CC BY
26
рует. Выделяется особый тип текстов -визуальные, когда в графической форме стиха содержатся изобразительные элементы. Анализ визуального стихотворения С. Третьякова «Веер», призванный продемонстрировать связь элементов поэтической графики с дискурсными и текстовыми единицами, выполнен с предельной тщательностью и поистине ювелирной проработкой деталей.
Завершает монографию предложенная авторами общая схема анализа единиц поэтической графики и демонстрация ее «работы» на примере стихотворения В. Брюсова «Треугольник». Прекрасно выполненный анализ доказывает высокий эвристический потенциал введенных в работе теоретических категорий. Хотелось бы только обратить внимание на одну, в каком-то смысле показательную, неточность исследователей в интерпретации брюсовского текста.
Дело в том, что словоформа синель (в синели / не различая / синих тонов и милой головки, / летаю в просторе / крылатый как птица / меж лиловых кустов...), которая трактуется как авторский неологизм от глагола синеть со значением «небо, небесный свод ярко-синего цвета» (С. 160), на самом деле (и этого не мог не знать В. Брюсов, поскольку информация содержится в словаре В.И. Даля) - народное название сирени. На это же косвенно указывает и строка меж лиловых кустов, и грамматическая категория женского рода, и паронимическое сближение слов сирени/ синели. Кстати, не названная в тексте сирень, возможно, вводит еще один ассоциативный ряд, основанный на звуковом и этимологическом сближении: сирень (греч. «трубка», ср. трубчатое строение стеблей) -сирена (гудок) - сирена (мифологическое существо, завлекающее моряков своим пением). Тогда к этому же ассоциативному ряду подключается и заманчивый взор милой соблазнительницы-сирены. Не исключено, что для Брюсова - великолепного знатока мифологии - в этот ассоциативный комплекс входит и сирин - сказочная птица с женским лицом и грудью, спустившаяся из рая и зачаровывающая людей своим пением (ср. крылатый как птица), и сиринга -лесная нимфа-гамадриада, превратившаяся в свирель (мотив творчества-поэзии).
Впрочем, все остальные рассуждения авторов верны: в слове синель действи-
тельно актуализируется сема «ярко-синий цвет», «цвет неба», оно анаграмматически связано с палиндромом еле и т. д. Интересно другое: сам факт ошибки современных интерпретаторов показывает устойчивость поэтической системы, ее способность к саморегуляции: продвигаясь во времени, система утрачивает несущественное, случайное, не улавливаемое читателем, принадлежащим к иной исторической формации и, соответственно, имеющим иную когнитивную базу, но сохраняет смысловой инвариант и демонстрирует ту самую множественность интерпретации, о которой справедливо пишут исследователи.
Подводя общий итог, можно констатировать: монография А.Ф. Бадаева и
Ю.В. Казарина - новаторское исследование, предлагающее системное описание поэтической графики как особого эстетического феномена, осуществленное на огромном, в высшей степени репрезентативном текстовом материале. На наш взгляд, эта книга вызовет интерес не только у специалистов по художественной речи, но и у философов, историков, культурологов, наконец, у всех тех, кто любит и ценит поэзию.
H.A. Кузьмина, д-р филол. наук, профессор, зав. кафедрой стилистики и языка массовых коммуникаций ОмГУ им. Ф.М. Достоевского
Рецензия на книгу: Бабенко Н.Г. Лингвопоэтика русской литературы эпохи постмодерна. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2007. 410 с.
Для лингвистической науки современный период можно назвать временем больших перемен: с одной стороны, бурно развиваются новые направления, новые подходы к языку, возникающие «на стыках» разных 1уманигарных дисциплин, с другой - обнаруживается устойчивый интерес к «вечной» проблематике функционирования языка, к антиномии коллективного/индивидуального, нормативного/креативного, стабильного / динамичного. Последнее неизбежно сопряжено с попыткой нового взгляда на известные явления, стремлением к выработке глобальных концепций, способных обеспечить целостную интерпретацию языковой ситуации новейшего времени.
События
133
Монография Н.Г. Бабенко представляет собой именно такое исследование: в нем проявляется стремление автора к теоретическому, концептуальному обобщению научных фактов, накопленных предшественниками и полученных им самим, выведению их на уровень информационной реальности, к выработке основ принципиально нового синхронно-диахронического описания поэтического языка, основанного на понятии лингвопоэтической нормы. Масштабность замысла несомненна, более того, первое знакомство с темой работы и ее проблематикой рождает сомнения в осуществимости поставленной цели, учитывая чрезвычайную жанровую и стилистическую пестроту языка современной прозы, являющего собой поле для индивидуальных экспериментов с формой и смыслом.
Между тем мы с удовлетворением констатируем: автору удалось выработать комплексную методику описания, адекватную характеру материала, предложить продуманный и четкий понятийно-терминологи-ческий аппарат, продемонстрировать его возможности, наконец, получить нетривиальные и вполне верифицируемые выводы. Это определяет актуальность исследования и его практическую ценность.
Материал, вовлеченный автором в анализ, обширен и разнообразен: рассматриваются произведения почти всех сколько-нибудь известных современных прозаиков (В. Аксенова, Б. Акунина, А. Битова, Ю. Буй-ды, Д. Быкова, С. Гандлевского, Е. Гриш-ковца, А. Иванова, А. Кабакова, А. Кима, Ю. Кокошко, П. Крусанова, А. Лёвкина, Д. Липскерова, В. Маканина, В. Нарбико-вой, В. Пелевина, Л. Петрушевской, В. Пье-цуха, Д. Рубиной, Н. Садур, А. Слаповского, С. Соколова, В. Сорокина, И. Стогова, Т. Толстой, Л. Улицкой и др.). При этом в исследовании Н.Г. Бабенко богатство конкретных наблюдений над отдельным идио-стилем и частными языковыми фактами органично сочетается с силой обобщающей мысли ученого, стремящегося увидеть общие линии развития художественной прозы и вывести их на уровень лингвопоэтических норм.
Лингвопоэтику русской литературы последней четверти XX - начала XXI столетия автор определяет как лингвопоэтику синтеза, сплава идеальной, изысканной нормы и изощренной, принципиально значимой девиантности.
По мнению Н.Г. Бабенко, лингвопоэти-ка современной русской литературы реализуется посредством частных «тематических» лингвопоэтик, ряд которых открыт: лингвопоэтик деструкции, «чужести», брутальности, безумия, банальности, неопределенности, эротики, забывания, аффекта, утопии, антиутопии. Всё многообразие тематических лингвопоэтик может быть объединено «под крышей» двух металингвопо-этик - лингвопоэтики интенсива и лингво-поэтики экстенсива. Первая репрезентирована языковыми средствами и приемами лексической и грамматической актуализации, принципами наррации, известными в той или иной степени литературной традиции, но предельно интенсифицированными современными авторами. Вторая (лин-гвопоэтика экстенсива) активно осваивает маргинальные (некодифицированные, субстандартные) лексические ресурсы национального языка, а также лексику и фразеологию других языков, она представлена совокупностью приемов и способов а) вербализации тематики, табуированной ранее моральными, эстетическими, лингвистическими нормами (это тематика физиологических отправлений, сексуальных извращений, натуралистически изображаемого садизма и пр.); б) реализации лирикопрозаических опытов (опытов преобразования прозы в «проэзию»); в) употребления разнотипных иноязычных включений, которые репрезентируют иноязычный «лексический фронт», агрессивно вторгающийся в словесную ткань русскоязычных произведений.
В монографии тщательнейшим образом описаны лингвопоэтика иноязычного слова, лингвопоэтика литературного бес-тиария, лингвопоэтика ремейка и ретей-ка, лингвопоэтика литературной антро-понимии и лингвопоэтика литературной топонимии, лингвопоэтика создания и разрушения мифа и символа и др. При этом каждый фрагмент представляет собой вполне самостоятельное и завершенное исследование, содержит тонкие наблюдения и обобщения и, вместе с тем, органично вплетается в общий замысел.
В итоге Н.Г. Бабенко приходит к выводу: соотношение русской литературы и постмодернизма представляет собой напряженный диалог, для которого характерно не только влияние, но и конструктивное сопротивление этому влиянию или
его игнорирование. Русские писатели эпохи постмодерна не являются в абсолютном своем большинстве «правоверными» постмодернистами, что подтверждается очевидной сформированностью идиостилей современных прозаиков вопреки постмодернистскому требованию «смерти автора», актуализацией, а не погашением универсальных смысловых оппозиций; недейственностью принципа «мертвой руки», что находит выражение в творческом продолжении литературной традиции; использованием интертекстуальности как приема индивидуального творчества, а не как проявления тотальной анонимности письма; актуализацией языковой игры как действенного лингвопоэтического приема выражения содер-жательно-концептуальной информации, а не как самодостаточного, замкнутого в себе самом словесного действа и многим другим.
Не могу не отметить, что автор монографии чрезвычайно корректно формулирует выводы, ограничивая их лишь объектом исследования - языком русской художественной прозы, однако как специалист по языку поэзии замечу, что многие теоретические понятия могут быть распространены и на современные стихотворные практики: металингвопоэтики интенсива и экстенсива, частные лингво-поэтики литературной эротики, деструкции, неопределенности, ремейка, десимволизации/символизации вполне применимы к описанию стихотворного дискурса. Таким образом, введенные и исследованные в диссертации Н.Г. Бабенко закономерности носят характер универсалий и обладают эвристическим потенциалом для изучения современного поэтического языка в целом.
Хочется обратить внимание на то, что рецензируемая монография выполнена в традициях филологического исследования художественного произведения, предполагающего широкий философский, эстетический фон, и потому, несомненно, вызовет интерес не только у специалистов по художественной речи, но и у философов, историков, культурологов, наконец, у всех тех, кто любит и ценит русскую литературу.
H.A. Кузьмина, д-р филол. наук, профессор, зав. кафедрой стилистики и языка массовых коммуникаций ОмГУ им. Ф.М. Достоевского
Рецензия на третий том антологии произведений омских писателей «Сегодня и вчера» (Омск: Кн. изд-во, 2007)
Выход в свет трехтомника антологии произведений омских писателей «Сегодня и вчера» под эгидой Министерства культуры Омской области является крупнейшим культурным событием в жизни Омска. Впервые в одном издании собраны произведения современных омских писателей, поэтов, публицистов, драматургов, критиков. Собранные вместе они позволяют представить более целостно движение литературного процесса в Омске, так как влияние каждого из представленных здесь авторов на литературу родного края очевидно и значительно.
Третий том антологии занимает особое место, так как является мемориальным. В него вошли произведения 33 литераторов, в том числе Марии Юрасовой, Петра Ребрина, Елены Мироновой, Тимофея Белозерова, Петра Карякина. Особая ценность книги заключается в том, что здесь, в отличие от первых двух томов, представлены и произведения литераторов, никогда не входивших в литературные союзы, например, Аркадия Кутилова, интерес к которому среди читателей и исследователей в последнее время значительно возрос, или Олега Чертова.
Третий том содержит шесть разделов - проза, поэзия, драматургия, публицистика, критика и «Прочтите детям» - и рассчитан на широкий круг читателей. Последний раздел заслуживает особого внимания, так как сегодня очень немногим нашим детям знакомы книги, написанные для них омичами. Такое положение дел недопустимо, потому что именно в детском возрасте необходимо вызывать в человеке интерес к литературе вообще и к литературе родного края в частности.
В конце книги представлены краткие биографические и библиографические сведения о каждом из авторов. Это очень удобно для читателей, которые впервые знакомятся с произведениями омичей. Думается, что не были бы липшими и истори-ко-кулыурные комментарии к текстам.
Следует поблагодарить составителей, а именно Г.Б. Кудрявскую, А.Э. Лейфера, Т.Г. Четверикову, за проделанную ими
