CC BY
21
КУЛЬТУРОЛОГИЯ И ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ
УДК 82-1/29
РОМАН А.А. ЛИХАНОВА «ОГЛЯНИСЬ НА ПОВОРОТЕ, ИЛИ ХРОНИКА ЗАБЫТОГО ВРЕМЕНИ»: ЦЕННОСТНЫЕ ДОМИНАНТЫ И ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ
М.А. Кулабухова
Белгородский государственный институт искусств и культуры e-mail: [email protected]
В условиях противостояния вызовам современности роман А.А. Лиханова «Оглянись на повороте, или Хроника забытого времени» является одним из вершинных произведений писателя-классика, ревностно защищающего традиции русского реализма, гуманистические основания отечественной литературы и культуры, ценностный код нашей цивилизации созидателей и победителей. Ценностно-смысловая сущность и собственно жанровая природа произведения превращает роман не только в личностно-эмоциональное воспоминания автора о самом счастливом времени, но в энциклопедию периода безвременья (лихолетья), одного из самых непростых периодов в истории нашего Отечества.
Ключевые слова: Альберт Анатольевич Лиханов, память, бытие, жанровая природа, роман воспитания, роман взросления, человек, система нравственных координат, гуманистические основания отечественной литературы и культуры, вербальный документ.
В новейших условиях активного поиска действенных средств преодоления многочисленных вызовов современности (среди которых -наступательная глобализация, либерализация, снижение интеллектуального и культурного уровня общества, искажение
традиционных ценностей, фальсификация истории), в ситуации поисков факторов формирования способности к культурно-исторической идентификации, решающих средств обеспечения защиты правды и процессов культурно-исторической социализации, определяющих мотивов морально-нравственного выбора личности и социума, действенных оснований процесса формирования сознания человека роман А.А. Лиханова «Оглянись на повороте, или Хроника забытого времени» приобретает совершенно особое значение как одно из вершинных - образцовых - сочинений писателя-классика, ревностно защищающего традиции русского реализма, гуманистические основания отечественной литературы и культуры, ценностный код нашей цивилизации созидателей и победителей.
Сохраняя верность жанру романа воспитания (романа развития), Альберт Лиханов представляет историю взросления Николая Кузнецова, которая в силу особой - мирообъемлющей - формы произведения становится панорамным изображением действительности посредством воссоздания частной судьбы героя, явившегося, как и сам автор, в период окончательного выбора ценностных приоритетов и профессии, свидетелем «забытого времени», трагического перелома, вобравшего смерть Сталина и XX съезд партии.
Роман в повестях «Оглянись на повороте, или Хроника забытого времени» является целостным полотном, рассказывающим о пленительной поре юности, о человеческом, гражданском, профессиональном взрослении главного героя и его товарищей на фоне очередного - и по-своему феноменального - периода безвременья, когда «жахнул разрыв над страной, умер Сталин, и все сперва напугались новой войны, а потом, через месяц-другой, подуспокоились...» [1, с. 9], когда не только главный герой романа оказался на перепутье, исполненный и юношеской смеси «оптимизма и неуверенности, страха и отваги» [1, с. 12], и «взрослого понимания: назад ходу нет!» [1, с. 12], но и вся страна переживала вступление в новую эпоху, трудно осознавая процесс переосмысления недавних событий, последствия сталинского режима.
Роману присуща двойная ретроспективность. На эмоциональные впечатления юного героя, позволяющие объёмно, выпукло воссоздать предметный, материальный мир, накладываются воспоминания,
философские размышления взрослого, мудрого человека, с высоты своего опыта осмысливающего самые счастливые - пусть и голодные -годы своей юности, которая - несмотря на типичность основных эпизодов - по-своему неповторима и уникальна.
Основательно отталкиваясь от вещного, от бытовых, «самы<х> просты<х> подробност<ей> жизни» [1, с. 75], автор обращается к бытийному, тому, что способствует интереснейшему, серьёзному чтению романа не только детьми среднего и старшего школьного возраста, но и (может быть, в первую очередь!) студенчеством, людьми среднего и старшего возраста; не только теми, кто - в силу возраста - не застал судьбоносных событий, но и теми, кто их перенёс с лихвой.
Как круги, расходящиеся по воде от брошенного в неё камня, открываются читателю подлинные ценности мира Альберта Лиханова и его героя-ровесника Николая Кузнецова. Среди этих ценностей доминируют:
- мир семьи, отчего дома, малой родины, чьим центром становятся родители, любовь к которым не избывает даже у взрослого человека, бабушка и даже старинный друг - кот Тимоха... Мир семьи -это «отец, прицепляющий мне значок ГТО на мою рубашонку - уже с мешком на плече, уходящий на войну, и мама с зелёным лицом, после того как сдавала кровь и вела меня в донорский магазинчик, чтобы положить сладкий кусочек топлёного масла в клюв своего цыплёнка» [1, с. 294]; это похожий на уютное гнездо «дом под крыльями хлопотуньи-бабушки и всегда беспокойной мамы» [1, с. 18]; это песни кота Тимофея, «под которые <...> как-то легче жил» [1, с. 97], потому что «он пел радость! Пел ликование! Ни с чем не сравнимое удовольствие! <...> может быть, это было высшее наслаждение жизнью?» [1, с. 97]; это «отцовское фронтовое наследство» [1, с. 13] - серый фанерный чемодан, который станет добрым приятелем, «серым другом» [1, с. 13] нашего героя, приняв на сохранение незамысловатое имущество абитуриента, уезжающего из отеческого гнезда в далёкий уральский город, состоящее «из трёх частей «Истории СССР», учебников литературы, русского, географии и французского плюс кое-какие тетради, а сверху - трусов, носок, маечек, да штук трёх, пожалуй, небелых рубашек - чтобы реже стирать» [1, с. 13]; это «.пришитый ещё бабушкой, с пуговкой для пущей сохранности кровно нажитого» [1, с. 225], карман. И потому
вступающий во взрослую жизнь герой отправляется в дальнюю дорогу с вполне объяснимым чувством щемящей нежности, вспоминая прощание среди толкающихся пассажиров: «Я улыбался. И прижался к ним - к маме и отцу. Но только на мгновенье, ведь я был, в общем, взрослый человек.» [1, с. 17];
- мир природы, доказывающий, что «все мы - просто тварный мир, ничуть не отличимый от мира животного» (А.А. Лиханов), потому главный герой и его товарищи не лишены черт других живых существ: «В свои семнадцать лет, даже слегка ощутив войну, я всё-таки был простым домашним котёнком» [1, с. 12]; «Я трепыхался, как воробей в ладони, молча кивал головой, готовый к любым испытаниям...» [1, с. 16]; «Мысли мои гуляли как маленькие и, может, даже слепые новорожденные котята, тыкаясь друг в друга и издавая неслышимый миру писк.» [1, с. 18]; «Я обходил незнакомый пространный дом, запоминая двери, углы, повороты и тем походил на молодого пёсика, осваивающего новое жильё.» [1, с. 29]; замер в «университетской аудитории, как на распутье <...> бестолковый и слегка самоуверенный щенок, с одной стороны, учуявший опасность, а с другой, этой опасности жаждавший» [1, с. 38]; «Мы, дружно вскочив, кивали, были внимательны, как дрессированные псы, готовые верно служить» [1, с. 84]; «Я был кроликом перед беспощадным удавом» [1, с. 92]; «У театра мы ещё долго охорошивались, как потрёпанные воробьи. Приводили в порядок свои растопыренные пёрышки, укладывали их в порядок» [1, с. 146]; «.нам, обыкновенным птенцам, просто требовалась защита большой птицы, настоящего орла, хотя, ясное дело, орёл будет кормить чьим-то мясом своих орлят, а что с остальной, слабо летающей, стаей?» [1, с. 160]; Лиза под рукой смеющегося Клима, «под этим огромным крылом удобно умещалась, ответно попискивая, как птенчик» [1, с. 217]; «Мы, тогда ещё оперяющиеся птенцы, хотели новизны и ждали применения нас самих в делах, которые принадлежат не нам лично, а всем!» [1, с. 294];
- мир культуры, преображающий подчас суровую действительность (литература, музыка, живопись, фотография). Мир прекрасного контрастирует с тяжёлым бытом, возвышая не только взрослых, но и совсем юных, потому вполне объяснимы признания главного героя: «Я подумал, что если литература, к примеру, рождается на земле и среди людей, то музыка рождается свыше, неведомо откуда,
наверное, Богом. Вторым, возможно, следует признать дар художника -ведь научиться рисовать как следует невозможно. Это откуда-то приходит. Кому-то даётся, а кому-то нет» [1, с. 68]. Музыка, открывавшая «непонятную тайну, пропасть, ничто.» [1, с. 68], «благодатная музыка, только что наполнившая наши души, отвергала даже самую малую мерзость или просто неправильность» [1, с. 71], живопись, являющаяся во всей многоликости, где Левитан, Куинджи, Саврасов, Ван Гог, Рембрандт, Пикассо и многие другие, книги «наши волшебные» [1, с. 294], становившиеся «главной причиной <...> личного финансового дисбаланса» [1, с. 53], поддерживают неизбывную - особенно в юности -потребность понять природу Божественного дара, гениальности, как и постепенно крепнущую потребность в общении с единомышленниками, в создании постоянного круга общения и непрестанном самообразовании.
Описывая благоговейный восторг, священный трепет перед книгой, автор, отстаивающий вечную роль русского языка в судьбе человека, автор обращает внимание на не менее значимую роль серьёзного чтения как способа задуматься «о мире людей, таких далёких от тебя во времени и пространстве, но таких понятных своими мыслями и поступками!.. » [1, с. 125], на книгу - как на «только твоё личное событие» [1, с. 125], на её чтение - как на твою личную, пусть маленькую, но победу.
Читателю открывается круг непрерывного чтения студентов 50-х годов (поддерживаемый и качественным образовательным процессом!), где и Лев Николаевич Толстой, Антон Павлович Чехов, Алексей Толстой, Сергей Есенин, Владимир Маяковский, Константин Симонов, Анна Ахматова, Самуил Маршак, и Шандор Петефи, Оноре Бальзак, Фредерик Стендаль, Ромен Роллан, Анна Зегерс. И потому автобиографический герой, обладающий абсолютным знанием русского языка, признаётся: «Просто я любил читать, вот и всё! А читая, и порой не сразу вникая в смысл фразы, я возвращался и перечитывал одну и ту же строчку и раз, и другой. И всегда удивлялся, как знаки препинания помогают понять смысл, как они подчёркивают значение написанного. Бывало, я перечитывал фразу, стараясь сделать это с выражением, и походило, что я обучался чувствовать не только смысл и суть, но ещё и ритм, а он всегда назначается знаками препинания!
Читать надо больше, вот что! <.> И не торопиться, когда читаешь! И запоминать при этом, забыв про всякие правила, как пишутся слова и где возникают запятые» [1, с. 89].
Чтение создаёт общее пространство мысли и чувств, поддерживает «умение постигать жизнь», оправдывает единый студенческий порыв: «Мы глотали <.> романищи и не могли насытиться плодами этих богов! .классику мы читали или одновременно <.> или передавая книгу из рук в руки, и впадая в восторг, если не одновременно, то с небольшим разрывом.
Мы и имена друг другу из классики присваивали. Сами себе. Или нарекали сомневающихся» [1, с. 147]; потому и «роман Дудинцева «Не хлебом единым» глотали, вдыхали полной грудью его, несомненно, свежий воздух» [1, с. 254];
- мир профессиональных интересов (где встречаются творческие омуты, настигают неудачи, затем ведущие к вершинам).
Безусловный автобиографизм романа позволяет задуматься и о подлинном назначении журналистики и в представленное в романе переломное время (когда её воспринимали «с сомненьицем» [1, с. 9], и в наше - по-своему переломное - время порубежья, межвекового пограничья.
Жгучая потребность героя понять свои возможности: «Сладишь ли ты? Или окажешься слаб! И хватит ли слов у тебя, чтобы сказать то, что живёт и трепещет внутри тебя? Способен ли ты совместить кончик пёрышка с желанием высказаться?» [1, с. 30], - провоцирует его по-своему непростой путь в профессию, выстраданное осознание, что «газетная работа <.> это не блеск, не треск, а самая что ни на есть чернуха, вполне сравнимая с трудом землекопа» [1, с. 136], восторженное восприятие старших коллег, которые «абсолютно друг к другу добры!» [1, с. 131], и «никто не выпендривался перед другими» [1, с. 131]. Простота, понятливость, невелеречивость [1, с. 131], свойственные истинным профессионалам, их оправданная смелость, божественное дерзновение подталкивают внимательного читателя к размышлениям, увы, о болезни нынешнего виртуального времени подмен, где зачастую в том или ином профессиональном мире правит дилетантизм, круто замешанный на амбициозности (в действительности же - на элементарном хамстве и дилетантизме (необразованности);
- духовные идеалы (ценности, являющиеся определяющими при совершении нравственного выбора, создающие мир «простодушия и доброты» [1, с. 131], где превалируют достоинство, порядочность, взаимоуважение, терпение, ответственность, дружба, любовь, совестливость, жертвенность, стяжание правды, которая «не может быть неправдой. Она может быть неудобной, но от этого она не становится неправдой!» [1, с. 181].
Даже голодное время, как и любое лихолетье, высвечивающее в человеке главные качества, не лишает героя романа достоинства, которое «вовсе не грех, наоборот, какое-то преимущество, что ли. Уважение самого себя, может быть? Жёсткое к себе отношение. Не можешь чего-то сделать - отойди, даже отступи, но с этим самым - с достоинством. И переносить всякие сложности тоже надо с ним. Не сдаваться, не унижаться, а одолевать, не жалуясь - это и есть достоинство» [1, с. 5657]. Достоинство проявляется в способности не только стойко переносить голод, одно из страшных зол, но и со всем благородством души принять благо, помощь от сердечной, милосердной тёти Дуси, в поклоне приложив руку к груди, к сердцу; или во внутреннем порыве протянуть руку помощи крайне нуждающимся - пусть и старшим - товарищам.
Одним из всё преображающих идеалов становится любовь целомудренная, потаённая. Робкое, стыдливое, ещё не до конца осознаваемое, но ворвавшееся в жизнь чувство так трепетно, что под запретом у молодых людей даже само это «драгоценное» [1, с. 244] слово «любовь». И как скорбны (не в пользу нынешнего времени!) размышления мудрого, зрелого человека: «Боюсь, мы были последними осколками чистого ледника, где любовь требовала взаимности, долготерпения и чести» [1, с. 244];
- гражданско-патриотические настроения и идеалы. Главный герой романа переживает эволюцию взглядов: от юношеского увлечения образом Сталина, воспетого абитуриентом во вступительном сочинении 1953 года), вознесения до небес («.я верил, наивный, что без вождя не может быть нашей страны <...> спасение <...> держалось только на одном. На силе наших войск, незримых из детства, но в детстве же и ясно представляемых, несметных танках, орудиях, которые не дадут нам погибнуть. И отцу не дадут. Но ведь эти войска были - Сталин. Их Верховный главнокомандующий» [1, с. 31] и до понимания неизбежного
сокрушения идеала и понимания ключевой роли народа-победителя и осознания себя его частью, чтобы услышать и понять мудрое слово: «Страна большая, людей много. Разве мы случайно выиграли войну? А индустриализация? Ошибки бывают у всех, но не верить всем подряд - и матери, и отцу, и тем, кто стоял во главе, нельзя! Просто невозможно <.> научиться отличать добро от зла, предательство от верности, веру от неверия - нелёгкое умение. Особенно, когда они намертво сплетаются, а то и сливаются в одно целое. Такое умение - различить одно от другого - целая наука. <.> Но не верить - значит, предать» [1, с. 189].
Рождение профессионала-журналиста немыслимо без осознания героем своей сопричастности к общей истории, своей ответственности за судьбу народа, который и есть огромная, требующая от каждого трудов и стараний (подвигов) страна: «Выходило, мы вместе с этими мужиками, старухами, женщинами и младенцами! Такие же, как они! И мы составляющая их часть, молодая, конечно, - но никакого в том преимущества нет - да, мы моложе, но они старше - больше страдали, больше знают и труднее им приходится жить <.> сейчас - мы только часть этого вагона, этого поезда, этой страны, шевелящейся, едущей, бегущей! Мы просто ехали, просто болтали, просто смеялись и неслись навстречу чему-то неведомому. Но такому желанному! <. > Какая же огромная наша страна! <. > Какое же бесконечное государство!» [1, с. 199];
- память, герои, «настоящие люди» [1, с. 16]. Главный герой романа Николай Кузнецов откликается на вопрос о своём тёзке констатацией типичности своего имени, вполне естественно ассоциирующегося с именем другого героя, представителя предшествующего поколения, легендарного советского разведчика Н.И. Кузнецова, духовное взросление которого происходило в тех же местах, что и духовное возрастание героя А.А. Лиханова, который откликается скромно: «.Кузнецовых у нас - каждый десятый» [1, с. 186].
Далеко не случайно в романе - в первую очередь, во имя создания культурно-исторического ландшафта - выведены имена героев Отечества: недавних лет (в частности, имя Зои Космодемьянской) и других эпох (Пушкин, Лермонтов.).
Особую роль в судьбе главного героя и его товарищей играют старшие, столпники своего - советского - времени: не только родители, но учителя (Борис Самуилович, Зиновий Абрамович, Сара Христофоровна...), скромные труженики-профессионалы, встреченные на пути, люди, способные в любой момент протянуть руку помощи, не ждущие взамен награды, не требующие ответного движения души. Именно такими оказываются и пережившие войну фронтовики, ветераны (в том числе и безымянный Герой, поучаствовавший в судьбе абитуриента, и тётя Дуся, в «гнезде» которой было спокойно и уютно каждому страждущему, и Старуха Изергиль, вартёрша в телогрейке с медалью, и секретарь райкома партии Фёдор Тимофеевич, обладатель причудливого сочетания «твёрдости, доброты и растерянности» [1, с. 159] ...
Сотканная из выразительных портретов «настоящих людей» [1, с. 16] минувшей эпохи, книга А.А. Лиханова становится вербальным документом, сближающим возможности личной и коллективной памяти, защищающим от, увы, неизбежной «вялотекущей утраты времени» [1, с. 252], и потому горько и честно признание: «Люди входят в жизнь и выходят из неё без предупреждения. Мир тает, одни сменяют других и хорошо, когда в доме хотя бы заваляется альбом со старыми фотографиями. И если его кто-то листает, кто-то его хранит, это значит, что прошлое существует, оно только отошло из памяти до поры, до времени.» [1, с. 319];
- жизнь, идущая «не по нашему сценарию» [1, с. 318], как несущая вперёд стихия, как неостановимое творчество.
Жизнь предстаёт в романе не столько как физическое, сколько духовное движение вперёд (неслучайны поэтому повторяющиеся образы поезда, реки), как постоянный нравственный выбор на фоне давно, быть может, известного, сказанного в пору отъезда из родного города отцом: «Рыба ищет где глубже, сынок. А человек - где лучше» [1, с. 15]. Кстати, именно поэтому сравнений с царством рыбы в тексте немало: «.Медленно, как рыба из глубины, выплыл в этот чужой мне зал из пока ещё неведанного мне вдохновения» [1, с. 35]; «В маленький домик нас набилось, как мелкого частика в плоскую консервную банку.» [1, с. 52]; «Мы сидели, вытаращив глаза, будто мелкая рыбёшка, оказавшаяся на мелководье, не понимая, что будет дальше» [1, с. 68]; «.мелкая наша
слава, этакая шеклейка, случайно, попавшая в сети, рассчитанные на щуку, мелькнув хвостиком, унырнула в небытие, как факт незначительный, и хоть слегка замеченный, но роли не играющий» [1, с. 86]; «.я плавал как рыба в пруду, когда речь заходила о литературе» [1, с. 87].
Жизнь, которая «вокруг нас, и всё, что мы есть сами» [1, с. 126], предстаёт как исполненная антиномичности стихия, в которой каждый призван совершить свой личный выбор, чтобы или оказаться на берегу, или продолжить движение: «.И жизнь, наверное, это что-то вроде потока громадного! Всеобщего! В нём - и воды, и ветры, и души живых и усопших, и движения армий <.> и трепет голубя-турмана, и люди, зачем-то идущие в сплошном снегопаде, и боль, которую утишают врачи, и боль, которую уже ничем не утишить» [1, с. 126]. И ты в это мире -«огромный мир, если способен замирать над «Жаном Кристофом», проваливаясь сквозь страницы куда-то в пространство меж звёзд, чтобы если и не понять, то содрогнуться, узнавая, из чего происходят звуки музыки и является гениальность, как неведомый и ещё никем не понятый Божий дар» [1, с. 126].
Символом жизни человека, стремящегося к духовному деланию, нравственному преображению, становится Амур, река, сияющая «отражённым в ней солнцем и небом, <кажущаяся> беспредельной, особенно если глядеть направо и налево, вверх и вниз по течению. <.> Могущество воды меня поразило своим непокорством, неподчинённостью, совершенной независимостью ни от чего, кроме каких-то, может, верхних, нам неведомых сил. Мы же, малые точки по берегам, были для неё до такой степени незначительны и слабы, что она нас и в расчёт, наверное, не принимала, милостиво соглашаясь лишь с нашим удивлением. <.> Вот тебе Амур! <.> Невиданный характер!» [1, с. 205].
Главной ценностью в мире А.А. Лиханова является человек, находящийся в этом общем, бурлящем потоке бытия, не
соглашающийся поддаться обстоятельствам в угоду спокойствию и размеренности относительно благополучного существования, в ущерб своим духовным свойствам и желаниям. В стремящейся к гармонии послевоенной, почти обескровленной жизни именно такие люди становятся вершителями общей истории. Таков один из героев книги -
гениальный конструктор, человек, возвращённый из лагеря, но не отчаявшийся, не потерявший любви к людям, живейшего интереса к любимому делу, достойно прошедший через многие испытания (именно он несколько лет спустя после встречи с главным героем совершит в своей профессии практически невозможное).
Изобилующий подробностями, деталями, обращающий к непростому прошлому, роман А.А. Лиханова «Оглянись на повороте, или Хроника забытого времени» - искренний, максимально честный экскурс в самое счастливое время человеческой жизни, когда ты светел, весел и радостен. Хотя эта радостность и «прорастает» в трагическое время, что поддерживается, в частности, искусством цветописи: так, если до войны
- в детстве героя - вокзал родного города «был нарядно белым <.> теперь, к пятьдесят третьему, оказался двухцветным <.> городская сторона, где был вход в билетный зал, до пояса посерела <.> это его обтёрли человеческие спины и, наверное, бока, люди стояли, прижавшись к вокзальной стене, и к ней требовалось прислоняться по двум причинам
- от усталости и для того, чтобы не протолкнулся, не пропёр, не продавил какой-нибудь безочерёдный нахалюга» [1, с. 10]; «серым» же был и фронтовой чемодан отца [1, с. 12-13]; «Эти люди, как и я, одеты в одежды тёмного цвета. Ничего красного, ничего голубого, зелёного, жёлтого, хотя живём на яркой земле - только чёрное, коричневое и серое. Но зачем же тогда такой дворец под вокзал?» [1, с. 21]; «Угрюмые дома вдоль трамвайных путей симпатий не рождали.» [1, с. 23]; «.чужой мне город <.> взирал на меня без всякого сочувствия, равнодушными домами и серыми стенами» [1, с. 24]. Цветопись сурового быта, созвучная процессу взросления и отбора зёрен от плевел, оттесняется светописью радости, сменяющей прежние страхи и сомнения на новые надежды и ожидание счастья: таковы поддерживающие мечты героя и новые краски, связанные с привязанностью к Варе, явившейся - пусть и на недолгий срок - как чудо на университетской лестнице в столбе уже осеннего солнца, и великолепие Москвы, открывшейся молодым выпускникам уральского университета, где, например, «улица Горького, осиянная солнцем, благодушно взирала на нас <.> летнее тепло расслабляло, освобождая от настороженности. <.> Весь мир этот светлый - с нами, за нас, и мы шагали, никуда не торопясь!» [1, с. 312].
Помимо памяти духовной, герой обладает памятью мира материального со всеми его подробностями, тонкими нюансами эпохи, касающимися, в частности, облика людей: так, «поскрипывая сапогами и покачиваясь в неразношенных лодочках <родители> удалились, а к вечеру возникли почти счастливыми.» [1, с. 11]; «люди на <.> громадной площади, стоявшие в кассы, одеты были плохо: женщины - в неновые платья - откуда новые? - мужчины - в затёртые пиджаки, несвежую обутку. И невесело они вместе-то выглядели, разве кто спьяну хохотнёт. Серая цветом толпа.» [1, с. 15]; «худая бабушка в телогрейке, к которой была приколота медаль партизана» [1, с. 63]; «одинаково голые превратились в одинаково белых - кальсоны и рубахи одинакового покроя, а потом в одинаково зелёных - у всех похожие гимнастёрки, сапоги, пилотки» [1, с. 79]; «боты с пронзительной кличкой «Прощай, молодость!» <.> суконные, с резиновой подошвой, надеваемые на ботинки, горячо уважали, ибо находили в них защиту как от морозов и снегопадов, так и от луж и ручьёв» [1, с. 115]; «люди ещё не отвыкли от воинской формы, и иные ходили в гимнастёрках, хоть и без погон и наград» [1, с. 131]; Костя «одевался по эпохе - непритязательно» [1, с. 202]. Зоркий к деталям минувшего, ревностно стоящий на защите своего времени, герой верит: «.пока есть я, жив в моей памяти и ты, серый чемодан.» [1, с. 13], как и всё, что связано с незаслуженно забытой эпохой.
Отразивший традиционную систему нравственных координат советского студента периода лихолетья, ценностные ориентиры людей переходной эпохи, роман А.А. Лиханова «Оглянись на повороте, или Хроника забытого времени» является ярким, самобытным явлением новейшей классики, знаковым произведением современной отечественной литературы и культуры, которому присущи ясность, глубина, эмоциональность, подлинность. Поддерживаемый мотивами памяти и движения (не только физического, но духовного) как основы бытия, отстаивающий вечные вопросы, интересные каждому человеку, по-своему, по-лихановски перерабатывающий автобиографический, фактологический материал, писатель А.А. Лиханов представляет жизнь человека правдиво, искренне, во всей её неповторимости и одновременно всеобщности, синтезируя особенности автобиографического, семейно-бытового, социально-исторического, интеллектуального, философского и
других жанровых разновидностей романа, превращающегося в роман взросления не только героя, но и целой страны. Интересный самой широкой, на наш взгляд, читательской аудитории (в том числе и студенчеству нынешних и будущих времён), роман «Оглянись на повороте, или Хроника забытого времени» - это уникальная энциклопедия одного из самых непростых периодов в истории Отечества, это благодатная почва для глубокого межпоколенного, внутрисемейного диалога, для глубокого, серьёзного чтения, это духовная крепость, обеспечивающая и расширяющая особое - лихановское - измерение культуры и Белгородчины, и России, и Русского мира.
Список литературы
1.Лиханов, А.А. Оглянись на пороге, или Хроника забытого времени : [роман в повестях] / Рис. В. Люлько. - М. : Издательский, образовательный и культурный центр «Детство. Отрочество. Юность», 2017. - 320 с. : ил.
ROMAN IN THE AGENDAS OF ALBERT A. LIHANOV
«LOOK AROUND ON-TURN, OR A CHRONICLE OF FORGOTTEN TIME»: VALUE DOMINANTS AND
GENRE IDENTITY
M.A. Kulabukhova
Belgorod State Institute of Arts and Culture e-mail: [email protected]
In the conditions of opposition to present calls the novel by A.A. Likhanov "Look around on-turn, or A Chronicle of forgotten time" is one of topmost works by the classic writer who is jealously protecting traditions of the Russian realism, the humanistic bases of domestic literature and culture, the valuable code of our civilization of creators and winners. The valuable and semantic essence and actually genre nature of the work turns the novel not only into personal and emotional memories of the author of the happiest time, but into the encyclopedia of the period of hard times, one of the most difficult periods in the history of our Fatherland.
Keywords: Albert A. Likhanov, memory, life, genre nature, novel of education, novel of growing, man, system of moral coordinates, humanistic bases of domestic literature and culture, verbal document.
