CC BY
24
Новый город должен был явить собой воплощение мечты человека о совершенном социальном устройстве и рациональной организации жизни, и, как явление, возникающее вне целостного исторического культурного контекста, он действительно реализовал с большой последовательностью многие элементы структуры советской культуры.
Новые города советского времени явились результатом политических, социальных и экономических реформ, основывавшихся на рационалистическом отношении к миру. В силу этого новые города советского времени уникальны, но типичность черт и судеб делает их незаменимым источником знаний о специфике советской культуры (моделью ее), фиксирующим все этапы градостроительных и социальных преобразований эпохи.
Библиографический список
1. История России: XXвек. - М.,2001. - С. 399.
2. ГопардЭ. Города будущего. - М„ 1992,- С. 208
3. Милютин Н. Социалистический город. — Л.- М„ 1930.
4. Основы советского градостроительства - М.: Стройиздат, 1969. Т. 4 - 158с.
5. Там же, с. 130.
6. Жирнов В. Развитие советской социалистической культуры..- М., 1952.- 160 с, и др.
7. Стецура Ю.А. Молодежь в постревлюционнон модернизации России в 20-30-е гг. XX века,- Екатеринбург, 1996.- 36с.
8. Милютин H.A. Проблема строительства социалистических городов. — М.-Л., 1930.- С.66.
9. История советской архитектуры 1917 — 1954 гг. - М.: Стройиздат, 1985.
10. Там же, с 133.
КОСТЮРИНА Надежда Юрьевна, кандидат культурологии, доцент кафедры культурологии.
УДК 974(571.1) Ж. Е. ЛЕВИНА
Омский государственный педагогический университет
РОЛЬ
ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В ФОРМИРОВАНИИ ИСТОРИЧЕСКИХ ВОСПОМИНАНИЙ СОВЕТСКОГО НАРОДА
(ПО МАТЕРИАЛАМ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ
20-30-Х ГГ. XX ВЕКА)_
Статья посвящена проблеме формирования исторической памяти, являющейся одной из наиболее актуальных задач и имеющей практический смысл в условиях глобализации. На обширном фактическом материале раскрываются механизм и способы создания, сохранения, распространения, внедрения исторических воспоминаний в массовое сознание, созданные в советской культуре 20-30-х гг. XX века.
Память той или иной социальной общности (народа) о важнейших событиях своего прошлого является одной из ?1аиболее специфических традиций-воспоминаний, формирующих стереотипы воспитания. Стереотипы воспитания как основной компонент куль-турных традиций играют первостепенную роль в историческом процессе. Они фиксируют программы человеческой деятельности, концентрированно выражают исторический опыт и ориентированы на выживание в определенных исторических и социокультурных условиях.
Создание традиций-воспоминаний включает как бы три пласта: момент первичного взрыва, момент его редактирования в механизмах сознания и момент нового удвоения их уже в структуре памяти. Последний пласт представляет собой основу механизма искусства.!
Советский период в истории России особенно интересен в рамках заявленной проблематики тем, что формирование исторической памяти характеризуется некоторыми новыми чертами.
Образование исторической памяти происходило в нескольких уровнях. На государственном уровне сознательно отбирались и рекомендовались к внедрению определенные элементы, которые должны были стать основой исторической памяти советского народа.
На первый план выходила не столько этническая самоидентификация, выполняющая этноконсолиди-рующую и этнодифференцирующую функции и свойственная каждой культуре, сколько разделение на «своих» и «чужих» по признаку классовому.
Создание, сохранение,распространение, внедрение исторических воспоминаний в массовое сознание
на этом этапе исторического развития становилось одной из главнейших функций интеллигенции в целом и художественной в частности. Осознание своих задач декларировалось в программных документах художественных объединений: «Революционный день, революционный момент — героический день, героический момент, и мы должны теперь в монументальных формах сгиля героического реализовать свои художественные переживания».2
Стереотипы формировались и закреплялись во всех сферах культуры. Народное творчество разделялось на «свое» и «чужое». Качество советской литературы ставилось в зависимость от интенсивности борьбы с носителями, исполнителями и пропагандистами «антисоветского, кулацкого фольклора».3
Произведения искусства воспринимались как враги или соратники. Действия, предпринимаемые по отношению к таким «противникам», полностью соответствовали способам, применяемым силовыми структурами в борьбе с преступниками. В 1931 году заместитель директора Государственного ЗападноСибирского музея считал, что «необходимо обезвредить картины, но не совсем их изъять, а если изъять, то на срок до тех пор, когда они не будут обезврежены».4
Культивирование образов «чужих» и «наших» приводило к нивелированию личностных особенностей индивида. Представление о врагах и товарищах нашло отражение в глобальном обобщении. Символические определения «белые» и «красные» объединяли представителей различных классов, социальных групп по признаку «враждебности» или лояльности (истинной или мнимой) к существующему строю. Отсутствие постоянных критериев порождало казусы в художественном воплощении. В сборнике песен, вышедшем в 1937 году, казаки присутствуют и в виде положительной, и в виде отрицательной силы.5
Сущностью «чужих» по определению считались агрессивность, непримиримость, патологическая жестокость, моральное разложение. Музеи целенаправленно подбирали сведения и оставляли в сознании те факты, которые наиболее ярко иллюстрировали беспощадность врагов. Западно-Сибирский краевой музей в 1931 году ставил задачу собрать материал, характеризующий классовую борьбу на современном этапе: «убийства советских партийных работников кулаками, похороны жертв, суды, пожары». Отмечалось, что в музее эта проблема «отражена совершенно недостаточно». Мероприятия по увековечиванию б памяти Гражданской войны включали сохранение в культурном городском ландшафте мест, связанных с самыми трагическими событиями. Из городского бюджета были выделены средства мя приведения в порядок братской могилы двенадцати заключенных, расстрелянных белочехами в концентрационном лагере. Памятными досками были отмечены конспиративные квартиры и здание бывшего кадетского корпуса, в подвале которого пытали и расстреливали коммунистов.6 В материалах, посвященных истории ВКП(б) имелся специальный раздел «Жертвы колчаковских репрессий».7
В искусстве «внешние» враги и «внутренние» изображались по единому канону. М. Геллер отмечал, что С.Эйзенштейн в фильме «Александр Невский» изобразил врагов как нелюдей, лишенных человеческих черт.8 В творчестве сибирских литераторов враги часто получали характеристики, использующиеся для описания представителей флоры и фауны. Нередко они прямо сравнивались с отдельными
видами животного мира. Белая армия в целом и казаки в частности ассоциировались с хищниками: «тучей черною шла казачья стая»п, «...белая пехота рыщет по полям»;
«В тополином колке, Говорят, словаки Спрятались, как волки». Кулаки — с пресмыкающимися: «И по селам смутным Весь кулацкий род Выползает, будто Гады из болот».10 Классовость распространялась и на такую категорию, как детство . При изображении детей врагов отдельные авторы выбирали такие художественные средства, которые должны были сформировать брезгливость или отвращение: «...хозяйский ребенок напоминал ей противного паука. У него была синяя пупырчатая кожа...»."
Художник Н.Сверчков наполнил свои работы, посвященные, на взгляд неискушенного зрителя, исторической тематике, экзотической символикой своего и чужого мира: «Звериная сущность империализма ассоциировалась в моем представлении с самым диким и темным того времени, когда человек находился на стадии животного состояния. Ни с чем современным империализм и фашизм сравнить я не мог, поэтому воплотил их в образах диплодоков, ихтиозавров, плезиозавров и друг их существ, вид которых внушает отвращение».12 В сценах жизни первобытного человека автор отразил этапы развития человечества, создав живописную интерпретацию теории Ч.Дарвина и работы «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Ф.Энгельса: «Утро» - изображен первобытный человек. Утро символично: это пробуждение человечества, начало истории разумного. Шкура на человеке — первый шаг человека в труде, сознательных действиях. Наступление дня неотвратимо, ночь животного состояния прошла. Картина «На страже» символизирует охрану этого дня, защиту завоеванного человеком пути к прогрессу. В картине «Первобытная семья» изображена реальная группа людей — символ сплочения человеческого коллективана Земле. Если это так, утверждаля в этих картинах, если человеческое начало сумело победить силы первобытного хаоса, оно способно восторжествовать и ничто не остановит его на пути вперед победа гуманизма, любви к жизни, человеческого разума неизбежна».13
Критик Н.Острогорский рекомендовал писателям показать «всю силу звериной ненависти умирающего врага».14
В литературных произведениях сибирских авторов изуверство врагов описывалось с натуралистическими подробностями. Кондр. Урманов в небольшом произведении «Сын» нарисовал такую картину: «...Маленький Коля третьи сутки ходил с матерью по большому городу. Третьи сутки они искали отца... Уставшие, озябшие, под вечер на третий день они зашли во двор большого дома... .Трупы у забора напоминали Коле поленницу дров. Как обломанные сучья, торчали везде руки со скрюченными пальцами и голые ноги; запрокинутые в смертных муках головы часто были черны, как обгорелые пеньки. У одних руки были связаны веревкой за спиной, у других ноги в кандалах. Ободранные спины, ощеренные безъязыкие рты, отсеченные уши...»15
Подобная тенденция просматривается и в творчестве сибирских художников. На выставке картин Ассоциации художников революционной России
1928 года в Омске тема Гражданской войны была представлена в основном произведениями, изображающими действия противника. Преобладали сюжеты, показывающие бесчеловечность врага: «Допрос», «Расправа», «Усмирение», «Белый террор», «Самосуд», «Колчаковский застенок», «Расстрелянные рабочие», «Анненковцы за расправой», «Зверства Колчака». В произведениях московских и ленинградских художников, принимавших участие в этой акции, тема Гражданской войны представлена одной работой, имеющей совершенно другое настроение: «Пленные колчаковцы ».|6
Антагонистические противоречия передаются экстремальной поляризацией ценностной ориентации, моральных и психологических качеств реакционных и прогрессивных слоев общества. Художественные усилия направлены на «выявление сущности революционной России» методом «героического реализма». Вместе с тем в «героическом реализме» провинциальных художников слабо выражено такое достоинство, которым обладало это направление, по мнению лидеров АХР, как «бодрость».17 Отсутствует оптимизм, состоящий, в понимании некоторых западных авторов, в преодолении препятствий любого рода и победе над всеми врагами.18
Героизм в изображении сибирских художников очень близок к представлению о подвиге в христианском мировоззрении и подвиге непротивления русских «страстотерпцев», который Г.Федотов считал национальным русским подвигом, подлинным религиозным открытием новокрещенного русского народа.19
Представители революционного лагеря обретают черты праведников, для которых несправедливое страдание составляет почетный долг. Классовая борьба совпадает с пониманием цели и смысла жизни в российской теологии, получая все признаки христианской добродетели, служащей не только личному совершенствованию человека, но и прославлению жизни, только достигнув глубины страданий, облачившись в одеяние скорби.20
Оптимизм напоминает жизнерадостность русского религиозного искусства, воплотившего «мысль о блаженстве, которое вырастает из страданий», где «самая скорбь претворяется в радость» и «к радости всеобщего воскресения нельзя пройти мимо животворящего креста Господня».21
Канонизация героя через страдания и гонения характерна и для сознания русской интеллигенции, сформированного, по мнению С.Н.Булгакова, особенностями русской истории и русской жизни, наполненными «страданиями в их необъятном прошлом и тяжелом настоящем». Художественное представление о смысле жизни «гражданина» и способе спасения России было четко сформулировано «интеллигентским поэтом» Н. Некрасовым:
Иди в огонь за честь отчизны, За убежденье, за любовь... Иди и гибни безупречно. Умрешь не даром: дело прочно, Когда по ним струится кровь...22 Идея жертвенности в русской художественной культуре обретает вполне осязаемый характер к 7080-х гт, XIX в.23 К началу XX века художественное изображение революционера как человека, «увенчанного терновым венцом», жертвующего своей жизнью на благо народа, в беллетристике радикальной интеллигенции стало каноном. Тюрьма рассматривалась как необходимая ступень на пути к полному самоотречению героя в революционной мифологии. Идея
о жертве как цели человеческого существования формировалась на основе литературы о подвигах, к которой Вера Засулич, например, относила и Евангелие.^24 Судьба героев-революционеров прямо сравнивалась подвигом Иисуса:
«На руках у него след оков и цепей... И в далеком, холодном краю Он страдал за других, как Христос, за людей — Тот, кого я люблю...»25
Квинтэссенцию представлений о классовой борьбе и героизме определил Вс.Вишневский в названии своей пьесы - «Оптимистическаятрагедия». Н.К. Сверчков, анализируя собственное творчество, среди картин, посвященных подвигам советских людей в Гражданской войне, назвал «Гибель В.А.Шляпниковой. Чехословацкий корпус в Сибири», «Подвиг коммунистки. Гражданская война на Урале», «Братская могила», «Нападение контрреволюционеров на И.Г.Кадыкова», «Гибель комиссара П.Е.Крепкова» и другие произведения, написанные непосредственно на месте этих событий, по свежим следам, с документальной точностью. Художник специально остановился на собственном понимании революционного героизма и подвига: «Во всех этих картинах герои погибают, но смерть их прекрасна, умирая, они остаются жить в сердцах людей. В раскрытии этого жизненного устремления заключена основная сила реалистического искусства».20
Подобное понимание героизма сохранится и в дальнейшем. К.Н. Щекотов в 40-х годах создал произведения «Зоя Космодемьянская перед казнью», «Последняя ночь Зои». В анализе первой картины, данном в середине 70-х годов, критик характеризовал образ врагов так: «Враги написаны в скупых «мышиных» красках. Это звери в облике людей. Они воспринимаются как символ смерти. ...солдат, ведущий Зою к месту казни, похож на тень смерти, на хищника, готового в любой момент броситься на свою жертву...».27 Тема классовой борьбы и образ положительного героя нашли своеобразное воплощение в широкомасштабном праздновании столетия гибели А.С.Пушкина. О том, что в массовом сознании к концу тридцатых годов утвердился стереотип героя-революционера-мученика, свидетельствуют отзывы посетителей работавшей в 1937 году в Омском музее выставки, посвященной поэту: «все знают А.С.Пушкин был всем ненавистен зато, что писал стихи против царя, и в конце концов дело дошло до дуэли, на которой погиб великий поэт».28 Многие авторы выделяли среди основных вех биографии «детство, лицей, ссылку, смерть на дуэли затравленного поэта». А.С.Пушкина называли «одним из лучших революционных писателей». Основной заслугой поэта считали то, что он «знал и боролся за несколько лет вперед за диктатуру пролетариата».29
На фоне сформированных образов врагов документально представленные господствующие классы и самодержавие казались слишком невыразительными: «...убийцы Пушкина показаны в красках «довольно привлекательных».
Тактика, избранная царизмом для избавления от мятежного героя, вызывала недоумение у поколения, выросшего в реалиях повседневной классовой борьбы и знакомого с более эффективными методами уничтожения врагов в советском обществе. Молодого командира Рабоче-Крестьянской Красной Армии поражало, «почему Пушкина не расстреляли те хамы и самодуры открыто. Нам, молодому поколению, доказано, что все это крепостное право и самодурство было открыто. Но, вообще я художественным оформле-
нием очень доволен». Обнаруженные несоответствия зрители относили к недочетам в работе организаторов выставки: «надо было дать так, как было на самом деле...»30
Одним из главных направлений в деятельности советского государства, широко пропагандировавшихся официальной культурой с первой половины 20-х годов, стала такая модификация классовой борьбы как разрушение семьи.31 В официальной идеологии складывалась практика жесткой дифференциации поколений. Традиционные разногласия отцов и детей приобретали классовый, антагонистический смысл. Новое поколение с момента рождения оказывалось «в руках целой могущественной страны, борющейся за счастливое будущее всего народа». Ребенку гарантировались помощь и внимание «не только родителей, но и всего общества с правительством во главе».32 Появление нового человека расценивалось не как личное дело отдельной семьи, а как общественно значимое событие, которое должно было получить новое обрядовое оформление адекватное существующим реалиям. Возможные способы празднования предлагались литераторами: «Сказал парторг: «Заботится страна о детях.
Сложены об этом песни. Я предлагаю... Выйти на воскресник По случаю
Рожденья крикуна»!33 Одним из вариантов создания нового поколения виделось дошкольное коммунистическое развитие в системе детских садов. Детские сады, в которых «дело воспитания коллективиста» осуществлялось силами коллектива, противопоставлялись «домашнему мещанскому уюту», порождавшему врагов культурной революции. Работа дошкольных учреждений в начале 30-х годов находилась под постоянным контролем. Малейшие недостатки в работе персонала подвергались жесткой критике. Специалисты, допускавшие критику новой системы, обвинялись не просто в бюрократизме, но и в антисоветских действиях: «Надо направить ярость масс на тихий сап саботажа и вредительство врагов пролетарской культуры. Рабочий класс, его революция не потерпят вредительства на фронте боев за новый быт».34
Для включения широких детских масс в общественную работу планировалось создание обширной сети внешкольных учреждений: детских клубов, театров юного зрителя, детского кино, детского радиовещания, детских станций.35
Моральные качества, которыми должны были обладать дети, так же как и этические приоритеты, четко определялись поэтами:
«Пусть он мало видел, Не знавал чужих сторон, Но умеет ненавидеть И любить умеет он»,30
Предполагалось, что ответом подрастающего поколения на общественную заботу станет активное участие в деле строительства социализма: «В социалистической реконструкции народного хозяйства должны участвовать все дети, оказывая практическую помощь в выполнении пятилетки».37
Художественная интерпретация категории «детства» ничем принципиальным не отличалась от исторически сложившегося стереотипа пролетария-революционера:
«Это детство встает Горновым у пылающих домен, Это детство идет
В стужу, в грозы, и в битвы, и в громы,
Чтобы дело отцов,
Отразивши в игре, повторять».38
Художественное изображение детства продолжало традиции радикальной беллетристики первой русской революции, идеальные герои которой жертвовали собой чуть ли не с младенческого возраста,3''
Активно включились в разработку этой темы сибирские литераторы. Появлялись произведения с типовыми названиями «Родня», «Повесть о родных и знакомых», герои которых отказывались от близких родственников по идейным или практическим соображениям. Героиня «Повести о родных и знакомых» Н.Емельяновой не смогла оставить тяжело больного ребенка в семье отца, потому что «...почти за два месяца жизни там...не слышала слов: партия, родина, героизм, профсоюз, ячейка, энтузиазм».'10 Фад. Бу-бенков в монологе главного героя доказывал преимущества колхоза перед семьей: «Когда погорел, я всех вас обошел. Кто помог мне?...Отвернулись от меня все. А я вот опять на ногах....Кто поднял меня из грязи?...Колхоз, государство...И выходит, колхоз, государство мне роднее вас... А тебе, старик, помогу... Только тогда, папаша, помогу, когда ты вступишь в колхоз».41
В критических обзорах давались художественные матрицы, которые должны были помочь авторам выразить «глубочайшую философию нашей эпохи, поставившей интересы общества, чувство советского патриотизма выше интересов семьи и чувств родственности». Ник. Острогорский советовал вместо летописи событий, «интересной по материалу, но лишенной художественной ценности», сосредоточить внимание на конкретных эпизодах, иллюстрирующих, по его мнению, значительные и подлинно типические явления. Критик дал образец, следуя которому писатели могли бы создавать не событийные, но высокохудожественные произведения. «Перед голосованием на середину избы, где происходило собрание, вышел исключенный и обратился к своему сыну, ударнику, комсомольцу, сидящему здесь, с такими, примерно, словами:
— Ты за что, щенок, получил вчера премию?
— За ручной сев, тятя, — ответил сын.
— А кто тебя этому научил?
— Ты, тятя.
— А вот сейчас они меня хотят выкинуть на улицу, — скажет отец — Ты тоже за это будешь голосовать?
И сын ответит: «За учебу спасибо тебе, тятя. А из колхоза все-таки тебя придется исключить».42
На художественных выставках тема борьбы с «кровными» родственниками-врагами отсутствовала до 1940 года. Только на IV отчетной выставке художников Омской области появились работы Т.П. Козлова и К.П. Белова, посвященные символу отчуждения от семьи и героической борьбы с родными П. Морозову.
В то же время портреты близких выставлялись постоянно. По количеству работ семейная тема занимала на выставке в 1927 году пятое место, в 1928 -м и 1937 году - четвертое, в 1940 году - второе. В 1927 году изображений родных больше, чем изображений государственных и революционных деятелей в 4 раза, в 1928 году и 1937 году, в 2 раза. Портретов героев меньше, чем портретов членов семьи, в 1937 году в 4 раза, в 1940 году в 2,5. Традиционная тема и близкие художникам люди, выступающие в роли моделей, по-
зволяли создать интересные работы. Картина Петракова «Семья художника» отмечалась как одна из самых интересных на выставке 1927 года.4-' Работа «Материнство» (1936 г.) неизменно отмечается искусствоведами как веха в творчестве В.Р. Волкова.44
Вырабатывание новых «традиций-воспоминаний» включало не только создание новых символов, но и использование архаических. В сознании людей свободно соединялись естественнонаучные достижения, установки диалектического и исторического материализма и мифологических образы. Развитие исторической памяти включало актуализацию религиозных архетипов. На раннем этапе развития советской культуры система образов исторической памяти, формировавшейся в условиях «культурного шока», синтезировала архетипы традиционной русской культуры и стереотипы воспитания и поведения российской демократической интеллигенции в рамках новой социально-ценностной классово-идеологической парадигмы.
Библиографический список
1. Лотман Ю.М.Семиосфера. Спб., 2000. С. 129.
2. РГАЛИ (Российский государственный архив литературы и искусства), ф. 1412, оп. 1, д.296, л.4.
3. Гуревич А. Фольклор и работа литорганизаций. // Сибир-скиеогни, 1935,№5. - С.135.
4. ГАОО (Государственный архив Омской области), ф. 1076, ОП.1,д.129,л.27.
5. Песни. - Омск, 1937. - С. 13.19.
6. ГАОО, ф. 1076, оп. 1, д. 165, л.6.
7. Там же, д. 70, л.5.
8. Геллер М. Машина и винтики. История формирования советского человека. - М.,1994. — С. 116.
9. Мангун А. Песня о Чапаеве.//Сибирские огни, 1935, №5. — С. 119
10. Мухачев И. Карло Тэтэнгоди. Там же. — С. 57,60.
11. МисюревА Румяное яблоко.// Сибирские огни, 1935, №5. — С. 116.
12. Сверчков Н.К. Счастье.-Чебоксары, 1976. - С.76-77.
13. Там же. - С.77.
14. Острогорский Н. О второй книге романа «Великое кочевье».//Сибирские огни, 1935,N35. - С.156.
15. УрмаковКондр. Сын. //Сибирские огни, 1935, №6.- С.35.
16. РГАЛИ, ф. 1412, оп. I, д.265, л.4-6.
17. КоржихинаТ.П. Извольте быть благонадежны! - М., 1997. -
С.189.
18. Понтер X. Железная гармония.// Вопросы литературы. -1992. — Вып.1. — С.40.
19. Федотов Г. Святые Древней Руси. // Наше наследие. — 1988. -№ 4, - С.45-48.
20. ТареевМ. Цельисмыслжизни. //Смысл жизни: Антоло-гия.-М., 1994.-С.178.
21. Трубецкой Е. Умозрение в красках. // Философия русского религиозного искусства XV1-XX вв. Антология.- М., 1993.- С.202-209,
22. Некрасов H.A. Поэт и гражданин.// Собрание сочинений. Т.1. - С.244.
23. Стернин Г.Ю. Художественная жизнь России второй половины XIX в. 70-80-е годы. - М„ 1997,- С.118.
24. Могильнер М. Мифология «подпольногочеловека»: радикальный микрокосм в России начала XX века как предмет семиотического анализа. — М., 1999. - С.43, 45.
25. Цит.по: Могильнер М. Мифология «подпольногочеловека»: радикальный микрокосм в России начала XX века как предмет семиотического анализа. — С.48.
26. Сверчков Н.К. Указ.соч. - С.86-87.
27. УльяповН.Е. Я видел прекрасное. — Новосибирск, 1975. — С. 16.
28. ГАОО, ф. 1076, оп.1,д. 189, л.З.
29. Там же, л.1.
30. Там же, л.З.
31. Геллер М. Указ. соч. - С. 123,198-201.
32. Острогорский Ник. О второй книге романа «Великое кочевье».// Сибирские огни, 1935, №5.- С.157.
33. МисюревА. Весть.//Сибирские огни, 1935,№3. - С.194.
34. Коротков Г. Вопросы организации культурно-бытового товарищества по совместному воспитанию детей. - Омск,1931,— С.43-44.
35. Материалы котчетному докладу крайкома ВЛКСМ. - Новосибирск, 1930. - С.60.
36. Мухачев И. Сын.//Сибирские огни, 1935, №4. - С.43.
37. Материалы к отчетному докладу крайкома ВЛКСМ. — С.60.
38. Беруницкий Евг. Смена.//Сибирские огни, 1935, №3. -С. 197.
39. Могильнер М. Указ.соч. — С.49.
40. ЕмельяноваН. Повестьородныхизнакомых.//Сибирские огни, 1935, №5,-С.Ю2.
41. Бубенков Фад. РоДня.//Сибирские огни, 1935, № 4.-С.59.
42. Острогорский Ник. Указ.соч,- С. 153.
43. Копылов И,Л. Указ.соч. - С.7.
44. Василий Романович Волков. — Омск, 1982.
ЛЕВИНА Жанна Ефимовна, кандидат исторических наук, доцент кафедры культурологии.
Форумы, конкурсы, конференции
Международная конференция Изменяющаяся Россия: новые парадигмы и новые решения в лингвистике
Россия, Кемерово 29.08.2006-31.08.2006
Прием предварительных тезисов 20.12.05г. Подача заявокдо 1.06.2006 г. Тематика
• Теоретические аспекты когнитивных и концептуальных исследований ■ Язык и культура: новый взгляд
• Изменения менталитета и ментальности в изменяющейся России на основе изучения языков и концептуальных систем народов России
• Языковые картины мира современной России: новые методы их описания
• Исследованиеконцептосфер "МИР", "ПРИРОДА". "ЧЕЛОВЕК"
• Историческое развитие концептуальных структур
• История языка и история народа
Организатор: Кемеровский государственный университет
650043, г. Кемерово, ул. Красная, 6, Кемеровский государственный университет, факультет филологии и журналистики. E-mail: pimenovaMViairanifrlpr тп
