CC BY
0
Рец. на: Рогозинский Ж. Джихадизм. Назад к жертвоприношениям / пер. с фр. В. Каратеева. М.: Новое литературное обозрение, 2021. 184 с.
Rev. of: Рогозинский Ж. Джихадизм. Назад к жертвоприношениям / пер.
с фр. В. Каратеева. М.: Новое литературное обозрение, 2021. 184 с.
В последнее время все больше книг посвящено анализу феномена джихадизма, и это неслучайно, ведь нельзя игнорировать эту угрозу. Авторы этих книг пытаются проанализировать джихадизм с разных точек зрения: психоаналитической, исторической, социологической, а также найти связь между джихадизмом и Кораном — священной книгой ислама. Однако до сих пор ни один исследователь не осмелился взглянуть на этот феномен с философской точки зрения. Философский анализ джихадизма предлагает нам книга французского философа, профессора Страсбургского университета Жакоба Рогозинского, в которой Рогозинский ставит перед собой важный вопрос о самой сути джихадистского террора. Для него джихадизм — это не просто экстремистская и фанатичная версия ислама, а скорее «набор представлений, практик, нарративов, догм, образов и верований, разделяемых и распространяемых определенными сообществами» (с. 45). Он называет это «диспозитивом», используя терминологию Фуко.
В работе он также разбирает попытки объяснить джихадизм с точки зрения психологии, выявляя связь с индивидуальными и коллективными психическими процессами. Психоаналитический подход позволяет понять, каким образом идеология джихадизма укореняется и развивается в сознании отдельных людей. Затем Рогозинский обращается к социологическому изучению джихадизма, рассматривая его как социальное явление. В своем анализе он выделяет общественные, экономические и политические факторы, способствующие распространению джихадизма, подчеркивает роль феномена признания в формировании мировоззрения молодых джихадистов. Однако преимущество книги Рогозинского состоит в том, что он предлагает уникальный взгляд на феномен джихадизма, поддержанный глубоким анализом и философским пониманием. Это дает новые инсайты для всех, кто стремится понять и преодолеть вызовы, которые ставит перед нами джихадизм. В целом книга Жакоба Рогозинского является неоценимым вкладом в изучение этого вопроса и поможет нам более глубоко постигнуть природу джихадизма.
Глава 1. Об эффективных и холодных машинах для убийств
В своей работе философ не демонизирует ислам, а пытается понять корни и истоки этой религии. Он выступает против эссенциалистского подхода, который рассматривает ислам как нечто единое и неделимое, как отдельную сущность, противопоставляемую цивилизованному Западу, который также понимается как монолитное единство. Такая позиция не учитывает деление внутри ислама на шиитов и суннитов, рационалистов и мистиков, традиционалистов и модернистов, а также не признает, что идеологическое и религиозное единство Запада —
это такой же миф, как и единство ислама. Философский подход, на его взгляд, позволит посмотреть на проблему под другим углом, отбросить дуалистическое видение (ислам противостоит Западу как варварство цивилизации, деспотизм демократии), распространенное у широкой публики и СМИ.
Философское осмысление джихадизма строится на методологии Фуко. Опираясь на разработанную Мишелем Фуко философскую концепцию дис-позитивов1, Рогозинский переосмысляет понятия «терроризм» и «радикализация». Философ отказывается от термина «терроризм», поскольку он кажется ему слишком общим и пространным. Он оперирует термином «диспозитив террора». На его взгляд, существуют разные типы террора и разные запускающие их диспозитивы, которые не всегда просто отличить друг от друга. Рогозинский пишет, что помочь в этом может их способ назначать врага и определять круг своих жертв: рассматривают ли они своего противника как реального врага, с которым в будущем можно заключить мир, или абсолютного, недостойного жизни «монстра»; метят ли они только в полицейских и военных, или убивают в том числе гражданских лиц. Рогозинский убежден, что диспозитив террора не чужд исламу: он объясняет себя через него, заимствует его язык и содержание.
Глава 2. От гнева к ненависти
Не только слово «терроризм» сбивает с толку и отвлекает от истинного смысла феномена джихадизма, по мнению философа. Рогозинский в той же фу-кианской методологии разбирает концепт радикализации. На его взгляд, сегодня «радикальность» рассматривается как синоним джихадистского «террора», а «исламизм», понимаемый как «радикальный», стал единственно возможной формой радикальности. Семантические искажения не только запутывают тех, кто намерен противостоять джихадизму, считает философ, но и мешают появлению настоящей радикальности, которая может выступить альтернативой ложной радикальности джихадизма. Он предлагает называть адептов самых экстремальных направлений ислама не «радикалами» (радикалами являются, на его взгляд, исламские мистики, суфии, которые «стремятся уничтожить самих себя, сгорая в пламени божественной любви», с. 41), а «фанатиками».
Термин «радикализация», по мнению Рогозинского, не дает понять, как происходит активное включение в диспозитив террора, которое не является результатом некого линейного процесса. Напротив, оно предполагает разрыв, приводящий человека к отказу от прошлой жизни в пользу новой (переродиться и стать новым человеком). Приобщение к джихадизму, таким образом, связано не с проявившейся склонностью к «радикализации», а с решением, меняющим
1 «То, что я пытаюсь отследить под этим именем, это, прежде всего, абсолютно гетерогенный комплекс, объединяющий дискурсы, учреждения, архитектурные построения, регламентирующие постановления, законы, административные меры, научные достижения, философские, нравственные и благотворительные рассуждения, в общем, сказанное, как и несказанное — таковы элементы диспозитива. Сам диспозитив — это сеть, устанавливаемая между данными элементами» (The Confession of the Flesh (1977) в кн.: Foucault M. Power/ Knowledge: Selected Interviews and Other Writings, 1972-1977 / G. Colin, ed. N. Y.: Vintage Books, 1980. P. 194.
жизнь, конверсией в джихадизм. Непредсказуемость обращения в джихадизм происходит из способности начинать действие, исходя из себя самого, свободы, т. е. речь идет о свободном решении. Именно встреча свободного решения и «призыва» (тексты, речь, лица, визуальные образы) извне делает ее возможной. Опыт разрыва с самим собой, опыт «смерти», позволяющий стать новым человеком, вселяет надежду на воскресение: чтобы окончательно завершить обращение, его следует повторить, принеся себя в жертву. С точки зрения Рогозинского, феномен самопожертвования, принесения себя в жертву, помогает понять мотивацию джихадистов, о чем он подробнее рассказывает в последней главе книги.
Глава 3. Плебей и пролетарий
Отказ в признании — одна из причин, почему некоторые молодые мигранты решают обратиться в джихадизм: унижение и гнев, которые они испытывают, переходят в ненависть и позволяют диспозитиву террора захватить их. Используя концепцию борьбы за признание Гегеля, Рогозинский определяет джихадистов как плебс (термин Pöbel он берет у Гегеля). Он делает подробный разбор того, как исторически формировался плебс, как с ним соотносится пролетариат, с чем связан кризис рабочего движения, соответственно, пролетариата. Философ убежден, что после кризиса и разложения рабочего движения, проект всеобщей эмансипации, хранителем которого был пролетариат, исчерпал себя. Это привело к неожиданным последствиям — к возвращению плебса. Мусульмане — это новый плебс, с его точки зрения. Они ощущают себя дискриминируемой группой, поскольку живут в положении меньшинства в земле кафиров. Хотя философ отказывается признавать, что все они неизбежно превращаются в джихадистов, для него очевидно, что в целом диспозитив террора укрепляется бесплодными восстаниями и провалами в борьбе за интеграцию.
Глава 4. Тиран и пророк
Рогозинский в этой главе вводит новое понятие — диспозитив веры («религия»), отличный от диспозитива власти, частями которого становятся диспозитивы преследования и террора. Следуя Фуко, он пишет, что диспози-тив веры и диспозитив власти не изолированы друг от друга, хотя способы их взаимодействия могут существенно различаться. Чаще всего диспозитив власти стремится подчинить себе диспозитив веры, в случае успеха политический лидер обретает сакральный характер, а религия опускается до роли простого придатка власти. В обратном случае режим становится теократическим.
Философ обращает внимание на то, что диспозитивы веры иногда превращаются в контрдиспозитивы власти, диспозитивы эмансипации. Они предстают как религии спасения: «дают людям надежду на новую жизнь, свободную от зла, угнетения и беззакония» (с. 90). Рогозинский утверждает, что авраамиче-ские религии имеют эмансипаторное значение. Все три изначально возникли как контрдиспозитивы, контррелигии, противостоящие официальному культу, и выступили в защиту идеалов равенства и справедливости. Однако с течением
времени проект эмансипации был предан и искажен. Авраамические религии стали подчиняться диспозитивам власти и оправдывать их господство. Произошло это, когда они приняли роль официальной религии и начали использоваться для укрепления власти. Также некоторые течения этих религий позволили ненависти и экстремизму захватить себя и превратить в диспозитивы преследования и террора. Таким образом, изначально эмансипаторные идеалы религий были искажены и преданы.
Глава 5. Проклятие Омара
Рогозинский в 5-й главе касается проблемы, как ислам и западный мир отвечают на вопрос об отношениях власти и религии. Философ обосновывает, что классическая традиция ислама признавала разделение между политикой и религией, своего рода секуляризацию государства. В исламе, на его взгляд, никогда не было места теократии на западный манер, когда политическая власть осуществлялась кастой священников. Тем не менее, он отмечает, что ислам очень быстро столкнулся с попытками ресакрализации политики. Преемником движений, которые смешивают религию, государство и мирскую жизнь, он называет «Исламское государство» (ИГИЛ)2. Рогозинский утверждает: то, что джихадисты в рамках ИГИЛ именуют «халифатом», — тотальное смешение религиозного и политического — «представляет собой прямую антитезу тому, что подразумевала под этим классическая традиция ислама» (с. 115).
По мнению философа, на Западе отношения между диспозитивами власти и веры строились иначе: Церковь на протяжении всего Средневековья противостояла светской власти. Конфликт между Церковью и государством, таким образом, позволил установить границы между духовной и светской властью. Процесс завершился в более-менее четком разделении религии и государства.
С точки зрения исследователя, в решающем вопросе об отношениях власти и религии ислам и Запад не имеют неразрешимых противоречий. Классический ислам выступает против любых попыток сакрализовать власть. Однажды отказавшись признавать в халифах представителей Бога на земле («проклятие Омара»), традиция классического ислама остается верной этим установкам.
Глава 6. Мессия и апокалипсис
Рогозинский выделяет два типа мессианства — мистическое и милитант-ное. Его в большей степени интересует второй тип. Милитантное мессианство утверждает, что мессия еще не пришел, и призывает правоверных к сражению, чтобы ускорить наступление Царства Божьего. Это тип можно обнаружить среди монахов-крестоносцев и пуритан, стоявших в авангарде Английской революции. Милитантное мессианство свойственно таким организациям, как ИГИЛ3.
Рогозинский считает, что мессианство зачастую подпитывает фанатизм. Это происходит, когда диспозитив террора извращает его эмансипаторные цели. Джи-
2 Организация признана в РФ террористической, ее деятельность запрещена.
3 Организация признана в РФ террористической, ее деятельность запрещена.
хадисты ввязываются в тотальную войну с коалицией врагов, превосходящей по силе, поскольку тверды в своей вере в апокалиптическое пророчество, что столкновение с врагом приблизит конец времен и пришествие Махди. Он пишет: «Воины апокалипсиса прибывают из числа отчаявшихся; для тех, кто потерял всякую надежду, человеческая история представляет собой не прогресс, а катастрофу» (с. 121). Поэтому они мечтают о возрождении Золотого века, их ностальгия при этом соединяется с ожиданием Спасителя. Однако сама по себе вера в мессию, по мнению философа, — всего лишь выражение надежды, ее не нужно отвергать целиком. Она не требует нарушения всех человеческих законов. Ей достаточно согласовывать свою веру с обетованием: мир может быть более справедливым, однажды люди смогут освободиться от угнетения, отчаяния и ненависти. Рогозинский предлагает оставаться верными мессианству без мессии, для которого характерна неизменная идея справедливости. В социальном и политическом смысле, по мнению философа, мессианство без мессии совпадает с демократией.
Глава 7. Комплекс Измаила
Рогозинский убежден, что исторически авраамические религии предаются ожесточенной борьбе за признание, которое воспроизводит историческую схему братского соперничества, представленного в Библии. Новые диспозитивы веры рождались, отпочковываясь от старых: христианство как диссидентское мессианское движение внутри иудаизма, ислам как продукт более синкретического иудео-христианского образования. Для новых диспозитивов характерно признавать легитимность своих предшественников, но это признание не взаимно, ведь предыдущие диспозитивы полностью отвергают легитимность тех, кто пришел вслед за ними.
Здесь, по мнению философа, мы имеем дело с имеющим разрушительные последствия отказом в признании. Ислам, по словам Рогозинского, страдает от того, что не признан в ответ людьми Писания в качестве их наследника — того, кто завершил их послание. Дважды отвергнутый, он находится в положении «нелюбимого сына», которого «отец» отверг в пользу «старших братьев» (с. 144). Рогозинский называет эту ситуацию «комплексом Измаила». Этот комплекс, на его взгляд, проистекает из стыда, ревности, гнева, в конечном счете ненависти. Комплекс Измаила, приравнивая ислам к обездоленному и отверженному «отцом» «брату», создает центр идентификации для униженных, эксплуатированных — всех, кто страдает от непризнанности. Мессианское измерение его сообщения пробуждает в отчаявшихся надежду и жажду справедливости.
Глава 8. Назад к жертвоприношениям
По мнению Рогозинского, те, кто взрывают себя во имя ислама, могут рассматривать свою смерть как жертвоприношение, дар в виде самого себя, который должен осуществиться через разрушение тела, поскольку они хотят подражать мученичеству внука пророка Мухаммеда Хусейна ибн Али. Атака, совершаемая смертниками, по мнению философа, является актом, в котором жертва возвра-
щается в новой форме: «Самопожертвование очищает и преображает жертву, чтобы предложить ее Богу. Она делается сакральным существом, чье освещение совпадает с гибелью» (с. 160).
Рассматривая концепцию Рене Жерара, Рогозинский приходит к выводу о неотделимости сакрального измерения от насилия, разрушения и уничтожения. В рамках такого подхода жертва, предназначенная Богу, перестает быть человеком — священник и его жертва становятся единым целым, что позволяет нам говорить о самопожертвовании. Философ считает, что совершаемые джихади-стами атаки приводят к возрождению жертвоприношения в форме саможертвоприношения, и, таким образом, мы становимся свидетелями возвращения священного и религиозного жертвенного насилия.
Заключение. Преодолеть ненависть
По мнению Рогозинского, джихадизм, будучи частью ислама, по отношению к его истине совершает предательство. Философ убежден, что изначальное послание ислама, как и других авраамических религий, — эмансипаторное, оно обращено ко всем угнетенным. Мессианская вера ислама согласуется с идеей справедливости. Однако диспозитив эмансипации способен становиться носителем и разносчиком различных аффектов, зачастую гнева и ненависти. В таком случае, по мнению Рогозинского, он превращается в диспозитив террора, отрицая себя и предавая свой проект. Джихадизм, с его точки зрения, черпает себя в двух основаниях: с одной стороны, это область социального, с другой — религиозного. Однако источник у них один — отказ в признании (одновременно в горизонтальном и вертикальном плане).
Рогозинский считает, что ислам может избавиться от джихадизма, если осуществит интеллектуальную и нравственную реформу. При этом он понимает, что эта реформа не должна отрицать значение ислама или секуляризировать его, а, напротив, должна помочь исламу заново открыть свою традицию («потерянные сокровища», с. 80). Во-первых, он утверждает, что классический ислам задолго до Запада запустил процесс отделения политического от религиозного, секуляризацию государства. Она, по его мнению, может послужить моделью для демократизации мусульманских обществ. Во-вторых, нужно обратиться к мудрости суфизма. Суфизм, с его точки зрения, продвинулся далеко в плане снятия преград с монотеизма и открытости плюрализму убеждений. Он приводит идею Ибн Араби о том, что Бог слишком велик, чтобы замкнуться в единственной вере в ущерб всем остальным. Суфизм — очень перспективное направление ислама, по мнению Рогозинского, и ему лишь осталось сделать шаг от мистики к политике, от духовных поисков к коллективному действию.
Выводы
Книга Жакоба Рогозинского как нельзя более актуальна в современную эпоху. Она ставит множество вопросов, на которые сложно дать однозначные ответы. Рогозинский правильно указывает, что джихадизм, хотя и ассоциируется
с исламом, не является его подлинной сущностью. Это важно понять, чтобы не делать универсальных выводов о всей мусульманской вере. Ислам, как и другие религии, имеет множество течений, и джихадизм представляет собой лишь одно из них. Кроме того, Рогозинский критически подходит к стереотипам, связанным с исламом и западной цивилизацией. Он указывает на то, что ислам не следует рассматривать как непримиримый и жестокий, а западную цивилизацию — как полностью демократическую и светскую. Реальность, по его мнению, значительно сложнее и многообразнее.
Действительно, нельзя оценивать и то, и другое как нечто закрытое, самозамкнутое. Границы между ними размыты и проницаемы, они находятся в постоянном взаимодействии. Такое взаимодействие может дать жизнь смешанным культурам, а также и монструозным гибридам — секулярным религиям, «Исламскому государству», — где смешиваются элементы архаики и модерна, политики и религии, и где восстание может сочетаться с губительным фанатизмом.
Философская концепция диспозитивов, которую использует Рогозинский, позволяет более гибко анализировать политическое измерение религии. Используя эту методологию, автор смог применить ее к религиозной сфере и сделал это, на наш взгляд, весьма успешно. Уникальность подхода Рогозинского заключается именно в применении методологии диспозитивов к религии.
На наш взгляд, некоторые утверждения философа недостаточно обоснованны. Например, он убежден, что радикализм и склонность к террору изначально коренятся в исламе, что именно мусульмане должны определить, каким будет ислам в будущем и, если случится, что они выберут салафизм и джихадизм, победа этих фундаменталистских течений неизбежна. В нашем понимании, определение будущего ислама каким-либо конкретным образом должно быть результатом диалога и консенсуса между мусульманскими общинами и остальным миром. Отнюдь не только мусульмане имеют право на это, поскольку ислам влияет на множество людей независимо от их религиозных убеждений. Очевидно, что салафизм и джихадизм являются опасными идеологиями, пропагандирующими насилие и экстремизм, однако утверждать, что их победа неизбежна, кажется слишком категоричным и далеким от реальности. Существуют и другие интерпретации ислама, которые активно противятся радикальным представлениям и борются за толерантность и мир.
Несколько наивным звучит призыв Рогозинского не воспринимать терроризм как абсолютное зло, не ненавидеть джихадистов, не видеть в них «абсолютного врага», как они в нас. Он предлагает воспринимать их не как «абсолютных врагов», а как «реальных», но сути это не меняет — ненависть не знает оттенков, как врага ни назови. Терроризм является одной из самых жестоких и бесчеловечных форм насилия, которая приводит к невинным жертвам и разрушению. Ненависть к тем, кто пропагандирует и осуществляет акты террора, вероятно, является естественной реакцией на такие жестокости. Однако нам важно помнить (к чему и призывает философ), что ненависть ищет пути к взаимному обострению и увеличивает разделение между нами. Вместо этого мы можем стремиться к пониманию и исследованию причин, которые приводят к радикализму и терроризму. Это не означает одобрение их действий, но может
помочь нам разрабатывать более эффективные и долгосрочные стратегии борьбы с этим явлением.
На наш взгляд, активная борьба с терроризмом — единственный способ покончить с джихадизмом. Вряд ли стоит надеяться, что интеллектуальная и нравственная реформа, о которой говорит философ, приведет к исчезновению феномена джихадизма. Разумеется, было бы продуктивно использовать опыт суфиев, однако в своей основе суфизм все же далек от политики и даже ей противоположен, поэтому на современном этапе не стоит надеяться на его благотворное влияние на такие организации, как ИГИЛ4 или Хамас.
Труд Рогозинского, пытаясь переосмыслить джихад, опирается и на фундаментальные теоретические разработки в разных областях гуманитарного знания, и на современную фактологию. Несомненно, книга будет полезна всем, кто интересуется современной политикой, социальными и философскими вопросами.
Коростиченко Екатерина Игоревна, канд. филос. наук,
науч. сотрудник Института философии РАН Россия, г. Москва ek.korostichenko@gmail.com https://orcid.org/0000-0002-7018-6301
Ekaterina Korostichenko, Candidate of Sciences in Philosophy, Researcher, Institute of Philosophy , Russian Academy of Sciences Moscow, Russia ek.korostichenko@gmail.com https://orcid.org/0000-0002-7018-6301
4 Организация признана в РФ террористической, ее деятельность запрещена.
