CC BY
99
ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ И КАВКАЗ С ^ 5(47), 2006
Г" X
РЕГИОНАЛЬНАЯ Г ЮЛИТИКА А
«РЕВОЛЮЦИОННЫЕ» И «ПОСТРЕВОЛЮЦИОННЫЕ» ПРОЦЕССЫ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ: ПРАВОМЕРЕН ЛИ СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ? (На материалах Украины и Кыргызстана)
Николай БОРИСОВ
преподаватель
Российского государственного гуманитарного университета
(Москва, Россия)
В последнее время в научной литературе и в СМИ ведутся активные дискуссии о так называемых «цветных революциях» в странах СНГ. При этом высказываются разные мнения о правомерности отнесения «революций» в Грузии, Украине и Кыргызстане к одному классу политических тенденций. Поэтому основной проблемой для исследователя становится поиск ответов на вопросы о том, можно ли, во-первых, считать события в данных странах явлениями одного порядка, вызванными сходными факторами и имеющими сходные последствия, и, во-вторых, можно ли определять их как революции.
В настоящей статье мы рассмотрим указанные проблемы, сравнив «революционные» события, их причины и последствия в Украине и Кыргызстане. По нашему мнению, время, прошедшее с момента смены власти в этих государствах, позволяет более или менее объективно решить эту задачу.
* * *
В первую очередь необходимо сравнить особенности политического и социальноэкономического развития данных республик в советский и постсоветский периоды с тем,
чтобы понять, какими факторами были обусловлены так называемые «революционные» движения.
В советское время большевики, по-видимому, опасавшиеся роста украинского национализма, в целях облегчения управления республикой решили «разбавить» украинское население и территорию областями с русским населением по преимуществу, которые никогда к Украине не относились. Это прежде всего Донецкий бассейн, Новороссия (причерноморский юг России), а затем (с 1954 г.) и Крым, то есть все то, что сейчас часто именуют восточной или юго-восточной Украиной. Следует признать, что за годы советской власти эти территории удалось значительно украинизировать с помощью введения в школах обязательного изучения украинского языка и литературы, посредством телевидения, путем массового переселения людей (причем не только добровольного, но и насильственного) из западных областей в восточные и т.п. Однако это не привело к формированию единой украинской нации в смысле появления национальной идентичности у восточных «украинцев», по-прежнему не воспринимавших себя украинцами и в большинстве своем не говоривших на украинском языке. Более того, западные украинцы, переселившиеся в восточные области, чаще всего ассимилировались и переходили либо на русский язык, либо на особый диалект с неофициальным названием «суржик», представляющий собой сочетание русского и украинского языков. В советский период доля титульной нации составляла около 75%, однако, по всей видимости, значительная ее часть была украинцами только по паспорту, а по языку и культуре приближалась к русскому населению, считая родным русский язык. Таким образом, образовался ярко выраженный раскол между западными и восточными украинцами (если последних вообще можно назвать таковыми) по национальному и языковому принципу, что было не слишком большой проблемой в рамках существования единой страны — СССР, но после его распада обусловило огромные проблемы для государственного строительства и политического развития независимой Украины.
В Кыргызстане советская власть также стремилась объединить кыргызов в единую нацию и принудить кочевые племена к оседлости, что удалось лишь отчасти. Раскол сохранялся и проецировался на политические отношения (имело место разделение политической элиты на «северную» и «южную»). Однако при абсолютной зависимости республики от союзного Центра политическое соперничество этих элит было неявным, хотя потенциально оно угрожало стабильности всей политической системы. Консолидацию нации затруднял и значительный приток в республику русскоязычных граждан из других регионов СССР, в результате чего доля титульной нации снизилась до 42%. К тому же этот приток наблюдался в основном в северных областях и в крупных городах, что закрепляло раскол не только по линии «север — юг», но и в формате «город — село». Таким образом, и в Кыргызстане были заложены предпосылки, не только препятствующие формированию единого этноса, но и способствующие в будущем политическому расколу.
Положение с государственно-национальными расколами как в Украине, так и в Кыргызстане усугублялось тем, что на них накладывались социально-экономические и культурно-ценностные расколы. Например, в советский период в восточных областях Украины был создан гигантский топливно-промышленный комплекс, основу которого составили металлургия, угольная и военная промышленность; западные же области оставались по преимуществу сельскохозяйственными и слабо урбанизированными1. Соответственно, существенно различался и уровень жизни населения запада и востока. Таким образом, в силу экономических диспропорций раскол Украины на две части усиливался еще больше.
1 Чтобы понять масштабы промышленного производства в восточных областях УССР, достаточно отметить, что одна только ее Донецкая область занимала в СССР третье место по общему объему промышленного производства.
В Кыргызстане складывалась сходная ситуация: в советский период промышленность (прежде всего машиностроение и металлообработка) наиболее интенсивно развивалась на севере республики, где выпускали 2/3 промышленной продукции, и лишь 1/3 — в ее юго-западный части2. Это позволяет сделать вывод о наличии экономических и, как следствие, социальных диспропорций (расхождений в уровнях урбанизации и жизни).
Наконец, нельзя не отметить и роль культурно-ценностных факторов, важнейшие из которых — религия и политическая культура. Несмотря на атеизм советского периода, традиционный религиозный раскол в Украине неявно существовал и тогда. Население запада республики принадлежало в основном к униатской (греко-католической) и римской католической церквям, продолжая, несмотря на все запреты, посещать церковь, которая к тому же воспринималась и как оппозиционная официальной власти сила, как орган, ей неподконтрольный, а православие было традиционно представлено крайне слабо. Население же востока было религиозным в гораздо меньшей степени, среди верующих преобладали православные, настроенные по отношению к власти более конформистски. Кроме того, необходимо учитывать, что в советский период православная церковь была фактически поставлена на службу государству. После обретения республикой независимости раскол наступил и в самой Православной украинской церкви, где выделился Киевский патриархат, не признающий главенства патриарха Московского. Очевидно, что существенно различалась и политическая культура населения, что было связано как с политическими, так и с религиозными устоями. Не случайно традиции сопротивления власти и диссидентства были сильны именно в западных областях, а в восточных они практически отсутствовали.
В Кыргызстане население северных областей было традиционно менее религиозным. Северные кыргызы приняли ислам поздно и в так называемом «облегченном» (кочевом) варианте, то есть на уровне обрядов и обычаев (сохранились свидетельства современников о том, что еще в XIX веке большинство кыргызов не знало основных «столпов» ислама и имени Пророка, соблюдая традиционные языческие культы). А у южных кыр-гызов, раньше перешедших к оседлости и ассимилировавшихся с узбеками, ислам был укоренен довольно глубоко, в том числе в его суфийском варианте.
Таким образом, можно отметить, что факторы политического процесса, определяемые как структурные (объективные), были в Украине и Кыргызстане довольно сходными: практическое отсутствие единой нации; формирование субэтнических групп по региональному принципу (в Кыргызстане еще и по родоплеменному); наложение на субэтни-ческий раскол социально-экономических и культурно-ценностных расколов. Все это позволяет говорить о том, что после обретения независимости в обеих республиках указанные проблемы должны были обостриться и оказать серьезное влияние на трансформацию политических режимов, неизбежно транслируясь на политический уровень и порождая в ряде случаев общие для обоих государств вопросы. Кроме того, анализ структурных факторов приводит к выводу о наличии в обеих странах существенных предпосылок для формирования политического полицентризма, то есть акторов и институтов, препятствующих монополизации власти одним центром.
* * *
Теперь рассмотрим основные этапы политического развития Кыргызстана и Украины, непосредственно предшествовавшие так называемым «революциям».
2 См.: Киргизская Советская Социалистическая Республика // Большая советская энциклопедия / Редкол.: А.М. Прохоров (гл. ред.) и др. 3 изд. Т. 12. М., 1973. С. 166.
S3
В позднесоветский период в Украине на основе диссидентского движения и неформальной культуры возникло мощное оппозиционное (антикоммунистическое) движение, представленное прежде всего «Народным Рухом», в тот период возглавляемое В. Чорновилом. Однако партийной элите во главе с секретарем ЦК Компартии республики Л. Кравчуком удалось перехватить лозунги демократизации и независимости и удержать власть, участвуя в роспуске СССР, а также провести в 1991 году референдум о независимости Украины и выборы ее президента, которым и стал Л. Кравчук. И первые, и все последующие президентские и парламентские выборы в государстве были реально состязательными, причем почти всегда они раскалывали страну на «запад» и «восток», транслируя традиционные расколы в политическую плоскость: 1991 год — противостояние «прозападного» В. Чорновила и «восточного» Л. Кравчука завершилось победой последнего; 1994 год — политическая борьба «пророссийского» Л. Кучмы со ставшим восприниматься «прозападным» Л. Кравчуком вновь закончилась победой «востока»; 1999 год — противостояние теперь уже воспринимавшегося «востоком» как «прозападного» Л. Кучмы и коммуниста П. Симоненко завершилась поражением «восточного» кандидата. Несмотря на различные сценарии выборов, разных претендентов и разнородные темы избирательных кампаний, общими были противостояние кандидатов по региональному принципу и фактическое отсутствие сменяемости власти (если понимать ее как победу на выборах оппозиции). Подчеркнем, что даже в случае противостояния «коммунист» — «демократ» (соответственно П. Симоненко — Л. Кучма) партийная принадлежность первого считалась для избирателей восточных областей вторичной, поскольку главной для них была его пророссийская направленность. Более того, раскол проецировался на партийную систему: Коммунистическая партия воспринималась как «партия востока», о чем свидетельствуют результаты голосования. Даже на последних выборах президента (2004 г.) обозначилась четкая тенденция: третьим кандидатом (после В. Януковича и В. Ющенко) по числу набранных голосов стал во всех южных и восточных областях лидер Компартии П. Симоненко, а во всех западных — лидер Соцпартии А. Мороз. Это еще раз демонстрирует, что ведущим мотивом голосования была не партийная принадлежность кандидата, а его региональная ориентация на восточные или на западные области и — шире — на интеграцию с Россией либо с Европой.
Что касается оппозиции, то ни одни выборы не привели ее к власти, хотя она была довольно существенно представлена в парламенте, который все больше и больше становился неподконтрольным и оппозиционным действующей власти в лице Л. Кучмы. Поражение оппозиции объяснялось как ее разобщенностью, так и направленными действиями правящей элиты (ограничением доступа к СМИ, манипуляциями с регистрацией кандидатов и прямой фальсификацией итогов голосования). Однако в силу полицентризма политического режима, обусловленного политической традицией и рядом расколов, оппозицию невозможно было уничтожить или «отменить». В условиях неосуществимости доступа к власти через институт выборов она активно искала другие каналы такого доступа, в том числе неформальные. Это выразилось в проведении массовых акций «Украина без Кучмы!», многочисленных демонстрациях протеста, а также попытках инициировать в парламенте процедуру импичмента президенту. Часть политической элиты, отстраненная Л. Кучмой от руководства страной, превратилась в контрэлиту (две основные ее составляющие возглавили бывший премьер-министр страны В. Ющенко и бывший вицепремьер Ю. Тимошенко), поставившую задачу объединить все оппозиционные силы с целью прихода к власти. Частично это им удалось — они сформировали в Верховной Раде крупную фракцию «Наша Украина». Однако она не получила в парламенте «контрольного пакета голосов».
С другой стороны, осознание бесперспективности конкуренции с действующей элитой в рамках формальных институтов привело лидеров контрэлиты к выводу о необходи-
мости разработать и осуществить план по захвату власти в обход существующих институтов, но использовать для этого в качестве предлога тему фальсификации президентских выборов, которая была сформулирована по крайней мере за полгода до них. Контрэлита дала избирателям четкую установку: исход честных выборов может быть только один — победа В. Ющенко, все остальные результаты заведомо означают преступные действия власти. Повторяемая изо дня в день, эта установка серьезно воздействовала на массовое сознание. Кроме того, к началу кампании по выборам президента (2004 г.) сложилось крайне благоприятное для оппозиции сочетание условий. Во-первых, оппозиция опиралась на мощное социальное движение, в том числе молодежное, поскольку значительная часть электората была недовольна режимом Л. Кучмы, прежде всего уровнем экономического развития и отсутствием сменяемости власти. Во-вторых, сама правящая элита во главе с президентом (Л. Кучмой) пошла при помощи президента РФ В. Путина на беспрецедентную по своей сути провокацию регионального раскола Украины. Она сделала ставку на премьер-министра республики В. Януковича — представителя русскоязычного Донбасса, плохо говорящего и пишущего по-украински, имеющего две судимости и тесно связанного с так называемым «донецким кланом» (или, по выражению оппозиции, донецкой мафией), куда входят представители бизнес-элиты, контролирующие значительную часть экономики страны. Выбор такого кандидата неизбежно приводил к противостоянию по принципу «запад — восток» и создавал чрезвычайно много возможностей для критики претендента со стороны оппозиции.
Ситуация усугублялась тем, что В. Путин открыто поддержал В. Януковича, который неоднократно заявлял, что стратегическое партнерство с Россией представляет для него первостепенную важность. Это способствовало дальнейшей политической поляризации и дало возможность обвинить Россию в давлении на украинский электорат и навязывании ему одного кандидата (вероятно, в ряде случаев это воздействие дало обратный эффект, иначе невозможно объяснить, например, то, что в русскоязычном Крыму за оппозиционного кандидата проголосовало 15% избирателей). Наконец, большую роль сыграла позиция представителей крупного бизнеса республики, опасавшихся концентрации экономической власти в руках «донецких», не пускающих конкурентов в восточную Украину, а в случае прихода к власти их кандидата — возможной монополизации всего украинского бизнеса представителями «востока». Это обстоятельство заставило ряд крупных предпринимателей объединиться для поддержки В. Ющенко. Кроме того, умелое использование оппозицией своих зарубежных связей, применение в политической риторике лозунгов «борьбы против авторитаризма Кучмы» и «за права человека» (хотя объективно на протяжении всего постсоветского периода политический режим страны нельзя назвать моноцентрическим, тем более — авторитарным, о чем свидетельствует сам факт легального существования оппозиции) и налаживание каналов финансирования оппозиционной деятельности также способствовали мобилизации масс.
Уникальное сочетание этих факторов и привело к «оранжевой революции», которая, по нашему мнению, стала возможной в результате глубокого внутреннего раскола элиты, и к ситуации, в которой контрэлита не могла прийти к власти иным способом, кроме насильственного по своей сути захвата власти с последующей ее легитимацией через всеобщие выборы. Другими словами, действия правящей элиты, блокировавшей легальные каналы доступа к власти в условиях политического раскола, привели к тому, что под напором массовых выступлений она была вынуждена уступить власть. Подчеркнем, что сам по себе внутриэлитный раскол не был региональным в том смысле, что лидеры оппозиции представляли западные области (этого как раз и не было: например, В. Ющенко родом из Сумской области, граничащей с Россией, а Ю. Тимошенко — из русскоязычной Днепропетровской). Но самоидентификация оппозиции как «прозападной» и в известном смысле антироссийской привела к тому, что она однозначно стала восприниматься
западными регионами как «своя» политическая сила и поэтому — как неприемлемая для восточных (это убедительно подтвердили «зеркальные» итоги голосования в западных и восточных областях).
Таким образом, события в стране можно оценить как кризис «политического участия», возникший по причине того, что правящая элита рассматривала как нелегитимные требования и поведение политических сил, стремящихся к осуществлению власти, то есть к получению доступа к принятию политических решений. У правящей элиты могло быть два основных выхода из этого кризиса (как и из любого кризиса подобного рода): институциональная адаптация (создание новых институтов и процедур в результате соглашения между правящей элитой и контрэлитой) и авторитарный путь (насильственное ограничение политического участия путем репрессивных мер). Очевидно, что элита во главе с Л. Кучмой не была готова к авторитарному выходу из кризиса, справедливо полагая, что применение репрессивного аппарата лишь ухудшит ситуацию, даже если армия и милиция и подчинились бы приказу о применении силы (что сомнительно само по себе). Однако и время для институциональной адаптации было безнадежно упущено: когда В. Янукович и его окружение все-таки начали переговоры с оппозицией, они уже не могли договариваться о каком-либо пакетном распределении власти после повторных выборов: почувствовав близкую победу и испытывая сильнейшее давление со стороны массового движения, оппозиция не могла говорить с властью о «разделе добычи». Такой «торг» был бы гораздо продуктивнее перед вторым туром выборов; после него он заведомо был обречен на неудачу и запрограммировал исход, при котором победитель (только уже оппозиции) вновь «получает все» и не имеет мотивации делиться властью с бывшей элитой. Это еще раз подчеркивает политическую недальновидность как правящей элиты, так и российских лидеров, заранее испортивших отношения с будущим президентом Украины.
Теперь обратим внимание на то, в какой степени политическое развитие Кыргызстана соответствовало описанной выше схеме. В годы советской власти в республике не было сильных традиций диссидентского и правозащитного движения, однако оппозиционные настроения были характерны для части национальной интеллигенции, прежде всего писателей. В конце 1980-х годов здесь также появляется ряд дискуссионных клубов, а затем протопартий; была и попытка сформировать Национальный фронт Кыргызстана (по типу народных фронтов в республиках Прибалтики и «Народного Руха» в Украине), которую пресекло руководство Компартии Кыргызстана (КПК). Позже была создана «зонтичная» коалиция из 24 неформальных демократических объединений — Демократическое движение «Кыргызстан» (ДДК) и объединение из группы сторонников ДДК в Верховном Совете. К 1990 году в руководстве КПК обозначился раскол на реформаторов, сторонников перестройки, поддерживаемых «демократами» в Москве, и консерваторов во главе с первым секретарем ЦК КПК А. Масалиевым, выступающих за неизменность основ советского строя. Этот внутриэлитный раскол проецировался и на раскол по линии «север — юг», поскольку в то время северные элиты были отстранены от власти. Этот раскол проявился на выборах президента Киргизской ССР (октябрь 1990 г.), когда А. Масалиев и его главный противник М. Шеримкулов не смогли победить в первом туре. Это обусловило возможность неожиданного появления на политической сцене и победы на выборах «демократа» А. Акаева, поддержанного сторонниками реформ в Москве. В краткий период сосуществования президента и консервативной партийной элиты (1990—1991 гг.) укрепились позиции А. Акаева и ослабла КПК. Последняя после поддержки в августе 1991 года ГКЧП привела себя к полному политическому банкротству.
Вообще история показала, что в союзных республиках у лидеров коммунистов был лишь один способ остаться у власти: заимствовать лозунги оппозиционного движения,
объявить себя «настоящими» демократами и националистами и распустить компартию, запретив ее или преобразовав в «демократическую». (Так поступили Л. Кравчук в Украине, И. Каримов в Узбекистане, С. Ниязов в Туркменистане, Н. Назарбаев в Казахстане, Б. Ельцин в России; в Грузии, Молдове, Армении, Беларуси и Кыргызстане коммунисты власть потеряли.) Если элита оставалась на ортодоксальных позициях, из политического процесса ее устраняли новые акторы. Потенциально был возможен и третий путь (восточноевропейский) — пакт элиты и оппозиции, однако в силу ряда причин ни в одной из республик СНГ этот сценарий не был реализован.
А. Акаев идентифицировал себя в качестве президента-«демократа», стремящегося создать в республике работающие демократические институты. Для привлечения западных инвестиций Кыргызстан настойчиво создавал себе имидж «островка демократии» в Средней Азии. В первый период правления (примерно до 1995 г.) А. Акаев действительно пытался сформировать полицентрическую систему и обеспечить внутриэлитный баланс, заключив неформальный пакт с лидером парламента М. Шеримкуловым и распределив формальные конституционные полномочия между исполнительной и законодательной властью. Однако впоследствии конфронтация с парламентом, большинство которого составляли консервативные силы, резкий экономический спад, а также коррупционные скандалы «подсказывали» президенту более эффективный авторитарный путь решения политических проблем. Начав с закрытия двух оппозиционных газет, он пошел на неконституционный роспуск парламента (1994 г.), организовал референдум о расширении полномочий президента (1996 г.), а затем и переизбрание на третий срок (2000 г.). Кроме того, в стране начались уголовные преследования политических оппонентов, самым ярким из которых был Ф. Кулов. Президентские выборы в республике, как и в Украине, были отражением регионального раскола с отчетливым родоплеменным отпечатком. В 1995 году
А. Акаеву противостояли А. Масалиев (он получил 24,4% голосов) и М. Шеримкулов (1,7%). Значительная поддержка А. Масалиева в южных регионах подтверждает предположение о том, что электорат голосовал за него не как за лидера коммунистов, а как за представителя южных родов, противостоящего представителю севера А. Акаеву. На выборах 2000 года основным соперником А. Акаева был лидер Социалистической партии О. Текебаев, собравший 10% голосов, и вновь основной причиной раскола в ходе выборов был не политический, а региональный фактор (главного конкурента А. Акаева Ф. Кулова «сняли с дистанции» еще до голосования).
Таким образом, как и в Украине, региональные расколы проецировались на партийную систему и затрудняли ее становление, особенно в условиях не просто регионального, а регионально-кланового раскола республики, то есть на протяжении всего постсоветского периода в Кыргызстане сохранялся полицентрический режим, хотя и эволюционировавший в сторону авторитаризма, но с потенциальными альтернативными центрами власти. В республике проводили полусвободные выборы, существовала легальная политическая оппозиция, продолжались противостояние президента с парламентом и раскол по линии «центр — регионы». В силу указанных выше структурных факторов политическая система Кыргызстана «сопротивлялась» насаждаемому моноцентризму; альтернативные центры власти (как и в Украине) не «покорялись» президенту и продолжали «беспокоить» его. Уже после выборов 2000 года, когда обозначилось четкое стремление «семьи» А. Акаева (в политическом и прямом смысле) занять лидирующие позиции в политике и экономике страны, то есть завершить монополизацию власти, проявилось сначала неявное, а затем и открытое недовольство наиболее сильно организованного сегмента оппозиции в лице лидеров региональных элит3. Митинги оппозиционных сил, объеди-
3 См.: Омаров Н. Эволюция политической системы Кыргызстана в 90-е годы XX — начале XXI веков: итоги и перспективы демократического строительства // Политический класс, 2005, № 6.
нившихся в Народный конгресс, начались (как и в Украине) задолго до событий «цветной революции», в 2002—2003 годах, и, опять-таки как и в Украине, оппозиции были нужны сильные лидеры, способные сформировать контрэлиту, и они также были найдены среди «бывших», отстраненных А. Акаевым от власти. Ими стали бывший премьер-министр К. Бакиев и бывший министр иностранных дел Р. Отунбаева («кыргызская Тимошенко»). Именно они, как и в Украине, возглавили оппозиционное движение, в которое вошли как «демократы первой волны», так и ущемленные А. Акаевым представители конкурирующих родоплеменных элит. Символом (с ореолом мученика) им служил находившийся в заключении Ф. Кулов. Выход из кризиса «политического участия» попытались найти в конституционной реформе, призванной перераспределить полномочия между президентом и парламентом, однако это преобразование всячески затягивалось. В 2003 году А. Акаев объявил, что переход к президентско-парламентской республике начнется только с 2005 года.
Выборы 2005 года в парламент подтвердили стремление А. Акаева к дальнейшей монополизации власти и отстранению от нее оппозиции. Многочисленные родственники и представители клана А. Акаева, к тому же контролировавшие значительную часть экономики страны, стремились закрепить свою власть с помощью депутатских мандатов. Это обстоятельство, а также усиливающиеся подозрения, что в декабре того же года А. Акаев будет баллотироваться на президентских выборах в четвертый раз либо передаст власть по наследству, привели контрэлиту к решению использовать лозунг о фальсификации выборов в качестве повода для ослабления власти (причем, как позже признавались лидеры оппозиции, о свержении А. Акаева, тем более столь быстром, тогда никто не думал4). Массовые протестные настроения на юге страны, вызванные итогами голосования и породившие народные бунты, были использованы для прихода к власти контрэлитой, которая в основном и представляла собой южные кланы. В отличие от Украины, переворот был проведен намного жестче, с применением насилия и не вполне легально (отставка А. Акаева и новые выборы состоялись уже после фактического захвата власти контрэлитой, а не до того, как произошло в Украине). Тем не менее новые выборы грозили перерасти в новое противостояние «юга» и «севера» (в лице кандидатов К. Бакиева и освобожденного Ф. Кулова) по украинскому сценарию, однако ни один из кандидатов не был уверен в своей единоличной победе и не располагал для нее необходимой поддержкой большинства населения.
Можно предположить, что выборы по такому сценарию в лучшем случае привели бы к еще большему расколу страны, в худшем — к гражданской войне. Поэтому два главных кандидата «сочли за благо» объединиться, чтобы гарантировать себе победу на выборах и распределить власть между северными и южными кланами. Понятно, что
В. Ющенко, уверенному в своей победе в третьем туре выборов, такой пакт с В. Януковичем заключать было незачем. Таким образом, действующий президент А. Акаев не смог применить авторитарный вариант разрешения кризиса «политического участия», поскольку, как выяснилось, он не обладал контролем над армией и полицией. Время для институциональной адаптации (соглашения о перераспределении власти) было, как и в Украине, безнадежно упущено, поэтому пакт заключался уже между членами оппозиции, представлявшими два основных сегмента контрэлиты. Важным отличием кыргызской оппозиции от украинской (кроме того, что первая по своей сути является не только региональной, но и регионально-клановой) было еще и отсутствие противостояния по принципу «пророссийский — прозападный кандидат». Настойчивое стремление А. Акаева представить кыргызские события как переворот, совершенный «на иностранные деньги и
4 См., например: Панфилова В. В Киргизии сложилось двоевластие: после дележа должностей следует ждать передела собственности // Независимая газета, 28 марта 2005. С. 6.
под руководством лиц, прошедших специальную подготовку за рубежом», к тому же носящий «антироссийскую направленность»5, не подтверждается анализом фактов. Лидеры оппозиции подтвердили курс на тесные отношения с РФ и не провоцировали антироссийских настроений в республике (кроме того, сама Россия на сей раз не оказывала такого давления на граждан, как в украинском случае). Роль Запада в кыргызских событиях также была значительно менее выраженной; при этом очевидно, что и ведущие государства Запада оказались не готовыми к столь стремительному падению прежней власти.
Таким образом, можно отметить, что причины и факторы «революционных» событий в Украине и Кыргызстане были довольно сходными: раскол страны в социально-экономическом и культурно-ценностном аспектах, проецирующийся на политическое участие, полная закрытость легальных каналов доступа к власти для оппозиции (представлявшей собой прежде всего политиков, отстраненных от власти президентами Л. Кучмой и А. Акаевым) и (в кыргызском случае) наложение на региональный конфликт кланового в сочетании со стремлением действующей элиты удержать власть любой ценой привели к смене власти неконституционным путем, когда для того появился удобный повод (выборы). С другой стороны, само наличие оппозиционных акторов и контрэлиты обусловливалось полицентризмом как украинского, так и кыргызского социумов, объясняющимся основными структурными факторами, указанными выше. Такой полицентризм нельзя устранить решением «сверху», поскольку он именно характеризуется как структурный, традиционный для данных обществ на протяжении многих веков.
* * *
Итогом революционных событий как в Украине, так и в Кыргызстане стал выход из кризиса по сценарию «победитель получает все». Новую оппозицию практически не допустили к распределению ключевых постов. Даже в Кыргызстане, где «состоялся» пакт К. Бакиева и Ф. Кулова, в первое правительство вошли исключительно представители южных кланов (Ошская и Джалал-Абадская области), что продемонстрировало нежелание новой власти восстановить регионально-клановый баланс.
Интересно, что в обеих странах важным требованием, возникшим в ходе «революции», стало изменение формы правления на парламентско-президентскую, что дало бы возможность сформировать коалиционное правительство с участием всех победивших на выборах сил (в Украине договоренность о конституционной реформе даже стала условием, при котором власть согласилась на проведение третьего тура голосования, т.е. фактически смирилась с победой оппозиции). Некоторые политики высказывали идеи о смене политико-территориального устройства с предоставлением большей автономии регионам, или даже о переходе к федеративному устройству государства. Однако, победив на выборах, представители бывшей оппозиции потеряли интерес к реформе и стали ее всячески затягивать (скорее всего, большого интереса к ней у них не было изначально6); реформа использовалась как лозунг с целью «успокоить» проигравших, которым она гарантировала возможный в будущем приход к власти. Именно этим объясняется ряд заявлений на протяжении всего «послереволюционного» года и В. Ющенко, и К. Бакиева о
5 См.: Акаев А. Об уроках мартовских событий в Кыргызстане // Политический класс, 2005, № 4.
6 Так, Ю. Тимошенко утверждает, что на ее предупреждения о потере президентом в результате такой реформы реальной власти В. Ющенко, тогда еще кандидат в президенты, ответил в том духе, что главное — проголосовать за реформу сейчас, а потом можно (и нужно) любыми способами ее отменить.
том, что реформа преждевременна, ее надо детальнее проработать, перенести и т.д. Однако в Украине решение о реформе принимали еще до выборов президента — в виде закона о внесении поправок в Конституцию, и поэтому отменить его было довольно трудно. А в Кыргызстане процесс сильно затянулся: недавно лишь объявили, что президенту страны К. Бакиеву направили на рассмотрение три варианта конституционной реформы с разным соотношением полномочий исполнительной и законодательной власти7. Тем не менее представляется, что подобные реформы — единственно возможный вариант избежать дальнейшего раскола и одного, и другого государства, а также исключить в будущем повторения «революционных» событий, где победителем окажется лишь часть элиты, представляющая в лучшем случае только половину страны. Что касается планов по федерализации, то они пока не актуализируются элитами обеих республик, хотя в Украине на региональном уровне все чаще раздаются призывы к автономии, введению региональных языков и т.д. В условиях продолжающегося раскола это может представлять серьезную угрозу для целостности государства.
Союз двух представителей контрэлиты в Кыргызстане (К. Бакиева и Ф. Кулова) оказался прочнее, нежели союз В. Ющенко и Ю. Тимошенко в Украине. Последний распался из-за постоянных скандалов и разногласий уже в сентябре 2005 года (Ю. Тимошенко всегда занимала более радикальные позиции по ключевым политическим проблемам). Тандем «К. Бакиев — Ф. Кулов» также подвергся очень серьезным испытаниям на прочность и несколько раз был на грани развала, однако продемонстрировал относительную устойчивость.
Общими для двух стран оказались конфликт новой элиты с парламентом, сыгравший большую роль в ее приходе к власти, и рост новой оппозиции, в том числе из бывших сторонников. В Кыргызстане первый состав правительства фактически распался, а парламент добивается от К. Бакиева начала конституционной реформы, которую он всячески затягивает. Противостояние может закончиться роспуском высшего законодательного органа страны и новыми беспорядками, тем более что, по-видимому, решение политических проблем «на улице» в Кыргызстане снова становится традицией. В Украине из-за «газовых соглашений» с Россией в январе 2006 года парламент выразил недоверие правительству Ю. Еханурова8. В определенной степени это схема, общая для всех «постреволю-ционных» систем: вчерашние союзники, объединенные лишь стремлением свергнуть общего врага (прежнюю власть), после победы над ним снова расходятся по основным проблемам. Вместе тем в Украине оппозиция во главе с В. Януковичем вернулась в политику, осенью 2005 года заключив с В. Ющенко своеобразный «пакт о ненападении», что дало Партии регионов возможность доступа к основным средствам массовой информации и легальному участию в выборах.
После состоявшихся в 2006 году выборов в парламент Украины, на которых победила партия В. Януковича, самым логичным для правящей элиты действием было допустить ее к принятию решений. Для решения этой задачи необходимо было сформировать коалиционное правительство, которое представляло бы всю страну, а не ее половину (к тому же эти выборы продемонстрировали, что раскол на «запад» и «восток» не только не исчез, но даже укрепился). Однако поначалу казалось, что и на сей раз президент не использует уникальный шанс политического объединения государства, поскольку после выборов в парламенте была создана крайне неустойчивая коалиция трех «оранжевых» сил («Наша Украина», Блок Ю. Тимошенко и Социалистическая партия), по численности
7 См.: Панфилова В. Выбирать придется президенту Бакиеву: В Кыргызстане разработаны три предварительных проекта новой Конституции республики // Независимая газета, 22 июня 2006. С. 8.
8 Примечательно, что из-за противоречий в законодательстве правительство «не обратило внимания» на вотум недоверия, не сложило свои полномочия и продолжало работать.
превосходящая фракцию Партии регионов. Правда, сложности с созданием этой коалиции, а также разные установки и мотивы ее лидеров позволяли прогнозировать, что век ее недолог, после чего могло последовать создание новой коалиции либо роспуск парламента. Так и случилось: в короткий срок была создана новая коалиция большинства, в которую наряду с фракцией Соцпартии вошли фракции Партии регионов и Компартии. Президент был поставлен перед необходимостью выбора одного из двух вариантов: внести в парламент представление о назначении премьер-министром В. Януковича либо распустить Верховную Раду (на чем настаивала Ю. Тимошенко). В итоге в августе 2006 года он принял решение о формировании (впервые в истории Украины) действительно коалиционного правительства, в которое вошли как представители коалиции большинства (ПР, СПУ, КПУ), так и члены пропрезидентской партии «Наша Украина». «Силовых» министров нового правительства назначил лично президент, причем все они входили и в предыдущий состав Кабинета министров.
Таким образом, опасность фактической передачи власти в руки Ю. Тимошенко оказалась для президента сильнее, чем страх перед партией В. Януковича. Это позволило сформировать правительство, впервые представляющее не половину страны, а всю Украину, и именно поэтому, думается, более устойчивое и работоспособное, нежели «оранжевое». Элите удалось как бы повернуть события вспять — к упущенному времени «институциональной адаптации» и заключить внутриэлитный пакт, то есть реализовать возможность, не реализованную сначала между вторым и третьим турами президентских выборов (ноябрь — декабрь 2004 г.), а затем — после отставки правительства Ю. Тимошенко (сентябрь 2005-го). С третьей попытки элита пришла к пониманию необходимости распределить «руководящие кресла» не только между правящими группировками, но и между властью и оппозицией. Тем самым между представителями основных партий распределена и ответственность за принимаемые решения. Более того, оппозиция впервые получила доступ к принятию решений на основе соглашения с властью, без применения угроз и насилия.
Общими для двух стран стали перераспределение собственности после выборов, что вполне логично в условиях практически неразрывного слияния власти и собственности почти на всем постсоветском пространстве, а также резкое падение уровня жизни населения и — как следствие — резкое снижение доверия к власти, к ее легитимности. Это отчасти связано с традиционно завышенными ожиданиями от «революций», отчасти — с неспособностью нового руководства, привыкшего использовать лишь популистские методы, то есть обещания увеличить льготы, пособия и пенсии, реально решать социально-экономические проблемы. Новая элита (кыргызская и украинская) продемонстрировала также неспособность объединить свои «расколотые» страны ни на основе экономического роста и повышения благосостояния граждан, ни на основе общих ценностей.
В итоге следует поставить вопрос о том, правомерно ли называть описанные события революциями? Если главным критерием революции считать смену политического режима, то очевидно, что об этом ни в отношении Кыргызстана, ни в отношении Украины пока говорить не приходится. Эти события продуктивнее оценивать не как революции, а как кризисы «политического участия», вызванные, с одной стороны, структурным полицентризмом общества, с другой — неспособностью и нежеланием правящих элит признать в качестве легитимных претензии на власть со стороны контрэлиты, а также их намерением удерживать власть любой ценой и сколь угодно долго. Подобная стратегия может оказаться успешной в системах, где нет структурного полицентризма и независимых от государства политических акторов (Узбекистан, Туркменистан), но там, где такой полицентризм есть, он неизбежно актуализируется и не поддается давлению и запретам. Для прихода к власти контрэлиты умело использовали протестный потенциал общества,
не стремясь при этом к коренному изменению основ режима. (Об этом говорит и отсутствие полной свободы средств массовой информации, и первоначальное нежелание делить власть с оппозицией, и затягивание конституционной реформы.) События в Кыргызстане и Украине привели не к разрешению, а напротив — к «пробуждению» и усугублению конфликтов, имеющих региональное и регионально-клановое основания, усилив раскол страны и степень непримиримости противоборствующих сторон. В Кыргызстане к тому же отмечается и криминализация власти, выражающаяся в получении представителями противоправных «авторитетов» депутатских мандатов, в ряде убийств, а также в обвинениях правящей элиты в связях с организованной преступностью. Другими словами, в подобной ситуации крайне сложно говорить о какой-либо демократизации политической системы и об институционализации политических конфликтов. Тем не менее последние события в Украине показали, что новая правящая элита в принципе готова делить власть с оппозицией и тем самым минимизировать возможности возникновения новых политических кризисов, вызванных структурным полицентризмом общества. Время покажет, в какой степени этот шаг будет способствовать стабилизации политической системы и институционализации политических конфликтов.
В заключение необходимо дать ответ на вопрос о правомерности сравнения двух моделей политического развития в результате кризисов «политического участия» в Кыргызстане и Украине. Конечно, в самом ходе «революций» и их последствиях можно усмотреть существенные различия: в Украине противостояние не носило кланового характера (как в Кыргызстане); действующий президент Л. Кучма не стремился продлить свою власть лично (в отличие от А. Акаева, у которого, по крайней мере, не было официального «преемника»); в Кыргызстане прошли неконкурентные выборы нового президента, что оказалось следствием заключения союза между основными соперниками, в то время как в Украине даже третий тур выборов был конкурентным; отличался и сам характер переворота (бескровный и ненасильственный — в Украине и ряд силовых действий — в Кыргызстане). Однако модель, схема развития событий, общая для двух стран, приводит к выводу о том, что эта общность отнюдь не случайное совпадение, а объясняется сходными структурными условиями и несколько схожей стратегией старой правящей элиты, обрекающей своими действиями саму себя на поражение без дальнейшей возможности участвовать в политическом процессе.
Общую схему событий можно выстроить следующим образом: наличие полицент-рического общества с рядом накладывающихся друг на друга расколов; постепенная монополизация власти правящей элитой и закрытие каналов доступа к власти; организация контрэлиты, опирающейся на бывших представителей власти и массовое протес-тное движение; неспособность старой элиты, с одной стороны, идти на компромисс с контрэлитой, с другой — применить силу для выхода из кризиса; победа контрэлиты в результате массовых выступлений нелегальным путем, но с последующей легитимацией через выборы; обещания широкомасштабных конституционных реформ; формирование новой элитой правительств из представителей лишь одной политической силы (клана) по принципу «победитель получает все»; неустойчивость и падение этих правительств, внутриэлитный конфликт по линиям «президент — правительство» и «президент — парламент». К этому следует добавить всяческое затягивание «неудобных» конституционных реформ; фактическое отсутствие демократизации политической системы и углубление регионального раскола при отказе институционализировать оппозицию и допустить ее к принятию политических решений; падение уровня жизни населения и легитимности власти, создающее угрозу полного поражения последней на следующих выборах.
Все изложенное выше говорит о принципиальной возможности и продуктивности сравнительного анализа указанных процессов. Представляется, что перед правящей эли-
той двух стран стоят и весьма схожие задачи: найти такие способы и приемы распределения власти по горизонтали (между элитой и оппозицией) и вертикали (между центром и регионами), которые бы не углубляли регионально-социальные расколы, а помогали преодолеть их и сформировать устойчивую политическую систему. По всей видимости, в Украине такая формула уже найдена (правда, еще неясно, выдержит ли она проверку временем на устойчивость, работоспособность и эффективность); а в Кыргызстане процесс ее создания несколько затянулся, что означает высокую вероятность новых политических кризисов как на элитном уровне, так и с привлечением масс. Учитывая особенности политической культуры, можно предположить, что в Кыргызстане такой кризис может оказаться более острым, нежели в Украине, и привести к более неблагоприятным последствиям, то есть быстро разрушить еще неустойчивую, только создаваемую политическую систему.
