CC BY
10УДК 821.351.0 Х.И. Ильясов
Роль метафоры в современной дагестанской русскоязычной литературе
Институт (филиал) Московского государственного открытого университета им. В.С. Черномырдина; ilyasov-h@mail.ru
В статье анализируются четверостишия современных национальных поэтов, пишущих на русском языке. В их творчестве соискатель выявляет ассоциативный метафорический ряд символов и образов.
Ключевые слова: тарикат, аяты, джазаба, маджзуби.
In his article the author analyzes the quatrains of contemporary national poets writing in Russian. In their creative work the associative metaphor line of symbols and images has been revealed.
Keywords: taricat, ayyats, dzazaba, majzutn.
Русскоязычная дагестанская лирика берет свое начало в суфийской средневековой любовной поэзии Востока. Зачастую это влияние происходит опосредованно через русский язык. Так, рубаи Хайяма и газели Хафиза в переводах на русский язык очень распространены в Дагестане.
Одновременно подражательны и самобытны рубаи лезгинского поэта Арбена Мехединови-ча Кардаша (Меж восходом и закатом. - Махачкала: Дагкнигоиздат, 2006. На рус. яз.), пишущего на лезгинском и русском языках.
Ныне я уж не я - все иное: и взгляд, и язык, К злым капризам судьбы я давно поневоле привык, Мировая печаль тяжким грузом не давит на плечи: Я Путем Караванным в небесные дали проник.
Судьба, Мировая Печаль, Караванный (Млечный) Путь вызывают ассоциативный метафорический ряд: Предопределение, Предначертание, Рок, Предзнаменование, День Правосудия, День Печали, День Наказания, Час Дня, День воздаяния, День Воскресения из мертвых, Судный День, Звезда Давида, щит Давида, Аль-Магест, Сириус, Орион, Близнецы, Диоскурии, Весы, Дева, Стрелец, Зодиак, Аврора, Венера, Церера.
Одним из основных мотивов восточной поэзии является Преображение человека, его духовно-нравственное Воскресение. Строки Арбена Кардаша «ныне я уж не я» сами говорят за себя. На подсознательном уровне это означает переживание автором состояния «Фана» или мнимой смерти, когда дуалистическое, «разделенное» сознание путника растворяется в Мировом, Божественном Разуме.
Боже, я перед Тобою - вихрь восторга и тоски, И гадать вовек не стану я по линиям руки, Лишь тебе мой путь известен, но веди меня тропою, О которой не слыхали мудрецы и дураки.
Восторг и тоска, гадания, линии руки, путь, тропа, мудрецы и дураки вызывают соответственно ассоциативный метафорический ряд: Единение и Разлука, Предопределение, Интуиция, Предчувствие, Таро; Рука Божья, Длань Божья, Десница Божья, Путь Истины, Тропа путника, посох Моисея, Скипетр, Жезл, радуга Завета, Скрижали, Ковчег, Ладья, Трон; пророки Адам, Идрис, Худ, Луг, Салих, Моисей, Аарон, Ибрахим, Якуб, Юсуф, Иисус, Мухаммад (а. с.); блаженный Василий, Сергий Радонежский, Никола Угодник и др. Если пью - как будто палкой по лбу бьет меня вино. Становлюсь пустым и вялым, как врага, кляня вино, Но однажды от вина я стал как бы Джамшида чаша, Потому что с Шихнесиром выпил я тебя, вино.
Под стать приведенному и другой рубайят:
Жизнь не чаша, что бросают, осушив ее, мой друг, Не майдан, где пыль взметая, ты сплясал - и все, мой друг,
Жизнь - вином наполнив чашу, пронести ее, как солнце, Жизнь идет, но до заката далеко еще, мой друг.
В обоих рубайятах главными, значимыми словами являются Вино, Чаша Жизни, Чаша Джамшида, Солнце, которые «тянут» за собой ассоциативный и метафорический ряд символов: Чаша Джамшида, Святой Грааль, Хрустальный шар Калиостро, Эликсир вечности Сен-Жермена, Рог Изобилия, Ларец Кощея Бессмертного, Вино вечности, молочные и медовые реки, шапка-невидимка, ковер-самолет, скатерть-самобранка, сапоги-скороходы и т. д.
Среди русскоязычной дагестанской поэзии особое место занимает аварский поэт Муртуз Дугричилов, долгое время возглавлявший журнал «Наш Дагестан». Он издал множество прозаических и поэтических книг, наиболее известные из коих «Последний газават», «Звездный Азимут». Можно с уверенностью утверждать, что впервые в Дагестане тему суфизма поднял именно он. До этого она замалчивалась, и не принято было о ней говорить. Муртуз Дугричи-лов перевел суфийский трактат шейха Накшбандийского тариката Абдурахмана ас-Сугури, его поэму «В ознаменование битвы при Шамхал-берды», а также поэму его сына Мухаммада-хаджи «Век-Давитель».
Муртуз перевел с аварского языка также поэмы 4-го имама Дагестана Нажмудина Гоцин-ского, духовного наставника имама Н. Гоцинского - Узун-Хаджи Салтинского, наиба имама Шамиля - Ташев-Хаджи и других богословов XIX века.
Впервые в дагестанской литературе им были опубликованы циклы суфийских стихов. Это были в основном четверостишия. Тут необходимо сделать одну очень важную оговорку. Дело в том, что в последнее время многие поэты стали разрабатывать суфийскую тематику и писать стихи подражательного характера. Это подражания Хайяму, Хафизу, Джами, Саади. Можно сказать, что они используют суфийские образы и мотивы на подсознательном, интуитивном уровне. Однако с Дугричиловым дело обстоит иначе. Вот он как раз отличается самобытностью и самостоятельностью. Он не стремится подражать Хайяму, Хафизу. У него свой неповторимый почерк, своя система образов, почерпнутая из глубин собственного сознания и опыта предыдущих поколений (тарикатский шейх Абдурахман Сугури, Узун Хаджи) и устно-поэтического жанра. Все эти элементы переплавляются в поэтическом тигле Дугричилова и выдается изумительный продукт.
Для примера рассмотрим несколько четверостиший поэта. Так, в одном из них он пишет:
Прозрение О слепоте он думал безутешно Вот хлынул свет. Но так, как в раны - соль. И вздрогнул он, глаза прикрыв поспешно... Прозренье - это прежде всего - боль.
«Прозрение» у нас вызывает сразу же метафорический ассоциативный ряд: судьба, предопределение, предсказание, исповедь, акты, хадисы, псалмы и т. д.
Как видим, в четверостишии закодированы такие религиозные мотивы, как откровение, скрижали закона, аяты, хадисы; философские - предопределение, рок, судьба; духовные -исповедь, предсказание и т. д.
Отшельники, аскеты, дервиши пытались достичь прозрения, озарения, мудрости, состояния самадхн. Можно даже сказать, что поэт вложил в эти строки некий мистический смысл.
В другом четверостишии автор пишет:
Невпопад Да, я рассеян. Признаюсь. Уймитесь. Что делать - не заменишь головы. Тоскливо мне, когда вы веселитесь, Зато смешно, когда мудрите вы.
Оно напоминает нам одну из заповедей суфизма «В миру и не от мира сего». Иногда таких людей называют белыми воронами. Лирический герой Дугричилова не такой, как все, поэтому ему тоскливо, когда всем весело и смешно, когда рассуждают.
Поэт
Он жил средь людей, суетящихся слепо, И жизнь его - молнии краткой под стать: На миг осветив бесконечное небо, Она прогремела лишь годы спустя.
Мудрость глупца «Шаг в неизвестность и глядишь - конец! Бр-р... лучше не проверенный торец» -Так в жизни опрометчивых поступков Не делал рассудительный глупец.
Кумиры
Какими бы ни были сильными плечи -Так будет, так есть и так было: Толпа возвышает кумиров полегче, Великие - ей не под силу.
Чтобы подчеркнуть диссонанс, дисбаланс, контраст толпы и поэта, автор использует яркую палитру: «сытая до одури толпа», «тьма-толпа», «суетящиеся слепо», «лакеи», «глупцы». Этим выражениям противопоставляются: «герой», «гордец», «талант», «заступник», «поэт», «кумир».
В этих четверостишиях, несмотря на небольшой объем, - всего-навсего каких-то четыре строки, поэт сумел распахнуть перед нами окна в новый, неизведанный, необыкновенный поэтический мир.
Строки Дугричилова наполнены мудростью, словно колосья, наполненные жизненной энергией!
Вместе с поэтом мы радуемся и печалимся, забываемся и задумываемся над смыслом бытия.
Говоря о дагестанской русскоязычной суфийской поэзии нельзя не упомянуть имя кумыкского поэта Ачакана Казбекова. Большое место в его творчестве занимают стихи, образы и мотивы которых выдержаны в духе суфизма. Это характерная для ищущих подвижников тематика, как Путь, поиски Пути, Истины. Причем Путь рассматривается не в узком смысле дороги, тропы, а в широком, философском смысле: Нашедший Путь, отмечен сопричастием, Нет розы без шипов, но и шипов без роз. Неравнодушие, одетое в бесстрастие, -Божественной любви апофеоз.
Другим проявлением религиозно-мистических мотивов в творчестве Ачакана является частое обращаение к образам Ада и Рая и соответственно связанным с ними Добра и Зла, Воздаяния и Наказания, Праведности и Греховности.
Ад - прелюдия Рая. Путь найти собираясь, Очищайся, страдая, Не страдай, очищаясь.
Отличительным свойством стихов молодой поэтессы Хамис Шамиловой является то, что символы, характерные высокой поэзии, она использует в обыденной, повседневной, казалось бы, ситуации, тем самым поднимая привычное до высот романтики: Их много...
И я не одинока теперь... Знаешь Солнце входит в окна?! Через дверь только дождь заходит.
Иногда открытость, искренность, откровенность поэтессы шокируют:
Я знаю: Бог любит меня...
Или:
Я одинока, как Бог...
Но если первое изречение можно понять, так как Бог с любовью творил свои создания, согласно всем Священным Писаниям, то что же означает второе выражение?
Возможно, речь идет о том, что Господь Бог един, что он не похож ни на что из сотворенного и поэтому нельзя предавать ему сотоварищей... Бог, действительно, одинок в своей Единственности, неповторимости, исключительности.
Одиночество лирической героини заключается в том, что она «отдалена, оторвана» от Творца, т. е. это тоска создания по Создателю, творения по Творцу. Мистик одинок, находясь в разлуке с Создателем... ибо покой ищущих, мятежных душ обретается только в Аллахе, в слиянии, растворении частного сознания в Мировом Разуме. Суфии, гуру и йоги называют это состояние нирваной, достижением полного блаженства и тотального счастья.
Видимое и скрытое, внутреннее и внешнее, словно сон и явь, перемешиваются в стихах Хамис, создавая неповторимую гармонию:
...По мечтам моим пели метели, И года между днями шли... ... Тихие звезды окунулись В полночь глаз твоих...
Или:
И дыхание мое коснулось небес...
Настроение лирической героини переменчиво, в зависимости от ее внутреннего переживания: то «устали розы источать любовь», то «ароматом медовым исходит душа».
Мотивами неразделенной любви мистика и творца, Влюбленной и Возлюбленного изобилует поэзия средневековых суфийских поэтов Омара Хайяма, Хафиза, Низами, Саади и др.
Невозможно и неправомерно будет утверждать, что эти мотивы переняты Шамиловой из восточной поэзии, скорее всего, они своеобразно преломились в призме ее творчества подчас неосознанно, на подсознательном уровне.
Несмотря на молодость, поэтический голос Хамис Шамиловой имеет свою тональность. В этом голосе нет места фальшивым ноткам.
Литература
1. Дугричилов М. Последний газават. - Махачкала: Дагкнигоиздат, 1996. - С. 45-97.
2. Ильясов Х.И. Кавказский мюридизм в исторических и литературных судьбах. - Махачкала: ДНЦ РАН, 2002. - С. 120-230.
3. Шамилова X. Мелодия утренней песни. - Махачкала: ПБОЮЛ «Султанбекова Х.С.», 2009. - С. 3-50.
Поступила в редакцию 2 марта 2012 г.
