CC BY
25
BIBLIOGRAPHIA
РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ: BJARNE MELKEVIK. PHILOSOPHIE DU DROIT. VOLUME 2. QUÉBEC: PRESSES DE L'UNIVERSITÉ LAVAL, 2014. 592 p.
Настоящая работа представляет собой рецензию на книгу канадского правоведа Бъярна Мелкевика, посвященную проблемам философии права. Автор рецензии анализирует общие методологические положения книги Мелкевика, ее слабые и сильные стороны, акцентируя внимание читателей на связи между философ-ско-правовыми идеями канадского мыслителя и философскими представлениями Юргена Хабермаса. Рецензируемая книга представляет собой тематически подобранный сборник ранее опубликованных работ Мелкевика, которые были изданы несколько лет назад в составе трех отдельных монографий. В центре внимания канадского мыслителя находятся вопросы процедурной легитимации права, роль правовой коммуникации в конструировании социального взаимодействия между людьми, обоснование публичного дискурса как основы для формирования современного правосознания. Мелкевик настаивает на том, что без коммуникативной практики права как такового не существует. Это означает, что аргумент или приказ, который становится принудительным не благодаря дискурсивной легитимации, а за счет силы или авторитета, не может считаться правовым. Канадский ученый входит в намеренное противоречие с конвенциональными представлениями о праве как о чем-то гетерономном, принуждающем человека к известному поведению помимо его воли. Он апологизирует автономию субъектов, которые в рамках дискурсивной легитимации могут принимать решения о своих и чужих правах, — такие решения будут правовыми, если основаны на демократическом публичном обсуждении и открытой коммуникации. Автор настоящей рецензии полагает, что подобное отрицание гетерономного момента в правовом регулировании может исказить реальные параметры функционирования права в современном обществе. Такое отрицание приводит к излишней идеализации коммуникативной роли права и забвению того, что наряду с коммуникацией право выполняет и другие социальные функции. Более того, акцентирование на одном аспекте правовой коммуникации — на принятии решений в рамках демократического автономного дискурса — может негативно сказаться на реальной практике защиты прав личности.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: философия права, права человека, легитимация, коммуникативная этика, правовая коммуникация, делиберативная демократия.
REVIEW OF: BJARNE MELKEVIK. PHILOSOPHIE DU DROIT. VOLUME 2. QUÉBEC: PRESSES DE L'UNIVERSITÉ LAVAL, 2014. 592 P.
The present paper is review of a book by Canadian legal scholar Bjarne Melkevik. This book is devoted to problems of philosophy of law. The author of the review analyses the general methodological premises of Melkevik's book, its strong and weak points, accentuating readers' attention on the connection between the legal ideas of the Canadian thinker and the philosophical conception of Jürgen Habermas. The book under review represents a thematically organized collection of the works that several years ago had been published as three monographs apart. In the centre of Melkevik's attention stand issues of procedural legitimation of law, of legal communication and its role in construction of interac-
BIBLIOGRAPHIA
tional cooperation between human beings. The Canadian author also scrutinises public discourse as a foundation for modern legal thinking. Melkevik insists that law cannot exist outside real practice of communication. This signifies that a command or an argument that is enforced on people through coercion or authority and that is not accepted through discursive legitimation, cannot be considered to be a legal command or a legal argument. The Quebecois legal scholar explicitly challenges the conventional idea that law is something heteronomous and compulsory for human beings, something which compels them to certain behaviour against their own will. This author proposes an apology of autonomous action of subjects who take decisions about their rights through discursive legitimation — such decisions will have legal character if they are based on public democratic deliberation and on open communication. The author of the present review considers that such negation of heteronomy in legal regulation can distort how law really functions in modern societies. Such negation can also result in excessive idealization of the communicative function of law, which consequently will conceal other functions that are performed by law. Moreover, focusing only on how decisions are taken in democratic autonomous discourse disregards other aspects of legal communication and can have a negative effect for protection of individual rights.
KEYWORDS: legal philosophy, human rights, legitimation, communicative ethics, legal communication, deliberative democracy.
В 2012 г. известный сторонник коммуникативной теории права, профессор юридического факультета Квебекского университета им. Л аваля Бъярн Мелкевик выпустил на французском языке первый том своих сочинений под названием «Философия права», где были собраны работы, написанные им за последние десятилетия. Рецензия на это произведение была представлена вниманию читателей «Правоведения»,1 равно как и рецензия на другую его замечательную книгу, опубликованную в 2014 г.2 В том же 2014 г. вышел в свет второй том «Философии права», в который вошли материалы трех ранее опубликованных книг: «Философско-правовые рассуждения» {Considérations juridico-philosophiques), «Толерантность и юридическая современность» {Tolérance et modernité juridique) и «Философия правового суждения» {Philosophie du jugement juridique), первоначально изданных соответственно в 2005, 2006 и 2010 гг. Ниже будут представлены основные смысловые моменты и проблемные срезы второго тома «Философии права». Мы не будем возвращаться к общей характеристике воззрений ученого, поскольку она была дана нами в вышеуказанных рецензиях, а также в рамках небольшой статьи, опубликованной в 2012 г.,3 к которым мы и отсылаем заинтересованного читателя. Отметим только,
1 Антонов М. В. Философия права Бъярна Мелкевика // Правоведение. 2012. № 3. С.260-268.
2 Антонов М. В. Рецензия на книгу: Bjarne Melkevik. Epistémologie juridique et déjà-droit. Paris: Buenos Books International, 2014. 121 p. // Правоведение. 2014. № 2. С. 252-259. — В настоящее время русский перевод данной работы Мелкевика подготовлен для публикации в журнале «Правоведение».
3 Антонов М. В., Патрикеева Е. А. Критика нарративной юриспруденции в работах Бъярна Мелкевика // Правоведение. 2012. № 1. С. 33-36.
221
BIBLIOGRAPHIA
что в защищаемой на страницах данной книги концепции демократического дискурса Мелкевик во многом следует идеям Юргена Хабермаса. Нашей целью здесь не является сравнительный анализ их воззрений. Критические замечания, приводимые нами ниже по поводу философско-правовых идей Мелкевика, не относятся к схожим представлениям Хабермаса, на которые канадский правовед опирался при конструировании своих тезисов.
Основной акцент в рецензируемой книге ее автор делает на применении своих философско-правовых разработок к конкретным вопросам юридической практики. Пытаясь найти в современной правовой действительности место для человека как творца права, мыслитель дистанцируется от традиций как либерализма (индивидуализма), так и республиканизма (коммунитаризма). По мнению Мелкевика, такое «манихейское» противопоставление добра и зла через апологию либо одного, либо другого начала суть ложная дилемма. На самом деле, эта и другие дилеммы есть лишь результат правильного или неправильного именования вещей. Так, именование правом односторонних команд со стороны власть имущих представляет собой пример неправильного именования: право ложно отождествляется с гетерономным порядком, тогда как на самом деле право — такое, каким его видит Мелкевик, — прежде всего автономный порядок самообя-зывания. Кажется, канадский ученый готов пренебречь конвенциональными делениями права, морали и других социальных регуляторов — для него право по сути есть то, что Хабермас называл «коммуникативной этикой». Иными словами, право — это то, что создается в рамках коммуникативного дискурса на основе демократических процедур. Мелкевик исходит из того, что «наше общество — это общество модерна и коммуникации в том смысле, что составляющие общество индивиды соглашаются с тем, что необходимо оценивать аргументы, исходящие из разных сфер публичного дискурса» (р. 5). В таком обществе важнейшим конститутивным моментом является то, как происходит обмен аргументами, их обсуждение и легитимация, что в конечном счете приводит к рождению регулятивного порядка, называемого нами правом.
Это в свою очередь означает, что без коммуникативной практики права как такового быть не может. Аргумент или приказ, который становится принудительным не благодаря дискурсивной легитимации, а за счет силы, власти, авторитета и т. п., еще не образует, как полагает автор, собственно юридического императива. Точнее, императивом такой приказ будет только по форме, но не по содержанию. Характеризуя властные приказы и «все, что появляется не через юридическое публичное суждение», Мел-кевик считает, что такие приказы и прочие гетерономные команды «лишь стремятся к легитимности и легальности» (р. 9). Вместе с тем мыслитель не абсолютизирует и процедурный момент в праве. Право есть своего рода аргументативное пространство, но аргументация в нем выступает не самоцелью, а средством для принятия легитимного суждения. Следовательно, решающим моментом для определения права является не форма и не содержание (аргументация, толкование, властное решение, процесс, норма и т. п.), а цель — дискурсивная легитимация, которая служит завершающим
222
BIBLIOGRAPHIA
звеном процесса правовой коммуникации. Правовым для Мелкевика будет все то, что имеет целью такую легитимацию.
Разумеется, границы такого «права» не будут совпадать с границами официального (позитивного) права; такие границы должны устанавливаться не путем абстрактного рассуждения, а на практике — через легитимацию каждого факта, приказа, отношения и т. п. в рамках «демократического дискурса». Поэтому право «не может быть сформулировано только на основе предписаний разума... оно всегда дано в перспективе действия» (р. 16). Если попытаться переложить этот тезис на язык правовой догматики, то он может быть сведен к утверждению о том, что право не существует вне правоотношений, а некое отношение становится правовым в результате его интерсубъективной легитимации. Догматическая трудность здесь заключается в том, что нам изначально не задано никаких объективных критериев для суждения о том, приводит ли тот или иной дискурс к легитимации или нет. Подобное суждение в рамках правовой концепции Мелкевика оказывается оценочным.
Это приводит автора к известной доле субъективизма применительно к суждениям о том, что есть право. Он утверждает, что правом отношение становится через коммуникацию в рамках публичного пространства. Но что есть публичное пространство? Для мыслителя это всего-навсего сфера, в которой «сливаются множество дискурсов, для которых не установлено никаких ограничений» (р. 434). С одной стороны, это не означает постмодернистского отрицания нормативной значимости всего того, что выходит за пределы индивидуального суждения и мнения. Мнения суть всего лишь «перегной, на котором разрастаются интерпретации и аргументы, где конкретизируются суждения по поводу наших политических, социальных, экономических и юридических дел» (р. 15). С другой стороны, ошибочна и другая крайность, реифицирующая во имя борьбы с субъективизмом некоторые модальные требования, идеологические постулаты, доктри-нальные конструкции и т. п., придавая им объективное значение вне зависимости от того, в каком контексте они развертываются и легитимируются (или не легитимируются).
Есть ли нечто объективное, что мы можем сказать о праве до того, как найдем право (т. е. нечто, стремящееся к дискурсивной легитимации) в конкретной ситуации коммуникации между конкретными людьми? Канадский правовед уверен, что нет: ничего объективного о праве заранее сказать невозможно; такие нарративы будут лишь апологией власти, легитимацией ее велений как правовых (юспозитивизм) либо же апологией еще худшего субъективизма, который свою произвольность прячет под покровом претензии на универсальность (юснатурализм). Эту тему Мелкевик развивает в двух очерках (р. 16-68), уже переведенных на русский язык,4 доказывая несостоятельность объективизма в познании права.
4 Мелкевик Б. 1) Философия права в потоке современности // Российский ежегодник теории права. 2008. № 1. С. 527-545; 2) Говорите на языке «нового нарратива о праве», или О том, как политкорректность «юридически» узаконивает себя // Право-
223
BIBLЮGRAPHIA
Отдельную версию такого объективистского дискурса представляют собой работы консервативных мыслителей XX в. Карла Шмитта и Джорджо Агамбена, пытавшихся определить право через суверенитет, понимаемый как неограниченная возможность принимать решения в исключительных ситуациях. Оценивая воззрения этих мыслителей (р. 69-97), Мелкевик утверждает, что вопрос об исключительности той или иной ситуации может решать не только суверен, но и любой человек, выступая участником публичного дискурса о том, что в данном обществе в данной ситуации будет правомерным. Доказательство тому мы можем найти, например, в послевоенных судебных процессах в Германии, где была сконструирована обязанность судей и других чиновников действовать вопреки официальному праву в исключительных ситуациях. Вообще, тема нацистского принудительного порядка периодически поднимается на страницах разбираемой книги как доказательство невозможности определять правомерное и нормативное как соответствующее воле властителей. Источником нормативности должна служить делиберативная демократия — публичные демократические дискуссии, которые легитимируют некоторые поведенческие практики и тем самым делают их обязательными для данного сообщества (р. 465).
Здесь позиция автора стоит в намеренном противоречии с конвенциональными представлениями о праве как о чем-то гетерономном, принуждающем человека к известному поведению помимо его воли. Мелкевик апологизирует автономию субъектов, которые в рамках дискурсивной легитимации могут принимать решения о своих и чужих правах: «Вопрос о праве вращается вокруг каждого индивида и заключается в возможности индивида все изменить» (р. 135). Но не свидетельствуют ли такие ситуации, как, скажем, процесс над Сократом или реалии той же нацистской Германии, описанные Х. Арендт как «банальность зла», о невозможности рассматривать все, что легитимируют люди в своей межличностной коммуникации как правомерное? Людям свойственно ошибаться — они могут ошибаться и по поводу правомерного. Когда автор утверждает, что «автономия как современный правовой идеал проявляется... как автономное создание обществом самого себя, которое должно свершиться в рамках логики процедурности и справедливости» (р. 171), то на это можно возразить, что самосоздание обществом самого себя вполне может не соответствовать определенным стандартам и идеалам справедливости. Если только не считать вместе с Дюркгеймом, что любой продукт социального творчества (любая «социальная вещь») является проявлением воли общества как Высшего Существа, как коллективного сознания и социальной солидарности и в качестве такового служит нормативным критерием справедливости.
ведение. 2012. № 1. С. 37-56. — Попутно отметим, что рецензируемая работа содержит еще две работы, ранее переведенные на русский: Мелкевик Б. 1) Новый Гражданский кодекс Квебека и права человека: новая парадигма // Правоведение. 2012. № 2. С. 67-78; 2) Ответственность перед лицом смерти. Дело Сью Родригес, рассмотренное Верховным Судом Канады // Там же. 2013. № 2. С. 161-171.
224
ВШЬЮОКАРША
Но такой объективизм решительно отвергается и безжалостно критикуется Мелкевиком.
Невозможно найти критерий правильности юридического развития и в социальных практиках — об этом, в частности, свидетельствует проанализированная автором проблема глобализации (р. 99-118). Здесь Мелкевик вынужден признать разрушительность для права ситуации, когда «суверенитет государства распадается в угоду мировому рынку» (р. 118). Глобализация может освобождать человека от привязанности к одному государству и правопорядку, но она не освобождает человека в субъективном плане и не создает другого, более справедливого или правомерного права (р. 108). Более того, идеологическое утверждение классического индивидуализма в процессе глобализации приводит к плачевным результатам — реальность глобализирующегося мира состоит в том, что человек постепенно лишается возможности отстаивать свое мнение и свою свободу суждения. Выход на мировые площадки принятия и легитимации юридических решений закрыт для обычных людей, и они вынуждены принимать как универсальную истину то, что на таких площадках за них решат другие. Индивид все еще остается основой идеологии свободного рынка, но не как автор, а скорее как адресат гетерономных команд негосударственных организаций и корпораций.
Можно ли из этого заключить, что официальное (позитивное) право, при всех его недостатках и его гетерономности, может защищать человеческую свободу лучше, чем автономный порядок принятия решений в рамках публичного дискурса, который могут использовать экономически сильные в ущерб интересам слабых? Такого вывода автор не делает, и этот вопрос остается без ответа. Трудно не заметить, что одни люди попросту не хотят участвовать в демократическом (или другом) дискурсе, другие попросту не могут, поскольку это требует известного уровня образования, знаний и коммуникативных навыков, а для многих участие в дискурсе отнюдь не всегда означает возможность быть услышанными, что в современных реалиях в немалой степени зависит от обладания властными и экономическими ресурсами.
Пытаясь уйти от другой дилеммы — противопоставления личности и коллектива, — канадский правовед ищет ответ в аспекте коллективной реальности, которую он называет «юридическим Мы» и под которой подразумевает некую незримую коллегию, состоящую из людей, объединенных общими требованиями, идеями, действиями. Задача субъекта права — найти свое место в рамках этого «асубъективного начала, понять самого себя как автора и владельца своих прав, своих норм и юридических институтов» (р. 188). Но если у Маркса подобная перспектива преодоления отчуждения человеческой личности вела к «выветриванию» права, то у Мелкевика, наоборот, приводит к сущему утверждению права в социальной практике и индивидуальных сознаниях.
Для автора главное — преодоление гетерономии, «силы которой делают из человека куклу, не видящую тех нитей, которые заставляют ее плясать» (р. 384). Считая сущностью современного юридического проекта
225
BIBLЮGRAPHIA
формирование юридической коммуникативности, которая проявляется в ситуации, когда люди «взаимно признают друг друга авторами и владельцами права и совместно устанавливают, что пространство публичного дискурса является пространством для принятия всех юридических решений» (р. 158), канадский юрист занимает двусмысленную позицию. С одной стороны, «юридическое Мы» не играет решающей роли в его объяснении процесса правогенеза — в конце концов, все зависит от действий и настроений отдельных лиц: «Без подпитывающей нашу волю энергии право рискует оказаться в перспективе простой жестикуляции — догматической или идеологической» (р. 360). С другой стороны, речь по-прежнему идет о примате коллективного начала («юридического Мы»), но при условии обеспечения известных процедурных правил и господства особого рода идеологии демократической автономии.
Реальность заключается в том, что даже если на обосновываемом Мелкевиком пространстве публичного дискурса юридические решения будут приниматься от имени всех, это не означает, что такие решения будут приниматься в интересах и на благо всех. Давая характеристику тем чертам человеческого характера, за счет которых демократия неизбежно превращается в олигархию, Платон хотя бы отчасти был прав. Тезис о том, что «конфликт между частными и публичными интересами исчезают в демократии» (р. 500), обнаруживает излишний оптимизм автора. В демократии, по мысли Мелкевика, мы сами утверждаем себя в качестве авторов своих прав, за счет чего демократия становится «силой формулировки и именования, способной наделить смыслом правовые категории» (р. 500). Здесь можно заметить, что автор совершает логический прыжок из «демократии» в том виде, в котором она нам известна по истории и реальности западных обществ, в идеальную «демократию», снимающую противоположности частного и общего, права и морали. Такой эсхатологизм, впрочем, более подходит для веры, чем для научного знания.
Этой проблемы Мелкевик, как кажется, не хочет замечать, декларативно призывая «взять на свои плечи демократические процессы, которые только и способны создать ту легальность и ту легитимность, которой нам так не хватает.» (р. 135). Здесь он подходит к решению проблемы установления условий демократического дискурса с точки зрения правосознания. Демократические процессы, «в принципе, зависят именно от демократического сознания (или ментальности), которые люди инвестируют в эти процессы» (р. 379). А демократия сводится к «способности различных сознаний к взаимному отображению в рамках адекватного процесса и к совместному выбору. норм, субъективных прав и институтов» (р. 379-380). Таким образом, мы оказываемся в циркулярной схеме обоснования. Если демократия — это особая ментальность, побуждающая людей действовать и мыслить демократически, то легитимация оказывается убеждением самих себя в превосходстве именно такой ментальности, своего рода коллективным гипнозом.
Подобный апофеоз «демократического разума» ничего не добавляет для решения проблемы демократии как политической формы или проблемы
226
BIBLIOGRAPHIA
легитимации как коммуникативного обоснования. С одной стороны, этот «демократический разум» у ученого постулируется априорно, а сфера публичного дискурса служит всего лишь площадкой для проявления данной ментальности, подобно торжественному шествию разума в истории согласно философии Гегеля.5 С другой стороны, применительно к творению права через демократический дискурс речь у Мелкевика идет, очевидно, не обо всех людях, а лишь о тех, кто принимает правила игры и соглашается с ценностями процедурной демократии, т. е. этот дискурс, в итоге, оказывается элитарным (в специфическом значении обладания «демократическим разумом»). Когда в завершении книги (р. 545-553) автор пишет об истории китайской философии права и о противостоянии конфуцианства и легизма, напрашивается аналогия между демократической процедурной легитимацией права у Мелкевика и конфуцианской моделью социального регулирования, которая пренебрегает (позитивным) правом ради ритуала.
То же самое касается проблематики прав человека. Критикуя инстру-менталистские и иные подходы к пониманию сущности данной категории, автор приходит к выводу, что «права человека не сводятся к поклонению тексту или к верности институтам. а заключаются в нашей заинтересованности, принципиальности, борьбе и действиях, за счет которых права человека покидают сферу морали или этики и входят в правовой порядок» (р. 261). По мнению канадского правоведа, сами по себе декларации и конституции еще ничего о реальных правах человека не говорят:6 права человека оказываются реальными только в том случае, если они обеспечены «индивидуальными и институциональными ресурсами самодостаточной демократии» (р. 266). Аргументируя свои идеи примерами, взятыми из обсуждения проблематики толерантности и мультикультурализма, Мелкевик приходит к выводу, что права человека имеют смысл только в сообществе автономных и ответственных людей, которые активно участвуют в публичных дебатах и готовы бороться за то, что они считают своими правами, выдвигая убедительные аргументы. Только такой подход способен «вызволить вопрос о праве из гетто фундирования. и поместить его в рамки демократической взаимности, которую нужно постоянно утверждать» (р. 333). Но, опять-таки, не означает ли это косвенного признания элитизма и утверждения некоей идеологии?
5 Автор оптимистично заявляет, что «наделение смыслом не может не соединиться с демократической правовой культурой» (р. 401). Логика такой культуры «проявляется в развертывании доводов и аргументов, а такое развертывание, в свою очередь, сводится к закреплению за индивидами привилегии на создание смысла того, что должно для них считаться юридически правильным» (р. 401).
6 Мелкевик с недоверием относится к Всеобщей декларации прав и свобод и к другим базовым текстам, обосновывающим юридическую силу прав человека. Так, Французскую декларацию 1789 г. канадский ученый рассматривает лишь в качестве проявления этатизма, институциональной системы и политических реалий Франции того времени. Данный документ был призван обеспечить построение французской нации вокруг этих декларативных положений, но его действие «было во вред человеку, индивиду и гражданину, поскольку это означало вторичность личности в данном процессе» (р. 300).
227
BIBLIOGRAPHIA
Отходя от традиционных трактовок прав человека, автор имплицитно допускает, что любое субъективное притязание, озвученное в публичной дискуссии и признанное некоей репрезентативной частью правового сообщества, способно приобрести статус права человека. Все решает соответствие этого притязания стандартам разумности, которые «в качестве неформального источника права служат нам для утверждения современного юридического проекта как в перспективе универсальной необходимости, так и в перспективе проблемы, возникшей в отдельной ситуации» (р. 172).
Если право человека, как и любое другое субъективное право, понимается как привилегия, «содержание которой всегда должно быть предметом обсуждения» (р. 292), то вопрос о действительности/валидности прав человека по сути сводится к вопросу о способности конкретного субъекта отстоять свои притязания в публичной дискуссии, найти доводы в пользу разумности реализации своих притязаний. Это весьма спорное допущение, как представляется, чрезмерно деформализует права человека — если права человека суть лишь приемы юридической аргументации, то их более нельзя рассматривать как гарантии личной свободы и автономии.7 Такими гарантиями права человека — в интерпретации Мелкевика — станут только после их дискурсивной легитимации применительно к конкретной ситуации. В этом аспекте позиция автора близка к идеям тех, кто рассматривает права человека просто как козырь в политической игре, как инструмент идеологического влияния. Только для канадского правоведа это игра «публичного использования языка, обмена словами в публичном пространстве» (р. 140).
Вопрос о юридической действительности прав человека сводится в конечном счете к вопросу о легитимации. Как мы видели, суть правового обязывания заключается в самообязывании на основе публичной легитимации неких притязаний. Вопрос о легитимности и, стало быть, обязывающей силе прав человека рассматривается Мелкевиком в аспекте «реальной способности субъектов права утвердить себя самих в качестве авторов своих прав» (р. 332). Это означает, что «легитимность субъективных прав и прав человека зависит исключительно от воли, действий и сознания субъектов права» (р. 332). Вместе с тем стоит отметить, что субъект права для автора — это любой индивид вне зависимости от того, наделяется ли он правосубъектностью в том или ином правопорядке. В данном смысле термины «индивид» и «субъект права» для Мелкевика являются равновеликими (р. 365-368).
Выступая против господствующих течений в современной философии права, он в первую очередь направляет свою критику против позитивизма как синонима формализма. Формализм, по убеждению канадского юриста, ведет к созданию ложного образа права, к выхолащиванию собственно правового содержания (т. е. демократической легитимации) из юридического регулирования. Но так ли вреден и беспомощен формализм, как его
7 Автор прямо пишет, что в ракурсе современного правопонимания право «является лишь притязанием, но не чем-то данным» (р. 369).
228
BIBLIOGRAPHIA
описывает автор? С одной стороны, формалисты не ставят перед собой задачу познания объективной сущности права, и в этом смысле они стоят на одной платформе с Мелкевиком в том, что касается критики эссенциа-лизма в правоведении. С другой стороны, именно формализм создает процедурные гарантии соблюдения правил, которые обеспечивают свободу людей. Предлагаемая в рецензируемой книге попытка преодоления формализма за счет утверждения особого демократического правосознания представляется чрезмерно оторванной от реалий правового регулирования в современных обществах. Возможно, утверждение такого правосознания — это дело будущего, но в таком аспекте анализ демократического правосознания выходит за пределы строго научного дискурса.
Антонов Михаил Валерьевич, кандидат юридических наук, доцент кафедры теории и истории права и государства юридического факультета НИУ «Высшая школа экономики»
(Санкт-Петербург)
Antonov Mikhail Valerievich, сandidate of legal sciences, associated professor at the department of theory and history of law and of state, National Research University "Higher School of Economics"
(Saint Petersburg)
E-mail: [email protected] © Антонов М. В., 2015
