CC BY-NC-ND
54
Н.А. Борисов
ПРИЧИНЫ И ПОСЛЕДСТВИЯ «РЕВОЛЮЦИЙ» НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ: ПОПЫТКА КОМПАРАТИВНОГО АНАЛИЗА
Недавние «революции» в странах СНГ (Грузия, Украина, Кыргызская Республика) вызвали большой интерес исследователей и публицистов. Необходимо отметить, что по прошествии нескольких лет с момента «революционной» смены власти в указанных государствах этот интерес только возрастает. Объясняется это, по всей видимости, тем, что исследователи ищут ответы на вопросы о характере «постреволюционных» режимов, во-первых, и о возможности и продуктивности сравнительного анализа «революционных» событий и их результатов, во-вторых. Ответ на первый вопрос позволит уточнить, были ли указанные события революциями в собственном смысле слова, ответ на второй вопрос разъяснит, можно ли считать события в данных странах явлениями одного порядка, вызванными сходными факторами и имеющими сходные последствия. В настоящей статье мы рассмотрим названные проблемы, сравнив «революционные» события, их причины и последствия на Украине и в Киргизии. По нашему мнению, время, прошедшее с момента смены власти в этих государствах, позволяет более или менее объективно решить эту задачу.
Прежде всего необходимо сравнить особенности политического и социально-экономического развития двух стран в советский и постсоветский период, чтобы понять, какими факторами были обусловлены так называемые революционные движения.
Обращая внимание на традиции государственности и национальное самосознание, отметим, что Украину вряд ли можно назвать древним государственным образованием (если всерьез не воспринимать ее, как это делают некоторые украинские историки, правопреемницей и наследницей Киевской Руси, Галицко-Волынского княжества, Запорожской Сечи и тому подобных политических образований). Строго говоря, Украина имела краткий опыт государственности именно в смысле существова-
ния независимого государства (между 1917 и 1918 г., хотя и в этом случае о независимости в условиях оккупации страны немецкими войсками можно говорить с оговорками). Проблематично говорить и о каких-либо устойчивых демократических политических традициях на украинских территориях (если опять же не принимать всерьез утверждения о том, что именно на Украине была создана первая в Европе конституция), хотя и очевидно, что украинские территории в силу их тесных контактов с западными странами (через Польшу) традиционно отличались большим демократизмом в управлении и, например, отсутствием института крепостных крестьян. Трудно также отрицать формирование украинской нации как сообщества с выраженным национальным самосознанием и национальной идентичностью, языком, литературой, традициями, национальной интеллигенцией.
В советский период Украина значительно изменилась, прежде всего в политико-территориальном плане. Большевики, опасавшиеся, по-видимому, роста украинского национализма и в целях облегчения управления республикой решили «разбавить» украинское население и его территорию областями по преимуществу с русским населением, которые никогда к Украине не относились. Это территории Донецкого бассейна, Новороссии (причерноморского юга России), а затем (с 1954 г.) и Крыма, иначе говоря, все то, что сегодня часто именуется восточной или юго-восточной Украиной. С одной стороны, следует признать, что за годы советской власти эти территории удалось значительно украинизировать с помощью введения обязательного изучения украинского языка и литературы в школах, посредством телевидения, путем массового насильственного и добровольного переселения людей из западных областей в восточные и т. п. Однако это не привело к формированию единой украинской нации в смысле появления национальной идентичности у восточных «украинцев», по-прежнему не воспринимавших себя украинцами и в большинстве своем не говоривших на национальном языке. Более того, западные украинцы, переселяясь в восточные области, чаще всего ассимилировались и переходили либо на русский язык, либо на особый диалект с неофициальным названием «суржик», представляющий собой сочетание русского и украинского языков. Доля титульной нации в советский период составляла около 75%, однако, по всей видимости, значительная часть этих «украинцев» была украинцами только «по паспорту», по языку и культуре же приближалась к русско-
му населению, считая родным для себя русский язык. Таким образом, при советской власти сформировался ярко выраженный раскол между западными и восточными украинцами (если последних вообще можно так назвать) по национальному и языковому принципу, что было не слишком большой проблемой в рамках существования единого государства - СССР, но заложило огромные проблемы для государственного строительства и политического развития будущей независимой Украины.
Что касается Киргизии, то она как единое государство в досоветский период не существовала вообще. Киргизское общество традиционно представляло собой конфедерацию родопле-менных образований, которые в условиях кочевого образа жизни киргизов не сложились в единую нацию. Соответственно, не приходится говорить и о наличии национального самосознания. Казалось, даже сама природа (высочайшие горные хребты) препятствовала складыванию единого государства и нации. В отсутствие государства трудно говорить и о наличии демократических институтов в классическом их понимании, однако обратим внимание на наличие элементов демократии в традиционной киргизской культуре. Это прежде всего выборность родоправителей, отсутствие единого центра власти, в силу чего любые попытки ее узурпации воспринимались как нелегитимные, и отсутствие традиционного для Востока культа правителя, иначе говоря, наличие сильных традиций эгалитарное -ти. Некоторые исследователи даже сравнивают в этом смысле Киргизию с ранними английскими колониями в Северной Америке, которые не были «отягощены» европейскими традициями абсолютной монархической власти, наследственной аристократией, титулами, социальными узами, берущими начало в Средневековье, и т. п.1 Однако даже в условиях отсутствия единой нации можно говорить о формировании двух киргизских субэтносов - северного и южного. Дело в том, что киргизы унаследовали от древних тюрков дуальную политическую систему - так называемых правого и левого крыла. Она возникла из нужд военного построения, а затем превратилась в постоянный военно-административный принцип этнополитической организации кочевников. Такая система сложилась у киргизов к началу XVI в. Китайские источники отмечают, что киргизы «разделили население на равные части... разделились на две ветви: северную и южную»2. Родоплеменное деление наложилось на территориальное: правое крыло (онг) образовало северную ветвь киргизов, левое (сол) - южную3. Южные киргизы впоследствии
вошли в состав Кокандского ханства и в значительной степени перешли к оседлому образу жизни, ассимилировавшись с узбекским населением, северные же — оставались кочевниками. В состав Российской империи северные киргизы вошли добровольно, а южные - в результате завоевания Кокандского ханства российскими войсками.
В Киргизии советской властью также были поставлены задачи объединения двух ветвей киргизов в единую нацию и принуждения кочевых племен к оседлости, хотя удалось все это лишь отчасти. Раскол продолжал существовать и проецировался на политические отношения (существовало разделение политической элиты на «северную» и «южную»), однако в условиях зависимости политических отношений в республике от союзного центра политическое соперничество северной и южной элиты было неявным, хотя потенциально и угрожающим стабильности всей политической системы. Консолидацию нации затруднял также значительный приток в республику русскоязычного населения, в результате чего доля титульной нации в советский период снизилась до 42%, причем приток русскоязычного населения наблюдался в основном в северные области и крупные города республики,закрепляя раскол не только по линии «север — юг», но и по линии «город — село». Таким образом, и в Киргизии были заложены предпосылки, препятствующие формированию единого этноса и, соответственно, способствующие в будущем политическому расколу.
Положение с государственно-национальными расколами и на Украине и в Киргизии усугублялось тем, что на них накладывались социально-экономические и культурно-ценностные расколы. Так, в восточных областях Украины в советский период был создан гигантский топливно-промышленный комплекс, основой которого стали металлургия, угольная и военная промышленность, западные же области оставались по преимуществу сельскохозяйственными и слабо урбанизированными4. Существенно различался и уровень жизни населения запада и востока. Таким образом, раскол Украины на две части в силу экономических диспропорций увеличивался.
В Киргизии складывалась сходная ситуация: в советский период промышленность (прежде всего машиностроение и металлообработка) наиболее интенсивно развивалась на севере республики, где производилось 2/з промышленной продукции; юго-западная Киргизия производила только 5/з промышленной продукции5, что позволяет сделать вывод о наличии экономических
и - как следствие - социальных диспропорций (расхождений в уровне урбанизации и уровне жизни).
Наконец, нельзя не отметить и роль культурно-ценностных факторов, важнейшие из которых - религия и политическая культура. Несмотря на господствующий в советский период атеизм, традиционный религиозный раскол на Украине неявно существовал и тогда. Население западной Украины принадлежало в основном к униатской (греко-католической) и к римской католической церкви, продолжая посещать церковь, которая в советский период воспринималась еще и как оппозиционная официальной власти сила, как орган, ей неподконтрольный. Православие на западе Украины традиционно было представлено крайне слабо. Население же востока было в гораздо меньшей степени верующим, а среди верующих преобладали православные, настроенные по отношению к власти гораздо более конформистски. Учтем также, что православная церковь в советский период была фактически поставлена на службу государству. После получения Украиной независимости ра~кол наступил и в самой православной украинской церкви, где выделился Киевский патриархат, не признающий главенство Московского патриарха. Очевидно, что существенно различалась и политическая культура населения - это было связано как с политическими, так и с религиозными традициями. Неслучайно традиции сопротивления власти, диссидентства были сильны именно в западных областях, в то время как в восточных они практически отсутствовали.
В Киргизии население северных областей традиционно было менее религиозным. Северные киргизы приняли ислам поздно и в так называемом облегченном (кочевом) варианте, т. е. на уровне обрядов и обычаев (есть ряд свидетельств современников о том, что еще в XIX в. большинство киргизов не знали основных «столпов» ислама и имени Пророка, сохраняя традиционные языческие культы), в то же время в среде южных киргизов, раньше перешедших к оседлости и ассимилировавшихся с узбеками, ислам был укоренен довольно глубоко, в том числе в его суфийском варианте.
Таким образом, факторы политического процесса, определяемые как структурные (объективные), на Украине и в Киргизии были сходными: это фактическое отсутствие единой нации, формирование субэтнических групп по региональному принципу (в Киргизии еще и по родоплеменному), наложение на субэтнический раскол социально-экономических и культурно-ценностных расколов. Все это позволяет говорить о том, что после об-
ретения независимости указанные проблемы в обеих республиках неизбежно должны были обостриться и оказать серьезное влияние на трансформацию политических режимов, транслиру-ясь на политический уровень и в ряде случаев порождая общие для обоих государств проблемы. Кроме того, анализ структурных факторов приводит к выводу о существовании предпосылок формирования в этих государствах политического полицентризма, т. е. наличии акторов и институтов, препятствующих монополизации власти одним центром.
Рассмотрим основные этапы политического развития Киргизии и Украины, непосредственно предшествующие так называемым революциям.
В позднесоветский период на Украине на основе диссидентского движения и неформальной культуры возникло мощное оппозиционное (антикоммунистическое) движение (представленное прежде всего «Народным Рухом» во главе с В. Чорновилом). Однако партийной элите под руководством секретаря ЦК Компартии Украины Л. Кравчука удалось перехватить лозунги демократизации и независимости и удержать власть, участвуя в роспуске СССР и проведении референдума о независимости Украины в 1991 г., а также выборов президента, которым и стал Л. Кравчук. И первые, и все последующие президентские и парламентские выборы в стране были реально конкурентными и состязательными, причем почти всегда они раскалывали страну на запад и восток, транслируя традиционные расколы в политическую плоскость: 1991 г. — противостояние «прозападного» В. Чорновила и «восточного» Л. Кравчука окончилось победой последнего; 1994 г. - противостояние «пророссийского» Л. Кучмы с отныне воспринимавшимся как «прозападный» Л. Кравчуком опять закончилось победой востока; 1999 г. — борьба теперь уже воспринимавшегося востоком как «прозападный» Л.Кучмы и коммуниста П. Симоненко закончилась поражением «восточного» кандидата. Несмотря на разные сценарии выборов, разных кандидатов, различные темы избирательных кампаний, общим было противостояние кандидатов по региональному принципу и фактическое отсутствие сменяемости власти (если понимать ее как победу на выборах оппозиции). Подчеркнем, что даже в случае противостояния «коммунист - демократ» (П. Симоненко — Л. Кучма) партийная принадлежность П. Симоненко была для избирателей восточных областей вторичной, поскольку главной была его пророссийская направленность. Более того, раскол проецировался и на партийную систему: Коммунистическая
партия также воспринималась как «партия востока», о чем свидетельствуют результаты голосования. Даже на последних выборах президента (2004 г.) проявилась четкая тенденция: третьим (после В. Януковича и В, Ющенко) по числу голосов кандидатом на выборах президента во всех южных и восточных областях стал лидер Компартии П. Симоненко, во всех западных -лидер Соцпартии А. Мороз. Это еще раз подчеркивает, что ведущим мотивом голосования была не партийная принадлежность кандидата, а его региональная ориентация на восточные или на западные области и - шире - на интеграцию с Россией либо с Европой.
Что касается оппозиции, то ни одни выборы не привели ее к власти, хотя она была довольно существенно представлена в парламенте, который все больше и больше становился неподконтрольным и оппозиционным действующей власти в лице Л. Кучмы. Поражение оппозиции объяснялось как ее разобщенностью, так и направленными действиями правящей элиты (ограничением доступа к СМИ, манипуляциями с регистрацией кандидатов и прямой фальсификацией выборов). Однако в силу полицентризма политического режима, обусловленного политической традицией и рядом расколов, оппозицию нельзя было уничтожить или «отменить». В условиях невозможности доступа к власти через институт выборов она активно искала другие, в том числе неформальные, каналы такого доступа. Это выразилось в проведении массовых акций «Украина без Кучмы!», многочисленных демонстраций протеста, в попытках инициирования процедуры импичмента президенту в парламенте. Часть политической элиты, отстраненная Л. Кучмой от руководства страной, превратилась в контрэлиту (две главные составляющие которой возглавили бывший премьер-министр В. Ющенко и бывший вице-премьер Ю. Тимошенко), поставившую задачу объединения всех оппозиционных сил в целях прихода к власти. Частично им удалось это сделать, сформировав в Верховной Раде крупную фракцию «Наша Украина», которая тем не менее не получила контрольного пакета голосов в парламенте.
С другой стороны, осознание бесперспективности конкуренции с действующей элитой в рамках формальных институтов привело лидеров контрэлиты к выводу о том, что следует разработать и осуществить план захвата власти в обход существующих институтов, однако использовать для этого в качестве предлога тему фальсификации президентских выборов, которая была сформулирована по крайней мере за полгода до них. Контр-
элитой была дана четкая установка избирателям: исход честных выборов может быть только одним — победа В. Ющенко, все остальные исходы заведомо означают преступные действия власти. Повторяемая постоянно, изо дня в день, эта установка оказала серьезное воздействие на массовое сознание. Кроме того, к началу предвыборной кампании по выборам президента в 2004 г. сложилось крайне благоприятное для оппозиции сочетание условий. Во-первых, оппозиция опиралась на мощное социальное движение, в том числе молодежное, поскольку значительная часть населения была недовольна режимом Л. Кучмы, прежде всего уровнем экономического развития и отсутствием сменяемости власти. Во-вторых, сама правящая элита во главе с Президентом Украины Л. Кучмой при помощи Президента РФ В. Путина пошла на беспрецедентную по своей сути провокацию регионального раскола Украины, делая ставку на премьер-министра В. Януковича, представителя русскоязычного Донбасса, плохо говорящего и пишущего по-украински, имеющего две судимости и тесно связанного с так называемым донецким кланом (или, по выражению оппозиции, донецкой мафией), куда входят представители бизнес-элиты, контролирующие значительную часть экономики страны. Выбор такого кандидата неизбежно приводил к противостоянию по принципу «запад—восток» и предоставлял чрезвычайно много возможностей для его критики со стороны оппозиции. Ситуация усугублялась тем, что В. Януковича открыто поддержал В. Путин, а сам В. Янукович неоднократно заявлял о том, что для него стратегическое партнерство с Россией является первостепенной важностью. Это способствовало дальнейшей политической поляризации и дало возможность для обвинений России в давлении на украинских избирателей, навязывании им одного кандидата (вероятно, в ряде случаев это давление производило обратный эффект: иначе невозможно объяснить, например, тот факт, что в русскоязычном Крыму за оппозиционного кандидата проголосовали 15% избирателей).
Наконец, в-третьих, большую роль сыграла позиция представителей крупного украинского бизнеса, опасавшихся концентрации экономической власти в руках «донецких», не допускающих конкурентов в восточную Украину, а в случае прихода их кандидата к власти - возможной монополизации всего украинского бизнеса представителями Востока. Это обстоятельство заставило ряд крупных предпринимателей объединиться в поддержке В. Ющенко. Кроме того, умелое использование оппози-
цией своих связей за рубежом, провозглашение «борьбы против авторитаризма Кучмы» и за права человека (хотя объективно политический режим Украины на протяжении всего постсоветского периода никак нельзя было назвать моноцентрическим и тем более авторитарным, о чем говорит уже сам факт легального существования оппозиции), налаживание каналов финансирования оппозиционной деятельности также способствовали мобилизации масс. Уникальное сочетание этих факторов и привело к так называемой оранжевой революции, которая, по нашему мнению, стала возможной в результате глубокого внутри-элитного раскола, и ситуации, при которой контрэлита не могла прийти к власти никаким иным способом, кроме насильственного, по сути, захвата власти с последующей его легитимацией через всеобщие выборы. Другими словами, действия правящей элиты, блокировавшей легальные каналы доступа к власти в условиях политического раскола, привели к тому, что элита была вынуждена уступить власть в результате массовых выступлений. Подчеркнем, что сам по себе внутриэлитный раскол не был региональным в том смысле, что лидеры оппозиции представляли западные области (этого как раз и не было: например, В. Ющенко родом из Сумской области, граничащей с Россией, Ю. Тимошенко - из русскоязычной Днепропетровской), но самоидентификация оппозиции как «прозападной» и в известном смысле антироссийской привела к тому, что она однозначно стала восприниматься западными регионами как «своя» политическая сила и потому неприемлемая для восточных (это убедительно подтвердили «зеркальные» итоги голосования в западных и восточных областях). Таким образом, события на Украине можно расценивать как кризис политического участия, причиной которого стал тот факт, что правящая элита рассматривала требования и поведение политических сил, стремящихся к осуществлению власти, т. е. к получению доступа к принятию политических решений, как нелегитимные, Из этого кризиса (как и из любого кризиса подобного рода) для правящей элиты могло быть два основных выхода: институциональная адаптация (создание новых институтов и процедур в результате соглашения между правящей элитой и контрэлитой) и авторитарный выход (насильственное ограничение политического участия путем репрессивных мер). Очевидно, что элита во главе с Л. Кучмой не была готова к авторитарному выходу из кризиса, справедливо полагая, что применение репрессивного аппарата может только ухудшить ситуацию, даже если армия и милиция и подчинились
бы приказу о применении насилия (что само по себе сомнительно). Однако и время для институциональной адаптации было безнадежно упущено: когда В. Янукович и его окружение все-таки начали переговоры с оппозицией, они уже не могли договариваться о каком-либо пакетном распределении власти после повторных выборов: почувствовав близкую победу и испытывая сильнейшее давление со стороны массового движения, оппозиция не могла говорить с властью о «разделе добычи». Такой торг был бы гораздо более продуктивен перед вторым туром выборов, после него он заведомо был обречен на неудачу и запрограммировал исход, при котором победитель (только уже со стороны оппозиции) вновь «получает все» и не имеет никакой мотивации делиться властью с бывшей элитой. Это вновь подчеркивает политическую недальновидность правящей элиты, а также российских лидеров, заранее испортивших отношения с будущим Президентом Украины.
Обратим внимание на то, в какой степени политическое развитие Киргизии соответствовало описанной выше схеме. В республике не было сильных традиций диссидентского и правозащитного движения, однако оппозиционные настроения в годы советской власти были характерны для части национальной интеллигенции, прежде всего писателей. В конце 1980-х гг. здесь также создается ряд дискуссионных клубов, затем протопар-тий, была и попытка формирования Национального фронта Киргизии по типу народных фронтов в Прибалтике и «Народного Руха» на Украине, которая была пресечена руководством Компартии Киргизии (КПК). Позже были созданы зонтичная коалиция из 24 неформальных демократических объединений — Демократическое движение «Кыргызстан» (ДДК) и объединение из группы сторонников ДДК в Верховном Совете. К 1990 г. в руководстве КПК обозначился раскол на реформаторов, поддерживающих перестройку и поддерживаемых «демократами» в Москве, и консерваторов во главе с Первым секретарем ЦК КПК А. Масалиевым, выступающих за неизменность основ советского строя. Этот внутриэлитный раскол проецировался и на раскол по линии «север - юг», поскольку северные элиты были в то время отстранены от власти. Он проявился на выборах Президента Киргизской ССР в октябре 1990 г., когда А. Масалиев и его главный противник М. Шеримкулов не смогли победить в первом туре, что дало возможность неожиданного появления на политической сцене и победы на выборах «демократа» А. Акаева, поддержанного сторонниками реформ в Москве. В краткий
период сосуществования президента и консервативной партийной элиты (1990-1991) произошло укрепление позиций А. Акаева и ослабление КПК, которая после поддержки ГКЧП в августе 1991 г. привела себя к полному политическому банкротству. Вообще история показала, что у лидеров коммунистов в союзных республиках был только один способ остаться у власти: заимствовать лозунги оппозиционного движения, объявить себя «настоящими» демократами и националистами и распустить компартию, запретив или преобразовав ее в «демократическую» (так поступили Л. Кравчук на Украине, И. Каримов в Узбекистане, С. Ниязов в Туркменистане, Н. Назарбаев в Казахстане, Б. Ельцин в России; в Грузии, Молдове, Армении, Беларуси, Киргизии коммунисты власть потеряли). Если элита оставалась на ортодоксальных позициях, она устранялась из политического процесса новыми акторами. Потенциально возможен был и третий (восточноевропейский) путь - пакт элиты и оппозиции, однако ни в одной из стран СНГ по ряду причин этот сценарий не реализовался.
А. Акаев идентифицировал себя в качестве президента-«демократа », стремящегося построить в стране работающие демократические институты. В целях привлечения западных инвестиций в Киргизии настойчиво создавался имидж «островка демократии» в Средней Азии. В первый период правления (примерно до 1995 г.) А. Акаев действительно пытался построить полицентрическую систему и обеспечить внутриэлитный баланс, заключив неформальный пакт с лидером парламента М. Шеримкуло-вым, распределив формально-конституционные полномочия между исполнительной и законодательной властью. Однако впоследствии конфронтация с парламентом, в котором большинство составляли консервативные силы, резкий экономический спад, коррупционные скандалы «подсказывали» президенту более эффективный авторитарный путь решения политических проблем. Начав с закрытия двух оппозиционных газет, он пошел на неконституционный роспуск парламента (1994 г.), референдум о расширении полномочий президента (1996 г.), а затем и переизбрание на третий срок (2000 г.). Помимо этого, начались уголовные преследования политических оппонентов, самым ярким из которых был Ф. Кулов. Президентские выборы в Киргизии, как и на Украине, были отражением регионального раскола с отчетливым родоплеменным отпечатком. В 1995 г. А. Акаеву противостояли А. Масалиев (получивший 24,4% голосов) и М. Шеримкулов (1,7%). Значительная поддержка А. Масалиева
в южных регионах подтверждает предположение о том, что избиратели в первую очередь голосовали за него не как за лидера коммунистов, а как за представителя южных родов, противостоящего представителю севера - А. Акаеву. На выборах 2000 г. основным соперником Акаева был лидер Социалистической партии О. Текебаев, собравший 10% голосов, и опять-таки основным расколом в ходе выборов был не политический, а региональный (главный конкурент А. Акаева Ф. Кулов был снят с дистанции еще до голосования). Таким образом, как и на Украине, региональные расколы проецировались на партийную систему и затрудняли ее становление, особенно в условиях не просто регионального, а регионально-кланового раскола республики. Таким образом, в Киргизии на протяжении всего постсоветского периода сохранялся полицентрический режим, хотя и эволюционировавший в сторону авторитаризма, но с потенциальными альтернативными центрами власти. Проводились полусвободные выборы, существовала легальная политическая оппозиция, продолжались противостояние президента и парламента и раскол по линии «центр - регионы». В силу указанных выше структурных факторов политическая система Киргизии «сопротивлялась» насаждаемому моноцентризму, альтернативные центры власти, как и на Украине, не «покорялись» президенту и продолжали его «беспокоить». Уже после выборов 2000 г., когда четко обозначилось стремление «семьи» А. Акаева (в политическом и прямом смысле) занять лидирующие позиции в политике и экономике страны, т. е. завершить монополизацию власти, проявилось сначала неявное, а затем открытое недовольство наиболее организованного сегмента оппозиции в лице лидеров региональных элит6. Митинги оппозиционных сил, объединившихся в Народный конгресс, начались, как и на Украине, задолго до событий «цветной» революции, в 2002-2003 гг., и опять-таки, как и на Украине, оппозиции были нужны сильные лидеры, способные сформировать контрэлиту, и они так же были найдены среди «бывших», отстраненных А. Акаевым от власти. Ими стали бывший премьер-министр К. Бакиев и бывший министр иностранных дел Р. Отунбаева («киргизская Тимошенко»). Именно они, как и на Украине, возглавили оппозиционное движение, состоявшее из «демократов первой волны» и из ущемленных А. Акаевым представителей конкурирующих родопле-менных элит. Ореолом мученика был наделен находящийся в заключении Ф. Кулов. Выход из кризиса политического участия попытались найти в конституционной реформе, призванной пе-
рераспределить полномочия между президентом и парламентом, однако эта реформа всячески затягивалась. А. Акаев в 2003 г. объявил о переходе к президентско-парламентской республике только с 2005 г.
Выборы в парламент 2005 г. подтвердили стремление А. Акаева к дальнейшей монополизации власти и отстранению от власти оппозиции. Многочисленные родственники и представители клана А. Акаева, контролировавшие к тому же значительную часть экономики страны, решили закрепить свою власть с помощью получения депутатских мандатов. Это обстоятельство, а также усиливающиеся подозрения в отношении того, что
A. Акаев будет переизбираться в декабре 2005 г. на президентских выборах в четвертый раз либо передаст власть по наследству, привели контрэлиту к решению об использовании лозунга о фальсификации выборов как повода для ослабления власти (причем, как позже признавались лидеры оппозиции, о свержении А. Акаева, тем более таком быстром, тогда никто не думал7). Массовые протестные настроения на юге страны, вызванные итогами выборов и породившие народные бунты, были использованы контрэлитой, которая в основном и представляла собой южные кланы, для прихода к власти. В отличие от Украины переворот был совершен намного жестче, с применением насилия, и не вполне легально (отставка А. Акаева и новые выборы состоялись уже после фактического захвата власти контрэлитой, а не до него, как на Украине). Новые выборы, однако, грозили перерасти в новое противостояние юга и севера (в лице кандидатов К. Бакиева и освобожденного Ф. Кулова) по украинскому сценарию, однако ни один из кандидатов не был уверен в своей единоличной победе и не обладал для этого необходимой поддержкой большинства населения. Можно предположить, что выборы по такому сценарию привели бы в лучшем случае к еще большему расколу страны, в худшем - к гражданской войне. Поэтому два главных кандидата «почли за благо» объединиться в целях гарантированной победы на выборах и распределения власти между северными и южными кланами. Понятно, что В. Ющенко, уверенному в победе в третьем туре выборов, подобный пакт с
B. Януковичем заключать было незачем. Таким образом, авторитарный вариант разрешения кризиса политического участия действующий президент А. Акаев применить не смог, поскольку, как выяснилось, не обладал правом контроля над армией и полицией. Время для институциональной адаптации (соглашение о перераспределении власти) было, как и на Украине, безна-
дежно им упущено, поэтому пакт заключался уже между деятелями оппозиции, представляющими два основных сегмента контрэлиты. Важным отличием киргизской оппозиции от украинской (кроме того, что она по своей сути была не только региональной, но и регионально-клановой) было еще и отсутствие противостояния по принципу «пророссийский кандидат — прозападный кандидат». Настойчивое стремление А. Акаева представить киргизские события как переворот, совершенный «на иностранные деньги и под руководством лиц, прошедших специальную подготовку за рубежом» и носящий «антироссийскую направленность»8 не подтверждается анализом фактов. Лидеры оппозиции подтвердили курс на тесные отношения с Россией и не провоцировали антироссийские настроения в республике (кроме того, сама Россия на этот раз не оказывала такого давления на граждан, как в украинском случае). Роль Запада в киргизских событиях также была значительно менее выраженной, при этом очевидно, что основные западные страны оказались не готовыми к столь стремительному падению прежней власти.
Таким образом, можно отметить, что причины и факторы «революционных» событий и на Украине, и в Киргизии были сходными: расколы страны в социально-экономическом и культурно-ценностном аспектах, проецирующиеся на политическое участие, полная закрытость легальных каналов доступа к власти для оппозиции (представлявшей собой прежде всего отстраненных от власти президентами Л. Кучмой и А. Акаевым политиков) и (в киргизском случае) наложение на региональный конфликт кланового в сочетании со стремлением действующий элиты любой ценой удержать власть привели к смене власти внеконституционным путем, когда для этого представился удобный повод (выборы). С другой стороны, само наличие оппозиционных акторов и контрэлиты обуславливалось полицентризмом как украинского, так и киргизского общества, объясняющимся основными структурными факторами, указанными выше. Такой полицентризм нельзя устранить никаким решением «сверху», поскольку он являлся именно структурным, традиционным для данных обществ на протяжении многих веков.
Итогом революционных событий и на Украине и в Киргизии стал выход из кризиса по сценарию «победитель получает все». Новая оппозиция практически не была допущена к распределению ключевых постов. Даже в Киргизии, где состоялся пакт К. Бакиева и Ф. Кулова, в первое правительство вошли исключительно представители южных кланов (Ошская и Джелалабадс-
кая области), что показало нежелание новой власти восстанавливать регионально-клановый баланс.
Интересно, что и Киргизии, и на Украине важным требованием, выдвинутым в ходе «революции», стало требование изменить форму правления на парламентско-президентскую, что дало бы возможность сформировать коалиционное правительство с участием всех победивших на выборах сил (на Украине договоренность о конституционной реформе даже стала условием, на котором власть согласилась на проведение третьего тура выборов, т. е. фактически смирилась с победой оппозиции). Ряд политиков высказывали и идеи о смене политико-территориального устройства с предоставлением большей автономии регионам, или даже о переходе к федеративному устройству государства. Однако, победив на выборах, представители бывшей оппозиции потеряли интерес к реформе и стали ее всячески затягивать. Скорее всего, большого интереса к ней у них не было изначально9, реформа использовалась как лозунг в целях «успокоения» проигравших, которым она гарантировала возможный в будущем приход к власти. Именно этим объясняется ряд заявлений на протяжении всего «послереволюционного» года и В. Ющен-ко, и К. Бакиева о том, что реформа преждевременна, ее надо детальнее проработать, перенести и т. д. Однако на Украине решение о реформе принималось еще до выборов президента в виде закона о внесении поправок в конституцию, поэтому отменить его было довольно трудно. В Киргизии же процесс сильно затянулся: недавно было объявлено лишь о том, что президенту К. Бакиеву направлено на рассмотрение три разных варианта конституционной реформы с разным соотношением полномочий исполнительной и законодательной власти10. Представляется тем не менее, что подобные реформы - единственный возможный способ избежать дальнейшего раскола и одного, и другого государства и исключить в будущем повторения «революционных» событий, победителем из которых выходит одна часть элиты, представляющая в лучшем случае только половину страны. Что касается планов по федерализации, то они пока не актуализируются элитами обеих стран, хотя на региональном уровне на Украине все чаще раздаются призывы к автономии, введению региональных языков и т. д. В условиях продолжающегося раскола это может представлять серьезную угрозу для целостности государства.
Союз двух представителей контрэлиты в Киргизии (К. Бакиева и Ф. Кулова) оказался прочнее, чем союз В. Ющенко и
Ю. Тимошенко на Украине. Последний распался из-за постоянных скандалов и разногласий уже в сентябре 2005 г. (Ю. Тимошенко всегда занимала более радикальные позиции но ключевым политическим проблемам). Союз К. Бакиева и Ф. Кулова также подвергся очень серьезным испытаниям на прочность и несколько раз был на грани развала, однако продемонстрировал относительную устойчивость.
Общим для двух стран оказался серьезный конфликт новой элиты с парламентом, который сыграл очень большую роль в их приходе к власти, а также рост новой оппозиции, в том числе из бывших сторонников. В Киргизии первый состав правительства фактически распался, а парламент стал добиваться от К. Бакиева начала конституционной реформы, которую тот всячески затягивает. Противостояние может закончиться роспуском парламента и новыми беспорядками, тем более что решение политических проблем «на улице» в Киргизии, по-видимому, снова становится традицией. На Украине в январе 2006 г. парламент выразил недоверие правительству Ю. Еханурова из-за газовых соглашений с Россией11. В какой-то степени это общая схема для всех «постреволюционных» систем: вчерашние союзники, объединенные лишь стремлением свергнуть общего врага (прежнюю власть), после победы над ним снова расходятся во взглядах на основные проблемы. Вместе с тем на Украине оппозиция во главе с В. Януковичем вернулась в политику, заключив с В. Ющен-ко осенью 2005 г. своеобразный «пакт о ненападении», что дало Партии регионов возможность иметь доступ к основным средствам массовой информации и легально участвовать в выборах.
После недавних выборов в парламент Украины, на которых победила партия В. Януковича, самым логичным действием правящей элиты был допуск ее к принятию решений, сформировав при этом коалиционное правительство, которое представляло бы всю страну, а не ее половину (тем более что выборы продемонстрировали: раскол на запад и восток не только не исчез, но даже укрепился). Поначалу казалось, что уникальный шанс политического объединения страны президент не использует и на этот раз, поскольку после выборов в парламенте была создана крайне неустойчивая коалиция трех «оранжевых» сил («Наша Украина», Блок Ю. Тимошенко, Социалистическая партия), по численности превосходящая фракцию Партии регионов. Сложности, возникшие с ее созданием, и разные установки и мотивы ее лидеров позволяли прогнозировать, что она просуществует недолго, после чего могли последовать формирование новой ко-
алиции либо роспуск парламента. Так и случилось: в короткий срок была создана новая коалиция большинства, куда наряду с фракцией Соцпартии вошли фракции Партии регионов и Компартии. Президент был поставлен перед необходимостью выбора из двух вариантов: внести в парламент представление на назначение премьер-министром В. Януковича либо распустить Верховную Раду (на чем настаивала Ю. Тимошенко), и в итоге в августе 2006 г. принял решение о формировании впервые в истории Украины действительно коалиционного правительства, куда наряду с представителями коалиции большинства (Партия Регионов, Соцпартия, Компартия) вошли и представители пропрезидентской «Нашей Украины». «Силовые» министры нового правительства были назначены лично президентом, причем все они были переназначены из прошлого состава Кабинета министров. Таким образом, опасность фактической передачи власти в руки Ю. Тимошенко оказалась для президента сильнее, чем страх перед партией В. Януковича. Это позволило сформировать правительство, впервые представляющее не половину страны, а всю Украину, и именно поэтому являющееся более устойчивым и работоспособным, чем «оранжевое». Элите удалось как бы вернуть события назад, к тому самому упущенному времени «институциональной адаптации» и заключить внутриэлитный пакт, т. е. использовать возможность, которая была упущена сначала между вторым и третьим турами президентских выборов в ноябре - декабре 2004 г., а затем после отставки правительства Ю. Тимошенко в сентябре 2005 г. С третьей попытки элите удалось прийти к пониманию необходимости распределения власти не только между правящими группировками, но и между властью и оппозицией. Тем самым между представителями основных партий распределена и ответственность за принимаемые решения, и более того - впервые оппозиция получила доступ к принятию решений на основе соглашения с властью, без применения угроз и насилия. Это дает основания для прогноза об относительной устойчивости нового правительства Украины, поскольку формирование указанной коалиции означает окончательный, как хочется надеяться, отказ от сценария «победитель получает все» и будет способствовать институциональному закреплению фактически существующего в стране политического полицентризма и укреплению парламентско-пре-зидентской формы правления12.
Общим для двух стран стало перераспределение собственности после выборов, что вполне логично в условиях практичес-
ки неразрывного слияния власти и собственности почти на всем постсоветском пространстве, а также резкое падение уровня жизни населения и - как следствие — резкое падение доверия к власти, ее легитимности, что отчасти связано с традиционно завышенными ожиданиями от «революций», отчасти — с неспособностью нового руководства решать социально-экономические проблемы иначе, как популистскими методами, обещая увеличить льготы, пособия и пенсии. Новая киргизская и украинская элита показала свое неумение объединить собственные расколовшиеся страны ни на основе экономического роста и повышения благосостояния граждан, ни на основе общих ценностей.
Необходимо ставить вопрос о том, правомерно ли называть описанные события революциями? Если считать главным критерием революции смену политического режима, очевидно, что об этом ни в Киргизии, ни на Украине говорить пока не приходится. Эти события продуктивней понимать не как революции, а как кризисы политического участия, вызванные, с одной стороны, структурным полицентризмом общества, с другой - неспособностью и нежеланием правящих элит признать в качестве легитимных претензии на власть со стороны контрэлиты и их намерением удерживать власть любой ценой и сколь угодно долго. Такая стратегия может оказаться успешной в тех системах, где нет структурного полицентризма и независимых от государства политических акторов (Узбекистан, Туркменистан), но там, где такой полицентризм есть, он неизбежно актуализируется и не поддается всякого рода давлению и запретам. Контрэлиты умело использовали протестный потенциал общества для прихода к власти, не стремясь при этом к коренному изменению основ режима (об этом говорят и отсутствие полной свободы средств массовой информации, и первоначальное нежелание делить власть с оппозицией, и затягивание конституционной реформы). События в Киргизии и на Украине привели не к разрешению, а, напротив, к пробуждению и углублению конфликтов по региональному и регионально-клановому основаниям, усилив раскол страны и степень непримиримости конфликтующих сторон. В Киргизии происходит еще и криминализация власти, выразившаяся в получении представителями криминалитета депутатских мандатов, ряде убийств, обвинениях в адрес правящей элиты в связях с организованной преступностью. Другими словами, в такой ситуации крайне сложно говорить о какой-либо демократизации политической системы и об институционализа-ции политических конфликтов. Однако последние украинские
события показали, что новая правящая элита в принципе готова делг1ть власть с оппозицией и тем самым минимизировать возможности возникновения новых политических кризисов, вызванных структурным полицентризмом общества. Время покажи, в какой степени этот шаг будет способствовать стабилизации политической системы и институционализации политических конфликтов.
В заключение нужно дать ответ на вопрос о правомерности сравнения двух моделей политического развития в результате КрИзисов политического участия в Киргизии и на Украине. Конечно, в самом ходе «революций» и их последствиях можно усмотреть существенные различия: на Украине противостояние не носило кланового характера, как в Киргизии; действующий президент Л. Кучма не стремился продлить свою власть лично, в отЛИчие от А. Акаева (по крайней мере, у А. Акаева не было официального «преемника»); в Киргизии прошли неконкурентные выб°Ры нового президента, что было следствием заключения сок>за между основными соперниками, в то время как на Украине \аже третий тур выборов был конкурентным; различался и сам характер переворота (бескровный и ненасильственный на Украине и с рядом насильственных действий в Киргизии). Однако «одель, схема развития событий, общая для двух стран, приводит нас к выводу о том, что эта общность не является случайный совпадением, а объясняется сходными структурными условиями и несколько сходной стратегией старой правящей элиты, своими действиями обрекающей саму себя на поражение без дальнейшей возможности участвовать в политическом процессе, Общую схему событий можно выстроить следующим образе): наличие полицентрического общества с наложенными друг на \руга расколами; постепенная монополизация власти правя-ще]1 элитой и закрытие каналов доступа к власти; организация ко^трэлиты, опирающейся на бывших представителей власти и ма(совое протестное движение; неспособность старой элиты, с 0Д1ЮЙ стороны, идти на компромисс с контрэлитой, с другой -применить силу для выхода из кризиса; победа контрэлиты в ре-Зу;ьтате массовых выступлений нелегальным путем, но с последующей легитимацией через выборы; обещания широкомасштабных конституционных реформ; формирование новой элитой строительств из представителей только одной политической си-лы(клана) по принципу «победитель получает все»; неустойчи-во(ть и падение этих правительств, внутриэлитный конфликт по ли;ии «президент - правительство» и «президент - парламент»;
всяческое затягивание «неу\°бных» конституционных реформ; фактическое отсутствие демократизации политической системы и углубление регионального раскола при отказе институционализировать оппозицию < допустить ее к принятию политических решений; падение уровня жизни населения и уровня легитимности власти, создающее угрозу ее полного поражения на следующих выборах, - все »то говорит о принципиальной возможности и продуктивное'11 сравнительного анализа указанных процессов. Представляется, что и задачи перед правящей элитой двух стран стоят схМНые: найти такие способы и приемы распределения власти пэ горизонтали (между элитой и оппозицией) и вертикали (ме><ДУ центром и регионами), которые бы не углубляли, а помогла преодолеть регионально-социальные расколы и сформировать устойчивую политическую систему. По всей видимости, на ^крайне такая формула уже найдена (остается только подождатр. выдержит ли она проверку временем на устойчивость, работоспособность и эффективность), в Киргизии же процесс ее со;Дания несколько затянулся, что означает высокую вероятность новых политических кризисов как на уровне элиты, так и с привлечением масс. Учитывая особенности политической культУры, можно предположить, что в Киргизии такой кризис может стать более острым, чем в Украине, и привести к более неб/агоприятным последствиям, разрушив неустойчивую, находяи1Уюся в процессе становления политическую систему.
Примечания
1 См., например.: Huskey Е. Kyrgysstan: The Politics of Demographic and Economic Frustration // New States, New Politics: Building the Post-Soviet Nations / Ed. by I. Bremmer, R- Taras- Cambridge, 199/. P. 268.
2 Цит. по: История Киргизской ССР: С древнейших времен до наших дней: В 5 т. Т. 1: С древнейши* времен до середины XIX в. Фрунзе, 1984. С. 433.
3 Там же. С. 462.
4 Чтобы понять масштабы Промышленного производства в восточных областях, достаточно одног? примера: одна только Донецкая область УССР занимала в СССР тре">е место по общему объему промышленного производства.
5 См.: Киргизская Советская (социалистическая Республика // Большая Советская Энциклопедия / Редкол.: A.M. Прохоров (гл. ред.) и др. 3-е изд. Т. 12. М., 1973. С. 16р-
6 См.: Омаров Н. Эволюция политической системы Кыргызстана в 90-е годы XX — начале XXI в.: Итоги и перспективы демократического строительства // Политический класс. 2005. № 6.
7 См., например: Панфилова В. В Киргизии сложилось двоевластие: После дележа должностей следует ждать передела собственности // Независимая газета. 2005. 28 марта. С. 6.
8 См.: Акаев А. Об уроках мартовских событий в Киргизии // Политический класс. 2005. № 4.
' Так, Ю. Тимошенко утверждает, что на ее предупреждения о потере президентом в результате такой реформы реальной власти В. Ющенко, тогда еще кандидат в президенты, ответил в том духе, что главное — это проголосовать за реформу сейчас, а потом можно и нужно любыми способами ее отменить.
10 См.: Панфилова В. Выбирать придется президенту Бакиеву: В Киргизии разработаны три предварительных проекта новой Конституции республики // Независимая газета. 2006. 22 июня. С. 8.
11 Примечательно, что из-за противоречий в законодательстве правительство «не обратило внимания» на вотум недоверия, не сложило свои полномочия и продолжало работать.
12 Недавние события, связанные с выходом из правительства членов «Нашей Украины», в целом не опровергают эти выводы: во-первых, в правительстве остаются министры президентской квоты; во-вторых, сам президент осудил решение членов своей партии покинуть правительство, дав понять, что он остается сторонником «большой коалиции».
