоевского - «Бесы» и «Подросток». Книги беру из библиотеки Суворина без его ведома, благодаря ферлакурству с библиотекаршей» [5, с. 178]. Несомненно, эта вскользь брошенная фраза - отголосок каких-то бесед, дискуссий; во всяком случае, она приоткрывает завесу над сферой интеллектуального общения братьев Чеховых. Любопытным представляется и выбор книг: в «Бесах» и «Подростке» романист воплотил свои взгляды на проблему «отцов и детей», которая волновала А.П. Чехова на протяжении всего творческого пути, о чем, конечно же, прекрасно знал Александр Чехов.
Но если о «Бесах» и «Подростке» нам известно со слов Александра Павловича, то завершение этого ряда принадлежит самому Чехову.
«...Талант он, несомненно, очень большой, но иногда у него недоставало чутья. Ах, как он испортил «Карамазовых» этими речами прокурора и защитника, - это совсем, совсем лишнее», - такой отзыв сохранился в мемуарах Б. Лазаревского [3, с. 25]. Несмотря на лаконичность оценки, понятно, что Чехову претила, конечно, не пародийная сущность названных персонажей, не шарж, не комический речевой облик, а кричащая тенденциозность, авторский «указующий перст», изначально чуждый чеховскому методу. Непосредственное же содержание обвинения и защиты в «Братьях Карамазовых», т. е. тема русского «случайного» семейства, его старшего, нынешнего и грядущего поколений, тема судьбы и будущности России, не могло оставить равнодушным Чехова - создателя «Безотцовщины».
Сведения о чтении романов Достоевского в личной переписке Чехова и в воспоминаниях о нём современников датируются относительно поздними годами (послание Александра Павловича - 1887 г., заметка Б. Лазаревского - после 1897 г.). Ближе всего по времени к первой пьесе драматурга, которой начиналась его творческая биография, стоит неизвестная цитата из письма Достоевского, посланная брату в 1883 г. (или в первых числах января 1884 г.), сразу же по прочтении литературной новинки. Текстологи, готовившие к публикации эпистолярное наследие Чехова, не имели возможности установить, что это за цитата, и отказались от всяких догадок. Думается, учитывая особенности биографии Чеховых, внимательно изучив характер их переписки и сопоставив её с письмами Достоевского, можно выдвинуть следующую гипотезу.
В 1883 г. братьям Чеховым, Антону и Александру, было соответственно 23 и 28 лет. Младший выполнял роль духовного наставника, был нравственной опорой в жизни старшего. В то время Александр, вступив в гражданский брак с А.И. Хрущо-вой-Сокольниковой, сильно переживал семейные неурядицы;
занимался поденным литературным трудом и, не будучи рожденным «субъективным писакой» [П, 1, с. 55], всё-таки, по мнению Антона, зарывал свой талант в землю, тратил силы на «мелюзгу» (там же). Он нуждался в поддержке и получал её - от младшего брата.
В феврале 1883 г. он получил пространное письмо, где ему был преподан урок человеческой порядочности, самокритичности, «незаискивающего протеста», уважения к семье: «Это твоё гнездо, твоя теплынь, твоё горе и радость, твоя поэзия, а ты носишься с этой поэзией, как с арбузом» [П, 1, с. 55]. Следующим звеном, органично продолжившим эту тему, мог быть, на наш взгляд, только один фрагмент из всей переписки Достоевского -это письмо 18-летнего Федора Достоевского старшему брату Михаилу, собиравшемуся жениться и сомневавшемуся в верности этого шага.
19 июля 1840 г. Ф. М. Достоевский писал: «Да что-то сталось с тобою, брат мой! Сбылись ли, я не говорю мечты твои, но сбылось ли то, чем блеснула тебе в глаза судьба, показав в темной перспективе жизни твоей светлый уголок, где сердце сулило тебе столько надежд и счастья; время, время много показывает; только одно время может оценить, ясно определить все значенье этих эпох жизни нашей. Оно может определить, прости мне за слова мои, брат мой, может определить, была ли эта деятельность душевная и сердечная чиста и правильна, ясна и светла, как наше естественное стремленье к полной жизни человека, или неправильная, бесцельная, тщетная деятельность, заблужденье, вынужденное у сердца одинокого, часто не понимающего себя, часто ещё бессмысленного, как младенец, но также чистого и пламенного, невольного, ищущего для себя пищи вокруг себя и истомляющего в неестественном стремленье «неблагородного мечтанья». В самом деле, как грустна бывает жизнь твоя и как тягостны остальные её мгновенья, когда человек, чувствуя свои заблужденья, сознавая в себе силы необъятные, видит, что они истрачены в деятельности ложной, в неестественности, в деятельности недостойной для природы твоей; когда чувствуешь, что пламень душевный задавлен, потушен Бог знает чем; когда сердце разорвано по клочкам, и отчего? От жизни, достойной пигмея, а не великана, ребёнка, а не человека» [2].
Скорее всего, именно этим фрагментом воспользовался А.П. Чехов как авторитетнейшим подтверждением своих собственных мнений. Ситуация из жизни братьев Достоевских, изложенная в нём, оказалась сходной с обстоятельствами жизни братьев Чеховых; тон письма, поучительный и любящий одновременно, отвечал духу чеховских отношений с братом; его и впрямь можно было читать «многажды и долгожды» благодаря выраженным в нём «вечным» чувствам и мыслям.
Читательские впечатления Чехова, связанные с Достоевским, были очень обширны, хотя и неоднозначны. Но в формировании творческого метода и мировосприятия писателя, кроме чтения, большую роль сыграл, конечно, и его личный жизненный опыт. История постепенного разорения и бегства семьи Павла Егоровича в Москву - это, по сути дела, повествование о самом типичном «случайном семействе», столь подробно описанном Достоевским, правда, не дворянском, а мещанско-купеческом: «В сущности, какое несчастье, что мы с детства не имели своего угла...» [П, 5, с. 120]; «Детство отравлено у нас ужасами, нервы скверные до гнусности» [П, 5, с. 198]; «Деспотизм и ложь исковеркали наше детство до такой степени, что тошно и страшно вспоминать» [П, 3, с. 122]. И мнение об отце: «...отец мой до конца дней своих останется тем же, чем был всю жизнь, - человеком среднего калибра, слабого полета» [П, 6, с. 18].
В шестнадцатилетнем возрасте Антона оставили одного в Таганроге, и он был вынужден самостоятельно вырабатывать себе идею жизнестроительства, начиная с заботы о куске хлеба и кончая выбором жизненного пути. Он вполне мог находиться в числе корреспондентов Достоевского, узнавших себя в «Подростке», обстоятельства душевные этому не противоречили, а способствовали. «Безотцовщина» создавалась ровесником Аркадия Долгорукого, её автору было 18 - 20 лет.
Любопытно, что отроческие и юные годы жизни Антона Чехова складывались почти так же, как и у героя «Подростка». Основные эпизоды биографии Аркадия Долгорукого выглядели в его изложении так: «Я был как выброшенный и чуть не с самого рождения помещён в чужих людях. Но тут не было никакого особенного намерения, а просто как-то так почему-то вышло <...> Произошло не от чувства матери, а от высокомерия к людям Версилова» [13, с. 14]; «...я застал их всех, то есть Версилова, мать и сестру мою... при тяжелых обстоятельствах, почти в ни-
щете или накануне нищеты <...> ...все жили вместе, в одном деревянном флигеле, в переулке. Он...брюзжал ужасно, особенно за обедом, и все приёмы его были совершенно деспотические» [там же, с. 16 - 17]. Как известно, семейство Павла Егоровича Чехова в первые годы жизни в Москве чрезвычайно бедствовало, и Антон, брошенный в Таганроге без «особенного намерения», а «как-то так почему-то», помогал семье, поддерживал мать и сестру и писал «Безотцовщину». И, несомненно, читал Достоевского. В связи с этим укажем ещё на одно совпадение - хронологическое: переезд Чеховых из Таганрога в Москву и начало «уединенной» юности Антона относятся к 1876 г. «Подросток» Достоевского печатался в 1875 г., отдельным изданием вышел в 1876, поэтому, будучи прочитанным, должен был произвести неизгладимое впечатление.
Тогда же, в 1876 - 1877 гг., Антон вёл активную переписку с Александром, и в этой переписке также существует немало «темных мест». Так, в одном из писем (которое до нас не дошло) Александр усматривает розыгрыш, мистификацию со стороны младшего брата, но понять и расшифровать её не может, приводит несколько цитат из полученного послания и просит их объяснить. Цитаты эти следующие: «В последнем письме Вы, молодой человек, пишете, что в пансионе Вас не отдули только потому, что Вы дворянин»; «Если уж и в пансионе - в этом захолустье, узнали какими-то судьбами, что Вы дворянин, и не били Вас по шеям, то немудрено, что скоро весь свет узнает о Вашем дворянстве» [П, 1, с. 486]. Думается, фантазия юного Антона не была понята потому, что имела литературный подтекст: мотивы пресловутого «дворянства» Аркадия Долгорукого и отношения к нему школьников в гимназии и в пансионе Тушара, а также многочисленные мотивы писем переписки - всё это возникает уже на первых страницах романа «Подросток». Антон Чехов предлагал старшему брату литературную игру, пусть пока неумелый, но всё-таки вызов на своеобразное соревнование в литературной памяти, - и не получил ответа, на который рассчитывал. Впрочем, так случалось с писателем и в более зрелые годы, когда его литературные эксперименты стали сложны и совершенны по форме. Сложение личной судьбы Чехова, его «уединенная юность» были предсказаны Достоевским, как бы заранее содержались в его мощных художественных обобщениях, в наблюдениях «Дневника»; но нужен был талант, воля, субъективная устремлённость начинающего писателя к постижению опыта русской литературы, глубоко осознанное отношение к своим предшественникам (в том числе и к Достоевскому), чтобы совпадение реальности с литературой переросло житейские рамки и превратилось в один из стимулов творчества, стало фактом творческой биографии.
Чехов очень рано осмыслил свою принадлежность к классической литературной традиции, необходимость и закономерность своего участия в историко-литературном процессе, «подсказанные» ему Достоевским. В «Подростке», в «Дневнике писателя» за 1877 г. утверждалось, что развитие жизни, так же как и литературы, идёт непрерывно и требует новых форм: «Чувствуется, что тут что-то не то, что огромная часть русского строя жизни осталась вовсе без наблюдения и без историка. По крайней мере, ясно, что жизнь средне-высшего нашего дворянского круга, столь ярко описанная нашими беллетристами, есть уже слишком ничтожный и обособленный уголок русской жизни. Кто ж будет историком остальных уголков, кажется, страшно многочисленных? И если в этом хаосе, в котором давно уже, но теперь особенно, пребывает общественная жизнь, и нельзя отыскать ещё нормального закона и руководящей нити даже, может быть, и шекспировских размеров художнику, то, по крайней мере, кто же осветит хотя бы часть этого хаоса и, хотя бы, и не мечтая о руководящей нити? Главное, как будто всем ещё вовсе не до того, что это как бы ещё рано для самых великих наших художников. У нас есть, бесспорно, жизнь разлагающаяся, и семейство, стало быть, разлагающееся. Но есть, необходимо, и жизнь вновь складывающаяся, на новых уже началах. Кто их подметит, и кто их укажет? Кто хоть чуть-чуть может определить и выразить законы и этого разложения, и нового созидания? Или ещё рано? Но и старое-то, прежнее-то все ли было отмечено?» [25, с. 35].
Достоевский ощущал себя художником переходной эпохи, пытаясь постигнуть её сущность, уловить направление движения человеческой истории. Говоря об историке нынешнего беспорядка и хаоса, он, по сути дела, имел в виду своеобразие собственного реализма, важнейшей стороной которого было угадывание в настоящем ростков будущего: «Но беда в том, что никогда ещё не было эпохи в нашей русской жизни, которая
столь менее представляла бы данных для предчувствования и предузнания всегда загадочного нашего будущего, как теперешняя эпоха» [25, с. 173]. Достоевский чувствовал, что и ему не дано полностью исчерпать содержание современной ему действительности, и полагался на своего преемника, «будущего художника», считая свои произведения «материалом» для него [13, с. 455].
Библиографический список
Поскольку нить традиции в большой литературе непрерывна и «талант неволен», как думал Пушкин, то каждый писатель начинает с того, что находит своё место в этой цепи. Судя по богатству литературных реминисценций из произведений Достоевского в «Безотцовщине», Чехов откликнулся на завещание автора «Подростка» и заполнил лакуну, намеченную романистом в историко-литературном ряду.
1. Громов М.П. Книга о Чехове. Москва: Современник, 1989.
2. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Ленинград: Наука, 1975. (Далее все ссылки на произведения Достоевского даны в тексте по этому изданию с указанием номера тома и страницы).
3. Лазаревский Б.А. П. Чехов. Личные впечатления. Москва: Художественная литература, 1985.
4. Овчарова П.И. Чехов - читатель Достоевского. Литературная учеба. 1982; 3: 28 - 35.
5. Письма А.П. Чехову его брата Александра Чехова. Москва: Наука, 1969.
6. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. Письма: В 12 т. Москва: Наука, 1974-1983. (Далее все ссылки на письма и сочинения Чехова даны в тексте по этому изданию с указанием серии писем - П или сочинений - С, номера тома и страницы).
7. Чудаков А.П. Антон Павлович Чехов. Москва: Наука, 1987.
8. Шмелев И.С. Повести и рассказы. Москва: Художественная литература, 1980.
References
1. Gromov M.P. Kniga o Chehove. Moskva: Sovremennik, 1989.
2. Dostoevskij F.M. Polnoe sobranie sochinenij: V30 t. Leningrad: Nauka, 1975. (Dalee vse ssylki na proizvedeniya Dostoevskogo dany v tekste po 'etomu izdaniyu s ukazaniem nomera toma i stranicy).
3. Lazarevskij B.A. P. Chehov. Lichnye vpechatleniya. Moskva: Hudozhestvennaya literatura, 1985.
4. Ovcharova P.I. Chehov - chitatel' Dostoevskogo. Literaturnaya ucheba. 1982; 3: 28 - 35.
5. Pis'ma A.P. Chehovu ego brata Aleksandra Chehova. Moskva: Nauka, 1969.
6. Chehov A.P. Polnoe sobranie sochinenij ipisem: V 30 t. Sochineniya: V 18 t. Pis'ma: V 12 t. Moskva: Nauka, 1974-1983. (Dalee vse ssylki na pis'ma i sochineniya Chehova dany v tekste po 'etomu izdaniyu s ukazaniem serii pisem - P ili sochinenij - S, nomera toma i stranicy).
7. Chudakov A.P. Anton Pavlovich Chehov. Moskva: Nauka, 1987.
8. Shmelev I.S. Povestiirasskazy. Moskva: Hudozhestvennaya literatura, 1980.
Статья поступила в редакцию 21.11.17
УДК 371
Chistokhvalov A.S., postgraduate, St. Tikhon's Orthodox University (Moscow, Russia), E-mail: artemon_93.93@mail.ru
AXIOLOGY "LIFE" IN PHILOSOPHICAL AND AESTHETIC CONSCIOUSNESS OF BORIS PASTERNAK. The article considers the philosophical-aesthetic views of B. L. Pasternak, in the context of which the main frame of reference is axiology "life", represents the semantic dominant, concentrating itself around the author's modality, which expresses an objective attitude of the author to the world and its understanding of reality. The main attention is paid to consideration of the epistemological components (philosophy and music as a fundamental aspect of mirossay, the place of the artist Creator in the aesthetic system of the poet, of life as the true way of understanding the world, the Christian motif of immortality), which become the most important factor when opening the poet of his understanding of "life" as a coherent category. Having considered the factors that had a direct impact on the identity of B. L. Pasternak's youth and Mature years, as well as consistently following the stages of formation of creative orientation of the writer, according to the results, we conclude that is for the poet axiology "life" and what place he assigns to it in his philosophical system.
Key words: Pasternak, life, Nietzsche, poet, axiology, philosophy, aesthetics, creativity.
А.С. Чистохвалов, аспирант, Православный Свято-Тихоновский университет, г. Москва,
E-mail: artemon_93.93@mail.ru
АКСИОЛОГЕМА «ЖИЗНЬ»
В ФИЛОСОФСКО-ЭСТЕТИЧЕСКОМ СОЗНАНИИ Б.Л. ПАСТЕРНАКА
В статье рассматриваются философско-эстетические воззрения Б.Л. Пастернака, в контексте которых главным ценностным ориентиром является аксиологема «жизнь», представляющая собою смысловую доминанту, концентрирующую вокруг себя авторскую модальность, которая выражает объективное отношение автора к миру и его понимание действительности. Основное внимание в работе уделено рассмотрению тех гносеологических компонентов (философии и музыки в качестве фундаментальных аспектов миросознания, места художника творца в эстетической системе поэта, жизни как истинном способе познания мира, христианского мотива бессмертия), которые становятся важнейшим критерием при раскрытии поэтом его понимания «жизни» как целостной категории. Рассмотрев факторы, имевшие прямое влияние на личность Б.Л. Пастернака в юношеские и зрелые годы, а также последовательно проследив этапы становления творческих ориентиров писателя, по итогам исследования мы приходим к выводу, что представляет для поэта аксиологема «жизнь», а также какое место он отводит ей в своей философской системе.
Ключевые слова: Пастернак, жизнь, Ницше, поэт, аксиологема, философия, эстетика, творчество.
Аксиологема является категорией ценности, представляя центральное понятие в теории ценностей. Согласно данной теории, ценность в общем смысле, по замечанию С.Н. Кочерова, показывает «соответствие объекта потребностям и интересам субъекта» [1], где в качестве объекта ценностного отношения может выступать природный мир, творения духа, нормы поведения и т. д. Система ценностей, базирующаяся на восприятии «жизни» как особом целостном аспекте бытия, является фунда-
ментальным принципом гносеологии Б.Л. Пастернака. В понятие «жизнь» поэт закладывал интуитивную постигаемую сущность, неограниченную в возможностях познания, но единственно достоверную для осознания действительности мира. Вообще познание жизни посредством связи субъекта и окружающего мира отсылает нас к философии Гуссерля, оказавшей большое влияние на Пастернака. Само понятия «жизнь» в осознании поэта обладает субъектностью и возможностями деятельного характера.
