CC BY
83
♦
♦
шается с определениями Плевако как «гений слова», «гениальный русский оратор». Он был одним из самых популярных, если не самым популярным, в России адвокатом. «Малиновый звон», «вещий Баян», «Златоуст» -эпитеты, которыми еще при жизни наделила Москва любимого оратора [2. Л.9]. Он был гордостью наряду с Царь-пушкой, Царь-колоколом, Третьяковской картинной галереей или Собором Василия Блаженного. Все знали, что на всю Москву есть только один Федор Никифорович. Сама фамилия его стала нарицательной, синонимом адвоката экстра-класса: «Найду другого «Пле-ваку», - говорили и писали без всякой иронии» [4, с. 4]. Об огромной популярности Федора Никифоровича говорят даже хлесткие эпиграммы:
Проврется ль где-нибудь писака,
Случится ль где в трактире драка,
На суд ли явится из мрака Воров общественных клоака,
Толкнет ли даму забияка,
Укусит ли кого собака,
Облает ли зоил-плевака,
Кто их спасет всех? - Плевако [5, с.155].
Секрет успеха Плевако, позволивший ему завоевать славу первоклассного уголовного защитника среди таких светил, как В.Д. Спасович и князь А.И. Урусов, Н.П. Караб-чевский определяет достаточно просто - все дело в «гениальной обаятельности устной речи» Плевако. Пле-вако-оратор был подчеркнуто индивидуален, он превосходил всех в заразительной искренности, эмоцио-
нальной мощи, ораторской изобретательности. Об этом свидетельствовали и другие авторитеты. Очевидно, что речи Плевако надо было не читать, а слышать, именно в зале суда перед слушателями раскрывался в полную меру весь его талант «тогда впечатление от них было огромным, Плевако буквально зачаровывал присяжных заседателей» [6, с. 159]. «Главная его сила заключалась в интонациях, в неодолимой, прямо колдовской заразительности чувства, которым он умел зажечь слушателя. Поэтому речи его на бумаге и в отдаленной мере не передают их потрясающей силы» [1, с. 131]. «Плевако любил прибегать в речах к эффектным «фейерверкам», как он их сам называл <...> Он был мастером красивых образов, каскадов громких фраз, ловких адвокатских трюков, остроумных выходок, неожиданно приходивших ему в голову и нередко спасавших клиентов от грозившей кары» [6, с. 159].
Поэтому, несмотря на критику которая звучала в адрес Ф.Н. Плевако, он остался в истории отечественной адвокатуры и народной памяти общепризнанным классиком, гением ораторского слова и дела.
1. Вересаев В.В. Невыдуманные рассказы. М., 1968.
2. ГАРФ. Ф. 827. Оп. 1. Д. 30. Л. 2.
3. Карабчевский Н.П. Ф.Н. Плевако (Некродлог) // Право. 1908. № 52.
4. Маклаков В.А. Ф.Н. Плевако. М., 1910.
5. Минаев Д.Д. Не в бровь, а в глаз. СПб.; М., 1883.
6. Утевский Б.С. Воспоминания юриста. М., 1989.
УДК 94(47)
РОДЬ И МЕСТО РЕПРЕССИЙ
В АНТИРЕДИГИОЗНОЙ ПОДИТИКЕ ГОСУДАРСТВА
в 1917-м - начале 1920-х годов
(по материалам архивов Чувашской Республики)
Репрессии как «карательная мера, наказание, применяемое государственными органами» [1, с. 1012; 2, с. 594], были неотъемлемой частью политики советского государства. В этом отношении репрессии против Русской православной церкви не были чем-то исключительным. Масштабные репрессии против религиозных организаций стали одним из эпизодов перераспределения социальных функций; «люди, совершившие переворот 1917 г. и создавшие СССР искренне считали, что единственной полезной социальной структурой является государство, а все остальные должны быть либо уничтожены, либо перейти под его полный контроль» [9, с. 8 - 9]. Несмотря на сомнения эмигрантского историка С.П. Мельгунова, что «история всегда будет стоять до некоторой степени перед закрытыми дверями в царство статистики «красного террора»» [8, с. 86], исследователи имеют возможность рассмотреть эту сторону отношений государства и церкви.
Курс на построение атеистического государства практически сразу получил радикальный оттенок: «жгучее дыхание истинной пролетарской революции» [3, с. 14] почувствовали все без исключения представители РПЦ - от высших иерархов до рядовых священников. Особенностью первой волны репрессий, на наш взгляд, было уничтожение представителей духовенства без какого-либо юридического обоснования этих действий, эти действия зачастую становились лишь эпизодами общей борьбы с
О---------------------
Ф.Н. Козлов,
заместитель директора РГУ «Государственный исторический архив Чувашской Республики», аспирант отдела истории Научно-исследовательского института гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия
ВЕСТНИК. 2009. № 2(26)
♦------------------------------------------------
«контрреволюцией», а не проявлением целенаправленной борьбы с религией. Здесь свой отпечаток наложила Гражданская война, когда были широко распространены обвинения священников в организации сопротивления советской власти, в превращении «поповских амвонов в белогвардейские агитпункты», в «живейшем участии духовенства в организации восстаний» [6, с. 69]. Политика советской власти в отношении церкви в это период была вполне определенной: «. беспощадная борьба с православным духовенством, насколько оно открыто выступает против Советской власти или участвует в тайных против нее заговорах» [4]. Согласно постановлению СНК от 5 сентября 1918 г. «О красном терроре» расстрелу подлежали все лица, «прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам».
По данным ВЧК, в 1918 г. были расстреляны 827 священнослужителей, в 1919 г. - 19 человек и 69 заключены в тюрьму. Новейшая статистика гонений на церковь, составленная Православным Свято-Тихоновским Богословским институтом, рисует более кровавую картину: на 1918 г. приходится 3 тыс. расстрелов, на 1919 г. -1 тыс. Снижение числа репрессированных в 1919 г. по сравнению с 1918 г. почти в 3 раза объясняется, по мнению Н.А. Кривовой, тем, что «именно в 1918 г. произошли первые и наиболее ожесточенные схватки большевиков со своими противниками, в рядах которых духовенство и верующие составляли активную силу» [7]. Так, в Симбирской губернии (на территории современных Инзенского, Карсунского и Вешкаймского районов Ульяновской области) в 1918 г действовал особый истребительный отряд, состоящий из матросов, главной задачей которых было убить как можно больше представителей духовенства, за что отряд получил название «Бей попов».
На территории Чувашского края массовых расстрелов священнослужителей не зафиксировано, удалось установить имена 5 представителей духовенства, погибших в 1918 г. в результате насильственных действий красноармейцев: от взрыва бомбы, брошенной в окно его дома, погиб вместе с младшим сыном священник с. Китовка А.И. Разумов, конным разъездом были расстреляны диакон П.Г. Петровский и псаломщик Николаев (г. Алатырь), при вступлении частей Красной армии в Свияжск был расстрелян священник села Ямашева Ядринского уезда К.И. Далматов с сыном, при подавлении мятежа в Курмыше и Ядрине был расстрелян священник с. Чиганары Ядринского уезда [4].
С утверждением на местах советской власти бессудные казни, как правило, прекращались - государство создавало видимость законности, формируя весь необходимый комплекс юридической атрибутики: постановления и ордера, показания свидетелей и протоколы допроса обвиняемых следователями революционных трибуналов, обвинительные заключения и приговоры. Первые процессы против представителей духовенства на территории Чувашии прошли в 1918 г. Как правило, обвинения сводились к стандартным формулировкам: «контрреволюционные выступления», «непризнание декретов Советской власти, ведение агитации против отделения церкви от государства и натрав-
ливание прихожан против партии большевиков». В период массовой конфискации церковных и бытовых предметов из монастырей выдвигались обвинения в «сокрытии вещей». Как особенность первого этапа репрессивной политики государства по отношению к церкви на территории Чувашии следует отметить «мягкость» выносимых приговоров: судя по сохранившимся архивным документам, из четырех рассмотренных революционными трибуналами материалов по обвинению священнослужителей одно дело было прекращено «за не выяснением причин» обвинения, в двух случаях был вынесен оправдательный приговор за недоказанностью обвинений, одно дело закончилось конфискацией «сокрытых вещей» [4].
Необходимо отметить, что если казни и уголовное преследование касались в основном отдельных священнослужителей, то поражение в правах явилось массовой репрессивной мерой государства по отношению к представителям церкви. Конституция РСФСР, вступившая в силу в июле 1918 г., лишила избирательных прав наряду с некоторыми другими категориями населения «монахов и духовных служителей церквей и религиозных культов». Возможно, следует согласиться с мнением некоторых авторов, что именно тогда к лишенным некоторых атрибутов гражданства лицам и стал применяться красноречивый термин «бывшие люди». Накануне октябрьских событий в целом по стране действовало 1 200 монастырей, 6 из них находились на территории Чувашии: Чебоксарский Троицкий мужской монастырь, Цивильский Тихвинский женский монастырь, Кошлоушский Александровский женский монастырь, Козьмодемьянский Александро-Невский чувашский мужской монастырь, Алатырский Троицкий мужской монастырь и Алатырский Киево-Николаевский женский монастырь. Общее число проживавших в монастырях насельников составляло 510 человек. Помимо того, на территории Чувашии было 299 церквей, в которых насчитывалось около 1 тыс. служителей культа [5, с. 20].
На наш взгляд, оправданным выглядит рассмотрение репрессий против зажиточных слоев общества -купцов и мещан - как одного из факторов государственной политики в области церкви. Тем самым многие из тех, кто до революции являлся старостами церквей, попечителями и благотворителями духовных образовательных и приютских учреждений были либо физически уничтожены, либо лишены имущества в результате конфискаций. Ярким примером может служить судьба представителей алатырских потомственных почетных граждан Поповых и чебоксарских предпринимателей Ефремовых. Поповы, чьи заводы были национализированы 23 августа 1918 г., на протяжении почти 25 лет занимали должность старосты храма во имя Казанской Божией Матери и с 1896 г. содержали на свои средства церковно-приходскую школу. Ефремовы, движимое и недвижимое имущество которых было конфисковано в январе-августе 1918 г., более 50 лет являлись старостами Благовещенской церкви г. Чебоксары. В аналогичном положении оказались и многие другие местные предприниматели и торговцы.
Карательная политика начала 1920-х гг. мало чем отличалась от действий представителей советской
♦
♦
власти в конце 1910-х гг. Русская православная церковь априори считалась «классовым врагом», поэтому во всех антисоветских выступлениях большевики видели и «руку церкви» и принимали «соответствующие» меры. Так, в ходе подавления «чапанного восстания» 1921 г. (крестьянского выступления, охватившего практически все уезды Чувашии) по обвинению в организации «контрреволюционного выступления» среди прочих были расстреляны, по воспоминаниям военного комиссара Чувашской автономной области И.Е. Ефимова, 12 представителей духовенства. В ходе изучения архивных документов нам удалось установить имена 7 человек.
Очередная волна репрессий против православного духовенства связана с «церковной революцией» 1921 -1922 гг. По мнению А.И. Солженицына, власть решила активно вмешаться в церковные дела и сменить руководство Русской православной церковью, поставив такое, «... которое лишь одно ухо наставляло бы к небу, а другое к Лубянке. Такими обещали стать живоцерковники, но без внешней помощи они не могли овладеть церковным аппаратом» [11, с. 36]. Поводом для репрессий стало сопротивление «тихоновцев» изъятию церковных ценностей в фонд помощи голодающим. В.И. Ленин предлагал провести несколько показательных процессов, которые должны быть закончены расстрелами не только в Шуе, но и в Москве и в «нескольких других духовных центрах». Такие процессы были проведены. По самому громкому делу - делу Патриарха Тихона - вынести «расстрельный» приговор власти не решились, видимо, осознав, что казнь Патриарха сделает его мучеником в глазах верующих и будет способствовать укреплению церкви. Однако некоторые из процессов, как, например, Московский (26.04 - 08.05.1922), Петроградский (29.05 - 05.07.1922), Смоленский (01.08 -24.08.1922), окончились смертными приговорами для части обвиняемых, большинство же были приговорены к заключению и ссылке.
В Чувашии в связи с относительно спокойным характером изъятия церковных ценностей не было ни «громких» процессов, ни их массовых. По архивным документам выявлены имена 15 человек, арестованных за агитацию против изъятия ценностей, среди которых были священнослужители, старосты церквей и члены церковных советов, служащие советских учреждений, крестьяне. Известен лишь один показательный процесс, освещавшийся местной печатью, - по обвинению священника и группы прихожан чебоксарской Воскресенской церкви. Двое обвиняемых (священник Александр Соловьев и прихожанин Николай Галахов) как «непримиримые враги рабоче-крестьянской власти, сознательно продолжающие дело черной революции в лице Патриарха Тихона и прочих князей церкви», были приговорены судом Революцион-
ного трибунала Чувашской автономной области к высшей мере наказания (расстрелу), церковный староста И.С. Попов - к 3 годам лишения свободы, прихожане ПФ. Смоленков и Е.Б. Яковлева с учетом «неграмотности, неразвитости и социального положения» первого и «легкомысленного и болезненного состояния и чистосердечного признания» второго получили по два года принудительных работ условно, один обвиняемый был оправдан. Кассационная жалоба приговоренных к расстрелу была рассмотрена ВЦИК РСФСР и расстрел заменен 10 годами принудительных работ для Н.Я. Палахова и 5 годами лишения свободы для A.A. Соловьева.
Изменение правительством экономического курса и переход страны к новой экономической политике определенным образом сказались и на государственноцерковных отношениях - установился шаткий компромисс, политика государства по отношению к церкви не была однозначно богоборческой.
Подытоживая рассмотрение вопроса о роли и месте репрессий в государственной антирелигиозной политике, следует констатировать, что репрессии были составной частью политики советского государства и представители православного духовенства, априори воспринимаемые большевиками как «классовые враги», оказывались в числе жертв «красного террора». Репрессии против РПЦ носили волнообразный характер и чаще всего были связаны с тем или иным политическим событием.
1. Большой энциклопедический словарь. М., СПб., 2000. С. 1012.
2. Большой юридический словарь. М., 1999.
3. Бонч-Бруевич В.Д. Роль духовенства в первые дни Октября // Деятели Октября о религии и церкви. М., 1968.
4. Посударственный исторический архив Чувашской Республики (ПИА ЧР). Ф. Р 784. Оп. 2. Д. 183. Л. 9-9 об.
5. Денисов П.В. Религия и атеизм чувашского народа. Чебоксары, 1972.
6. Красиков П.А. Советская власть и церковь // Деятели Октября о религии и церкви. М., 1968.
7. Кривова Н.А. Власть и Церковь в 1922 - 1925 гг Политбюро и ППУ в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства // URL: http://history.machaon.ru/all/ number_01/pervajmo/1_print/index.html
8. Мельгунов С.П. Красный террор в России. М., 1990.
9. Митрохин Н. Русская православная церковь: современное состояние и актуальные проблемы. М., 2004.
10. Научный архив Чувашского государственного института гуманитарных наук (НА ЧПИПН). Отдел II. Ед. хр. 417. Инв. № 1062. Л. 102.
11. Солженицын А.И. Архипелаг ПУЛАП 1918 - 1956. Опыт художественного исследования. М., 1990. Т. 1.
12. Шишкин В. Об Алатыре и алатырцах. Чебоксары, 2006.
