CC BY
55
М. Ю. Дронов (Москва)
Рецепция малорусской идентичности у южнокарпатских русинов (Х1Х-ХХ вв.)
Статья посвящена присутствию малорусской этнонациональ-ной идентичности в палитре идентичностей южнокарпатских русинов в Х1Х-ХХ вв.
Ключевые слова: Восточная Словакия, малорусская идентичность, Подкарпатская Русь, русины, Угорская Русь.
Как известно, вплоть до настоящего времени вследствие исторически обусловленной незавершенности этнонациональных процессов у южнокарпатских русинов1 в русинской среде сосуществует и активно конкурирует сразу несколько этнонациональных иден-тичностей, в значительной степени определяющих культурную ориентацию и, в частности, литературный язык их носителей. На сегодняшний день это, в первую очередь, русинская идентичность, апеллирующая непосредственно к культуре Карпатского региона, и идентичность украинская, основанная на концепции этноязыкового вхождения русинов в более широкую украинскую общность. В связи с предыдущими историческими периодами нередко подчеркивается распространенность, как минимум в среде русинской интеллигенции, широкой русской и венгерской идентичностей. Однако, памятуя о том, что внешним проявлением этнической идентичности является эндоэтноним (этническое самоназвание)2, кроме этого можно говорить и о многих других идентичностях, которые были когда-либо представлены у южнокарпатских русинов3. Достаточно назвать такие из них, как: карпаторусская, угрорусская, малорусская.
Оговоримся, что некоторые из указанных взаимно не исключающих позиций могут быть не без основания восприняты как разные уровни этнической идентичности. Однако у людей, которые признавали сразу несколько идентичностей4, видимо, одна из них являлась основополагающей (при этом не исключая ситуационной актуализации в качестве главной других идентичностей, а также возможности сущностного изменения всей иерархии)5. Кроме этого можно вести речь и о различных «срезах» этнической идентичности (внутренняя, декларируемая, приписываемая другими, официально фиксируемая
идентичности)6, которые взаимосвязаны и подвержены динамическому взаимовлиянию.
Отдав должное сложности механизмов формирования и бытования идентичностей, в рамках настоящей статьи мы попытаемся кратко рассмотреть одну из них, пожалуй, наименее исследованную в контексте русинистики. По нашему мнению, из всех идентично-стей южнокарпатских русинов особенный интерес вызывает малорусская идентичность, степень распространения которой всегда заметно уступала таковой же, например, у карпаторусской и угрорус-ской идентичностей.
Любопытно, что многие исследователи склонны автоматически отождествлять малорусскую идентичность с идентичностью украинской. Однако по нашему глубочайшему убеждению, особенно применительно к русинам, их корректнее рассматривать по отдельности. Так, в первую очередь, бросается в глаза, что сама структура этнонимов малоросс, малорус, малорусин и т. п. невольно свидетельствует о наличии некоей связи с Русью в широком смысле слова, хотя и конкретизирует определенную специфику. Вытекающую из этого раздвоенность малорусской идентичности (пусть преимущественно на материале ее аппликации на Левобережье) озвучил канадский украинист Зенон Когут: «...росшський культурний складник у малоросШський идентичности робив украгнську ттел1генцт нерШучою та обережною у залученнг и Iсторичних I полШичних традиций до нового украшського свгтогляду»1. Этого никак нельзя сказать об украинской идентичности, которая манифестирует отношение исключительно к Украине.
Следует помнить, что составной характер этнонимов, обслуживающих малорусскую идентичность, косвенно свидетельствует об их определенной искусственности и вторичности. Не свойственная народной этнонимии сложность является свидетельством их элитарного происхождения. Так, еще крупнейший политический деятель южнокарпатских русинов XIX в. Адольф Добрянский8 отмечал, что каждый из восточных славян («русских людей») Австро-Венгрии и России «утверждает, что говорит "по-русски", нисколько даже не подозревая того - если его этому не учили в школе, - что филологи и этнографы стараются различать друг от друга велико-, мало-, бело-, червоно- и черно-руссов»9.
Впервые название Малой Руси фиксируется в грамоте Константинопольского патриарха 1303 г. об учреждении православной Га-лицко-Волынской митрополии. Как отмечает А. С. Мыльников, хотя
первоначально данный термин имел административно-конфессиональный смысл, позднее он обрел черты государственно-территориальной классификации10. В то же время очевидно, что понятие неоднократно меняло свое пространственно-географическое содержание. Вследствие этого в Российской империи XIX в. «малороссами» называли не только жителей административной Малороссии, но и всех представителей южной ветви восточного славянства, проживавших вне упомянутого региона11. Подобная номинация активно использовалась и научным сообществом, причем не только российским, но и зарубежным, в том числе многими учеными Габсбургской монархии.
Очевидно, что этноним малоросс хотя бы отчасти был известен на территории Венгерского королевства и мог применяться здесь по отношению к местному русинскому населению (венг. kisorosz)12. Следует помнить и то, что границы исторической Венгрии (и конкретно ее неотъемлемой, к тому же неформальной части - Угорской Руси) непосредственно прилегали к региону, который первым стал называться Малой Русью.
Известно, что отдельные представители южнокарпатской русинской интеллигенции не отрицали свою принадлежность к малороссам или же полного или частичного тождества своего языка с малорусским. Об этом свидетельствуют отдельные, впрочем, не слишком многочисленные, пассажи из письменного наследия ряда ее представителей.
Так, еще Иван Орлай13, переселившийся из Угорской Руси в Российскую империю, отзывался о своих земляках, что они «имеют сродство с Малороссиянами, или те же Малороссияне»14. При этом, конечно же, не следует забывать о том, что всех восточных славян Орлай называл еще «россиянами».
Гораздо увереннее точку зрения, что русины именно малороссы, отстаивал современник Орлая Иван Фогораший15. В своей работе «Въ обще о различш Славянских нарЪчш, собственно же о мало й карпато или Угрорусских» (1827) он отмечал, что «карпато или угро-росиане исходом своим мало росиане суть», а «беспда их по болшой части мало-русской совершенно изходна есть»16.
Михаил Лучкай17 назвал свою знаменитую грамматику -«^гаттайса slavo-ruthena, seu vetero-slavicae, et асШ т топйЬ^ carpathicis parvo-russicae, сеи dialecti vigentis lingvae»18 («Грамматика славяно-русская или старо-славянская, и бытующего в Карпатских горах мало-русского, подобно диалекту процветающего языка»). Правда, несмотря на название, данная грамматика освещала правила не народного, а церковнославянского языка. Что касается самого
Лучкая, то кроме его двояких, недостаточно четких тезисов о славянских языках, тяжело претендовать на детальное восстановление его этноязыковых представлений.
В целом, крайне сложно точно указать, кто первым из южнокарпатских русинов принял малорусскую идентичность как базовую, а не дополняющую к основной - более широкой русской или, напротив, более узкой угрорусской идентичности. Не исключено, что первым сознательным малороссом на южных склонах Карпат следует считать Анатолия Кралицкого19, который в своей статье «О малороссиянах и казаках» (1868) выразился следующим образом: «И наша Угорская Русь вместе с Галичиной принадлежит к малорусской расли славянского племени»20. Исходя из этой и ряда других цитат, современный ужгородский историк Дмитрий Данилюк считает, что А. Кралицкий даже «сприяв утвердженню у закарпатських руситв украгнськог национально! ¡дег»21. Ранее сходную сентенцию высказал литературовед Владимир Бирчак (1881-1952), украинец родом из Восточной Галиции22. Однако непредвзятое знакомство с литературным наследием Кралицкого, до конца жизни стремившегося писать на русском литературном языке, скорее не подтверждает подобные
23
смелые предположения украинских ученых23.
Легче согласиться с другим ужгородским исследователем -Эрнстом Гийделом. По мнению этого историка, первым идейным малороссом из южнокарпатских русинов был Юрий Калман Жатко-вич24. Именно Жаткович следующим образом сформулировал свое кредо: «Я по уб1жден1ю держу себе сыном мало-руського народа, того народа, который совам так отдельный е от велико-русского, як, напримгр, от польского или болгарского»25. Конкретно, по словам Э. Гийдела, Ю. К. Жаткович был «перший вгдомий нам закар-патський дгяч, який мислив у категориях ексклюзивних, виключних Iдентичностей, тобто 1дентиф1кував угро-руситв як приналеж-них до малорос1ян, котрг, у свою чергу, становлять цглком окре-мий слов'янський народ, який не е тдгалуззю якогсь тшог, бгльшог стльноти»26. Однако примечательно, что, считая себя малороссом, он все же не торопился становиться собственно украинцем27.
Во многом похожие взгляды на место малорусского народа в славянской семье в тот же период исповедовал Гиадор Стрипский28. Этнонимы русин и малорус воспринимались им как синонимы29. Но все-таки очевидное предпочтение (часто даже тогда, когда речь шла о населении южных губерний Российской империи) он отдавал первому из названий.
Однако далеко не все южнокарпатские деятели приветствовали отнесение себя и своих земляков к малороссам. Например, довольно критически относился к самому этому этнониму уже упоминавшийся нами А. Добрянский. Как отмечал литературовед Ф. Ф. Аристов (1888-1932), по мнению Добрянского, считавшего себя в первую очередь русским, «название "малорусский" особенно неудобно потому, что "никто не хочет быть малым и вообще без нужды унижаться"» 30.
В любом случае следует иметь в виду, что искусственные составные этнонимы, по всей видимости, долго оставались неизвестными широким народным массам. Активизацию размышлений о внутренней дифференциации восточного славянства в случае южнокарпатских русинов сильно тормозила их географическая отдаленность от ареала расселения белорусов и великороссов, а также отсутствие с ними регулярных контактов. Однако уже в конце XIX -начале ХХ в. модерные этнонациональные представления все интенсивнее проникали в народную среду. Поэтому неудивительно, что в начале 20-х гг. чешскому этнографу Яну Гусеку в русинских селах Восточной Словакии уже встречались отдельные носители малорусской идентичности31. При этом ученый резонно констатировал, что самоназвание малоросс (МаЪгш) встречается «в устах народа очень мало и, кажется, только у тех, которых этому научили»32.
По нашему мнению, распространению малорусской идентичности среди южнокарпатских русинов, возможно, также способствовало пребывание их многочисленных представителей на рубеже XIX и ХХ вв. в Северной Америке. Часть из уезжавших на заокеанские заработки со временем возвращалась домой. Многие же русины навсегда остались в США и Канаде33, однако в течение десятилетий поддерживали связь со своими родными в Европе. Конкретно в связи с интересующей нас темой хочется отметить два известных момента. Во-первых, начиная с 1890-х гг. вследствие многих причин среди трудившихся в Америке южнокарпатских русинов и галичан, униатов по вероисповеданию, началось движение за переход (или, в оригинальной трактовке, возвращение) в православие. В значительной степени религиозные потребности новой православной паствы было вынуждено удовлетворять духовенство из Российской империи. Последнее же рассматривало этих конвертитов именно как малороссов. Не исключено, что эта номинация играла и консолидирующую роль, сближая нередко враждовавших между собой восточнославянских выходцев из Венгрии и Галиции. Так, например, православная газета
для бывших греко-католиков «СвЪт», которую редактировали в том числе российские подданные, официально так и характеризовалась -«малорусская газета». Во-вторых, и сознательные униаты, которые продолжали использовать традиционные эндоэтнонимы с корнем рус-, но все чаще сталкивались с другой одноименной культурой (то есть собственно русской или великорусской), были вынуждены конкретизировать собственную идентичность. Одной из ступеней была идентичность малорусская. В данной связи характерен известный пример (пускай больше касающийся галичан, чем южнокарпатских русинов) генезиса атрибуции старейшей украинской газеты США «Свобода» (выходит с 1893 г.). Так, еще в 1898 г. это издание сопровождал англоязычный подзаголовок «The only Russian Political Newspaper», в 1901 г. «The Little Russian Weekly», а в 1906 г. уже «The Ruthenian Weekly». Только в 1914 г. окончательно возобладала украинская терминология34.
В целом же думается, что в Америке малорусскость запустила свои корни гораздо глубже и крепче, нежели в Европе, сохранив память о себе среди членов американских православных общин вплоть до наших дней. Малорусская идентичность сохранилась у отдельных пожилых людей, предки которых происходили с Карпат35. И именно как малороссов до сих пор воспринимают южнокарпатских русинов, по крайней мере, некоторые пожилые православные американцы из других этнических групп36. Правда, в течение ХХ в., возможно, не обошлось без некоторых семантических изменений в понимании этнонимов малоросс (Little Russian) и великоросс (Great Russian)31. Однако, за скудостью сведений, мы все же не беремся четко определить место малорусской идентичности в иерархии этнических идентич-ностей американцев русинского происхождения. Можно предположить, что она имела особенно вариативный характер, учитывая сильную идеологическую неоднородность этой диаспоры.
Вообще, нельзя не отметить семантическую неопределенность малорусской идентичности и тесно связанного с ней понятия малорусский язык, которое довольно часто использовалось в Подкарпатской Руси и Восточной Словакии в 1920-1930-х гг. представителями различных, в том числе враждующих лагерей в рамках русинского социума. Так, например, русофильский автор межвоенного периода, скрывавшийся под псевдонимом Зоркий, насчитал целых четыре его значения:
«1) литературный язык галицких сепаратистов, или
2) литературный язык российских украинских сепаратистов (Шаповал), или
3) новейший язык д-ра Ивана Панькевича, или же, наконец,
4) язык общерусский, язык Пушкина с малорусским произношением («п» как латинское <а» и т. д.)»38.
Пожалуй, можно было бы легко расширить данный список путем введения в него дополнительных позиций местного южнокарпатского происхождения.
В целом очевидно, что малорусская идентичность у южнокарпатских русинов принадлежит к числу особенно расплывчатых -тех вариантов этнонациональной идентичности, которым даже не было суждено обрести сколько-нибудь четкие очертания. Серьезной причиной этого, видимо, была конкуренция со стороны набиравшей силу собственно украинской идентичности, с точки зрения которой идентичность малорусская являлась лишь некоей несовершенной, переходной формой на пути к украинству. Лишним, хотя чаще признававшимся звеном на пути от карпаторусскости к об-щерусскости была ма лорусская идентичность для протагонистов идентичности собственно русской. В то же время несомненно, что вопрос о рецепции малорусской идентичности среди южнокарпатских русинов еще нуждается в дополнительном, более пристальном, изучении.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Этноним русин и производные от него мы используем здесь исключительно как terminus technicus для условного обозначения конкретного сегмента восточнославянского этноязыкового массива, вне зависимости от того, к какой конкретно национальности причисляет себя тот или иной человек. При этом, учитывая распространенность указанного этнонима в разные периоды на весьма обширных территориях (в том числе удаленных от Карпат), мы руководствуемся теми границами ареала расселения русинов, которые приняты в современной русинистике (см. карту: Magocsi P. R. Carpatho-Rusyn settlement at the Outset of the 20th century with additional data from 1881 and 1806. Мапа росселеня Карпатьскых Русишв на зачатку ХХ столггя з далшыма данныма з 1881-го i 1806-го року. [Orwell, Verm.], 1996; 2nd ed. 1998). Прилагательное южнокарпатский используется нами с целью уточнения, о каких именно русинах идет речь (то есть не о севернокарпатских русинах-лемках и не о русинах бывшей Югославии). Его употребление представляется
нам более корректным, чем использование прилагательных под-карпатский и закарпатский, чаще всего уже фокусирующих свое внимание исключительно на территорию нынешней Закарпатской области Украины, тем самым не охватывая фрагменты территорий соседних государств с коренным русинским населением (Словакии, Венгрии, Румынии).
2 См.: СадохинА. П. Этнология: Учебный словарь. М., 2002. С. 188, 196.
3 Подчеркнем, что, в отличие от большинства исследователей, мы говорим именно об идентичностях, а не о широких национально-языковых ориентациях (как правило, в этой связи упоминают триаду русофильство-украинофильство-русинофильство и мадьяронство). Данное замечание важно, потому что нередко одна и та же этнона-циональная идентичность выдвигалась (или, по крайней мере, не исключалась) сразу несколькими подобными ориентациями. Конечно же, теоретически количество вариантов идентичности вместе с их допустимыми комбинациями, на порядки превышающее формальное число ориентаций, можно довести до абсурда - приближая его чуть ли не к общему количеству местных уроженцев и внешних знатоков региона, мысливших в модерных национальных категориях. Поэтому имеет смысл выделять только основные, на наш взгляд, модели этнонациональной идентичности. В то же время следует помнить, что обращение к конкретным русинским судьбам часто убеждает исследователя в крайней схематичности любых классификаций, которых явно не хватает для передачи всех оттенков взглядов некоторых деятелей. Тем более что сами взгляды, в том числе на вопрос о собственной этнонациональной идентичности, имеют (особенно в условиях пограничья) очевидную тенденцию к изменению как во времени, так и в пространстве.
4 Думается, что применительно к южнокарпатским русинам подобное положение вещей является особенно характерным.
5 Таким образом, например, в случае соседства русской и карпато-русской идентичностей мы можем констатировать первостепенное акцентирование либо своей русскости (при этом карпаторусскость воспринимается в данном контексте лишь как региональное или этнографическое уточнение), или же, наоборот, карпаторусскости (а не своей одновременной принадлежности к русским [восточным славянам], как и шире - к славянству в целом). Ценным, хотя и не универсальным подспорьем в определении базовой этнонацио-нальной идентичности являются представления о литературном языке, то есть, обращаясь к предыдущему примеру, принципиально
важно, считает ли тот или иной русин своим литературным языком русский язык или же отстаивает право на развитие самобытного карпаторусского койне.
6 Классификация отечественного этнолога А. Д. Коростелева. См.: Коростелев А. Д. Парадоксы этнической идентичности // Идентичность и толерантность. М., 2002. С. 92.
7 Когут З. Коршня вдентичносп. Студи з ранньомодерно! та модерно! гсторп Укра!ни. Ки!в, 2004. С. 101.
8 Добрянский Адольф Иванович (1817-1901) - политик и публицист. Родился в с. Рудлов (Земплин) в семье греко-католического священника. Получил блестящее образование в Левоче, Рожняве, Мишкольце, Кошице, Эгере, Банской Штявнице и Вене. Автор политического проекта «Об объединении русских коронных областей в одно политическое и административное целое» (1849). Во время Венгерского похода являлся императорским комиссаром при армии генерала Паскевича. Позднее являлся советником начальника Ужгородского гражданского округа, депутатом венгерского парламента. Стоял у истоков русинского Общества св. Василия Великого (первый председатель) и Матицы словацкой. Являлся последовательным сторонником федерализации Габсбургской монархии, был преследуем как панславист. В 1875-1881 - в эмиграции в России. Скончался в Инсбруке. См.: Поп И. Энциклопедия Подкарпатской Руси. Ужгород, 2006. С. 172.
9 Цит. по: Аристов Ф. Ф. Карпато-русские писатели. Исследование по неизданным источникам / Второе дополненное издание. М., 1916. Т. I. Репринт: Bridgeport, Connecticut, 1977. С. 181.
10 См.: Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической номинации и этнично-сти XVI - начала XVIII века. СПб., 1999. С. 66.
11 См.: Яковенко Н. Нарис ютори середньовiчно! та ранньомодерно! Укра!ни / Видання трете, перероблене та розширене. Ки!в, 2006. С. 21. Подробнее о метаморфозах термина малоросс см. в работах: Котенко А. Л., Мартынюк О. В., Миллер А. И. «Малоросс»: эволюция понятия до Первой мировой войны // Новое литературное обозрение. 2011. № 108. С. 9-27; Лескинен М. В. «Малороссийская народность» в российской науке второй половины XIX века: Проблемы этнографического описания // Русские об Украине и украинцах. СПб., 2012. С. 245-283.
12 См.: Магочт П. Р. Формування нацюнально! самосввдомосл... С. 168.
13 Орлай Иван Семенович (1770-1829) - ученый, медик, педагог, общественный деятель. Родился в Хусте (Мараморош). Учился в Ужгородской и Великокарловской гимназии, Великоварадинской академии, Львовском и Пештском университетах. В 1791 г. переселился в Россию. Получив медицинское образование в Санкт-Петербургской медико-хирургической академии, прошел все ступени карьеры до гоф-хирурга и гоф-медика. Именно по его предложению в Россию для занятия кафедр в новых университетах были приглашены ученые южнокарпатского русинского происхождения. Являлся членом Московского общества истории и древностей российских, почетным членом Общества любителей отечественной словесности при Казанском университете, Российской Академии наук и др. В 20-х гг. XIX в. возглавлял Гимназию высших наук князя Безбородко в Нежине, затем Ришельевский лицей в Одессе. Поддерживал контакты с ведущими отечественными историографами Н. М. Карамзиным и П. И. Кеппеном. См.: Поп И. Энциклопедия Подкарпатской Руси. С. 281.
14 Орлай И. О Юго-Западной Руси // Материалы по истории возрождения Карпатской Руси. Львов, 1905. Т. I. Сношения Карпатской Руси с Россией в 1-ой половине XIX-ого века / Собрал И. С. Свенциц-кий. С. 44. Отметим, что в цитированном тексте Орлай говорит не только о южнокарпатских русинах, но и о галичанах.
15 Фогораший Иван (псевдоним - Бережанин; 1786-1834) - греко-католический священник, педагог, языковед, этнограф. Родился в с. Великие Комяты (Угоча). Учился в духовных семинариях Ужгорода, Трнавы и Вены. В 1814-1818 гг. являлся ректором Ужгородской духовной семинарии. Позднее был священником церкви св. Варвары в Вене. Входил в кружок славянских ученых во главе с Бартоломеем Копитаром (1780-1844). См.: Поп И. Энциклопедия Подкарпатской Руси. С. 368.
16 Бережанинъ И. Въ обще о различш Славянских нарЪчш, собственно же о мало й карпато или Угрорусских // Материалы по истории возрождения Карпатской Руси. Т. I. С. 48.
17 Лучкай (Поп) Михаил (1789-1843) - греко-католический священник, историк, языковед. Родился в с. Великие Лучки. Учился в гимназии в Ужгороде и духовной семинарии в Вене. В период учебы участвовал в работе кружка Б. Копитара. Позднее служил на приходах, являлся королевским «русским цензором» в Буде, работал библиотекарем и архивариусом канцелярии Мукачевского епископства в Ужгороде. В конце жизни, в связи с ростом венгерско-
го национализма, подвергался гонениям за славянские убеждения, следствием чего стало его увольнение из канцелярии. См.: Поп И. Энциклопедия Подкарпатской Руси. С. 237-238.
18 Lutskay M. Grammatica slavo-ruthena, seu vetero-slavicae, et actu in montibus carpathicis parvo-russicae, ceu dialecti vigentis lingvae. Bu-dae, 1830.
19 Кралицкий Анатолий (1835-1894) - греко-католический церковный деятель, писатель, этнограф, педагог. С 1858 г. - священник Пре-шовской епархии. В 1863 г. принял монашеский постриг. С 1869 г. -протоигумен Мукачевского Свято-Николаевского монастыря оо. василиан. Романтик-просветитель, противник мадьяризации. Богатое литературное наследие Кралицкого состоит из рассказов, повестей, этнографических и биографических очерков, компилятивных просветительских работ и т. д. См.: Поп И. Энциклопедия Подкар-патской Руси. С. 227.
20 Цит. по: Данилюк Д. 1сторична наука на Закарпатп (кшець XVIII -перша половина ХХ ст.). Ужгород, 1999. С. 179, 321.
21 Там же. С. 179.
22 Бiрчак В. Лггературш стремлшня Шдкарпатсько! Руси / Друге до-повнене видання. Ужгород, 1937. Факс. вид.: Ужгород, 1993. С. 124.
23 См. старую критику отнесения А. Кралицкого к предтечам украин-ства среди южнокарпатских русинов: Недзельский Е. Очерк карпа-торусской литературы. Ужгород, 1932. С. 204-205.
24 Жаткович Юрий Калман (1855-1920) - греко-католический священник, историк, этнограф, переводчик. Родился и получил образование в Ужгороде. Служил в селах Великий Раковец, Иза, Стройно. Член Научного общества имени Шевченко во Львове и Венгерского исторического общества в Будапеште. См.: Поп И. Энциклопедия Подкарпатской Руси. С. 187-188.
25 Листи Юрiя Жатковича до Володимира Гнатюка (1895-1914) // Мазурок О. Юрш Жаткович як юторик та етнограф. Ужгород, 2001. Л. 29. С. 53. Сходные утверждения Жатковича см.: Там же. Л. 56. С. 78.
26 Гийдел Е. Рутешя über alles // Украша модерна. № 12. Стандарти науки i академiчне середовище. Кив; Львiв, 2007. С. 202. Правда, Э. Гийдел подобно большинству украинских историков не различает малорусскую и украинскую идентичности.
27 См.: Недзельский Е. Очерк карпаторусской литературы... С. 255-258.
28 Стрипский Гиадор (1875-1946) - этнограф, фольклорист, переводчик, журналист. Родился в с. Шелестово (Берег). Окончил
гимназию в Ужгороде. Учился в Будапештском, Колошварском и Львовском университетах. В начале карьеры занимался музейной работой в Колошваре, преподавал восточнославянские языки в Колошварском университете. В 1910-1918 гг. - заместитель куратора, позднее куратор этнографического отдела Национального музея в Будапеште. Издавал журнал «Ukrania». После провозглашения Венгерской республики - сотрудник Министерства просвещения и культов, советник министра по проблемам национальных меньшинств, позднее заведующий отделом просвещения Министерства по делам Руськой краины. Член Румынской и Венгерской академий наук, Научного общества имени Шевченко. См.: Поп И. Энциклопедия Подкарпатской Руси. С. 340-341.
29 См., например: Письмо Падора Стрипського 1891 // Удварi I. Зберь-ка жерел про студи русинського писемства III. Падор Стрипськый, народописник, бiблiограф, языкознатель, товмач / Studia Ukrainica et Rusinica Nyiregyhaziensia 21. Шредьгаза, 2001. С. 145-114.
30 Аристов Ф. Ф. Карпато-русские писатели... С. 184.
31 Husek J. Narodopisna hranice mezi Slovaky a Karpatorusy. Bratislava, 1925. S. 15, 383.
32 Ibidem. S. 15.
33 В 1880-1914 гг. за океан переселилось приблизительно 225 тысяч русинов (включая галицких лемков и воеводинских русинов). Согласно данным П. Р. Магочи, на сегодняшний день в США и Канаде проживает соответственно около 620 и 20 тысяч человек русинского происхождения. См.: Магочш П. Р. Карпатськы Русины. Б. м., 2006. С. 2-3.
34 См.: Русско-Американский Православный Календарь на год 1950. В память 156 летия Русского Православия в Сев. Америке / Сост. П. Ю. Коханик, протоиерей. Wilkes-Barre, Pa, 1950. C. 311-313, 311.
35 Так, например, анонимный автор заметки о канонизации первого перешедшего в Америке в православие русинского священника Алексия Товта (1994), очевидно радикальный сторонник русинской идентичности, с сожалением отмечал, что из присутствовавших на торжестве паломников русинского происхождения «много iшi называють ся "русскыма", "малорусскыма", "россшскыма", а не Русинами» (1з жывота православных Русишв у Америщ // Русин [Пряшов]. 1994. № 5. С. 21).
36 Так, к примеру, долголетний настоятель Свято-Николаевского собора в Вашингтоне о. Дмитрий Григорьев в своей книге, посвященной истории Русской Православной Миссии в США и Канаде,
называет всех восточнославянских выходцев из Австро-Венгрии («русин, карпатороссов, галичан и буковинцев») «юго-западными разветвлениями малороссов» (Григорьев Д., протоиерей. От древнего Валаама до Нового Света. Русская Православная Миссия в Северной Америке. М., 2007. С. 50).
37 На эту мысль нас натолкнуло знакомство со статьей современного историка православных приходов Новой Англии, потомка восточнославянских выходцев из Австро-Венгрии, считающего себя русским американцем, Роберта Джона Клянско. В его понимании, великороссы - это все русские из Российской империи («из Велико-россии - областей, включавших Москву, Минск, Санкт-Петербург, Киев»), тогда как малороссы - русские из Габсбургской монархии. См.: Клянско Р. Д. Русские православные храмы в Коннектикуте / Перевод С. Генебарта // Русский американец. 1995-1997. № 21. С. 175.
38 Зоркий Н. 1. Спор о языке в Подкарпатской Руси и чешская Академия Наук. 2. Как осведомляет д-р Иван Панькевич чешскую публику о наших языковых делах. Ужгород, 1926. С. 13.
Dronov M. Yu. Reception of the Little-Russian (Maloross) Identity among the South-Carpathian Ruthenes (the Nineteenth and Twentieth Centuries)
The article treats the element of Little-Russian (Maloross) ethno-national identity in the spectre of loyalties of South-Carpathian Ruthenes in the nineteenth and twentieth centuries. Keywords: Eastern Slovakia, Little-Russian (Maloross) identity, Sub-Carpathian Rus', Ruthenes, Ugric (Carpathian) Rus'.
