CC BY
144
ПЕРСОНАЛИИ. РЕЦЕНЗИИ. СОБЫТИЯ
Вестник Омского университета, 2004. № 3. С. 191-200. © Омский государственный университет
НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ
Рецензия на книгу: Анкерсмит Ф. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков. М.: Идея-Пресс, 2003. 360 с.
С возрастанием интереса к нарративу с разных языков на русский переводится все большее число статей и книг, посвященных этой теме. Одной из последних, можно сказать, «новинкой», является «Нарративная логика» Франка Анкерсмита. Переведенная с английского О. Гавришиной и А. Олейниковой, данная книга представляет собой семантический анализ языка историков. Она состоит из восьми глав, введения, заключения и вступительной статьи, в которой автор указывает на актуальность своего исследования.
Анкерсмит удивлен, почему философия языка так мало обращалась к проблемам текста и повествования, их соотношением с миром, в то время как «большая часть наших способов языкового употребления по своему характеру является текстом или повествованием» (с. 7). Автор не сводит повествование к ряду отдельных высказываний, следовательно, не считает, что их исследование могло бы разрешить проблему изучения повествования. Так как исследуемый автором нарратив представляет собой прежде всего историческое повествование, то именно его он отделяет от ближайшего ему жанра - исторического романа. Исследователь видит их сходство в том, что оба представляют собой обобщенное знание о некотором историческом периоде (или его аспекте), но выводит два критерия различия. Во-первых, автор нарратива, по мнению Анкерсмита, занимается созданием исторического знания, его накоплением и приобретением, объясняя и аргументируя в своем изложении, в то время как автор исторического романа применяет это обобщенное историческое знание к конкретным воображаемым историческим ситуациям. Во-вторых, он выделяет различные способы взаимосвязи двух уровней истины. В нарративе первый уровень подготавливает второй: предоставляет свойства и примеры для всесторонней интерпретации некоторого временного периода.
Исторические повествования являются, по словам Анкерсмита, репрезентациями прошлого, исходя из этимологии английского слова represent, репрезентация вновь делает присутствующим объект отсутствующего прошлого. Исследователь акцентирует внимание читателя на том, что историческое повествование «предлагает нам взглянуть на прошлое с определен-
ной точки зрения» и «позволяет определенным образом упорядочить все наши знание о соответствующем фрагменте прошлого, включив его в связное целое или единство» (с. 12).
Термины «нарратив» или «нарративная субстанция» Анкерсмит использует как синонимы «исторической интерпретации», предполагая, что нарратив формулирует тезис о прошлом или предлагает определенную точку зрения, с которой это прошлое можно рассматривать. Делая предположение о том, что ценность исторического сочинения в историографии определяется скорее не фактами, открытыми в нем, а интерпретацией этих фактов, исследователь рассматривает проблему того, как историк с помощью повествования интерпретирует результаты исторического исследования.
Автор рассматривает различные подходы к пониманию идеального нарратива и, главным образом, его интересует не то, «как возможно знание прошлого», а то, «каким образом языковые средства, используемые нами для выражения такого знания, определяют его природу» (с. 17).
Анкерсмит ищет предпосылки изучения нарратива, но обнаруживает, что западная философия «никогда не проявляла большого интереса к философским проблемам, связанным с нарративом» (с. 17). Исключение составляют софисты классической античности и некоторые авторы эпохи Возрождения. В обоих случаях делалась попытка «покинуть сферу, где пребывает чистый разум и совершенная справедливость», и исследовать «неустойчивое и неопределенное поле действия и дискурса» (с. 21). Но голос софистов, по словам автора, был «заглушён Платоном с его поиском «Вечно истинного», а интерес деятелей Ренессанса к риторике и нарративу был существенно подорван картезианской философией и успехами естественных наук».
Причину того, что современная философия не проявляет большого интереса к нарративу, Анкерсмит усматривает в бытовавшем мнении, что наиболее важные и интересные проблемы философии языка сосредоточены на уровне слов и предложений. Нарративы рассматривались как «молекулярные образования из более фундаментальных, сентенциальных элементов», и поэтому считалось, что сами они не ставят каких-то особых проблем. Возражая против такого допущения, исследователь пишет: «Нарративы представляют собой нечто большее, чем просто конъюнкции предложений» (с. 99). Аргумент в свою пользу Анкерсмит находит в философских исследованиях Л. Витгенштейна, который утверждает, что «никакой удовлетворительный анализ предложения
невозможен без учета контекста, в котором оно встречается» (с. 99).
Учитывая, что содержание нарратива нельзя свести к значению входящих в него высказываний (которые могут быть истинными или ложными), автор предлагает употреблять термины «субъективный» и «объективный» к понятию нарратива, предварительно очистив их от привычных коннотаций. Чтобы дать представление о понятии «нарративный реализм», он использует изобразительную теорию отношения между истинным высказыванием и описанным в нем фрагментом реальности, разработанную Л. Витгенштейном. Исследователь преобразует эту теорию в теорию отношения между нарративом и исторической реальностью. «Нарративный идеализм» соответственно изобразительную теорию отвергает.
Анкерсмит принимает позицию X. Уайта, утверждавшего в своем исследовании об историческом воображении, что само по себе прошлое — это «мириады фактов, состояний и событий, бесформенный хаос данных, который успешно сопротивляется его осмыслению историком» (с. 136). Поэтому историк вынужден переводить «прозу» исторического прошлого в нарративную «поэзию» историографии, используя при этом, как правило, четыре риторических тропа: метафора, метонимия, синекдоха и ирония,— которые позволяют осуществить этот перевод, произвести отбор от исходного хаоса и делают историю умопостигаемой. Автор заключает, что нет прошлого, которое могло бы быть твердым фундаментом для наших нарративов, как нет и правил перевода, которые могли бы служить неразрушимыми сваями, подпирающими нарратив. Таким образом, можно сделать вывод, что, с одной стороны, прошлому как таковому нельзя приписать нарративную структуру, мы не обладаем набором этих правил; с другой стороны, очевидно, что определенные правила, управляющие нарративом, имеются, и пренебречь ими мы не можем.
В дополнение к двум традиционным логическим сущностям (субъекту и предикату), известным из пропозициональной логики, Анкерсмит постулирует третью логическую сущность — нарративную субстанцию, которую использует «для выражения интерпретаций прошлого».
С нарративистской точки зрения факты, упоминаемые в нарративе, следует рассматривать как «иллюстрации» к некоторому историографическому тезису; высказывания, описывающие эти факты, просто вносят вклад в конкретное представление о прошлом, выраженное в определенных нарративных субстанциях, не будучи этим представлением. В отрыве от нарратива ценность этих высказываний ничтожно мала. Факты и высказывания, по сути, служат средствами, позволяющими предложить конкретную интерпретацию прошлого, но их, по мнению автора, всегда следует отделять от самой этой интерпретации.
Введя новую логическую сущность нарративной субстанции, Анкерсмит объявляет ее заметно отличающейся от вещей, которые действительно содержатся или могут содержаться в нашем мире, — отличаются тем, что требуют для своей индивидуализации полно-
го перечня всех своих свойств. Исследователь обнаруживает, что для описания природы высказываний о нарративных субстанциях замечательно подходит лейбницевская теория суждений, верная в случаях логического или математического суждений, но не всегда справедливая в обращении к высказываниям, «выражающим положение дел в нашем мире». Закон Лейбница совершенно безукоризнен, когда речь идет о его применении исключительно к нарративистско-му миру, в котором нарративные субстанции можно описывать только с помощью высказываний, содержащихся в этих нарративных субстанциях. В подобном контексте не могут возникать различия между экстенсиональными и интенсиональными описаниями вещи. Когда закон Лейбница применяется к нарративным субстанциям, его нельзя фальсифицировать из-за неоднозначности. Здесь прослеживается интересная параллель между объектами в математическом мире и объектами в нарративистском универсуме: во всех чисто математических и нарративист-ских описаниях, которые могут быть даны любому объекту. В каждом из этих миров совершенно отсутствует референциальная непрозрачность - крайности сходятся. В исправленном Стросоном лейбницевском учении о монадах индивидуализация осуществляется с помощью общих понятий, в то время как в нарративистской философии монады или субстанции индивидуализируются посредством высказываний.
В нарративных описаниях прошлого Анкерсмит видит некоторый порядок, наводящий на правила, которыми руководствуется историк для надлежащего упорядочения высказываний в своем нарративе. В научно-фантастической литературе повествование не встроено в заведомо предполагаемый универсум, управляемый необычными физическими законами. Существование странных физических законов в воображаемом мире научной фантастики следует исключительно из понимания этих повествований. Строение Вселенной в научно-фантастическом романе наряду с определенным набором физических законов (позволяющих, например, перемещаться быстрее скорости света) не предшествует пониманию этих повествований, но зависит от них самих. Так, автор приходит к мысли о том, что «ни логика, ни научная популярность не помогут в поиске правил, структурирующих нарратив» (с. 148).
Чтобы предоставить читателю согласованное повествование, недостаточно сообщить научную истину и избежать формальнологических противоречий. Итак, высказывания в нарративе выполняют двойную функцию: 1) они описывают прошлое (приписывая определенные свойства тем вещам, которые обозначаются нарративными субъектами этих высказываний), 2) создают «образ» или «картину» фрагмента прошлого (высказывания в нарративе индивидуализируют нарративную субстанцию). Значит, описывая прошлое в нарративе, мы создаем его «образ» или «картину», а описываем мы прошлое, когда индивидуализируем его «образ». В нарративе оба эти действия совершаются одновременно. Описание и индивидуализация - обычно два раздельных способа употребления языка - сливаются в один внутри нарра-
Нау чная жизнь
193
тива.
Эту двойную функцию можно приписать к метафорическим высказываниям. Наш исследователь не соглашается с берковским ограничением («метафора есть прием, позволяющий видеть одно с точки зрения чего-то другого», с. 317) значения метафорических высказываний второй функцией. А поскольку существенное различие между буквальными и метафорическими высказываниями заключается, по мнению Анкерсмита, в способности последних определять или индивидуализировать «точку зрения» и структурировать входящий в их область фрагмент реальности, то можно утверждать, что наиболее удачными являются те метафорические высказывания, в которых различие между областью и описательным содержанием оказалось максимальным. При метафорическом использовании языка целью является максимизация области метафоры. Это же свойство автор относит и к нарративу. Нарративные высказывания в повествовании индивидуализируют «точку зрения», а все положения дел, описываемые теми высказываниями, которые могут быть по смыслу связаны с высказываниями в нарративе, вместе образуют область нарратива. Нарративные точки зрения всегда представляют собой способы видения исторической реальности. Работа историка, как утверждает исследователь, в некотором смысле сходна с созданием метафорических систем. Философ, утверждающий, что «реальность есть вода» (Фалес) или «реальность есть идея» (Гегель), подобно историку, защищает некоторую «точку зрения», с которой следует рассматривать реальность. Задача историка в том, чтобы создавать подобные воззрения о прошлом, а не перенимать их.
Анкерсмит подвергает рассмотрению объяснение как составляющую нарратива. Объяснения можно запрашивать и давать только тогда, когда вещи могли бы быть иными, чем они действительно являются или были. Наука движется вперед только тогда, когда мы готовы (если это покажется оправданным) «охватить» реальность законами, отличными от тех, которые мы признавали до настоящего времени. Те же самые законы и общие понятия, которые помогают нам объяснять наш мир, также ответственны за то, что мы иногда испытываем затруднения в нашем мире и ищем объяснений. Благодаря общему характеру законов и понятий, мы можем создать идею других возможных миров. Язык для этого мира создается по образцу существующих языков, но содержит только имена для формируемых нами высказываний.
В своем особом смысле нарратив является попыткой объяснить прошлое, однако явления объясняются не как таковые, а всегда в том описании, которое им было дано.
Термины «субъективное» и «объективное», по Анкерсмиту, относятся к сфере нарратива: они говорят об относительной приемлемости или адекватности нарратива. Не существует правил перевода, аккуратное применение которых может обеспечить объективность нарратива. Прошлое просто не отображается в нарративе, поэтому выражение «соответствие между нарративом, взятым как нарративное
целое, и исторической реальностью» лишено смысла (с. 189). Нарративы — это способы видения прошлого. Поэтому общее для множества нарративов, касающихся примерно одной и той же темы — Анкерсмит называет его «конвенциональным» компонентом — не входит в то, как каждый отдельный нарратив из этого множества предлагает видеть прошлое. Только благодаря существованию различий можно говорить о способах видения прошлого. Следовательно, предлагаемая в нарративе «точка зрения» определяется лишь теми частями нарратива, в которых он отличается от других нарративов. Таким образом, наиболее объективный нарратив, то есть обладающий наиболее широкой областью, является наименее конвенциональным, наиболее оригинальным. Так, в последней главе своей книги исследователь заключает, что «важнейшая обязанность историка — быть оригинальным», что можно расценивать как призыв к интегральной истории.
Переведенная на русский язык «Нарративная логика» английского мыслителя является доказательством того, что нарратив становится объектом пристального внимания гуманитарных дисциплин не только на Западе, его исследования все более актуальны и в российской науке.
Е.В. Лысякова, аспирантка философского факультета ОмГПУ
О чём пишет «Zeitschrift für Slawistik» (Обзор международного славистического журнала за 2002—2003 гг.)
Берлинский журнал «Zeitschrift für Slawistik» -одно из авторитетных международных периодических изданий по проблемам славяноведения. В будущем году журнал отметит своё 50-летие. Это меньше, чем возраст кёльнского «Zeitschrift für slawische Philologie» (с которым его иногда путают и который издаётся с 1924 г.) или пражского «Slavia» (выходит с 1922 г.), но значительно больше, чем московского «Славяноведения» (с 1965 г.). Так или иначе берлинский журнал за полстолетия своего существования получил достаточно широкую известность среди специалистов по славистике.
По своей структуре «Zeitschrift für Slawistik» достаточно явственно напоминает наши отечественные журналы филологического профиля. В каждом номере содержатся несколько статей по литературе, несколько статей по языку и затем хроникальные материалы: отчёты о научных конференциях, отзывы о новых книгах, некрологи и т. п. Изредка печатаются также статьи по философии, фольклору и этнографии славянских народов. Все материалы публикуются на немецком языке. Некоторые статьи (не все) имеют резюме на английском. (Вообще-то для славистического журнала естественнее было бы давать резюме на русском, но уж это дело издателей.) Журнал в настоящее время выходит четыре раза в год (периодичность менялась и доходила до шести номеров). При этом, в отличие от наших оте-
