CC BY
200
ИСТОРИЯ СУДЕБНОЙМЕДИЦИНЫ
© Е.Х. Баринов, Г.А. Пашинян, П.О. Ромодановский, 2009 УДК 340.6 (091)
Е.Х. Баринов, Г.А. Пашинян, П.О. Ромодановский РОЛЬ Н.И.ПИРОГОВА В РАЗВИТИИ СУДЕБНОЙ МЕДИЦИНЫ В РОССИИ
Кафедра судебной медицины медицинского права (зав. кафедрой - проф. П.О. Ромодановский) ГОУ ВПО «Московский государственный медико-стоматологический университет»
Николай Иванович Пирогов (1810-1881) вошел в историю мировой и отечественной медицины, как выдающийся хирург и анатом. Детальное изучение деятельности Н.И. Пирогова свидетельствует о том, что он также большое внимание уделял вопросам судебно-медицинской теории и практики [2, 4].
Николай Иванович Пирогов родился 13(25) ноября 1810 года в семье небогатого офицера, выслужившегося из нижних чинов. Его медицинская деятельность началась с учебы на медицинском факультете Московского университета. Пытливый студент был замечен выдающимся отечественным ученым, профессором Е.О. Мухиным, который много сделал для развития личности Н.И. Пирогова [4].
По окончанию Московского университета в 1828 году и при содействии Е.О. Мухина, молодой Пирогов был направлен для подготовки к профессорскому званию в Дерптский университет. С 1836 по 1840 годы Н.И.Пирогов является профессором Дерптского университета. Во время учебы, врачебной и педагогической деятельности Н.И. Пирогов постоянно работал в анатомическом театре, самостоятельно производя вскрытия. Так, в первой части «Анналов хирургической клиники Дерптского университета» Н.И. Пироговым приводятся протоколы судебно-медицинских вскрытий, проведенных лично. О проведенных им судебно-медицинских вскрытиях он упоминает и в своем классическом труде «Начала общей военно-полевой хирургии» [1, 2, 3, 6].
Известность Николая Ивановича как ученого и прекрасного клинициста быстро растет. В 1840 году его приглашают в Санкт-Петербург в Императорскую медико-хирургическую академию, где он в 1841 году создает и руководит госпитальной хирургической клиникой. Кроме того он заведует технической частью завода военно-врачебных заготовлений, где им были созданы различные типы хирургических наборов, применяемых как в военной, так и в гражданской медицине [6].
В 1841 году Н. И. Пирогов издал специальный атлас
- «Анатомические изображения наружного вида и положения органов, заключающихся в трех главных полостях человеческого тела, назначенные преимущественно для судебных врачей с полным объяснением».
Для более широкого распространения этого труда среди практических врачей, редакция «Военно-медицинского журнала» в 1850 году выпустила второе издание.
Данное руководство представлено в виде в виде анатомического атласа с подробнейшим описанием внутренних органов, расположенных в полости черепа, грудной и брюшной полостях. Оно было рекомендовано в качестве учебного пособия для университетов при изучении судебной медицины [1, 2, 4, 7, 8].
Будучи прекрасным хирургом, в качестве военного врача, Н.И. Пирогов принимал участие в боевых действиях. В 1847 году он находился в действующей армии на Кавказе, в 1854 году принимал участие в обороне Севастополя. Его наблюдения в области боевой травмы нашли свое отражение в развитии отечественной судебной медицины [1, 2, 4, 7, 8].
Изучая огнестрельные повреждения, Н.И. Пирогов проводил опыты на трупах с простреливанием участков кожи с бедра трупа, натянутых на рамки. Он впервые четко описал признаки входного и выходного отверстий. При огнестрельном повреждении костей выходное отверстие больше входного, в результате деформации пули о кость, а также повреждений мягких тканей костными фрагментами.
Н.И. Пирогов установил дефект ткани у входного отверстия и особенности выходного отверстия. Он писал по этому поводу: «Кроме различия в величине, отверстие входа пулевой раны мягких частей отличается еще тем, что оно соединено бывает всегда с потерею существа кожи, оно представляется с вырезкою дыры с неровными, несколько зубчатыми краями». «Отверстие выхода, напротив, мы никогда не замечали круглым. Оно, очевидно, образуется через один только разрыв кожи, без потери его вещества или, по крайней мере, с потерею существа несравненно меньшею, нежели отверстие входа». Результаты наблюдений и выводы опубликованы им в «Отчете о путешествии по Кавказу...», который был опубликован в 1847 году [1, 2, 4, 8].
К великому сожалению, работы Н.И. Пирогова разделили участь многих русских открытий - некоторые работы были забыты, а приоритет был приписан более поздним исследователям.
Практическая судебно-медицинская деятельность Н.И. Пирогова в большинстве своем, касалась вскрытия трупов. В Медико-хирургической академии он произвел 11000 исследований трупов. По некоторым из них составлены подробные протоколы. В качестве судебно-медицинского эксперта Н.И. Пирогов выступал в Присутствии Петербургской уголовной палаты [2, 4, 8].
Известны также судебно-медицинские заключения по отдельным делам, даваемые им по поручению Медицинского Совета. В ходе своих исследований В.Н. Бока-риус обнаружил неопубликованное судебно-медицинское заключение Н.И. Пирогова по делу Якубинского [1, 2, 4]. Произошло следующее:
12 мая 1846 г. отставной полковник П. Якубинский приехал в гости к своему родственнику, помещику Устинову, который 13 мая праздновал день своего рождения. В этот день Якубинский утро проводил с гостями, был в хорошем настроении. К обеду заметили отсутствие Якубинского и обнаружили в его комнате мертвым. На полу около трупа лежал разряженный пистолет. Рот был заполнен кровью. Труп вскрыл лекарь Алексеев, давший заключение о смерти от легочной апоплексии. В августе труп эксгумировали. При повторном вскрытии было обнаружено огнестрельное ранение головы. Лекаря Алексеева признали виновным в умышленном сокрытии истинной причины смерти и осудили. Дело поступило на разрешение в Медицинский Совет. Последний поручил дать заключение профессору Н.И. Пирогову. Внимательно изучив все имеющиеся по делу материалы Н.И. Пирогов написал свое заключение по данному случаю:
«В МЕДИЦИНСКИЙ СОВЕТ ПРИ МИНИСТЕРСТВЕ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ от профессора ПИРОГОВА
Рассмотрев по поручению г. Председателя Медицинского Совета дело о смерти полковника Якубинского, честь имею объяснить следующее.
По данным, содержащимся в деле, очевидно, что при первом осмотре трупа Якубинского из трех возможных случаев смерти: внезапной от внутренних причин, самоубийства и убийства, - последние два представлялись несравненно более вероятными; Алексеев нашел уже охладевший труп лежащим на полу в комнате за ширмами, полураздетым; возле постели, на правом боку; нос, усы и губы покрыты запекшейся кровью; около рта на полу до двух с половиной чайных чашек густой крови; под правым боком разряженный со спущенным курком пистолет и на левом бедре мужское семя. Алексеев, сколько видно из дела, и имел сначала в виду при первом судебно-медицинском осмотре трупа Якубинского самоубийство. Он осматривал довольно тщательно полости рта и носа и, по свидетельству фельдшера Филиппова, помогавшего при вскрытии, стучал зондом в кости основания и черепа и, прислушиваясь к стуку, несколько раз говорил, что пуля должна быть тут, а по свидетельству секретаря Петрова, говорил о том, что пуля должна быть в голове.
Но из различных обстоятельств следует, что Алексееву скорее бы нужно было при осмотре трупа иметь в виду убийство, нежели самоубийство: он нашел труп охладевшим, следовательно, Якубинский умер уже за несколько времени до осмотра его трупа и, между тем, ни Алексеев, ни кто другой не были призываемы для оказания помощи. Смерть была утаена, хотя Якубинский находился в доме, полном людей, имел при себе камердинера, который раздевал его. Алексеев нашел голову его мокрою, он не мог удовольствоваться нелепым объяснением, что это будто произошло от смачивания головы по причине рвоты, тогда как не было ни испражнений, ни лужи воды на месте, где лежал покойник. Все это должно было возбудить в нем подозрение об убийстве Якубинского, тем более, что он не нашел признаков повреждения, которые при самоубийстве огнестрельным оружием находятся на лбу или в полости рта.
Не нашедши никаких обыкновенных признаков самоубийства, на которые Алексеев, очевидно, обращал свое внимание, он пренебрег сделать более тщательное исследование черепа, которое могло ему открыть ис-
тинную причину смерти Якубинского, и остановился на органическом повреждении легкого, которое казалось ему вполне достаточным к объяснению внезапной смерти, случившейся при обстоятельствах, очевидно, других; он принял за причину смерти апоплексию легких, вследствие разрыва какой-то ветви легочной артерии, и описал это органическое изменение сбивчиво и неясно. Алексеев, очевидно, виноват и виноват вдвойне: в судебно-медицинском отношении, потому что сделал не тщательное исследование трупа с предубежденным мнением, имея в виду только два рода смерти - внезапную и самоубийство, и сделал описание найденного им поврежденного легкого, несоответствующее требованиям науки, а в отношении чисто судебном или полицейском он навлек на себя подозрение о немереном укрывательстве преступления, сообщив результаты вскрытия, не объясняющие многих обстоятельств, найденных им при наружном осмотре. Это подозрение сделалось еще несравненно вероятнее, когда вторичное исследование трупа, предпринятое через 2,5 месяца после первого, открыло настоящую причину смерти, показав пулю, засевшую в затылочной кости и разломившую первый шейный позвонок на три части.
Я сказал, что переисследование трупа Якубинского сделало подозрение, попадающее на Алексеева, гораздо более вероятным; собственно, оно должно бы было решить бесспорно и несомненно, точно ли Алексеев намеренный укрыватель преступления. Но оно, по непростительной неосмотрительности переисследователей, этого не решило. Оно не доставило данных, необходимых для разрешения этого вопроса и, таким образом врачи, делавшие вторичное исследование, оказались столько же и даже более виноватыми, чем Алексеев: они виноваты в судебно-медицинском отношении - они не исследовали, а переисследовали, а, следовательно, должны были избегать несравненно без всякого предупреждения, всякой неосмотрительности в наблюдении, всякой неясности и неполноты в описании найденного; результаты же их исследования оказались, напротив того, в высшей степени неясными и неполными, дав средство подсудимому воспользоваться их ошибками и, сделав теперь положительное решение вопроса о мере вины Алексеева невозможным. Это заключение совершенно согласно с предварительным заключением в журнале Медицинского Совета 11 июля 1850 г., в котором подробно изложены недостатки вторичного исследования. Очевидно, что без тщательного и подробного осмотра черепа Якубинского нельзя, основываясь на неясном описании результатов вскрытия вторыми исследователями, не только положительно решить первого вопроса Правительствующего Сената о том, умышленно или неумышленно не открыта Алексеевым рана, оказавшаяся на голове Якубинского, но даже нельзя объяснить, почему пуля, приложенная к делу, довольно резко отличается по наружному виду от свинцовых пуль, вынимаемых из костей, не представляя ясных следов ущемления в кости или трения об кость, тогда как она переломила первый позвонок и была ущемлена в затылочной кости. Только второй вопрос Правительствующего Сената мог бы быть разрешен и без других данных, а только по одним тем, которые заключаются в деле,
- это именно, в какой мере правильны действия врачей, принимавших участие в исследовании. Эти действия, очевидно, неправильны и не соответствуют самым главным и существенным требованиям судебной медицины. Но господин министр внутренних дел счел нужным предложить Медицинскому Совету вновь рассмотреть дело и сделать вновь заключение по двум вопросам Правительствующего Сената и по тем же самым данным.
По моему мнению, все, что можно сказать, основываясь на этих неполных и так мало соответствующих требованиям науки данных касательно вопроса умышленно или неумышленно не открыты Алексеевым раны в голове Якубинского, заключается в следующем. При рассматривании всех обстоятельств этого дела нам представляются два возможных случая.
ПЕРВЫЙ СЛУЧАЙ. Якубинский был действительно убит на дуэли или другим каким-либо образом, хотя первое, сколько можно судить по направлению раны, едва ли можно принять, не выходя за пределы вероятного: 1) Алексеев, зная это, решился из каких-либо видов забыть долг совести, присяги и службы и обдумал уже предварительно план скрыть преступление, приписав смерть самоубийству. Вся оценка приглашения Якубинского к столу и прочее была заранее приготовлена, трупу убитого Якубинского дано известное положение, возле него подброшен разряженный пистолет со спущенным курком, голова вымыта, чтобы удалить следы крови, которые бы могли тотчас навести внимание присутствующих на рану, находившуюся на затылке. Не принимая даже доказанным действием вероятное показание стряпчего Кизо, что будто Алексеев искусным поворачиванием рук, положенных на голову трупа, скрывал с умыслом повреждения на затылке от присутствующих, этот случай, бесспорно, кажется весьма вероятным, особливо, если возьмем во внимание то, что Алексеев так небрежно сделал наружный осмотр головы, не выбрил ее, не обратив особенного внимания, почему она была найдена уже вымытою и не распилив черепа в различных направлениях после того, как он не нашел пули там, где она, по его мнению должна была находиться.
Но приняв этот случай, как объяснить, почему Алексеев вдруг при вскрытии переменил свой план и, будучи сам соучастником в убийстве или даже сам убийцею, а потому зная наверное, что пуля должна где-нибудь находиться в голове убитого, вместо того, чтобы употребить все старания найти ее и тем объяснить как-нибудь присутствующим, обыкновенно не знающим дела и вполне верящим показаниям врача, придуманное им самоубийство, он вдруг останавливается, так сказать, посредине вскрытия, оставляет исследование черепа недоконченным и ищет причину смерти в органическом страдании легкого. Объяснить убийство самоубийством, очевидно, было бы самым надежным средством скрыть преступление. Для чего же, подбросив пистолет к трупу убитого, обратив внимание всех присутствующих на то, что пуля должна быть в голове, отыскивая ее в полости рта и носа, вдруг оставить этот план обмана, чтобы заменить его другим, несравненно менее вероподобным, приписывая смерть разрыву легочной артерии и подозрительным в глазах тех, которых внимание было устремлено на разряженный пистолет, найденный возле убитого, и на пулю, непременно где-нибудь засевшую в голове. Это составляет противоречие с характером Алексеева, который, как видно из дела, умел довольно быть последовательным. Для чего, далее, зная убийство, участвуя в нем, и поэтому, зная хоть приблизительно место ранения - заднюю часть головы, - не навести присутствующих прямо на след пули, продолжая объяснять смерть самоубийством, которое и через ранение этой части тела, как то, доказывают некоторые примеры, невозможно; для чего искать сначала пулю в совершенно противоположной части головы, обращать внимание присутствующих на эту причину смерти и вдруг оставлять ее не разъясненною, вдруг бросать роль не вполне разыгранную - а приняв, что Алексеев не знал, где скрывается пуля в голове убитого, и поэтому не имел еще твердого намерения, должно ли объяснять смерть
самоубийством, для чего подбрасывать пистолет, искать пулю, тогда как решившись скрыть от присутствующих рану на голове, гораздо лучше было бы и не подавать никакого повода к мысли о самоубийстве.
ВТОРОЙ СЛУЧАЙ. Якубинский был действительно самоубийца, или он был убит без участия и ведома Алексеева. Алексеев исследовал труп действительно в убеждении, что Якубинский - самоубийца, искал сначала пулю там, где она должна была находиться, судя по запекшейся крови во рту, по признакам небольшого ушиба (небольшому пятну на внутренней стороне нижней губы) и, не найдя ее здесь, по неосмотрительности, неопытности, легкомыслию или непривычке тщательно наблюдать просмотрел рану на затылке и не нашел пули, засевшей на основании затылочной кости. Этот случай, сколько можно судить по данным, заключающимся в деле, и по неясному и неполному свидетельству врачей переисследователей, заключение которых, сверх того, сделано и не без предубеждения против Алексеева, кажется мне, по крайней мере, столько же вероятным, как и первый. Я повторяю, что заключение из свидетельства врачей переисследователей сделано с предубеждением против Алексеева, что обнаруживается 1) в несправедливом употреблении слова «раздробление кости», приписанное повреждению затылочной кости тогда, как в ней пуля засела только с небольшими осколками, и 2) в словах заключения, что повреждение было такого рода, что не только врач, но и всякий, не имеющий даже никаких сведений в анатомии, не мог его не заметить. Рассмотрим же теперь, по описанию самих переисследова-телей, в чем состояло это повреждение, которое не только врачам, но и не знакомым с анатомией не могло быть не замечено. Оно состоит: 1) из отверстия в задней части шеи, еще покрытой волосами, в расстоянии в 1,5 вершка от правого уха, величиною в 1/4 вершка в окружности; 2) из двух осколков на внутренней стороне правой нижней затылочной ямы, подле большой затылочной дыры; 3) из пули, засевшей под этими осколками в затылочной кости и 4) из перелома первого позвонка. Я спрашиваю по совести каждого врача, может ли он быть всегда уверенным не просмотреть при судебном вскрытии: 1) отверстие, величиною в 1/4 в окружности, в части головы, покрытой еще густыми черными волосами, которая при вскрытии черепа обыкновенно не обнажается, отверстие, которое имело эту значительную величину 1 1/2 месяца спустя после смерти и, следовательно, было еще гораздо меньше тотчас после смерти; 2) два осколка, скрытые на основании черепа, около большой затылочной дыры, под твердою мозговою оболочкою, в этом месте плотно соединенною с костью, из которой один большой, длиною в 1/4 вершка и шириною в 1/8 вершка, а другой меньший, длиною в 1/8, а шириною в 1/16 вершка. Вот изображение отверстия и осколков, как мы их должны себе представить по описанию переисследователей:
Из хода дела не видно, чтобы Алексеев старался избегать исследования этой части головы, в которой он мог попасть на пулю; отделял ли он действительно твердую мозговую оболочку от основания черепа, как в этом он уверяет после, защищаясь с отчаянием и придумывая в оправдание свое самые нелепые предположения, и как далеко он отделял эту оболочку - этого в первом его свидетельстве не значится, а что он точно вынимал мозжечок и, следовательно, перерезывал шатер мозжечка (tentorium cerebelli), в том свидетельствует секретарь Петров, которому он показывал в разрезанном мозжечке древо жизни. Осколки такой величины могли быть легко просмотрены, если они лежали несколько ровно, а это положение осколков доказывается словами свидетельства, что «под
осколками» (следовательно, по всему вероятию, только по их отнятию) представилась круглая дыра в основании затылочной кости, да и то еще наполненная мягкими частями, а не пулею. Что же, наконец, касается до перелома первого шейного позвонка, то кто из нас не знает, что узнать и определить этот перелом без отделения головы и без отпрепарирования задних шейных мышц невозможно; а, не заметив никакого повреждения в черепе, разумеется, не было никакой причины предполагать и это повреждение позвонка. Итак, очевидно, что Алексеев сделал первый осмотр и первое исследование трупа поверхностно, неосмотрительно и, может быть, с предубеждением, что смерть не могла произойти от убийства, а только от самоубийства или органического расстройства и поэтому обратил внимание не на то, на что следовало бы, судя по обстоятельствам, обратить его преимущественно. Сделав же исследование поверхностно, можно было и даже легко просмотреть отверстие, закрытое черными волосами, величиною менее чем 1/4 вершка в окружности и два небольших осколка, лежавших ровно под твердою мозговою оболочкою, крепко срощенною в этом месте, с костью; не заметя, наконец, этих повреждений, нельзя было и думать о возможности повреждения первого шейного позвонка. Проф. ПИРОГОВ» [1, 2, 4].
В 1856 году Николай Иванович был назначен попечителем Одесского, а позже Киевского учебного округов.
Будучи членом Медицинского Совета, он неоднократно проводил экспертизы по различным сложным судебно-медицинским вопросам. Даже после отстранения его от административной деятельности Н.И. Пирогов привлекался в качестве эксперта. Так, председатель Медицинского Совета Е.В. Пеликан, в 1875 году направил Николаю Ивановичу материалы дела о смерти крестьянки Нагибиной, погибшей от огнестрельной раны груди. Выстрел раздался, когда Нагибина надевала пистон на заряженное двуствольное ружье. Местный врач пришел к выводу, что имел место несчастный случай. Вятская врачебная управа не согласилась с этим заключением, считая, что рана на груди есть выходное отверстие, а рана на спине
- входное. Пирогов дал блестящее заключение по данному делу и одновременно внес ряд положений об улучшении проведения врачебной экспертизы, сохранивших свое важное значение и в настоящее время. В частности, большое значение для практической судебной медицины имеют его указания на необходимость наглядности и описания повреждений при составлении судебно-медицинских актов. Для этого Н.И. Пирогов рекомендовал более широко пользоваться схемами, чертежами, рисунками при проведении исследования трупов. Сам Николай Иванович, подтверждая свои рекомендации, направил в Медицинский Совет подробное описание своих опытов с огнестрельным оружием, проведенных им лично в связи с дачей заключения по делу о смерти Нагибиной. Николай Иванович доказал, что смерть Нагибиной наступила от посторонней руки, так как рану на спине следует считать входным отверстием, и при этом дал весьма обстоятельное описание признаков входного и выходного отверстия при огнестрельных повреждениях [4, 8].
Одной из важнейших задач судебно-медицинской службы является совершенствование всех сторон ее деятельности, что возможно только при высоких моральных, нравственных качествах судебных медиков.
Под врачебной ошибкой принято понимать искреннее заблуждение врача в его суждениях и действиях при выполнении им своих профессиональных обязанностей, если при этом отсутствуют элементы халатности, самонадеянности, медицинского невежества.
В основе любой врачебной ошибки могут лежать как объективные причины и условия, так и субъективные. К объективным причинам следует отнести недостаточное совершенство методов диагностики и лечения, объективные трудности самой диагностики, а к субъективным
- недостаточный опыт врача.
Пути предупреждения врачебных ошибок заключаются в глубоком анализе самих ошибок, выяснении их причин в каждом конкретном случае, а также в постоянном совершенствовании профессиональных знаний врача.
Традиции отечественной медицины в этом вопросе восходят еще к Н.И. Пирогову, который посвятил обзору и анализу ошибок в своей врачебной деятельности целую книгу «Анналы Дерптской клиники». Он писал: «...Мы должны считать себя трижды счастливыми, если нам удается в известной мере преодолеть ту или другую трудность при пользовании правилами врачебного искусства, постигнуть и преодолеть вкоренившийся предрассудок, расширить для наших сотоварищей узкую тропу, ведущую к истине. Но этого можно достигнуть, по моему мнению, только в том случае, если тщательно изучить ошибки, допущенные нами при занятиях практической медициной, - более того, возвести их познание в особый раздел науки! Исходя из основанного в изучении духа нашего искусства убеждения в том, что «мы должны ошибаться», практические ошибки, в том числе и грубейшие, надо рассматривать не как нечто постыдное и наказуемое, а как нечто неизбежное. Надо поспешить признать свои ошибки перед сотоварищами и прежде всего постичь механизмы ошибок. Признаю, что это лабиринт, выходы из которого закрыты предрассудками, тщеславием, невежеством; но святая любовь к науке и, следовательно, к истине, найдет руководящую нить...» [1, 2, 3, 4].
Данным принципом Н.И. Пирогов руководствовался в течение всей жизни, пропагандируя свои идеи перед учениками и последователями.
Н.И. Пирогов умер 23 ноября (5 декабря) 1881 г. в своей усадьбе Вишня, расположенной по городом Винница.
Н.И. Пирогов оставил заметный след, как в практической, так и научной судебной медицине. Предложенные им нововедения в практическую судебную медицину, а именно снабжение врачей научно выработанным руководством, позволяющим применять наглядные рисунки при производстве экспертизы, свидетельствуют о стремлении организовать судебно-медицинскую экспертизу должным образом, поднять ее качество и научное достоинство.
Несомненно, что изучение исторических материалов может обнаружить новые данные о судебно-медицинской деятельности Н.И. Пирогова и разработке им теоретических проблем судебной медицины.
Литература:
1. Авдеев М.И. Курс судебноймедщины, - Москва:Госюриздат,-1959, - с.21-24.
2. БокариусВ.Н. Н.И.Пироговисудебнаямедицина:Дисс....канд.мед. наук.,-Ленинград,-1955,-167с. -Машинопись.
3. Мирский М.Б. Медицина PoccuuXYI -XIX веков, - Москва, - 1996.
4. Пашинян Г.А., Баринов Е.Х, Фадеев С.П., Ромодановский П.О. Очерки истории судебной медицины России (XVI-XIXв.в), - Москва: «Робин», -1999.
5. Пирогов Н.И. Отчет о путешествии по Кавказу,- СПб., - 1849.
6. Самойлов В.О. Историяроссийскоймедицины, - Москва: «Эпидавр», - 1997.
7. Шершавкин С.В. Историярусской судебно-медицинской службы (XYII-XIXвека):Дисс...докт .мед. наук., - Москва, - 1956.
8. Шершавкин С.В. История отечественной судебно-медицинской службы, - Москва, Медицина,-1968.
