Научная статья на тему 'Роль ершалаимских глав в общей структуре мениппеи "Мастер и Маргарита" М. А. Булгакова'

Роль ершалаимских глав в общей структуре мениппеи "Мастер и Маргарита" М. А. Булгакова Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
1735
285
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
МЕНИППЕЯ / ДРЕВНИЕ ГЛАВЫ / "МАСТЕР И МАРГАРИТА" / КАРНАВАЛИЗАЦИЯ / ФИЛОСОФСКИЙ УНИВЕРСАЛИЗМ

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Шугаева В.Г.

В статье анализируются некоторые особенности жанра мениппеи на материале древних главах «Мастера и Маргариты» М. А. Булгакова.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The article is analysed some special features of menippea’s genre on the material of the ancient chapters of M. A. Bulgakov’s The Master and Margarita.

Текст научной работы на тему «Роль ершалаимских глав в общей структуре мениппеи "Мастер и Маргарита" М. А. Булгакова»

В. Г. Шугаева

РОЛЬ ЕРШАЛАИМСКИХ ГЛАВ В ОБЩЕЙ СТРУКТУРЕ МЕНИППЕИ «МАСТЕР И МАРГАРИТА» М. А. БУЛГАКОВА

В статье анализируются некоторые особенности жанра мениппеи на материале древних главах «Мастера и Маргариты» М. А. Булгакова.

Ключевые слова: мениппея, древние главы, «Мастер и Маргарита», карнавализация, философский универсализм.

У статтi аналiзуються деяю особливостi жанру ментпея на матерi-алi давнiх глав «Майстра i Маргарити» М. А. Булгакова.

Ключовi слова: менiппея, давнi глави, «Майстер i Маргарита», карна-валiзацiя, фыософський унiверсалiзм.

The article is analysed some special features of menippea's genre on the material of the ancient chapters of M. A. Bulgakov's The Master and Margarita.

Keywords: menippea, the ancient chapters, The Master and Margarita, carnivalesation, philosophical universalism.

Литературоведами неоднократно отмечалась значимость ерша-лаимских глав в общей структуре «закатного романа» М. А. Булгакова: эти главы, занимающие всего 1/6 общего объема произведения, составляют философскую основу «Мастера и Маргариты», проникают в смысловое ядро московских глав, определяют судьбу основных персонажей московского романа. Для нас представляет интерес тот факт, что булгаковеды, которые определяют жанр «Мастера и Маргариты» как мениппею (А. Вулис, К. Икраимов, Б. Сарнов, М. Барр и другие), анализируют гротескные фантасмагоричные московские гла-

© В. Г. Шугаева, 2014

№ 27(84)_ВРЛ г '

вы, не рассматривая элементы карнавализации в «романе о Понтии Пилате». Между тем древние главы вполне вписываются в поэтику <«аШгае тешрреае». Поэтому цель данной статьи - рассмотреть ер-шалаимские главы булгаковского произведения сквозь призму карнавального мироощущения автора, свойственного жанру мениппеи.

Эстетическая самоценность и стилевые особенности повествования ершалаимских глав дали повод исследователям для поисков жанрового определения «романа о Понтии Пилате». Древние главы, помимо собственно «романа», называли «Евангелием от Михаила» (А. Зеркалов, О. Кандаурова), апокрифом (сопоставление Б. Гаспа-ровым с неканоническим «Евангелием от Иуды»), жанровым гибридом, сочетающим черты притчи, исторической хроники, апокрифа (М. Барр). Нарочитая несхожесть стиля древних глав со стилем московских (в отличие от московских - летописная нейтральность, простота, выдержанность, четкость) неоднократно отмечалась литературоведами. Более подробно стилистика как всего произведения, так и отдельных частей анализируется в работах Б. Соколова («Булгаков-ская энциклопедия»), В. Химича («Предметный мир и стилевое своеобразие прозы М. Булгакова»), Е. Хрущевой («Поэтика повествования в романах М. А. Булгакова»), статьях А. Романенко (например, «Роль канцелярской стилистики в построении романа Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита"»), поэтому мы не останавливаемся на разборе этого элемента мениппеи. Данная жанровая и стилевая разнородность вполне укладывается в рамки менипповой «смеси», создает новое отношение к слову, характерное для диалогической линии развития художественной прозы.

Несмотря на демонстративную реалистичность и объективность ершалаимских глав, в системе псевдобиблейских персонажей, наш взгляд, есть вполне карнавальный образ. Это Иешуа Га-Ноцри. Об отличиях этого персонажа от библейского Христа подробно писали Н. Гаврюшин в статье «Литостротон, или Мастер без Маргариты», М. Дунаев в работе «Рукописи не горят? (Анализ романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»)», А. Зеркалов в монографии «Этика Михаила Булгакова» и статье «Иисус из Назарета и Иешуа Га-Ноцри». Почему же Булгаков, с одной стороны, явно вызывает ассоциации с библейским образом, с другой - дистанцируется от евангельского

текста? Ответы исследователей были разные. Например, А. Зерка-лов считает, что «Мастер и Маргарита» - «никак не религиозное произведение» [11, с. 52], М. Бродский пишет о том, что Булгаков намерено сопоставляет «роман о Понтии Пилате» и Библию, чтобы «с помощью великой и общеизвестной книги книг еще раз задуматься над вечными проблемами соотношения в этом мире добра и зла, насилия и милосердия, личной свободы и государственной власти» [5, с. 31]. М. Дунаев видит функцию ершалаимских глав в «десакрализа-ции земного пути Бога Сына» [10, с. 26]. О профанации Евангельской вести в булгаковском произведении говорит и Н. Гаврюшин: «... весь роман оказывается судом над Иисусом канонических евангелий, совершаемым совместно Мастером и сатанинским воинством» [7, с. 87]. Мы считаем, что образ Иешуа строится автором в рамках жанра мениппеи.

Появление «бродячего философа» в древних главах создает карнавальную атмосферу, в которой совершаются резкие перемены судеб и обликов других персонажей (Пилата, Матвея, Мастера и Маргариты) - «Бессмертие. пришло бессмертие.» [6, с. 151].

Поведение и слова этого героя свободны от всякого иерархического положения, которое всецело определяет их во внекарнавальной жизни, и поэтому становятся эксцентричными, неуместными с точки зрения логики обычной жизни. Отсюда, в соответствии с карнавальной идеей всеобщего равенства и свободы, идет резкое нарушение этикета фамильярным обращением Иешуа к прокуратору Иудеи «добрый человек». Следующий пример бахтинского «неуместного слова» по Бахтину - ответ на вопрос Пилата «Что такое истина?»: «Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова.» [6, с. 140] - явная профанация библейского стиха: «И не отвечал ему ни на одно слово, так что правитель весьма дивился» (Мф. 27:14). Истина уже была засвидетельствована, чудеса - явлены.

Га-Ноцри - маргинальный персонаж. Этот арестант, нищий бродяга без семьи и дома, недостойный взгляда высших сановников Ер-шалаима, вызывает отторжение у сытых мещан города - им понятнее мятежник и убийца Вар-равван, чем безобидный и простодушный Иешуа. В рамках карнавальной амбивалетности строится мировоззрение и характер героя: с одной стороны, неумение позаботиться

окружающих наталкивают на мысль об отсутствии здравого смысла у Иешуа, даже придурковатости героя (по мнению М. Дунаева, он «наивен до глупости» [10, с. 9]), с другой стороны, этот нищий сирота знает греческий и латинский, выстроил собственную философскую систему о царстве истины и справедливости, чем заслужил от Пон-тия Пилата уважительное обращение «философ».

М. Булгаков в образе Га-Ноцри обыгрывает карнавальную категорию увенчания-развенчания. В сопоставлении с текстом Нового Завета (ассоциации с которым не могут не возникнуть у читателя) Иешуа оказывается увенчанным рабом-дурачком по Бахтину, занимающем место Царя только на время карнавала. В главе «Казнь» преобладают натуралистичные оттенки в описании внешности Иешуа Га-Ноцри: «Мухи и слепни поэтому совершенно облепили его, так что лицо исчезло под черной шевелящейся массой. В паху, и на животе, и под мышками сидели жирные слепни и сосали желтое обнаженное тело...» [6, с. 289]. В этом эпизоде достигается апофеоз обряда развенчания. Кроме того, наблюдается карнавальная амбивалентность в том, что Иешуа - праведник по вековечным этическим меркам, но преступник по законам общества. Га-Ноцри становится характерным героем мениппеи - это мудрец, искатель правды, который попадает в исключительную ситуацию (пройти крестной дорогой Христа) для испытания своей философской идеи.

В пределах карнавальных мезальянсов развиваются личные отношения между Пилатом и Иешуа. Это парадоксальный союз жертвы и палача: «Мы теперь будем всегда вместе <...>. Раз один - то, значит, тут же и другой! Помянут меня - сейчас же помянут и тебя! Меня - подкидыша, сына неизвестных родителей, и тебя - сына короля-звездочета и дочери мельника, красавицы Пилы» [6, с. 420].

Общая структура ершалаимских глав содержит малое число карнавальных элементов, тут нет такого разгула смеховой стихии, как в московском романе. Вместе с тем именно роман о Пилате является средоточием философского универсализма мениппеи. Исследователи дружно анализируют проблемы нравственного выбора, ответственности и совести. На наш взгляд, мениппейный универсализм проявляется не столько в этической проблематике романа о Пилате, сколько

в духовном подтексте ершалаимских глав. В связи с этим рассмотрим решение о казни прокуратором как выбор между земным и божественным.

Ощущение «нестерпимой тоски» Понтия Пилата идет от мысли о бессмертии. Но нет искупления и прощения в этом бессмертии, как нет Воскрешения в произведении. В мире «Мастера и Маргариты» грехопадение продолжает разделять людей с Богом. В Новом Завете Иисус Христос воплотился в человека, «чтобы посредством Его примирить с Собою все, умиротворив через Него, Кровию креста Его, и земное и небесное» (Кол. 1:20). Иешуа не имеет ни силы, ни власти этого сделать. Булгаков изображает «философа с его мирной проповедью» [6, с. 152], верного внутреннему нравственному кодексу, вполне в традиции его изображения Э. Ренаном, Ф. Фарраром, Л. Толстым. И безобидный философ попадает под жернова государственной машины. Это конфликт четко сформулирован Александром Ме-нем: «Между личной этикой, между личной нравственностью и нравственностью общественной пока тождества существовать не может. И в третьем тысячелетии, и, быть может, в четвертом - не будет существовать. Потому что мы, люди, - духовные существа, и у нас особая жизнь. А общество еще наполовину живет по природным законам борьбы за существование» [14, с. 1].

В ершалаимских главах М. А. Булгаков создает прообраз современного ему мира. Человек московских глав показан утратившим прежнюю духовную цельность. В. М. Акимов отмечает: «Весь прежний "распорядок на земле" был в традиционной культуре обеспечен промыслом Божьим. Распад этого распорядка как бы подтвердил гибель прежнего Бога» [1, с. 30]. Эта карнавальная смерть «традиционного Бога» и происходит в древних главах. В XX веке либо утверждали мифичность Бога, его принципиальное отсутствие, либо давали историко-этическую трактовку личности Иисуса. Обе «точки зрения» нашли отражение в булгаковском произведении. При этом их карнавальное переосмысление Булгаковым подчеркивает меняющееся состояние мира в промежутке после гибели «традиционного Бога» и до Его обновления в рамках карнавальных категорий. Несостоятельность атеистов развенчана вопросом «... кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?» [6, с. 130], а

«историческая» трактовка дискриминируется очевидцем событий Воландом, «отцом льжи» (Ин. 8:44).

Проводимые исследователями (А. Казаркин, Р. Ребель) аналогии между персонажами московских и древних глав и замечания о лейтмотивности построения произведения (Б. Гаспаров) создают мениппейную игру отражений. Зеркальная композиция отражает диалог двух эпох, их духовную катастрофу и трагедию: в современном мире, где Бог забыт, где правит бал Князь тьмы, евангельская весть превращается в фарс истории.

Обратим ещё внимание на способ вмонтирования вставного романа в общую структуру булгаковского произведения. Первый отрывок «Понтий Пилат» рассказан Воландом, но Иван Бездомный (и читатель) «видит» ожившую библейскую историю 2хтысячелетней давности: «А может, это и не он рассказывал, а просто я заснул и все это мне приснилось?» [6, с. 157]. Профессор черной магии не просто «успел сплести целый рассказ», он буквально вызвал перед поэтом души давно умерших людей, как настоящий некромант. Второй отрывок «Казнь» передается во сне-галлюцинации, вызванном приемом лекарственных препаратов Иваном Бездомным. Характерна фраза, которая предваряет последние главы восстановленного Воландом романа Мастера («Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириа-фа» и «Погребение»): «... сколько угодно, хотя бы до самого рассвета, могла Маргарита шелестеть листами тетрадей, разглядывать их и целовать и перечитывать слова:

- Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Да, тьма.» [6, с. 400] (выделено нами.

Поэтому принимать всерьез «достоверность» рассказанного в ершалаимских главах не стоит. Жанр мениппеи предполагает игру с сюжетами мировой истории, нетрадиционную трактовку исторических и легендарных личностей. Карнавальный мир имеет особую реальность, обратную общепринятой, поэтому древние главы произведения в сопоставлении с текстом Нового Завета создают целую систему пародийных кривых зеркал. М. Булгаков в «Мастере и Маргарите» привлекает внимание к духовным проблемам общества в целом и каждого в отдельности. Но конечных ответов на «вечные вопросы» в произведении нет. Мениппейность «евангелия от Воланда» позволила писателю «переводить последние вопросы из отвлеченно-фи-

В.Ш.).

\

лософской сферы через карнавальное мироощущение в конкретно-чувственный план образов и событий» [3, с. 79].

Список использованных источников

1. Акимов, В. М. Свет художника, или Михаил Булгаков против Дьяволиады / В. М. Акимов. - М., 1995. - 56 с.

2. Барр, М. Перечитывая Мастера: Заметки лингвиста на макинтоше / М. Барр. - М., 2009. - 287 с.

3. Бахтин, М. М. Проблемы поэтики Достоевского / М. М. Бахтин. - М., 2002. - 168 с.

4. Библия. Книги Священного Писания ветхого и Нового завета. - М., 1992. - 1373 с.

5. Бродский, М. А. «Мастер и Маргарита» - антибиблия ХХ века? / М. А. Бродский // Русская словесность. - 1997. - № 6. - С. 30-35.

6. Булгаков, М. А. Собрание сочинений в восьми томах. Т. 6.: Мастер и Маргарита: Пьеса, роман / М. А. Булгаков. - М., 2004. -605 с.

7. Гаврюшин, Н. Литостротон, или Мастер без Маргариты / Н. Гаврюшин // Вопросы литературы. - 1991. - №8. - С. 75-88.

8. Галинская, И. Л. «Древние» главы романа «Мастер и Маргарита» / И. Л. Галинская // Культорология: Дайджест. - 2000. - №3. -С.162-175.

9. Гаспаров, Б. М. Из наблюдений над мотивной структурой романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: Типология мотива / Б. М. Гаспаров // Slavistica Hierosolymitana. - Jerusalem, 1978. Vol. 3. - P. 198-251.

10. Дунаев, М. М. Рукописи не горят? (Анализ романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита») / М. М. Дунаев. - Пермь, 2000. - 32 с.

11. Зеркалов, А. Иисус из Назарета и Иешуа Га-Ноцри / А. Зер-калов // Наука и религия. - 1986. - №9. - С. 47-52.

12. Зеркалов, А. И. Этика Михаила Булгакова / А. И. Зеркалов. -М., 2004. - 192 с.

13. Кандаурова, О. З. Евангелие от Михаила. Т. 1. / О. З. Канда-урова. - М., 2002. - 816 с.

14. Мень, А. Религиозно-философские взгляды Льва Толстого [Электронный ресурс] / А. Мень. - Режим доступа: http://palomnik.org/ filosofiya/fenomen/men/tolstoy.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.