CC BY
206
А. 7universum.com
UNIVERSUM:
ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ
РОЛЬ ЧИСТИЛИЩА В нейтрализации средневекового
СТРАХА СМЕРТИ
Боровой Евгений Михайлович
канд. филос. наук, доцент кафедры философии и истории Сибирского государственного университета телекоммуникаций и информатики,
РФ, г. Новосибирск E-mail: [email protected]
THE ROLE OF THE PURGATORY IN THE NEUTRALIZATION OF MEDIEVAL DEATH ANXIETY
Borovoj Yevgeny
Candidate of Philosophical Sciences, Associated Professor of Philosophy and History Department, Siberian State University of Telecommunications and information Sciences,
Novosibirsk, Russia
АННОТАЦИЯ
В статье проводится анализ роли такой религиозной идеальной конструкции, как чистилище, в рационализации и нейтрализации средневекового страха смерти. Определяются основные причины принятия католицизмом догмата о чистилище, пространственно-временные характеристики чистилища по сравнению с раем и адом, выявляются главные условия и механизмы посмертного попадания грешника в чистилище, а не в ад.
ABSTRACT
In the article the analysis of such a religious and ideal construction as the purgatory is carried out in rationalization and neutralization of medieval death anxiety. The author finds out basic reasons of accepting the article of faith about the purgatory by Catholicism; spatiotemporal characteristics of the purgatory in comparison with paradise
Боровой Е.М. Роль чистилища в нейтрализации средневекового страха смерти // Universum: Общественные науки : электрон. научн. журн. 2014. № 5 (6) . URL : http://7universum.com/ru/social/archive/item/1321
and pandemonium are also mentioned. Main factors and mechanisms of a sinner's necrologic intrusion into the purgatory but not to pandemonium are determined.
Ключевые слова: чистилище, страх смерти, вениальные грехи, идеальный конструкт, католицизм.
Keywords: purgatory, death anxiety, venial sins, ideal construction, Catholicism.
Страх является одним из важнейших экзистенциалов человеческого существования и значимым компонентом развития общества в целом. На данный момент имеется множество определений страха, рассматривающих его в социальном, психологическом, физиологическом, культурологическом аспектах. Мы здесь остановимся на определении страха, глубоко отражающем его взаимосвязь с духовной составляющей человека. «Тревога — экзистенциальное осознание небытия» [6, с. 30], — указывает П. Тиллих (в данной статье определение тревоги П. Тиллиха мы будем рассматривать как синоним страха небытия). Небытие в сфере человеческой культуры проявляется в трёх основных формах, соответствующих трём видам экзистенциального страха: страху смерти, страху утраты смысла жизни и страху вины.
Страх небытия каждого человека обусловлен тем фактом, что он живёт в определённой точке развития своей культуры. Каждое общество определяет содержание и интенсивность страхов носителей ценностей данной культуры. Культура вырабатывает определённую систему ценностей, в которой переосмысливаются вопросы бытия и небытия. Она создаёт также комплекс образов и символов, с помощью которых обеспечивается безопасность существования человека.
Человек стремится обладать осмысленной картиной происходящего. Он пытается рационально и эмоционально воссоединить элементы своего социального и индивидуального опыта, ищет ответы на вызов угрозы небытия,
потому что в них оправдание и его собственной жизни. Там, где утрачивается творческая потребность в осмыслении бытия, где исчезает дух критического поиска, вступают в свои права пассивное отношение к жизни, апатия и отчаяние. Стремление к целостной картине мира, дающее адекватное объяснение всем трём формам страха небытия, в ином случае способное разрушить всю структуру личности, есть глубинная, трудно насыщаемая потребность человека.
Человек, погружённый в проблемы повседневного бытия, не может постоянно находиться в состоянии страха перед Ничто. «Тревога стремится превратиться в страх... Конечное существование неспособно терпеть голую тревогу (то есть тревогу в предельной акцентированности на Ничто) более одного мгновения» [6, с. 29], — так описывает П. Тиллих постоянное стремление человека к переводу страха перед Ничто в конкретные формы страха путём растворения абсолютного Ничто в различного рода конкретно определяемых объектах социального бытия, несущих угрозу человеческому существованию. Постановка вопроса о механизме перевода небытийных оснований страха в эмпирический страх-боязнь предполагает определение и расчленение страха перед Ничто на определённые типы в соответствии с теми областями существования, в которых небытие угрожает бытию человека.
В развитии любого общества относительно сферы небытия всегда взаимодействуют между собой две тенденции. С одной стороны, П. Тиллих указывает: «Силы Хаоса, проявляющиеся в бесчисленных формах — от наиболее примитивных мифов до самого утончённого символизма — суть выражение той главной тревоги, которая стала уделом человечества» [7, с. 180]. В этих словах мыслителя выражена мысль о том, что небытие находит своё проявление в различных сферах существования человека, реальное осознание чего и формирует различные типы страха небытия. Но в противовес небытию, пронизывающему все уровни человеческого существования, на протяжении всей истории человечества проявляется тенденция к снижению влияния угрозы
небытия на существование человека в данном обществе, иногда даже вплоть до декларируемых попыток его тотального устранения.
Важную роль в процессе нейтрализации страха небытия выполняет целый ряд социальных институтов. К таким социальным институтам можно отнести семью, школу, церковь, различные идеологические объединения и движения. Данные социальные институты формируют определённые социальные нормы и ценности, способные как подавлять, так и усиливать страх небытия. Причём в различные исторические эпохи доминирует обычно какой-либо один социальный институт, определяющий модель мышления общества: в средние века — это церковь, в период становления капиталистического общества — наука, в обществе массового потребления — средства массовой информации. Роль этих социальных институтов двойственна относительно проблемы страха небытия и зависит от того, какие цели преследуют определённые социальные группы, контролирующие эти институты.
В большинстве случаев мы можем наблюдать искусственное усиление угрозы страха через формирование образов страха голода, внешних врагов, техногенных катастроф и т.п. Но бывают ситуации, когда меру страха необходимо нейтрализовать, иначе социальная система перестаёт эффективно функционировать. Одним из таких примеров стало внедрение в католическую культуру догмата о чистилище.
Религиозная монополия на страх достигает своего пика в эпоху Средневековья. Средневековый страх можно определить как «Страх Божий». «Страх Божий» интерпретируют по-разному: как боязнь Бога, как боязнь отпасть от Бога и впасть в грехи и соблазны. Но основой всех форм страха в это время выступает Бог. В этом ряду многообразия видов страха одним из наиболее концентрированных является страх смерти.
Для начала обратимся к вопросу, что есть смерть? По мнению А.С. Гагарина, в истории философии и культуры прослеживаются две интерпретации смерти: 1) смерть как небытие, 2) смерть как инобытие [2, с. 10—11]. Понимание страха как небытия особенно остро проявляется в современном секулярном обществе.
Человек общества потребления, тесно связанный узами вещизма и потребительства, рассматривает свою смерть как абсолютную катастрофу, как утрату всего материального, характеризующуюся символом небытия. Смерть как переход в инобытие имеет ряд модификаций. Для нас здесь будет важна религиозная концепция монотеистических религий определения смерти как перехода в инобытие. В этом случае, как указывает А.С. Гагарин, экзистенциал смерти отделяется от экзистенциала страха с помощью тезиса о смерти как переходе в иной мир, а также с помощью выстроенной зависимости между жизнью земной и жизнью загробной [2, с. 11]. В христианстве инобытие определялось образами рая и ада.
Средневековые христианские мыслители говорили о том, что в идеале человек должен был мужественно принять смерть, быть готовым к смерти. Но в рамках повседневной культуры этот механизм не работал, порождал регулярные вспышки страха смерти. И здесь важен образ ада. С одной стороны, ад относится к картографии потустороннего мира, но с другой стороны, угроза вечного наказания и невыносимых мук превращает ад в область небытия для грешника. «В адском мучении человека мучит не Бог, а мучит сам себя человек, но мучит себя Богом, Божьей идеей» [1, с. 231], — пишет Н.А. Бердяев. Таким образом, для простого человека ад из сферы инобытия может трансформироваться в субъективную угрозу небытия.
Католицизм нашёл выход из этой ситуации во внедрении в католическое сознание догмата о чистилище. Другие направления христианства отвергли этот догмат как ложный и не имеющий никакой связи со Священным Писанием. М. Лютер в своих знаменитых 95 тезисах дал довольно негативную оценку догмату о чистилище (тезисы 5—8, 21, 35—36). Что же касается православия, то отметим здесь позицию, излагаемую в интернет-журнале «Антиэкуменизм», поддерживаемом РПЦ. «Если объективно проанализировать причины появления этой ереси, не имеющей ничего общего с учением Христа и апостолов, то это не что иное, как часть успешного бизнес-проекта продажи индульгенций для удовлетворения меркантильных интересов средневекового
духовенства. Римско-католическая церковь виновна не только в мученической смерти десятков миллионов доверяющих Библии христиан, но и в несравненно большем количестве католиков, возложивших ложную надежду на чистилище вместо личного покаяния и примирения с Богом» [8], — указывается в статье «Чистилище — ложная надежда католиков». Мы здесь не будем касаться вопроса об истинности или ложности догмата о чистилище, вопроса о том, почему православие и протестантизм отвергли данный догмат. Но остановимся на следующих проблемах. С какой целью католическая церковь ввела в свою доктрину новый элемент потустороннего мира — чистилище? Какую роль сыграло введение догмата о чистилище в нейтрализации средневекового страха смерти?
В 1254 г. папа Иннокентий IV официально признал существование «третьего загробного мира» — чистилища. С признанием чистилища и в теологии, и в общественном сознании произошло глубокое изменение в отношении к страху. Чистилище представляет собой промежуточное состояние между раем и адом, в которое попадают души умерших грешников, совершившие незначительные проступки, но недостойные для первоначального попадания в рай. После определённого времени «очищения» эти люди имеют возможность вознестись в рай.
Западнохристианская культура на стадии Средневековья вплоть до формирования томизма — есть апокалиптическая культура, в которой онтологический страх как осознание небытия занимал очень важное место. В этот период наблюдается явная тенденция к оформлению формального страха перед Ничто как значимого компонента в жизни каждого христианина в период его земного существования. В отличие от античности, которая не осознавала сущности экзистенциального страха и выдвинула установку подавления и устранения его из человеческой жизни путём социальных преобразований и изменения природы человека, христианство стремилось разбудить в человеке страх перед несовершенством собственной природы, создавая особую культуру покаяния путём органичного включения в сознание
верующего эсхатологических образов. Страх из отрицательного модуса был переведён в положительное состояние. Несмотря на то, что страх осознания небытия способствовал преодолению абсурдности мира, он же и формировал идеал неустойчивого неравновесного земного существования, чуждый обыденному сознанию христиан.
В сознании средневекового христианина мы видим усиливающийся экзистенциальный разрыв между двумя представлениями о смерти. С одной стороны, смерть как переход в состояние инобытия, как освобождение от бренности земного мира и достижения вечного блаженства. С другой стороны, угроза попадания в ад, угроза божественного наказания, осознание греховности человека, формировали обострённое субъективное ощущение смерти как абсолютного небытия. Для начального периода становления христианства этот разрыв не был таким острым. Первохристиане верили в близкое наступление Страшного суда, героически боролись с язычеством и олицетворением зла в лице Римской империи. Но годы шли, и второе пришествие Христа не наступало. Экзистенциальный разрыв всё более усиливался. Тем более что в условиях массовой христианизации в Западной Европе большинство населения сохранило элементы языческого мировоззрения, часто причудливо сочетающиеся с христианскими представлениями. Модель посмертного существования, проповедуемая католической церковью, всё больше вступала в конфликт с народными представлениями. В народном сознании страх смерти как угрозы бытийности человека вытеснял представление о смерти как инобытии.
Католическая церковь попыталась преодолеть этот разрыв путём введения догмата о чистилище. Здесь мы сталкиваемся с той ситуацией, которую Уолесс Стивенс обозначил как «чем нечто кажется, тем и является, и в такой кажимости существует всё» [4, с. 8—9]. Чистилище выступает здесь как первоначально существующий виртуальный объект (прямые упоминания о чистилище отсутствуют), создающий новую область пространства загробного мира. Для католика же первоначальная «кажимость» чистилища становится
реальностью. Если нельзя попасть в рай, то увеличивается вероятность возможности оказаться в чистилище.
В Библии нет прямых указаний на наличие такого объекта потустороннего мира, как чистилище. «Только один текст Ветхого Завета, извлечённый из Второй книги Маккавейской, ... был признан античной и средневековой христианской теологией от святого Августина до святого Фомы Аквинского как доказательство существования верования в чистилище» [5, с. 66], — указывает Ж. Ле Гофф. Что же касается Нового Завета, то здесь обычно указывают 3 текста: 1 — из Евангелия от Матфея (12:31—32), 2 - история о бедном Лазаре и злом богаче, рассказанная в Евангелии от Луки (16:19—26), 3 — фрагмент из Первого послания святого Павла коринфянам (3:11—15). Но всё это только косвенные доказательства существования чистилища. Многие западноевропейские христианские мыслители долгое время, вплоть до XII в., отрицали идею чистилища. В частности, Августин очень осторожно воспринимал эту идею. Но уже у него появляется очень важная для конструирования чистилища классификация грехов. Августин выделял грехи крайне тяжкие, которые, впрочем, называл больше «преступлениями», ведущие совершающих прямо в ад, и грехи небольшого значения, которые он называл «лёгкими», «мелкими», «маленькими» и, по преимуществу, «повседневными», такие, например, как слишком сильная привязанность к семье или неумеренная супружеская любовь [5, с 108].
Для успешного конструирования новой сферы внеземного мира католической церкви необходимо было решить несколько задач. Во-первых, создать новую топографию потустороннего мира с органичным включением в него чистилища, обладающего конкретными пространственно-временными характеристиками. Во-вторых, определить новую классификацию грехов и соответствующих групп грешников, что давало бы возможность определить критерии попадания «грешника» именно в чистилище, а не в ад. В-третьих, выявить способы облегчения участия умерших «грешников» с помощью живых.
Католические мыслители, до введения догмата о чистилище, по-разному определяли топографию потустороннего мира. Но если суммировать в целом, то ими выделяются рай, ад и чистилище, к которым добавляются два лимба — лимб младенцев и лимб патриархов, или лоно Авраамово. К периоду XII—XIII вв. мы можем говорить, что из пяти вышеуказанных мест остались три: рай, ад и чистилище. Но наряду с определением срединного места чистилища между раем и адом, важным стало решение проблемы, к чему ближе чистилище. Является ли оно облегчённой версией ада, но всё же ада, или это место искупления грехов, место дающее надежду попадания в рай. К чему окажется ближе чистилище, смещённым ближе к добру, к Богу или к злу. Если рассматривать чистилище исключительно в направлении «инфернализации», то в этом случае надежда на спасение угасает. Но воображение средневекового человека желает не только спасения от ада, но и более лёгкого искупления, чем адские муки. Самым главным наказанием в чистилище является наказание «очистительным огнём». Но, что самое важное, это наказание носило временный характер, т. е. человек имел возможность до наступления Страшного суда перейти из чистилища в рай.
В западном средневековом обществе каждый человек остро ощущает на экзистенциальном уровне свою греховность. Надеждой на спасение от вечных мук ада обладает только небольшая группа людей, в основном служители церкви. Что касается остальных, то они находятся под постоянным давлением осознания посмертного воздаяния. Легализация чистилища меняет подобную ситуацию. И здесь в работу вступает механизм рационализации страха смерти. Для процесса рационализации страха смерти в данном случае характерно определение чёткой границы критериев попадания грешников в ад или в чистилище и нахождение разумных возможностей сокращения срока нахождения в чистилище.
Важным здесь стало формирование новых концепций греха и покаяния. Грех стал связываться больше не с изначальной греховностью человеческой природы, возникшей в ходе акта грехопадения, а с непосредственными
поступками человека. Уже у Августина мы видим прообраз классификации грехов. Постепенно в оборот начинают входить термины грехов мелких, незначительных, повседневных, которые противопоставляются грехам смертным. Все эти группы лёгких грехов постепенно объединяются термином «вениальные грехи». Само это слово означает «достойные venia», то есть прощения. По мнению Ле Гоффа [5, с. 322], классификация вениальных грехов утвердилась во второй половине XII в. благодаря порретанцам, ученикам теолога Гилберта Порретанского. Именно чистилище является теперь местом очищения от вениальных грехов. В соответствии с утвердившейся тернарной топографией потустороннего мира определились и три группы христиан: одни попадали в рай, другие в ад, третьим была дорога в чистилище.
Вениальные грехи были связаны с повседневной жизнью людей, с совершаемыми ими ежедневными поступками, с семейными отношениями, с отношениями между людьми в целом. Но наряду с нравственным определением поступков людей в средневековом католическом обществе существовал ряд видов профессиональной деятельности, занятия которыми напрямую приводило к попаданию в ад. Эта деятельность была связана, прежде всего, с торговлей и ростовщичеством. Особенно это касалось ростовщичества. С одной стороны, многие монархи и феодалы очень сильно зависели от ростовщического капитала, но с другой стороны, церковь постоянно осуждала ростовщиков и сулила им адские муки. Например, в дантовом Аду очень ярко описываются сцены адских мук ростовщиков. По мнению А.Я. Гуревича [3, с. 116], главная причина негативного отношения к ростовщичеству была связана с торговлей ожиданием денег, т. е. кражей времени у Бога. При этом реальные моральные качества ростовщика не учитывались, а он сам превращался в маргинала средневекового мира. С появлением чистилища ситуация меняется, происходит как реабилитация профессии ростовщика, так и обретение им возможности попадания в чистилище. В XIII в. появляется довольно знаковое в этом плане произведение — «Диалог о чудесах», составленное Цезарием Хейстербахским
В нём есть рассказ о льежском ростовщике, где впервые описывается возможность попадания человека этой профессии в чистилище.
И появление группы вениальных грехов, и реабилитация ряда профессиональных категорий, связанных с манипулированием деньгами, свидетельствовали и об усилении позиций торгового капитала в XIII в., и об усиление социального контроля церкви над грешниками. Но здесь имеется ещё один очень важный момент. Католическая церковь стремится не только контролировать такой экзистенциальный модус, как страх смерти, но в целом тотально рационализирует страх смерти. Абстрактные рассуждения, духовное раскаяние, мистический опыт, угрызения совести не способствовали подобному контролю. Зато в подобной ситуации эффективными оказываются конкретные меры подсчёта и калькуляции грехов, аналоги которых в то время можно найти в торговой сфере. В итоге отношения между Богом и человеком, человеком и потусторонним миром в католицизме переходят больше в плоскость торгово-юридических отношений, чем духовных. Сам грех приобретает материальную осязаемость, становится в один ряд с любой вещью земного мира, которую можно купить.
До появления чистилища католицизмом были разработаны такие механизмы отпущения грехов, как покаяние и молитва. Но на экзистенциальном уровне эти механизмы не давали человеку, погружённому в мир повседневности, полной уверенности в отпущении грехов. Для такого человека необходимо было какое-либо материальное подтверждение своего искупления. Плюс к этому, и покаяние, и молитва были направлены, прежде всего, на живого человека, не перешедшего ещё грань смерти. Но люди часто умирают в расцвете сил, ещё не задумываясь о своих грехах и считая, что искупят их ближе к старости.
Положительное решение этих двух проблем было связано с утверждением «бухгалтерии потустороннего мира». Материальным подтверждением искупления земных грехов должно было стать что-то конкретно исчисляемое: либо конкретное количество покаяний и молитв за каждый грех, либо их
денежный эквивалент. Данная денежная материализация искупления греха значительно способствовала ослаблению страха смерти, особенно для тех слоёв общества, у кого было достаточно материальных средств. Крайним проявлением рационализации страха смерти стала продажа индульгенций. Индульгенция полностью исключала экзистенциальный момент в отношениях между грешником и Богом, переводя всё в плоскость своеобразного юридического договора, в котором отпущение каждого греха оценивалось в конкретном денежном эквиваленте.
Что касается ситуации с грешниками, умершими без отпущения грехов, она была сложнее, но и в этой ситуации католическая церковь конструирует условия возможности для спасения. На рубеже XII—XIII вв. происходит всплеск интереса к индивидуальной смерти и посмертному воздаянию. Чистилище начинает восприниматься как продолжение земной жизни. Происходит смещение границы смерти в пределы потустороннего мира. Всё это открывает возможность для заступничества живых по отношению к мёртвым в форме молитв, покаяний, материальных пожертвований церкви. Идея помощи мёртвым получает широкое распространение как в трудах католических мыслителей, так и в повседневной литературе и проповедях того времени. Ярким примером здесь выступает популярная в XIII в. «Золотая легенда» доминиканца Джакопо да Варацце. В этом произведении, отражавшем больше повседневный взгляд на чистилище, чем церковный, указываются четыре наиболее эффективных вида заступничества, позволяющие сократить время нахождения умершего в аду и перевести его в чистилище: молитва друзей и родственников, подаяние, месса и пост.
Принятие догмата о чистилище стало важным новшеством, значительно ослабившим средневековый страх смерти. Чистилище как идеальная конструкция, спроектированная в сознании верующих, стало местом надежды для простого человека. Но с другой стороны, католическая рационализация страха смерти способствовала значительному ослаблению экзистенциального осознания греховных поступков человека. Внедрение в сознание многих
верующих правильности мысли о возможности покупки прощения
впоследствии стало значимой причиной нравственной эрозии
западноевропейского общества.
Список литературы:
1. Бердяев Н.А. О назначении человека. — М.: АСТ, 2006. — 480 с.
2. Гагарин А.С. Экзистенциалы человеческого бытия: Одиночество, смерть, страх (от античности до Нового времени). Историко-философский аспект: автореф. дисс. ... докт. фил. наук. - Екатеринбург, 2002. —48 с.
3. Гуревич А.Я. Средневековый купец // Одиссей. Человек в истории. — М.: Наука, 1990. - С. 97-131.
4. Жижек С. О насилии. — М.: Европа, 2010. — 184 с.
5. Ле Гофф. Ж. Рождение чистилища. — Екатеринбург.: У-Фактория, 2011. — 544 с.
6. Тиллих П. Избранное: Теология культуры. — М.: Юрист, 1995. — 479 с.
7. Тиллих П. Что помогает ослабить чувство тревоги в нашей культуре? // ОНС: Общественные науки и современность. — 1992. — № 6. — С. 180—187.
8. Чистилище — ложная надежда католиков / [Электронный ресурс]. — Режим доступа: URL: http://www.stopoikumena.ru/741-chistilische-lozhnaya-nadezhda-katolikov.html (дата обращения: 29.04.2014).
