CC BY
49
гочисленными слугами, приживалками и посетителями. Петербургское правительство хочет не только власти, «но сценической постановки ее» [2, т. 10, с. 14]. Многочисленные «хористы» и «доктринеры» революции превращают театр революции в маскарад; и «как для Николая шагистика была главным в военном деле, так для них все эти банкеты, демонстрации, протестации, сборы, тосты, знамена - главное в революции» [1, т. 10, с. 45].
Таким образом, в мемуарах А.И. Герцена такие пространственные образы, как «театр», «партер», «сцена», утрачивают свое конкретное пространственно-зрелищное значение и приобретают новый смысл, переходя в образно-символическую плоскость. Пространственные характеристики (например, верх и низ) переносятся на человека и становятся одним из способов создания того или иного характера. Положение персонажей относительно
этих позиций является одним из принципов организации системы персонажей в «Былом и думах».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Герцен, А.И. Былое и думы / А.И. Герцен // Герцен А.И. Полн. собр. соч.: в 30 т. - М.: Изд-во Академии наук СССР, 1956. - Т. 8.
2. Герцен, А.И. Былое и думы / А.И. Герцен // Герцен А.И. Полн. собр. соч.: в 30 т. - М.: Изд-во Академии наук СССР, 1956. - Т. 10.
3. Герцен, А.И. Былое и думы / А.И. Герцен // Герцен А.И. Полн. собр. соч.: в 30 т. - М.: Изд-во Академии наук СССР, 1956. - Т. 9.
4. Дулова, Н.В. Поэтика «Былого и дум» А.И. Герцена / Н.В. Дулова. - Иркутск, 1998.
5. Савинков, С.В. Творчество А.И. Герцена: философия и поэтика (1830-1840-е гг.): учеб. пособие / С.В. Савинков. - Воронеж, 2005.
Лебедева Валентина Александровна - аспирантка кафедры литературы Гуманитарного института Череповецкого государственного университета.
Тел.: 8-964-672-72-51; e-mail: [email protected]
Lebedeva, Valentina Alexandrovna - Postgraduate student, Department of Literature, Institute of Humanities, Cherepovets State University.
Те1.: 8-964-672-72-51; e-mail: [email protected]
УДК 821.161.1 (091) «19»
И.Н. Кузнецова
СИМВОЛИКА ЧИСЛА ТРИ В РОМАНЕ А. ЛИХАНОВА «СЛОМАННАЯ КУКЛА»
I.N. Kuznetsova
SYMBOLISM OF NUMBER THREE IN THE «BROKEN DOLL» BY A. LIKHANOV
В статье исследуются приемы троекратного повторения в романе А. Лиханова «Сломанная кукла», проявляющиеся на персонажном, сюжетном и образном уровне. Троекратность в произведении лишь формально связана со сказочной и христианской традицией, она подчеркивает стремление автора показать разрыв современных нравов с человеческой моралью.
Символика, прием троекратного повторения, пространственная оппозиция, композиция, литературный герой, хронотоп.
The paper investigates the method of triple repetition used in A. Likhanov's novel "Broken Doll" on the level of plot, characters and images. The method of triple repetition is only formally of fairy-tale and Christian tradition; it underlines the author's intent to show the disrupture between modern behaviors and human morality.
Symbolics, method of triple repetition, space opposition, composition, literature hero, chronotop.
На рубеже XX - XXI веков после значительного перерыва в литературной деятельности А. Лиханов пишет романы «Никто» и «Сломанная кукла», в которых поднимает глобальные, совсем не детские проблемы. Не случайно оба произведения удостоены Большой литературной премии за 2001 год. В одном интервью после публикации романов автор так отвечает на вопрос «Как бы вы определили основную тему своего творчества?»: «Тема у меня одна - про детей. Не обязательно для детей, но обязательно про них (здесь и далее курсив мой. - И. К.). Сегодня, по-моему, уже нужно объяснять взрослым, чего они понаделали с детьми - государство и просто люди. А наделали очень много» [1, с. 73].
В «Сломанной кукле» писатель обращается к проблеме домашнего насилия и ставит «вопрос о судьбе ребенка в том обществе, которое у нас получилось <...> показывает, каким сложным может быть сопротивление детей. Там, где старшие готовы отступить, смириться, продать и предать, юность делает свой выбор» [2].
Исследователи отмечают, что «трагическое мироощущение писателей конца XX века соотносится с творчеством символистов, их восприятием катастрофичности бытия в глобальных масштабах и применительно к жизни конкретного человека» [3, с. 283]. Этим обусловлено наличие мифопоэтических образов и приемов, в частности, цифровой символики в реалистическом романе конца ХХ века, сближающих его с искусством начала столетия.
В поэтике романа А. Лиханова «Сломанная кукла» также важную роль играет символика.
В произведении не раз возникает прием троекратного повторения, который проявляется на сюжетном уровне и уровне образов и персонажей. Три главные героини наделены одинаковым именем - бабушка Мария Павловна (Мапа), мать Мария Николаевна (Маня) и Мася («волшебно совпадало с уменьшительным наименованием всякого любимого существа») [4, с. 227]. Но в повседневной жизни эти героини не сталкивались, существовали «в разных, так сказать, плоскостях, не пересекающихся между собой, и путаницы никакой не происходило» [4, с. 228]. Три близких человека, связанные кровными узами, - дочь, мать и бабушка - в ходе романного сюжета встречаются только пять раз. При этом старшие не могут общаться
друг с другом без посредничества Маси. Девочка является своеобразным конденсатором их взглядов: «Мама и бабушка смотрят на нее, ей в глаза, и она переводит взгляд с одной на другую, и выходит, что слова, которые они произносят, это одно, а взгляды, которыми они обмениваются, - другое, но взглядами они обмениваются не напрямую, не друг другу в глаза, а через нее, Масю, и она, небольшая, невзрослая девочка, не понимающая очень многого, но многое чувствующая, как бы вершина треугольника» [4, с. 278].
Связь между близкими людьми разорвана. Общение по схеме треугольника показано автором не случайно. Троекратное повторение имени в произведении напоминает сказочную традицию, где три элемента не являются равновеликими, а последний (третий) всегда противопоставляется двум другим [5]. С этой точки зрения роман А. Лиха-нова следует за сказкой: младшая из Марий изначально выделялась автором. Этот факт подчеркивает необычность прозвища Маси, образованного по иной схеме, нежели у Мапы и Мани.
Трагическая ситуация в семье главной героини также является типичной для сказки. Мася (Маша, имя героини соотносимо со сказочными традициями), потеряв отца, живет с родственниками, которые ее не замечают, не верят в то, что с ней произошла беда. Вместо злой мачехи в «Сломанной кукле» появляется отчим Вячик. В.В. Пропп классифицировал такого героя как антагониста (вредителя), «его роль - нарушить покой счастливого семейства, вызвать какую-либо беду, нанести вред, ущерб» [6, с. 29]. Герой-вредитель актуализирует конфликт в сказке, который основан «на противопоставлении родственных и свойственных отношений: мачеха, любовник матери или сестры, жена брата вносят разлад во внутрисемейные отношения, являясь источником антагонизма между родственниками; такова же природа инце-стуальных притязаний; отношения между однополыми сиблингами носят обычно характер сексуального соперничества» [7, с. 140]. Это соперничество наиболее остро ощущает мать девочки: «Не отнимай у меня мужа», - говорит она дочери. В романе образ Маси реализует архетипичную сказочную модель сироты в семейном кругу.
Разобщенность героинь романа значима. У каждой свой мир, свое пространство и время, которое существенно изменилось после распада СССР, свой круг общения. Так, мир Мапы замыкается в
пределах работы (фирмы «Стоматологика»), а ее окружение - муж Николай Михайлович, работодатель Мосешвили и несколько безликих коллег, цель жизни которых заключается в деньгах. Мир Мани - это Алексей Медведев (первый муж), оставшийся после смерти только в воспоминаниях, подруга Лина и Вячик (второй муж), с появлением которого пространство героини заметно расширяется, а в окружении появляются безликие люди с высоким материальным положением. Мир самой маленькой героини - Маси - схож с Маниным. В него входят одноклассник Алексей Благой (Алексей Медведев) и подруга Анечка Бочкарева (Лина). Недостает лишь двойника образа Вячика. Люди, относящиеся к разным «мирам», не пересекаются, не взаимодействуют друг с другом. Лишь Вячик врывается в жизнь девочки, направляя ее к единственной, с его точки зрения, цели в жизни -деньгам. «Кроме денег ничего нет реального на свете» [4, с. 413], - говорит отчим девочки.
Три раза появляется в произведении образ пророчицы. В первом случае это цыганка, которая случайно встречается с влюбленными Маней и Алексеем. События происходят вечером. Цыганка возникает в «полукруглой полутемной подворотне старого московского дома» [4, с. 251]. Внезапность ее появления подчеркнута словом «вдруг». Встреча с этой женщиной нарушает привычный ход времени. Выбор места события важен: «Подворотня темная, в ней ощущается какое-то шевеление, там кто-то есть, какая-то, может, неведомая сила... Никто не выходит, вокруг пусто, хотя и чуточку жутковато, светлая, сияющая витрина и темная подворотня почти рядом, яркость, похоже, подчеркивает соседнюю тьму.» [4, с. 251 - 252]. Прием контраста акцентирует противоречивость самой жизни, внезапность ее перемен. Цыганка дает два указания: Лехе - «не лезь в пекло очертя голову», Мане - «беда, если забудешь себя» [4, с. 251]. Герои не выполнили и тот и другой наказ, что привело к физической гибели Алексея и духовной смерти матери Маси.
Второй раз Маня сталкивается со странного вида стариком и старухой, уже будучи женой Вя-чика, возвращаясь с клубного ланча: «Он-то все видит!» - произносят они, намекая на Бога, и называют Маню продажной, добавляя: «Ужо тебе.» [4, с. 343]. Сцена не выходит из головы героини, с помощью подруги она выясняет, что фраза эта встречается у Пушкина в «Капитанской
дочке» («Ужо тебе будет») и у Блока в поэме «Двенадцать» («Утек, подлец! Ужо, постой, Расправлюсь завтра я с тобой»). Встреча происходит незадолго до ночи, когда отчим насилует девочку, и служит предупреждением Мане.
В третий раз странную женщину встречает уже Мася. После страшного события нищая старуха появляется перед героиней. Какая-то таинственность чувствуется в ее внешнем виде: «Лицо старушечье из-под больших полей лилового капора сильно не выдавалось, таилось как-то в тени.» [4, с. 367]. Девочка прозвала старуху Издевкой. Причем женщина не пророчит, а уже констатирует факты: «Откупились вот этой соломой (едой, привезенной охраной Вячика. - И. К ), и все? Кинули? То ли еще повидаешь, высочество! Ведь бабьему полу чем дальше, тем жутче!... А ведь и я была красоткой.» [4, с. 368]. Лишь одна фраза предупреждения: «То ли еще повидаешь.». Предупреждать больше не о чем. Самые близкие не уберегли ребенка, они не смогут и защитить его, когда узнают обо всем.
Вторая и третья сцены соответствуют литературной традиции изображения юродивых. Основные черты этого образа - нравственная и физическая аскеза, дар предвидения и особый кодифицированный язык. Блаженные воспринимались как пророки, глашатаи истины, олицетворение совести. А. Лиханов вводит в свой роман этот образ, чтобы подчеркнуть, что в ситуации, когда все молчат, а деньги могут решить все, искупить любое преступление, только блаженные способны выразить свое мнение безнаказанно. Молчание -удел Мани, Мапы, всей страны: «. Она [Мася. -И. К. ] в тупике. Как и мама, впрочем. И бабушка. И даже вся их большая страна» [4, с. 414].
Помимо тесной связи со сказочной символикой тройка является символом духовности и веры (Святая Троица). Христианские мотивы нередки в произведениях А. Лиханова 1990 - 2000 гг. (романы «Никто», «Сломанная кукла»). Три раза на страницах произведения возникает знаковый образ храма. Несмотря на христианскую семантику имени всех трех героинь, церковь посещает в основном одна лишь Мася, первый раз по предложению Алексея Благого (одноклассника девочки), который напоминает ей отца, тоже Алексея. Совпадение их имен символично.
Расположение храма в романе указано очень точно: «И они пошли к пересечению Бульварного
кольца с Никитской» [4, с. 340]. Это место имеет свою предысторию: здесь венчались А. С. Пушкин и Н.Н. Гончарова. Первое посещение запомнилось Масе в основном фигурой Алексея Благого. Она отмечает «согласие и взаимное приятие» [4, с. 340], которое возникает между Алексеем и святым ликом на иконе. Описание храма насыщено неопределенными местоимениями, подчеркивающими присутствие неведомых сил, которые со-причастны пока только Алексею: «...Кто-то сверху благодарил, благословлял, осенял своим теплом и светом его золотистые русые волосы», хотя и Масю «точно одобряла и поощряла чья-то незримая, но добрая рука» [4, с. 340, 341]. Из храма герои вышли с рассуждениями о том, что существует любовь Божья, «а среди людей - любовь братская, сестринская, милосердная» [4, с. 341]. После насилия в семье Мася разуверяется в этом.
Второй раз образ храма возникает в сцене после страшной ночи как напоминание о милосердной любви. Он лишь виднеется там, куда Вячик привез падчерицу, обостряя ощущение безнаказанности содеянного им. В третий раз (здесь опять проявляется сказочная традиция выделения третьего элемента из всей системы) Мася приходит туда уже одна после преследования десятиклассниками. Повтор неопределенных местоимений вновь создает ощущение каких-то таинственных сил: «Тяжесть навалилась на нее, будто кто на плечи легонько нажимал, и она на колени встала. Кто-то и дальше помог. ее уже кто-то поднимал, помогал встать.» [4, с. 405 - 406]. Несмотря на конкретный пространственный образ (реально существующая церковь), пространство эпизода носит абстрактный характер. Оно выводит героиню за пределы ситуации «здесь» и «сейчас», напоминая читателю о тех общечеловеческих ценностях, которые забыл Вячик.
Прием троекратного повторения, традиционный для сказок, позволяет А. Лиханову показать, насколько далеко то, что происходит в «Сломанной кукле», от сказочных событий.
В жизни Маси будут три важные ночи, разделенные во времени и изменившие ее мировоззрение. В первую она слышит, как плачет мать, вспоминая погибшего мужа. Девочка чувствует этот плач, несмотря на расстояние («Мать и дочь спали в разных комнатах»), и приходит поддержать Маню. Но, когда беда случается с Масей, Вячик насилует девочку, мать не ощущает опасности, хотя их разделяют все те же несколько комнат уже в новой квартире. Излишняя детализация создает
зримое ощущение пространства: «Роскошная мамина спальня была расположена в противоположной от Масиной комнаты стороне: их отделяли дверь спальни, коридор, дверь в гостиную, пространство гостиной, дверь из нее в совсем маленький коридорчик перед комнатой девочки и еще одна дверь. Звукоизоляция полная. И все же порой Мася слышала сквозь сон смех, разговоры, шум воды в ванной» [4, с. 331]. Повторение слова «дверь» подчеркивает разобщенность двух некогда близких людей. Кроме того, пространственный образ двери выполняет функцию границы между «чужим» (открытым, опасным, хаотичным) и «своим» (ограниченным, защищенным, упорядоченным) пространством. Насыщенность текста этим словом подчеркивает уязвимость «своего» пространства (сцена насилия происходит в комнате девочки).
В третью ночь Мася пытается добраться до дома бабушки, ища поддержку и защиту, но опять сталкивается с жестокостью - теперь уже детей (учеников десятого класса, по определению самой девочки). В романе впервые представлена ситуация, когда героиня оказывается на улице одна (здесь снова происходит выделение третьего элемента из системы). Перед этим Мася разглядывала внешний мир только через окно. Автор дает точное описание ее маршрута и называет реально существующие места Москвы. Тем больше обращает на себя внимание сочетание конкретизации пространства и размышлений героини на вечные темы.
В отличие от детальной характеристики хронотопа, образы людей, которые встречаются Масе, не описываются подробно, это лишь маски, приспособившиеся к особенностям времени и уставшие от него: «Большинство прохожих передвигалось с равнодушными или усталыми масками. Радостными были только блаженно пьяные или подвыпившие... И Масе показалось - трезвые совершают какую-то неправду, а может, лгут. Пьяные просто живут. И выходило, что пьяные честнее» [4, с. 388].
Жильцы дома, у которых просит помощи Мася, спасаясь от преследования, тоже безлики. В романе нет указания на их внешность: «Из-за первой двери послышался женский старческий голос... (Вторая. - И.К.) дверь захлопнулась, не вступив в объяснения. Третья дверь тоже едва приоткрылась, и визгливый бабий голос как бы ответил за всех. В щели мелькнул не глаз, а только отра-
женный свет лампочки на лестничной площадке -маленькая точка, взблеснувшая во тьме» [4, с. 391 - 392]. Прием синекдохи выявляет схожесть этих людей, равнодушие ко всему. Только живущий за четвертой дверью описан подробно, хотя и он не оказывает помощи девочке. Этот мужчина с недвусмысленным интересом разглядывает ребенка.
Единственное место, которое находит Мася для спасения, - это крыша дома. Автор снова акцентирует внимание на двери, через которую проходит девочка, выявляя оппозицию верх-низ: «Внизу, на земле, было сравнительно тихо, лишь редкие и несильные порывы ветра достигали крыши высокого дома.
Зато в поднебесье творилось что-то невероятное и никогда ею не виданное: тучи неслись в несколько этажей, один слой над другим. Но неслись-то в разные стороны.» [4, с. 394]. В этом хаотичном движении, неразберихе и суматохе скрывается истина.
Введение в повествование романа «Сломанная кукла» элементов сказочной поэтики дает читателю представление о нарушенной норме идеального мироустройства.
Пребывание девочки на крыше сопровождается традиционными размышлениями, риторическими вопросами, в которых голос автора сливается с голосом его героини (на грамматическом уровне это проявляется в сочетании местоимений первого и третьего лица). Вся сцена носит кульминационный характер: «Вообще, что происходит вокруг? Что случилось с ней ?.. И зачем вдруг так несправедливо обернулась судьба? За какие такие грехи?.. А вдруг я расплачиваюсь за чужие грехи? Плачу по чужому счету?.. За что, господи? За что?» [4, с. 393]. Девочка так и не найдет ответа на возникшие вопросы. Автор отвечает на них страшной картиной, рисующей обезбоженный мир и людей, потерявших человеческое обличье:
«Теперь перед всеми лежал один путь, где, отталкивая локтями друг друга, движется несметная толпа, где старых и малых сталкивают на обочину, а на мольбы о пощаде смеются в лицо - страшно,
но смеются не чужие, не посторонние, а родные и милые. Они не узнают и не признают своих: своих старых, больных, малых...» [4, с. 414 - 415].
Спецификой приема троекратного повторения (выделением третьего элемента из всей системы) объясняется постепенное нарастание значимости символики в романе.
Таким образом, использование автором приема троекратного повторения соотносится со сказочной и христианской традицией, важной для миропонимания А. Лиханова (имя трех героинь, образ храма и пророчицы, три важные ночи в жизни Ма-си). Писатель соблюдает законы троекратности сказки, где третий элемент противостоит двум другим, отделяется от них. Но эти совпадения в романе «Сломанная кукла» носят лишь формальный характер. Они призваны подчеркнуть отдаление людей от Бога и жестокость современного мира, где добро уже не способно победить зло, как в сказке. Не случайны и два финала произведения, ни один из которых не является оптимистичным.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Айзенберг, О. Семейные обстоятельства. Писатель Альберт Лиханов мечтает покончить с тиражированием сиротства / О. Айзенберг // Челябинский рабочий. - 2002. -№ 68.
2. Стрелкова, И. Свой выбор сделала героиня нового романа Альберта Лиханова / И. Стрелкова // Труд. - 2002. - 28 мая.
3. Общая характеристика реалистической литературы // История отечественной литературы XX века. - СПб., 2000.
4. Лиханов, А.А. Мальчик и девочка: современная дилогия / А.А. Лиханов. - М., 2003.
5. Мелетинский, Е.М. Проблемы структурного описания волшебной сказки / Е.М. Мелетинский и др. // Структура волшебной сказки. - М., 2001. - С. 11 - 121.
6. Пропп, В.Я. Морфология «волшебной» сказки / В.Я. Пропп. - М., 1998.
7. Новик, Е.С. Система персонажей русской волшебной сказки / Е.С. Новик // Структура волшебной сказки. - М., 2001. - С. 122 - 160.
Кузнецова Ирина Николаевна - аспирантка кафедры литературы Гуманитарного института Череповецкого государственного университета.
Тел.: 8-960-291-91-22; e-mail: [email protected]
Kuznetsova, Irina Nikolaevna - Postgraduate student, Department of Literature, Institute of Humanities, Cherepovets State University.
Tel.: 8-960-291-91-22; e-mail: [email protected]
