CC BY
56
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №4/2016 ISSN 2410-6070_
КУЛЬТУРОЛОГИЯ
УДК 351.858:008+130.2
И.М. Куликова
к.ф.н., доцент
Сургутский государственный университет г. Сургут, Российская Федерация
РОМАН Ю. ШЕСТАЛОВА «ОТКРОВЕНИЕ КРЫЛАТОГО ПАСТОРА» И ЭТНОФУТУРИЗМ
Аннотация
Автор статьи выделяет некоторые стилевые черты литературного этнофутуризма, которые нашли отражение в структуре и идейных пластах последнего романа Ю. Шесталова. Выявленные схождения позволяют прояснить сложную структуру книги и смысловую наполненность текста романа. Вместе с тем они отражают эволюцию мировоззрения и художественного почерка писателя.
Ключевые слова
Этнофутуризм, интертекстуальность, «ипостасность», «космическое сознание».
Роман крупнейшего современного мансийского художника слова Ю. Шесталова «Откровение Крылатого Пастора» стал итоговым в его творчестве. Произведение вызвало радикально противоположные оценки специалистов: от выявления «ипостасности сознания», «всемирной формулы победительной жизни» (Г. Ионин) до «псевдоинтеллектуальной каши» (В. Огрызко). Такой разнобой мнений определяется сложностью текста романа - как для понимания его смыслов, так и для анализа структуры книги. Мы предприняли попытку выделения отдельных моментов схождения данного произведения с поэтикой этнофутуризма, поскольку считаем, что его стилевые и идейные установки нашли отражение в книге писателя. Термин «этнофутуризм» не получил широкого распространения, но в качестве рабочего используется для характеристики новаторских тенденций в художественной культуре финно-угров. Литературный этнофутуризм рассматривается как инвариант постмодернизма, спецификой которого стало пересечение базовых этнокультурных ценностей, архетипов, образов и мотивов фольклора со стилистикой постмодернизма. По мнению В.Л. Шибанова, здесь происходит либо совмещение древнейших национальных традиций с современным мироощущением народа, либо выражение современного состояния через традиционные формы архаической культуры [4, с.98]. Нацеленность этнофутутуризма на выявление этнических мировоззренческих установок «в контексте взаимосвязей с русской и мировой культурой» рассматривается критиками как наиболее адекватное времени выражение интеллектуального и эмоционального восприятия эпохи [4, с. 12, 95].
Одной из константных особенностей постмодернизма, востребованных этнической прозой, стала т. н. интертекстуальность, осуществляющаяся через использование инокультурных кодов, формул, фрагментов социальных идиом и т.п. [3]. Это может рассматриваться как своеобразный способ включения в мировую литературную традицию. При этом формы литературной интертекстуальности могут быть различными. Так, Ю. Шесталов активно использует и комментирует свой «предтекст» (метатекстуальность). Впервые эта особенность явно проявилась в 1971 году: «Языческая поэма» стала результатом переработки предыдущих поэм. В романе-сказании «Огонь исцеления» (1988) писатель использует сюжеты, образы, эпизоды из своих прозаических повестей («Синий ветер каслания», «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка» и др.) [1, с.71-73]. В 90е годы Ю. Шесталов «долго не писал новые тексты в прозе, он писал варианты ранее написанных текстов», - подмечает исследователь [1, с. 22]. Как итог - появление романа-камлания, в котором переработаны тексты уже 1990-2000-х годов («Космическое видение мира на грани тысячелетий», 2002 и др.). Нужно сказать, что многие этнические писатели используют подобный прием. Например, у хантыйского прозаика Е. Айпина из лирической повести «Я слушаю Землю» выросла книга «У гаснущего очага», из повести «Звезда Утренней Зари» - роман «Ханты». Элементы концепции «космического сознания», с точки
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №4/2016 ISSN 2410-6070_
зрения С. Динисламовой, проявились уже в ранних стихах Ю. Шесталова и оформлялись от произведения к произведению. Особенностью этнической прозы является активное смешение жанров и стилей. К. Надь отмечает в текстах Ю. Шесталова «гениальное совмещение» черт разных жанров: «...его произведения включают фрагменты эпоса, поэмы, легенды, сказки, песни, стихотворения, социографии, публицистики» [1, с. 21]. С. Динисламова напоминает о включении в текст книги-амулета «Космическое сознание.» высказываний «Иисуса Христа, Магомета, Будды, новейшие откровения современников - Л.Н. Гумилева, Г.С. Райшева, В.В. Казначеева и представителей власти, искусства, образования» [1, с. 61]. Е. Чепкасов приводит примеры включения (практически дословного) в художественную ткань книг Ю. Шесталова материалов этнографических и научных изысканий (В.Н. Чернецова, Г.В. Ксенофонтова и др.) [1, с. 247-249, 256-257]. Исследователь вычленяет элементы и технику шаманских камланий в литературных текстах писателя 1950-х-1980-х годов [1, с. 228-466]. Те же элементы и формулы литературного шаманства в обилии присутствуют в тексте «Откровения.». Роман передает метафорический поток шаманского камлания-импровизации. Определение жаровой специфики книги (роман-камлание) также связано с языческими традициями. Различные философские и религиозные учения, которые Ю. Шесталов изучал в последние годы, вычленяются в тексте как аллюзии и реминисценции. Название романа отправляет к последней книге Нового Завета -«Откровению Иоанна Богослова» (апокалиптические мотивы книги Ю. Шесталова позволяют расценивать это как паратекстуальность). Но оно связано и с мансийским мифом (записанным А. Каннисто) о Крылатом и Ногастом Пасторе, пересказ которого дан в романе, как и миф об Эквапыгрисе и другие. В тексте можно отметить реминисценции со скандинавской мифологией (упоминание об асах). В книге ярко выражено публицистическое начало, связанное с социальной, экологической и нравственной проблематикой. Можно выделить появление блоковской Незнакомки и цитаты из стихотворения поэта. Уничтожение грани между фактом и вымыслом, переплетение мифологического и реального, литературы и жизни, мистификация, псевдофактографичность - эти приемы постмодернистского письма подчеркивают художественный субстрат произведения и выявляют его соотнесенность с этнофутуризмом.
В отличие от постмодернизма, этническая литература «серьезна», в ней нет релятивистской игры смыслами и концептами. Она пытается вернуть кодам и знакам мира их первичный ценностный смысл. К этому стремится и Ю. Шесталов, отойдя от опоры в своей художественной практике от мифологии и фольклора только своего народа. Активное обращение к христианству, восточным религиям, теософии Е. Блаватской приводит писателя к признанию «равновесности» религиозно-философских систем, идее «ипостасного родства» (Г. Ионин). Поток сознания камлающего героя синтезирует разные религиозные представления. Так, миф о сотворении мира в книге - результат наложения библейской и угорской мифологии: есть гагара, доставшая со дна океана щепотку земли; есть первые люди - Адам-Атя и Ева-Эви. Христианская история непорочного зачатия переплетена с зороастрийскими мифами (рождение Мирсуснэхума). Г. Ионин видит точки сближения между образами Крылатого Пастора и ветхозаветного Яхве, карающего за грехопадение, а Мирсуснэхума сближает с Христом, который высвобождает светлый дух - Ис, доставшийся от Отца - Ась. [2, с. 12]. В угорскую мифологию, по утверждению исследователей, Мирсуснэхум («За миром наблюдающий человек») пришел вместе с зороастрийским влиянием. У манси он Мировой Смотритель, младший сын Торума, Мутра, блюститель морали, защитник людей, всадник на белом коне, солнечный Спаситель. В книге Ю. Шесталова этот образ по «ипостасности» не просто равнозначен образу евангельского Христа, он сливается с ним в один образ. С образом Мирсуснэхума-Христа связаны и апокалиптические реминисценции: летает Мирсуснэхум в Крылатой лодке над землей, и в той лодке много «чудищ», среди которых есть роботы, «представители» современной цивилизации. Переплетение анимизма, язычества с христианскими воззрениями нашло отражение и в образе Крылатого Пастора, и в самом мифе, из которого он вышел. Ю. Шесталов усиливает христианское звучание образа. Крылатый и Ногастый - два проявления одного существа, две души - крылатая и бегущая по земле. Обе ипостаси бессмертны, хотя и проходят через смерть. С евангельской темой связан мотив предназначения и подвига во имя людей. В отдельных моментах «мировой Хранитель» сливается с Крылатым Пастором, а его Откровение призвано спасти людей. Похороненный, Пастор-Мирсуснэхум воскресает. Причем, возрождаются обе ипостаси, а Мирсуснэхум предстает как ипостась каждого человека [2, с. 15-16]. Но усиливая христианские
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №4/2016 ISSN 2410-6070_
реминисценции, Ю. Шесталов сохраняет и языческие черты в обрисовке персонажей. Так, образ Мирсуснэхума несет в себе черты медведя. В угорской мифологии распространены сюжеты, где сын Небесного Владыки спускается на землю, превращается в медведя; есть сюжеты о смерти Мирсуснэхума-медведя и его новом рождении, «медвежьи» черты усматриваются в облике бога и прародителя людей Нуми-Торума и т.п. Идея взаимопроницаемости мира решается автором и на образе языческой Золотой Бабы, особо почитаемой манси и встречаемой во многих произведениях («Серебряная Баба» К. Носилова, «Сердце Пармы» А. Иванова) и в книгах писателя («Тайна Сорни-най» и др.). В «Откровении...» этот персонаж соотносится с образом Богородицы и выступает в роли посредника между светом и тьмой. В многослойном образе Сорни-най-Богородицы реализуется общечеловеческий архетип Матери и Женщины, Возлюбленной: «Золотая Богиня, Богиня-Любовь, Богиня-Мать». Этому образу сопутствуют реалистические и мифологические реминисценции. Параллель Золотая Баба-Богородица проходит через роман как знак изначальной общности всех людей и верований, как символ жизни и ее смысл.
Мотив дисгармонии современного мира, пронизывающий произведение, проявляется в его структуре -внешне хаотичной, фрагментарной, с кажущейся необъяснимой сменой планов изображения. Здесь тоже возникают ассоциации и реминисценции с картиной конца света в «Апокалипсисе». Ю. Шесталов сознательно следует этому принципу изображения, поскольку, по его мысли, дисгармония современной цивилизации приобрела такие размеры, что сегодня это может обернуться гибелью человечества. По силе трагического видения гибели мира произведение сопоставимо с романом А. Неркаги «Молчащий», который критики называют Апокалипсисом современности. Представление о мире как о хаосе, абсурде находит выражение и в языке романа, сознательном нарушении грамматических норм, введении слов, выражений и «семантически пустых конструкций» (Р. Белл) из родного языка. Писатель создает новые семантические контексты, выявляя «неожиданные» смыслы слов. Пример - толкование имени Мирсуснэхума: «Ис-Ась, Иисус, тень Отца, Спаситель». В хаосе-кошмаре жизни автор стремится отыскать стержень, который объединит людей и возвратит миру гармонию. Такую опору он видит в космическом сознании, «космической» философии, истоки которых кроются в культурной традиции народа - мифах, заклинаниях, молитвах, пророчествах белых шаманов, пространственно-временном видении мира, признании сосуществования миров - видимого и невидимого, вере в реинкарнацию и возможность общения с духами [1, с.189-190]. Глубинный смысл такого сознания - духовное единение людей, народов при сохранении «своего лица и своего языка». Эту идею Ю. Шесталова «озвучил» Г. Ионин: «.и я на этой быстрине / Родные языки моих народов помню /.Соедини ручьи и реки всей земли,/ Соедини и стань единою рекою» [1, с. 8]. Для выражения своей «космической» концепции Ю. Шесталову был необходим герой-медиатор, транслирующий авторские оценки и взгляды на происходящее и одновременно проповедующий новую философию. Эти функции в романе выполняет своего рода «культурный герой» народного мифа - Крылатый Пастор. Автор сопоставляет себя с этим образом, которого, в свою очередь, «совмещает» с Мирсуснэхумом. Две ипостаси одного существа (Крылатого и Ногастого Пастора) путешествуют одновременно в горизонтальном и вертикальном направлениях. Ю. Шесталов говорил, что ученые не могут переступать границу познания Мира, Вселенной, а писатель-шаман умеет перемещаться в разных направлениях во времени и пространстве, и таким образом он видит корни народов и языков [1, с. 21]. Эти пути-дороги (по небу и по земле) осуществляются в полном соответствии с шаманскими традициями. Итоговой целью такого пути является поиск «изначального порядка вещей» («космического порядка»), объединяющего всех людей и защищающего жизнь как таковую. Е. Чепкасов справедливо подмечает, что с 90-х годов «религиозно-синкретическое неошаманство станет для писателя не предметом изображения и художественного преобразования, а предметом проповеди» [1, с. 435]. Идея «шаманской проповеди» космического сознания определяет композиционное единство «камланий» в произведении Ю. Шесталова.
Кратко резюмируя общие наблюдения, отметим следующее. Рационально подходя к эстетике этнофутуризма как нового течения в культуре финно-угров, Ю. Шесталов сознательно использует его художественные приемы и установки для отражения и «проповеди» своей идеи о взаимопроницаемости мира и его вещей, о возрождении «космического сознания», призванного восстановить духовные ценности и гармонию в жизни человеческого сообщества.
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «ИННОВАЦИОННАЯ НАУКА» №4/2016 ISSN 2410-6070_
Список использованной литературы
1. Динисламова С.С., Надь Каталин, Чепкасов Е.В. Юван Шесталов: Исследования феномена. - Ханты-Мансийск: Юграфика, 2012. - 469 с.
2. Ионин Г. Новый Шесталов // Ю. Шесталов. Избранное. М.: Советский писатель, 2007. - 144 с. - С. 3-16.
3. Современное зарубежное литературоведение. Энциклопедический справочник.- М.:Интрада-ИНИОН, 1996.- URL: http://www.docme.ru/ doc/122582
4. Феномен этнического и глобализация культуры народов Поволжья и Приуралья. - Ижевск: ИД «Удмурт. ун-т», 2004. - 195 с.
© Куликова И.М., 2016.
